Глава восьмая

Глава восьмая

Норвежский пароход, принявший на борт охотников за тюленями, держал курс на Ригу. До порта оставалось идти несколько часов, и охотники могли немного привести себя в порядок. Капитан предоставил им возможность как следует попариться и вымыться в судовой бане; стюард, помимо основательного завтрака, принес бутылку рома; позавтракав, Лаурис попросил у одного из матросов бритву и тщательно побрился.

— Тебе бы тоже не мешало, Алекси, — заметил он. — А то у нас, совсем дикий вид.

Алексис молчал. С ним творилось что-то неладное. Он продрог, был голоден не меньше других, но почти не прикоснулся к еде, а великолепный ром пришлось выпить почти одному Лаурису. Зандав сидел в каюте за столом, глубоко погрузившись в раздумье, будто все происходившее вокруг не касалось его. Когда Лаурис заговорил с ним, он даже сразу не понял вопроса, и Лаурису пришлось повторить его. Наконец все же удалось заставить и его побриться. От длительной бессонницы глаза у всех воспалились, губы обветрились и покрылись коростой.

— Что будем делать с тюленями? — спросил Лаурис.

— Не знаю, — пожал плечами Алексис. — Может быть, норвежцы захотят их взять?

— А как же маленький? — воскликнул Лудис. — Отец сказал, что он будет моим.

— Хорошо, ты его получишь, — сказал Зандав.

На корабле Лудис приободрился. Смерть отца по-прежнему казалась ему событием тяжелым и вместе с тем уже далеким. Рассеянно бродил он по палубам корабля, осматривая все с печальным любопытством. Норвежцы относились к нему дружелюбно, похлопывали мимоходом по плечу и что-то говорили на своем языке, подбадривая мальчугана. Все знали, что мальчик потерял отца, поэтому были ласковы с ним. Кто-то повел Лудиса на капитанский мостик и показал, как управляют кораблем. А в порту стюард подарил на прощанье Лудису набор открыток с видами какого-то иностранного города и игрушечного павиана на резинке, которого можно было подвешивать к потолку, и он там забавно вертелся. Пришли еще какие-то люди, служащие порта и молодой человек с фотоаппаратом. Спасенных сфотографировали вместе с командой корабля, расспросили о случившемся и велели подписать протокол. Лаурис сказал, что все это делается из-за Дейниса. Потом их оставили в покое. Умершего свезли в покойницкую, а живым дали билеты и разрешили ехать домой.

Поезд отправлялся после полудня. Поездка была недолгой, всего несколько часов. Вначале вагон был почти полон пассажиров, но многие сошли на ближайших станциях. Оставшись втроем в своем отделении, они смотрели на бегущие мимо окна, заснеженные поля, крестьянские хутора и ряды ровно подстриженных елей. Зандав упорно молчал. Лаурис несколько раз пытался начать разговор, но угрюмое оцепенение товарища останавливало его. Хорошо, что хоть Лудис беспрестанно болтал. Чем ближе подъезжали они к дому, тем сильнее волновался мальчик, думая о том, как отнесутся мать и учителя к его продолжительному отсутствию. Тщетно Лаурис успокаивал его.

— Да, был бы жив отец, тогда ничего — мать поругалась бы с ним, — сказал мальчик. — А отец остался в Риге, и я уже несколько дней пропускаю уроки.

— Ты расскажи все матери, — Лаурис положил руку на голову Лудиса. — Тебе нечего тревожиться. Мы, взрослые, ответим за все.

Невольно он поймал взгляд Алексиса, тот спокойно и серьезно смотрел на Лауриса, затем медленно отвернулся.

— Ты прав, Лаури, нам придется отвечать за многое.

Холодный блеск в глазах Алексиса смущал Лауриса, он не мог выдержать этого жесткого, сверлящего взгляда. Каждый раз казалось, что он видит человека насквозь и знает больше, чем говорит. Насторожившись, Лаурис ждал, что скажет Алексис, но он опять замолчал, взгляд его сделался усталым и рассеянным.

