кулудреси 13 страница

И я ей не позволил.

Они казнят ее в замке Толукума. Из-за моей ошибки.

Еще муравей укусил меня у запястья, и это словно нажало на кнопку, слезы выступили на глазах. Я поднял ладони и прижал их к лицу, впился ими в глазницы. Дыхание застряло в груди, а потом вырвалось всхлипом, и так еще и еще.

Я убил Ларк – смелую, хорошую и сильную Ларк. И, убив ее, я убил Мойру Аластейр. Произошло невозможное, потерянная принцесса Люмена оказалась живой в пустыне, а теперь я уничтожил ее, а этим уничтожил ее отца, сестру, мать, ее дядь и ее народ. Ее товарищей, ждущих ее в Каллаисе. И моих родителей, тоже любивших ее.

И я уничтожил себя, потому что я никогда не прощу себе того, что я сделал.

Яно и Соэ молчали, пока я сидел и дрожал, рыдая в ладони. Я вжался в шиповник, в честь которого взял свой эпитет, потому что он был упрямым и рвал. Я думал, что он был моей противоположностью, но теперь я видел его натуру в себе – он хватался за что-то больше него, не отпускал, разрывая в процессе.

Еще муравей укусил меня, и еще. Я охнул, тряхнул руками, переполненный. Я шлепал по ногам и сапогам. Это было слишком, и медальон сорвался с нитей. Он упал в густую траву, и я с паникой сунул руку за ним. Я сжал его пальцами и поднял с ним пару нитей ярко-зеленого мха.

Мох, серебро и лавр. Оставался светлячок, и я смог бы, наверное, призвать маму волшебным ритуалом. Мысль пронзила меня – то, что она сказала бы мне сейчас, после того, что я сделал с Ларк. Я склонился к коленям, все еще пытаясь дышать сквозь слезы.

Ее старая фраза, которую скауты сделали правилом, пришла ко мне.

По одному делу за раз.

Я покачал головой. Сейчас она сказала бы не так. Я сам создал проблемы, и все рухнуло.

По одному делу за раз, Веран.

Я сам создал беды, мама. Это мое творение.

По одному за раз.

Ничего уже не поделать.

Всегда помни, что важно, что срочное.

Ларк убьют. Тамзин пропала. Нас ищут.

Начни с того, что у тебя есть.

Лошадей нет. У нас ничего нет.

Что у тебя есть?

Я посмотрел на медальон в ладони. Кольцо с печатью блестело на пальце.

Есть больше!

Яно и Соэ шептались рядом со мной, голоса были тихими и серьезными. Запах плодородной земли, воды и растений, гнили и жизни окружил меня. Гул и стрекот насекомых, щебет птиц сверху. Я уловил настоящего щегла. Пер-чик-о-ри! Пер-чик-о-ри! Скаут просил о местоположении. Где ты? Где ты?

Меня снова укусил муравей, добавляя укус к порезам и синякам на моей коже. Но вместо мантр мамы, учащей скаутов, пришел шепот, который она повторяла только для меня, сжимая мое лицо.

Слушай свое тело, Веран. Слушай. Слушай.

Тело болит в этих зарослях. Шиповник, муравьи, стыд.

Слушай его.

Я опустил ладони под себя, ощущая мох, укусы муравьев. А потом оттолкнулся. Шиповник рвал одежду и волосы, но я выбрался из колючек. Я выскочил из куста, как заяц, подпрыгнул в воздух и приземлился со стуком, пытаясь стряхнуть муравьев.

Соэ и Яно умолкли, глядя на меня. Я похлопал по одежде и волосам.

Соэ приподняла бровь.

- Жуки?

Я опустил руки и посмотрел на них. Мои щеки все еще были мокрыми, но слезы остановились.

- Я отправлюсь в Толукум, - сказал я.

Яно скривился от гнева.

- Как? У нас нет лошадей.

- Тогда я буду идти, - сказал я. – Но варианты еще есть. У меня есть это, - я поднял медальон. – Я смогу купить место в чьей-то телеге.