Лаурис, не выдержав, спросил:

— Послушай, Алекси, я там, на море, не бредил ли?

— Да, Лаури, ты бредил, — ответил Алексис.

— Что-то нелепое я говорил… Страшное? Я видел сон…

— Возможно…

Снова наступило молчание.

Лудиса не интересовала беседа; он смотрел в окно на незнакомые пейзажи и тоже о чем-то думал.

Зандав сказал:

— Теперь-то мы доберемся до дому.

— Да, Алекси… — пробормотал Лаурис.

— Только Дейнису пришлось остаться, — продолжал Алексис.

Лаурис промолчал. Алексис пристально взглянул на него.

— Дома нас, наверно, заждались…

— Вероятно, да… Рудите…

— И Аустра…

— Да, конечно, и Аустра. Она ждет… тебя.

Зандав некоторое время барабанил пальцами по краю сиденья.

— Может быть, она ждет кого-нибудь другого? Уж ты-то должен знать об этом.

Лаурис бросил быстрый взгляд на Зандава, но тот отвернулся и безразлично уставился в пол. Лаурису показалось, что в вагоне вдруг стало холодно и темно.

«Он все понимает, и у него что-то на уме… Что он предпримет? А мы… она и я?»

Побережье поселка Песчаного опять очистилось ото льда. Собравшись на отмели, мужчины обсуждали вопрос: настало ли время браться за салачьи невода. Неизвестно, вернется ли неводной штурман Лаурис Тимрот, поэтому рыбаки решили избрать вместо него другого. Кто согласится? Пожилые не хотели брать на себя тяжелое бремя, молодежь отговаривалась тем, что сетями больше заработаешь, чем неводом. После долгих уговоров штурманом стал брат Лауриса — Бернат. Невод был уже давно подготовлен, теперь оставалось только отвезти его на берег и погрузить в карбас. Установили лебедку, погрузили невод, и Бернат Тимрот с артелью уехал на лов. Жизнь поселка вошла в свое привычное русло. Тревожно было только в трех домах, которых коснулась беда. Байба ходила от Зандавов к Тимротам, она осунулась до такой степени, что ее и узнать стало трудно. Три раза в день она приходила к Рудите и Аустре послушать сообщения по радио, вечером заблаговременно отправлялась в лавку и сидела в ожидании газеты, которую тут же прочитывала.

— Чему быть, того не миновать… — утешали Байбу соседки. — Пока ничего не известно, надо надеяться, что все обойдется благополучно.

Люди вспоминали давние события, когда сильный шторм выбросил рыбаков на противоположный берег залива, на эстонские острова и люди возвратились домой лишь через неделю.

— Может быть, и они сидят где-нибудь в укромном месте, только не могут сообщить о себе.

Не в первый и не в последний раз терялись люди в море. Это так же неизбежно, как град или заморозки на полях хлеборобов. Поплачешь, пожмешь плечами: «Что тут делать…» — и продолжаешь жить, надеясь, что теперь на некоторое время обеспечен покой.

Как-то после полудня, когда артель Берната Тимрота подходила к берегу с первым уловом, в доме Зандава сидели три женщины и слушали сообщения по радио. Против обыкновения Байба была молчалива, как мышь. Рудите не спускала глаз с репродуктора, точно она надеялась не только услышать, но и увидеть желанное, лишь одна Аустра казалась спокойной и равнодушной. Но и под ней скрипнул стул, когда послышался голос диктора. «Только что получена радиограмма с норвежского парохода „Nurd“, находящегося на пути в Ригу. В семь часов утра судовая команда заметила в море световые сигналы. Изменив курс, пароход нашел на льдине трех охотников за тюленями — двух взрослых и мальчика, угнанных ветром в открытое море. Четвертый охотник найден замерзшим. Норвежские моряки взяли на борт измученных до смерти людей, и „Nurd“ продолжает путь в Рижский порт, куда он должен вскоре прибыть. Насколько можно судить по сообщению, это те самые четыре рыбака из поселка Песчаного, об исчезновении которых мы сообщали несколько дней назад».

— Слава богу, — вздохнула с облегчением Байба и расплакалась. — Это они.

— Но один… замерз… — тихо прошептала Рудите.

Аустра опустила глаза, губы ее чуть заметно шевельнулись.

«Не бойся его возвращения».

— Да, но ведь он не сказал, кто из них замерз! — почти радостно воскликнула Байба. — Я думаю, что это не Дейнис. Он был тепло одет.

— Все были одеты тепло, — сказала Аустра.

— Но Дейнис надел фланелевую рубашку и две пары носков, — спорила Байба. — Он всегда заботится о своем здоровье.

Но тут она опомнилась, что говорить так очень эгоистично. Ведь кто-то из них умер, и если это не Дейнис, значит Алексис или Лаурис.

— Ну, конечно, еще ведь неизвестно, — смущенно пробормотала Байба. — Вот вернутся, тогда узнаем. Ну, мне пора домой. Надо затопить печь и сказать Тимротам, чтобы истопили баню. После такой передряги следует хорошенько прогреться. Дейнис любит попариться.

Когда Байба ушла, Рудите заговорила глухим голосом:

— Кто? Как страшна неизвестность.

— Да, это ужасно… — прошептала Аустра.

Рудите с волнением взглянула на нее.

— Может быть, это не из наших. Они оба крепкие, здоровые… Лаурис и Алексис… Ну, а если все-таки?.. Кто его знает.

Она представила, что в худшем случае мог погибнуть только один из дорогих ей людей, второй вернется — Лаурис или Алексис. И не могла решить, кого ей тяжелее потерять, оба были одинаково дороги, за обоих болела душа. Рудите тихо заплакала.

На этот раз Аустра не стала ее успокаивать. Будто не заметив всхлипываний Рудите, она встала и ушла в свою комнату. Теперь, когда не надо было сдерживаться, она сделалась слабой и беспомощной, ее преследовали кошмарные видения, отчаяние и страх захватили ее. «Все-таки случилось самое ужасное. Алексис тот, кто не вернется. О Лаури, Лаури, зачем ты это сделал? Неужели ты не понимаешь, что теперь я потеряла и тебя и у меня никого не осталось? Как ты мог так неверно понять меня…»

Все остальные на что-то надеялись — они не знали ничего. Она одна понимала все, и ее мозг жгла мысль: «Виновата ты. И ты должна искупить свою вину».

Луна светила прямо в окно. Озаренные луной дома поселка блестели свинцово-серым светом; слева от дороги по берегу реки белели стволы берез, и их синеватые тени ложились на заснеженные пески. Со стороны сосняка показались три темные фигуры. Дойдя до скрещения дорог, они постояли немного, затем свернули направо и медленно направились к дому Дейниса Бумбуля.

Аустра провожала их взором, пока они не скрылись в домике лодочного мастера. Учащенно билось сердце, мысли мчались и путались, обгоняя друг друга. «Это они… Один из них маленького роста. Понятно, почему они не пошли сюда. Щадят меня. Пошлют сюда Байбу, чтобы подготовила. Сочувствие, горестные вздохи… Но все это излишне — я все знаю. Лаурис тоже будет лицемерить. Боже, как это ужасно и… отвратительно».

Она не в состоянии была представить себе, что произойдет дальше, и, дрожа от страха, желала находиться далеко отсюда, чтобы ничего не видеть, не слышать, не знать, но какая-то сила удерживала ее на месте. Так обреченный на казнь ждет смерти, зная, что она неизбежна. После смерти наступит покой. Покой? Она недобро усмехнулась и снова уставилась на дорогу. Рудите еще не вернулась из лавки, вероятно читает там газету — ведь сегодня уже должны быть более точные сведения. Она там не одна. Мужчины и женщины листают газеты, кто-нибудь читает вслух, остальные слушают, и теперь уже все знают.