- Тебя арестуют у ворот, если ты туда дойдешь, - сказал он.

- Тогда я проберусь тихо, скажу им, кто я, кто Ларк. Худшее уже случилось. Они казнят ее как бандитку. Если я смогу попасть туда, смогу оттянуть казнь, чтобы ее семья успела вмешаться. Если нет… я свяжусь с Ро и скажу ему, что сделал.

- Они могут тебя убить, - сказал он. – Если решат, что ты – ее сообщник.

- Плевать, - твердо сказал я. – Серьезно. Но я не могу ничего не делать. Я так уже поступил, и это приведет к ее казни. Я должен попробовать. И у меня есть печать родителей, это должно дать мне шанс.

- А Тамзин? – спросил Яно.

- Ее тоже могли забрать в замок. Может, ее заперли в карете или увели раньше, чем я вернулся к дороге.

- Или она мертва, - сказал Яно с паникой.

- Может, да, а, может, нет. Если нет, ей нужна помощь. Останьтесь тут и поищите ее. Даже если она не ранена, она не может идти далеко. Найдите безопасное укрытие. Но я иду в Толукум. Если он в замке, я найду способ передать вам весть.

Они глядели на меня. Я поднял ладонь в царапинах и точках укусов, протянул ее к ним.

- Спасибо за то, что сделали сегодня, - сказал я. – Простите, что все испортил. Вы все были потрясающими.

Они не ответили, а я не мог ничего сделать, забрать сумку или оружие, так что стал поворачиваться к тропе.

Яно вздохнул.

- Стой.

Я оглянулся. Он расстегивал свой си-ок, а потом снял бронзовый браслет, лазурит мерцал.

- Не продавай это, - приказал он. – Используй в замке. Стражи узнают си-ок, и ты сможешь говорить от моего имени. Это спасет от бед или даст шанс поговорить с моей матерью. Это может помочь Ларк. Не потеряй его.

- Не потеряю, - пообещал я, надел его на свое запястье, скрыл рукавом и протянул к нему ладонь снова. – Спасибо.

- Не за что. Удачи.

- Удачи, - повторила Соэ. – Будь осторожен.

Я кивнул и отвернулся, но это было ложью. Я не буду осторожен. Я сделаю все, чтобы добраться до Толукума и Ларк, пока я еще мог что-то делать.

Я пошел сквозь заросли, вышел на тропу и повернулся к главной дороге. Я шел сперва медленно, чтобы затекшее тело привыкло к ходьбе, а потом ускорился, слова мамы звучали в моих шагах.

Слушай. Срочное. Начни.

Тамзин

Я открыла глаза в сумерках, лиловое небо виднелось среди вершин деревьев вдали. Этот кусочек не сильно отличался от кусочка неба в окне моей темницы. Только вместо квадратика были осколки, фрагменты, кусочки.

Я подвинулась, проверяя тело. Оно все еще болело, но ничто не казалось подвернутым или сломанным – чудо или удача, ведь склоны оврага были в горах хвои.

Я посмотрела на свой бок, Крыс лежал отчасти на мне. Я почесала его за ушами. Наверное, я бы замерзла насмерть, если бы он не нашел меня пару часов назад, учуяв меня среди кустов. Он опустился рядом и грел меня.

- Хороший, - невнятно прохрипела я. Он вытянулся, удовлетворенно урча.

Неподалеку журчал ручей. Я уже пила из него раз сегодня, когда отползла от места, куда упала. Наверное, я оставила след на склоне среди зарослей, хотя не хотелось, чтобы меня могли легко найти. Но никто не нашел. Я не знала, видели ли мое падение, или они решили, что я сразу же умерла.

Но я не умерла. Я лежала, тихая, порой засыпая, и думала. Табличка разбилась при падении. Карета и стражи уехали. Я не знала, где были все, сбежала ли Ларк из кареты.

Но одно я поняла.

Кимела была неправильным слушателем.