Одно неосторожное слово может перевернуть весь мир. Виноват не Лаурис, виноват не шторм. «Мне следовало молчать, тогда ничего дурного не случилось бы».

Во дворе Дейниса из открывшейся двери упала полоса света. Две темные фигуры вышли на дорогу и направились к дому Зандавов. Не хромает ли один из них? Дейнис ниже ростом Лауриса, и шагают они уверенно, тяжеловесно. Неужели?

Аустра приникла к оконному стеклу, вперив глаза в освещенную неверным светом луны дорогу, она следила за походкой идущих, старалась узнать их по одежде. Наконец у ворот послышался голос Алексиса, и вдруг она почувствовала такое облегчение, хотелось закричать от радости, выбежать навстречу и благодарно целовать руки мужчин, предотвративших самое страшное зло.

А у ворот произошел следующий разговор:

Лаурис: Так, Алекси, а теперь я пойду домой.

Алексис: Ты не зайдешь? Там ведь хотят видеть тебя.

Лаурис (уклончиво) : Я вконец устал. Хочется отдохнуть. Даже не верится, что все кончилось, так и кажется, что это сон, а проснешься — и опять очутишься на льдине…

Алексис: Да, все еще и не кончилось. Соберись с духом, Лаури, нам предстоит немало выдержать.

Лаурис: Я приду утром, на свежую голову. Сейчас у меня какое-то затмение, не понимаю, что говорю.

Алексис: Тебе особенно много и не придется говорить. Войди только и покажись, чтобы знали, что ты жив. А уж говорить предоставь мне.

Лаурис: Ты так странно говоришь…

Алексис: Это тебе только так кажется, потому что ты кое-чего не знаешь, а я знаю все.

Лаурис: Что именно?

Алексис (грустно улыбнулся) : Я все знаю и все понимаю. Ну, заходи, не будь мягкотелым.

Взяв Лауриса за плечи, он повел его в дом.

— Отоспимся и отдохнем, когда подо всем будет подведена черта. Только об одном я тебя прошу: с этой минуты веди чистую и открытую игру. Понятно?

Лаурис вопросительно взглянул на него.

— Как ты это представляешь?

— Ну так, хватит притворяться. Пусть это очень неприятно и тяжело, но больше не вводи ты Рудите в заблуждение. Я хочу, чтобы ты сам сказал ей об этом. Входи, я уберу вещи в сарай и приду.

Лаурис загородил ему дорогу.

— Скажи, Алексис, зачем ты так делаешь?

— Разве я что-то делаю?

— Если ты… все знал, то почему раньше мне ничего не сказал? Мы могли бы все уладить в пути.

— Улаживать придется не с тобой одним.

Алексис свернул к сараю. Помедлив минуту, Лаурис вошел в комнату. Встав со стула, Аустра хотела было идти навстречу, но, заметив, что Лаурис один, застыла на месте.

Он сказал сдавленным голосом:

— Алексис все знает. Позволь мне сказать, что виноват только я, — это будет справедливо.

Наступило молчание. Охватившая Аустру радость развеялась. Она стояла посреди комнаты так спокойно, точно ей не было никакого дела до происходящего. Слова Лауриса были вспышкой молнии, после которой следовало ждать раскатов грома. Но пусть будет что будет.

Скоро во дворе послышались голоса. Вошли Алексис и Рудите. Она, забыв о присутствии брата и невестки, уже хотела в необузданной радости броситься к Лаурису, но остановилась, удивленная необычной тишиной, царившей в комнате, смутил ее и удрученный вид Лауриса и Аустры.

— Добрый вечер… — тихо произнес Алексис.

— Добрый вечер, Алекси… — спокойно ответила Аустра.

Сняв шапку и пиджак с изодранной в клочья подкладкой, он бросил их на скамейку, затем повернулся к Лаурису и, кивнув ему на Рудите, сказал:

— Побеседуйте немного вдвоем. Только не уходи, Лаурис. Нам с тобой кое о чем поговорить надо. Я потом позову тебя.