Место ашоки было самым влиятельным в политике Моквайи веками. В историях они начинали войны или заканчивали их… хорошие ашоки делали плохих правителей великими, а плохие сбивали великих монархов на колени. Эту страну портили, направляли и закапывали не правители, а ашоки.

У меня были большие планы на мою карьеру. Я представляла, как меня хвалили, как мою статую воздвигли рядом с другими в Зале Ашоки, и мои слова вырезали в мраморе и внедряли в законы Моквайи. Я представляла свое имя в книгах по истории, мои достижения описывали бы в рассказах об истории нашей страны.

И я использовала Яно, чтобы получить это. Я не могла отрицать. Если его ослепила симпатия ко мне, то я слишком быстро приняла это как способ получить величие. Если правитель и ашоки не ладили, это не вело ни к чему хорошему. Увлечение правителя и ашоки друг другом, судя по последним шести неделям, было рецептом катастрофы.

Опасное количество власти для одного человека.

И тут я поняла, с кем должна была все это время говорить.

Я похлопала Крыса и приподнялась, мышцы ныли. Я не спешила, подползла к ручью и еще выпила. Я спрятала утром в свою сумку пару пирожков Соэ с черникой. Теперь они были крошками, но я ела понемногу весь день, а теперь позволила взять самый большой кусочек. Я проглотила его, запила водой и медленно поднялась на ноги.

- Ладно, Крыс, - сказала я. – Идем.

Мы пошли вдоль ручья, медленно двигались по темнеющему лесу, пока склоны оврага не стали менее отвесными. Я повернулась к склону, тяжело дыша, но мы вскоре добрались до места, где мы с Ларк оставили Крыса этим утром. Ее лошадь еще была там. Точнее, лошадь Кобока. Я с болью улыбнулась.

Лошадь паслась весь день, и я отвела ее к ручью, а потом забралась на ее спину. Я направила ее вверх по склону. Крыс следовал.

Было видно, что на дороге кипела активность, земля была неровной, следы копыт пересекались, но мы никого не встретили. Когда мы добрались до дома Соэ, стемнело. Я завела лошадь в загон и поняла, что два мула пропали, как и их упряжь. Телега осталась. Я не знала, что думать об этом, пока не прошла в дом.

Место было не ограблено, но хорошенько обыскано. Шкафчики были открытыми, мебель сдвинули, ковры были собраны кучей в углах. Кровать Соэ сдвинули к стене, а ее шкаф и кедровый сундук были открыты, содержимое валялось на полу. Дульцимера лежала под грудой шалей. Я убрала их, вытащила инструмент и положила его на простыню.

В мастерской мою разбросанную бумагу сдвинули кучей, чтобы подвинуть прессы. Но ничто не было сломано или украдено. Тот, кто был тут, искал места на полу, которые могли скрывать люк. Они искали не вещи, а людей. Возможно, меня.

Но они не нашли меня, и теперь у меня был Крыс, чтобы сообщить об опасности. И все же мне было не по себе. Я быстро включила лампы, вернула большой пресс в центр комнаты. Я нагрела баночки вязких чернил в руках, собрала стопки чистой бумаги. Я вытащила три больших блока, которые вырезала Ларк, с рядами печатей, тщательно созданных, от аккуратных строк текста до жирного заголовка. ПУТЬ ПОТОКА. Столько работы ради жалкого маленького памфлета. Столько стараний, чтобы прочел лишь один человек.

Но теперь будет иначе.

Дождь не мог промочить сухую землю. Он собирался потоком и бежал, становясь разрушением.

Мои метафоры были хорошими, но немного не о том. Замок Толукум всегда был сухой землей, но разрушением было не его создание. Это дождь бил по неподдающейся поверхности, собирался с силами, становился струйками, ручьями, потоками. И поток уничтожал, менял облик сухой земли на то, что хотел создать.

Меня поразил масштаб того, что я собиралась сделать – что я собиралась разрушить – и я посмотрела на огромный пресс для вина. Если моя идея сработает, я превращу его в машину создания или разрушения?

И того, и другого. Такой была природа справедливости. Мы с Яно сосредоточились на создании и пропустили факт, что сначала что-то нужно уничтожить.

Чтобы появилась справедливость, нужно было сперва уничтожить несправедливость.

Я закатала рукава платья, съела еще пирожок Соэ и приступила к работе.

Ларк

Шаги звучали на камне, ключи звякнули у металлической двери. Петли застонали. За закрытыми веками появился свет, я не открывала глаза. Я лежала на боку, вытянув руки, чтобы было удобнее с оковами на запястьях. Я дышала достаточно глубоко, чтобы воздух поступал в легкие, но не так сильно, чтобы треснувшие ребра болели.

- Итак, - сказал голос, - бандит Солнечный Щит.

Я молчала. Судя по шагам, передо мной было несколько человек, вряд ли друзья.

- Открой глаза, - потребовал голос.

Я приоткрыла их и тут же закрыла – свет был ужасно ярким, ярче, чем от обычной лампы. Кто-то засмеялся.

- Получила от своего же оружия. Я сказал: открой глаза. И сядь.

Я не шевелилась. На боку было легче терпеть боль в ребре.

Носок ткнул меня в живот. Я зашипела сквозь зубы.

- Мне сказали, что ты говоришь на моквайском, хоть и плохо. Я сказал: сядь и посмотри на меня, или стражи тебя заставят.

Они ожидали борьбу, значит, уже учли, как будут вести себя при таком ответе. Мне уже было сложно терпеть боль.

Я с неохотой уперлась руками в камень. Цепь, соединяющая оковы с кольцами в полу, звякнула, пока я медленно садилась. Я затаила дыхание, пока не прислонилась к стене, а потом медленно выдохнула и открыла глаза.

Передо мной был мужчина из главного здания в Канаве Теллмана – министр Кобок. С ним были четыре стража, один держал лампу, наполовину закрытую повернутыми зеркалами, усиливающими луч, закрывая других от яркости света. Хитрая тактика. А еще тут была служанка, склонила голову над доской писаря с угольной палочкой в пальцах. Она не смотрела на меня, но и не видела бумагу – ее взгляд был далеким.

Сапог Кобока скользнул вперед, такой блестящий, что свет отражался от него, но не ударил по моим ребрам. Его носок зацепил несколько звеньев цепи на полу, подвинул мою правую руку этим в сторону. Края рукавов попали под оковы, и я вытащила их на предплечья зубами. Достаточно далеко, чтобы было видно клеймо.

Он невесело фыркнул.

- Тебе кое-чего не хватает. Были слухи, что ты из сбежавших. Редало или Канава Теллмана? Или ты была с фабрики?

Я не ответила, не шевелилась. Он перестал давить на цепь, и моя рука вернулась на колено. Он с отвращением смотрел на меня.

- Ты сожгла мой штаб в карьере, - ядовито сказал он. – Ранила моего стража, украла мою карету и лошадей. Ты напала на королевскую ашоки и убила ее служанку. И у меня есть подозрения, что ты знаешь, где наш кронпринц. И это твои преступления только за последнюю неделю, не говоря уже о твоем правлении ужаса в Феринно. Ты в ужасном положении, согласна?

Я пожала плечами, насколько позволяла боль в боку. У меня не было сил переживать из-за того, как мало времени мне осталось. Часы пути от поселка Великанши до тюрьмы Толукума, как я полагала, были мучительными – сначала я висела на лошади, три часа не могла нормально вдохнуть, а потом меня заперли в тесной карете для пленников, запястья были прикованы к потолку. Когда они сняли мешок с моей головы и вытащили платок изо рта, заперли меня в этой камере, моей главной целью в жизни было просто дышать.

- Королева хотела бы казнить тебя публично, - сказал он, хотя я молчала. – Она думает, что нужно показать народу Моквайи, что ты уже не угроза для них, и я склонен согласиться. Однако, - он склонился, - ее можно убедить устроить тебе уединенной и не такой жестокий конец… если будешь сотрудничать.