Он в раздумье глядел на Рудите, которая, ничего не понимая, с удивлением последовала за Лаурисом. «Ей будет труднее всего. Мы, остальные… как-нибудь перенесем».

Потом взгляд его надолго остановился на Аустре, и лицо его смягчилось.

— Может быть, ты поужинаешь, Алекси? — спросила Аустра.

— Не хочется, — ответил он.

— Все засохнет… — заметила она. — Сними хоть сапоги. Ведь ты, наверно, не разувался с самой субботы?

Алексис подошел к ней, собираясь взять ее за руку. Заметив, что она вздрогнула и уклоняется, он сказал:

— Не бойся, я ничего не сделаю. Я хотел попросить тебя сесть. Так мне… легче говорить.

— Как хочешь, — сказала Аустра и села.

Не доверяя спокойному виду Алексиса, она следила за каждым его движением. А он не спеша прохаживался до дверей и обратно. Некоторое время стояла тишина, нарушаемая лишь скрипом половиц да дыханием двух людей.

Вдруг Алексис повернулся к Аустре и спросил:

— Ты любишь его, Аустра? Очень, больше, чем когда-то меня?

То ли внезапность вопроса, то ли смутная догадка о предстоящем заставили Аустру приготовиться к борьбе. Смело, чуть вызывающе, она ответила:

— Да, Алекси, это так. Но пришло это не сразу и, возможно, никогда бы не случилось, если бы ты был другим.

— Другим я быть уже не могу. Ты тоже, и это, вероятно, правильно. Все, все правильно, только мы сами допустили ошибки. Аустра…

— Да, Алекси…

— Ты меня ненавидишь? Так сильно, что не смогла бы простить?

Она с волнением взглянула на Алексиса.

— Простить? За что? Это я виновна перед тобой.

— О нет! Единственное, в чем тебя можно упрекнуть, это твоя неосмотрительность, с какой ты позволила мне сблизиться с тобой, но инициатива исходила от меня, а поэтому и ответственность ложится на меня. Когда мы познакомились, нам надо было продолжать каждому свой путь — мы не подходим друг к другу.

— Я хочу сказать тебе, Алекси, что в тот день, когда вы вышли в море, я хотела уехать отсюда. Ты бы меня уже не застал здесь. И я звала с собой Лауриса.

Алексис остановился.

— Хорошо, что ты это не сделала. В спешке всегда можно натворить глупостей.

— Что ты теперь собираешься делать?

— Я? Не настолько я глуп, чтобы насильно навязываться. Разваливающийся дом не подопрешь плечом. У меня лишь одно желание: зачеркнуть все прошлое, забыть, будто бы его и не было. Какой смысл продолжать жить по-прежнему? Мы бы все время страдали, испортили бы друг другу жизнь. Лучше уж расстаться по-хорошему, чем врагами жить вместе. Будь у нас дети, тогда, конечно, все осложнилось бы и ради них пришлось бы от многого отказаться.

— Но ты ведь… любил меня? Может быть, и сейчас немного…

— Это уже больше не имеет значения и ничего изменить не может. Ты прощаешь меня?

— Мне нечего тебе прощать. Ты не виноват.

— Ты тоже не виновата. Кто же тогда виновен? Лаурис? Разве виновато полено дров, что загорается, когда его бросили в огонь?

— У тебя, в самом деле, нет ни горечи, ни злобы?

— Злоба осталась в море.

Чтобы подчеркнуть, что он считает разговор на эту тему законченным, Алексис совсем другим тоном спросил:

— Ты мне дашь что-нибудь поесть?

— Да, Алекси. А сапоги ты не снимешь?

— Да, сапоги…

Пыхтя и досадуя на слишком узкие голенища, Алексис снял сапоги. Аустра повесила его носки у печки.