Я прислонила голову к каменной стене, не понимая, с чего он взял, что мне это было важно.

Кобок подвинул писаря вперед. Девушка согнулась над доской, опустила голову, но поймала мой взгляд на миг, после чего опустила свой взгляд на пергамент.

Министр махнул рукой, не глядя на девушку, словно включал ее.

- Ты можешь начать, подтвердив мои подозрения, что принц Веран Гринбриер из гор Сильвервуд, второй сын короля Валиена и королевы Элламэй, переводчик для посла востока Ро Аластейра, был твоим сообщником в нападении на Канаву Теллмана?

Как много титулов – Веран был бы рад.

- Ну? – он снова потянул носком за цепь, мои запястья дернулись. – Уверена, что вытерпишь боль? Проверим? Веран Гринбриер был твоим сообщником или нет?

- Нет, - сказала я. – Не был.

Он ожидал ложь, и он нахмурился почти с триумфом.

- Три разных офицера сообщили, что видели его с тобой…

- Я не говорила, что его там не было, - сказала я. – Я сказала, что он не был моим сообщником.

- Но он был…

- Он был моим заложником, - сказала я. – Я использовала его для защиты. Я знала, что ты не убил бы его.

Кобок смотрел на меня. Служанка рядом с ним шуршала палочкой из угля по пергаменту.

- И как он попал в твои руки?

- Он искал меня, - сказала я. – Думал, что я ему помогу. А я взяла его в плен. И хотела продать его за выкуп в Моквайе, но он сбежал.

- Как?

- Ускользнул, пока я грабила карету ашоки.

- Он не помогал тебе с ашоки?

Я посмотрела на его лицо, щурясь из-за луча лампы.

- Ты его встречал? Думаешь, он мог бы ограбить карету?

Кобок задумался, его писарь послушно записывала мои слова, стирающие преступления Верана.

- Нет, - признал он. – Вряд ли. Признаюсь, я был удивлен слышать такое – мои источники говорили, что у него слабое здоровье.

Я подумала о Веране, идущем по Феринно, обгоревшем на солнце и уставшем, несущем меня к укрытию и копающем рукой ямку в двенадцать дюймов глубиной для воды. Я подумала о том, как он повалил секвойю, и как сильно он не хотел рубить ту секвойю. Я думала о том, как он жил в своем мире каждый день, принимая решения.

Разве он был слабым?

Меня поразило, как сильно я хотела ударить министра Кобока.

Я сцепила пальцы на коленях, заставила себя опустить напряженные плечи.

- Но при нападении с тобой были другие, - продолжил Кобок. – Кто это был?

Я пожала плечами.

- Другие бандиты.

- Из Феринно?

- Я не знаю, откуда они. Легко найти отчаявшихся людей в тавернах, готовых к шансу заработать немного.

- Ашоки Новарни убеждена, что в карете с тобой была Тамзин Моропай.

Я постаралась скрыть эмоции на лице.

- Кто?

- Тамзин Моропай, бывшая ашоки, - прорычал он. – Та, на которую ты напала в Икси у Виттенты. Все думали, что она погибла. Она перешла к тебе? Или… - его голос наполнился восторгом, словно в голову пришла новая мысль. – Или она была заодно с тобой все это время? Мешала индустрии, проникла в замок, влияла на принца – вы все это время были напарницами?

Я чуть не приподняла бровь от глупости этой истории – что Тамзин работала ради места ашоки, самого влиятельного места в Моквайе, чтобы бросить все, потому что выполнила работу, и снова стать безымянной разбойницей, грабящей кареты.

Кобок принял мое молчание за стыд.

- Ну? Я отыскал крупицу правды?

- Нет, - сказала я.

- Не ври мне.

- Я не вру, - я не знала, почему он верил лжи, что Веран был жертвой, но не правде, что Тамзин не была связана с грязной преступницей.