Если в каком-нибудь захолустье за короткий срок происходит много необычайных событий, вроде тех, что случились в поселке Песчаном, то люди не успевают уделить им достаточного внимания и надлежащим образом оценить. Не успели как следует обсудить во всех подробностях печальный случай с охотниками на тюленей, как пришлось собираться на похороны Дейниса, назначенные на воскресенье. Похоронили его со всеми принятыми здесь церемониями. Играл оркестр, два общества со знаменами проводили своего умершего члена. На кладбище пришли люди со всего прихода. Свежий могильный холмик совершенно скрылся под венками, цветами и еловыми ветками. Внимание соседей очень растрогало Байбу и в значительной мере смягчило ее горе: впервые в жизни она оказалась в центре внимания всей округи.

Вообще Байба довольно спокойно перенесла этот удар судьбы. Разве до замужества с Дейнисом она не жила одна со своим мальчуганом? Теперь Лудис подрос, через два-три года он уже сможет ходить с рыбаками в море и зарабатывать себе на хлеб насущный. Лачуга Дейниса тоже кое-что да значит; нестарая вдова с домиком и кое-каким скарбом могла быть уверена, что ей недолго придется жить в одиночестве.

Занятые похоронами Дейниса люди не заметили, что после возвращения Зандава исчезла его жена. Лишь позже выяснилось, что она на некоторое время уехала погостить к своему отцу — здесь ей нечего делать зимой, а в Эзериешах очень не хватало хозяйки. Это походило на правду и никого не удивило. Гораздо больше удивило поведение Лауриса Тимрота: сразу же после похорон Дейниса он окончательно отказался от должности неводного штурмана и отправился в Ригу искать работу на кораблях. Ему здесь надоело, говорили его братья, он хочет побороздить море и посмотреть на окружающий мир. Вероятно, это было причиной того, что Рудите ходила грустная и расстроенная, избегая разговоров о планах на будущее. Но прошло и это. И хотя Рудите считалась невестой Лауриса, и по возвращении его из плавания можно было смело рассчитывать на свадьбу, к весне она начала показываться на людях, посещала с подругами вечеринки и даже в конце концов подружилась с парнем из соседнего поселка. Кумушки стали поговаривать, что Лаурису натянули нос.

— Так оно и получается, когда скитаешься где-то по белу свету.

Алексис начал, не торопясь, строить новый дом. Незадолго до троицы он поехал в Ригу по каким-то судебным делам.

— Когда же Аустра приедет? — интересовались соседи. — Ты ведь теперь живешь на правах соломенного вдовца.

Алексис вместо ответа загадочно улыбался, точно он знал какую-то смешную шутку, но не хотел о ней рассказывать.

— Скоро, дайте дом достроить.

Подошла зима. Лаурис Тимрот закончил плавание, но домой не вернулся. Да и что ему было делать здесь, если в первый день рождества состоялась свадьба Рудите.

— Парень в дураках остался… — говорили соседи.

Лишь спустя некоторое время в поселке узнали, что почти тогда же сыграли свадьбу Лауриса с Аустрой и что Алексис Зандав давно уже развелся с женой. Многое из того, что в свое время прошло незамеченным, сейчас приобретало смысл, но чесать языки об этом было поздно.

…Катила свои воды река жизни, пасмурные дни сменялись солнечными. Посреди поселка Песчаного вырос крашенный масляной краской новый дом, с большими окнами и просторными комнатами, но кислый запах сетей чувствовался здесь с такой же силой, как и в старых лачугах рыбаков. Только по этому поводу никто не фыркал, ведь муж Рудите, работавший на пару с Алексисом, был и сам из рыбацкой семьи. Мальчуганы и девочки, появившиеся впоследствии здесь, изо всех сил старались, чтобы в доме не чувствовалось недостатка в шуме и веселье. Больше, чем к отцу с матерью, привязались они к дяде Алексису. Он чаще всех возился с ними и всегда дарил что-нибудь дельное и приятное. Люди утверждали, что Рудите с мужем слишком используют доброту Алексиса.

Алексис слушал эти толки и лишь усмехался.

Таков рассказ о простых людях, которые искали свое счастье и находили его каждый по-своему.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 789 Следующая ⇒