- Эта капля информации может облегчить последние часы твоей жизни, - сказал он. – Скажи, что Тамзин Моропай работала с тобой, и я попрошу тихо тебя повесить.

- Нет, - сказала я. - Это неправда.

Он шагнул вперед, и я невольно вздрогнула. Он наступил на мой живот и склонился на эту ногу, придавливая меня к каменной стене. Я содрогнулась, слезы выступили на глазах от боли. Мои пальцы сжали его лодыжку, я пыталась уменьшить давление, но он не поднимал ногу, а уперся локтем в колено, его лицо оказалось еще ближе ко мне. Цепь звякнула, выдавая дрожь моих рук. Страж с лампой за ним подвинулся, чтобы луч бил по мне из-за Кобока.

- Скажи, что Тамзин была заодно с тобой, что ты проникла в замок через нее.

- Ничего глупее я еще не слышала, - процедила я, стиснув зубы до боли в голове.

Он отцепил мою ладонь от своего сапога, поднял ее даже нежно, словно ладонь ребенка. Его лицо все еще было близко к моему, он подцепил мой ноготь своим ногтем большого пальца. Голова кружилась от новой боли.

- Где Тамзин сейчас? – спросил он.

- Не знаю.

- Где принц Яно?

- Не знаю.

Давление на ребра и под ногтем усилилось. Свет лампы обжигал веки. Я закрыла глаза, чтобы не видеть его нависшее лицо.

- Что ты знаешь? – Кобок был так близко, что его дыхание задело мою щеку. – Что угодно тебе поможет. Кто помогал тебе в пустыне? Кто укрыл тебя в Моквайе? Где твои сообщники?

Я молчала, разум стал пустым камнем. Тишина и неподвижность вели к безопасности, они были средствами контроля в мире, который двигали другие люди. Я не знала, откуда взялись эти мысли, но в борьбе сформировался вывод, что молчание было настоящей силой.

Боль создала вспышку движения перед глазами – ткань трепетала, словно от ветра. Яркая лампа стала нежным солнечным светом. Звон цепи превратился во что-то, что я не могла определить, но не было времени думать об этом. Странный миг прошел быстро, его сменили ощущения настоящего. Ребро трещало под его сапогом. Мой ноготь гнулся.

Мы застыли навеки, голова гудела от нехватки дыхания в легких. Наконец, Кобок выпрямился, и это усилило боль, а потом его сапог пропал. Я жутко вдохнула с агонией и облегчением. Кобок поправил свой темно-золотой камзол.

- У тебя есть эта ночь для размышлений, - сказал он. – Стражница будет стоять снаружи – сообщи ей, если передумала. Иначе будешь казнена завтра к обеду на площади. Там будут зрители, так что все пройдет медленно.

Он думал, что медленная смерть как-то отличалась от остальной моей жизни? Он просто заинтересует других людей в этом.

Я не ответила, обмякнув у стены, камень был холодным за моей спиной. Кобок посмотрел на меня с отвращением, а потом повернулся к двери камеры. Страж открыл ее для него. Служанка с доской для письма спрятала уголь в мешочек и пошла за другими.

Я разжала стиснутые челюсти.

- Один вопрос, - сказала я.

Министр не обернулся, но я слышала оскал в его голосе:

- Вряд ли ты сможешь надавить…

- Не к тебе, - сухо сказала я. – К ней, - я указала носком сапога на служанку, она испуганно подняла голову.

- К кому? – Кобок проследил за моим жестом, словно впервые увидел девушку.

Я повернула к ней голову.

- У тебя есть клеймо?

Она моргнула, застыв. Кобок оскалился, его лицо исказил гнев. Он шагнул вперед, подняв руку. Я слишком устала, чтобы сжиматься, так что расслабила тело, чтобы принять удар. Его ладонь попала по моей щеке, и моя голова отлетела в сторону. Я так и осталась, смотрела на влажную каменную стену, а Кобок развернулся на сияющей подошве сапог и пошел к двери. Его свита шла за ним, все быстро двигались, чтобы не отставать от него.

Кроме одной.

Не отворачивая голову от стены, я посмотрела на дверь. Служанка шла за последним стражем, опустив голову, на полшага медленнее других. Глядя на пол, она зацепила пальцем край рукава.

Тихо проходя мимо стражницы, она повернула предплечье на миг к свету лампы, показывая бледный неровный шрам под рукавом.

Тамзин

Поселок Великанши был более людным, чем я думала, утром, но, может, я давно не была в деревне. Люди, взрослые и дети, суетились в тумане среди красных деревьев, сжимая шали и плащи от прохладной влаги. Я привязала лошадь к столбику у больших пней в центре площади. Я полезла в одну из полных сумок – я смогла отыскать седло Соэ в сарае возле загона – и вытащила небольшую стопку сложенных листов бумаги. Из другой стопки я вытащила дульцимеру Соэ. Я сунула вещи под руки и пошла к сцене.

Я замерла на сцене. Там были два ребенка, стояли в углу. Они взглянули на меня, когда я поднялась, и вернулись к занятию. Одна возилась с лентами си на столбике на углу. Вторая держала в руке сверток. Пока я смотрела, первая сняла бирюзовые ленты и бросила на сцену, взяла край новой ленты, протянутый вторым ребенком. Она зацепила его за крюк и стала разворачивать. Ткань сияла в свете раннего утра. Ткань была темно-желтой.

Декваси. Золото.

Моконси закончился. Первое сентября.

Мой желудок сжался. Я забыла о течении времени и даже не поняла, что близился новый си. Во время моей короткой карьеры ашоки конец каждого месяца вел к новому сочинению, послания изящно сплетались с идеями, заложенными в грядущий цвет. На меня напали в начале иксии, июля, темно-зеленого, си доброты. Я провела моконси – дружбу – в камере и в бегах. Теперь был декваси – си новых начал.

Этим утром по всей стране жители праздновали с музыкой и едой, сменяли старые цвета новыми. В замке Толукум это проделывали ночью армия слуг и рабов, заключивших договор, они забирались на шатающиеся стремянки и меняли огромные гобелены, убирали из фонтанов выкрашенную рыбу, заменяли их сияющими фонариками или искусственно покрашенными лилиями. Плитку отцепляли, укладывали новую, стекло в лампах меняли, еду и напитки подбирали под цвет, чтобы следующим утром придворные восхищались ею, щеголяя нарядами в красках месяца.

Но вне замка смену си проводили люди с первыми лучами солнца. Дети меняли украшения на окнах, рассыпали на крыльце лепестки. Взрослые снимали вышитые знамена, аккуратно сворачивали их для следующего года, заменяли их новыми, сшитыми за долгие ночи у камина или на собраниях поселений. У каждого города были свои рецепты, представления и традиции в честь начала нового си, но это всегда было событием, шансом собраться с соседями и разделить радости и сложности в жизни.

Я смотрела сквозь туман на Великаншу, нависающую над поселением, ее ствол на высоте пятидесяти футов пропадал в тумане. У ее корней группа людей держала стремянку, и один из жителей закреплял край нового знамени на веревке, обвивающей ствол. Я смотрела, а человек на стремянке осторожно подвинулся, прижимая ткань к груди, а потом бросил ее в воздух. Золото развернулось сияющим потоком.

Недовольный шепот донесся из угла сцены. Дети были у последнего столбика, но крючок был выше, чем на других. Они на носочках пытались закрепить ленты за гвоздь. Я шагнула к ним и закончила работу за них.

- Спасибо, - сказала первая. Они собрали старые бирюзовые ленты. – Яркого декваси вам.

- Угу, и вам, - ответила я.

Они ушли. Я посмотрела на новые ленты, трепещущие на крючках.

Декваси – цвет новых начал, урожая, смены листьев, солнца.

Я не была золотой, как декваси. Я была Тамзин Охра, си дали мне родители, и я оставила себе си, получив право титула от отца Яно. Охра была сложным цветом для сочетаний, носки. Этот цвет сиял только в определенных обстоятельствах.

Может, пришло время.

Может, охра была как золото в обычном мире.

Я разложила бумаги аккуратно у края сцены. Я опустила дульцимеру Соэ на свои колени, задела пальцами струны. Прохладный туман расстроил их, и я принялась настраивать их, при этом меняя план атаки. Я думала просто поиграть мелодию на фоне, чтобы привлечь внимание людей, но теперь я быстро вспоминала, какие песни пели в начале декваси. Я выбрала свою любимую, которая подчеркивала новые начала, формируя открытую мелодию, постоянно движущуюся по кругу.

Я еще раз проверила струны. Это были мои первые ноты после нападения на мою карету. Пальцы плохо слушались. Тело болело от вчерашнего падения, спина ныла от того, как я сотню, а то и тысячу раз опускала и поднимала пресс прошлой ночью. Я устала, спала всего несколько часов. Но мелодия песни была яркой в моей голове, и я отогнала боли и начала.

Сначала дети забрались на сцену, узнали начало песни. Они запели радостно и хаотично, не попадая в ноты. Я улыбнулась им, чтобы они продолжали. Они прыгали и пели. После пары куплетов две девушки подошли за ними, на их головах были венки с рудбекиями с черными серединками, а в руках – корзины, полные золотарника. Они улыбнулись детям, добавили свои голоса, придав повторяющемуся ритму сладкую основу. Мужчина с молотом остановился и запел с ними, чтобы не считать гвозди на крыльце. Несколько родителей подошли проверить их детей, и вскоре они тоже запели.

Наконец, после еще одного куплета, один из взрослых заметил памфлеты. Женщина подошла ближе, взяла один и посмотрела на название.

Она нахмурилась.

Но стала читать.

Я смотрела, рассеянно играя, добавляя несколько украшений повторяющейся мелодии. Напарник женщины присоединился к ней, с интересом поглядывая поверх ее плеча. Мужчина с молотом взял себе памфлет. Вскоре взрослые столпились. Все больше человек бросали свои утренние дела, шли на пение. Больше человек брало бумаги. Они читали послания. Некоторые уходили, глядя на страницу. Я увидела, что юноша понес памфлет к трактиру и застучал в дверь – промазал и ударил сначала по косяку, потому что голова была склонена к бумаге в его руке. Хозяйка появилась в дверях с тряпкой для посуды. Он показал ей памфлет, они склонили головы, обсуждая текст.

Мое уставшее сердце дрогнуло.

Мужчина и женщина выглядели немного возмущенными. Они огляделись на соседей, мрачно и с яростью посмотрели на меня и умчались прочь. Но многие остались или решительно поспешили прочь, некоторые забрали при этом несколько памфлетов. Некоторые привели других к сцене. Мои запасы уменьшались, но я не останавливалась, чтобы достать из сумок еще. Мне понадобятся все копии, да и… семена были посеяны. Лучше бы им поделиться с другими. И обсудить.

Я играла до боли в пальцах, поменяла мелодию на песню о мужчине, который нашел золотую монету и отдал ее, а она вернулась к нему в час нужды после четырнадцати куплетов. К тому времени туман испарился. Золото мерцало на площади, и толпа редела. Длинный стол установили перед трактиром, выложили на нем медовые кексы и медовуху, и туда отправились мои зрители, собралась небольшая толпа. Я видела, как мои памфлеты передавались из рук в руки.

Я доиграла последние аккорды и опустила ладони на дульцимеру. Все памфлеты разобрали. Несколько человек бросили монеты – в основном, медяки и один серебряный полумесяц, его опустил на сцену мужчина, прочитавший мое сочинение полностью, потрясенно посмотревший на меня. Он решительно вытащил монету из кармана, показал ее мне и опустил. Я повесила дульцимеру на ремешок и опустилась на корточки, чтобы собрать монеты в ладонь.

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