21.06.1965 7 страница

Теперь, используя все имеющиеся у нас схемы, мы должны не только развертывать предметы исследования, конструируя все более сложные онтологические картины, но также и получить систему соответствующих знаний. Я надеюсь, вы помните, что научный предмет включает в свой состав наборы схем, выступающих в качестве средств конструирования, онтологические картины и системы знаний.

Конечная и «продуктивная» цель научной работы состоит в том, чтобы получить систему знаний. Именно этот вопрос я и стал далее обсуждать, предполагая, что у нас уже есть, с одной стороны, набор схем, с другой стороны, необходимая онтологическая картина, но чтобы получить на базе всего этого необходимые знания, нужно произвести еще специфический анализ. При этом придется накладывать схему на эмпирический материал в соответствии с имеющейся у нас онтологической картиной. <…>

Я хотел бы разобрать очень типичный пример обоснованного во многом рассуждения, которое провел Розин, критикуя эти исходные схемы. Результатом его критики было предложение или тезис о том, что надо ввести в эти схемы метод табло, который в свое время при анализе управления был введен Лефевром. В чем состоит эта схема рассуждения?

Прежде всего Розин рассматривает выработку самих схем и оперирование с ними как анализ и исследование деятельности. Как он рассуждает? Он показывает, что действие сопоставления складывается из нескольких действий: сопоставление некоторого объекта О_х с объектом-индикатором О_и — первое действие; отождествление О_х с объектом-эталоном — второе действие; и отнесение выделенного свойства к определенной знаковой форме — третье действие.

Что здесь происходит?

Прежде всего то, что мы рассматривали как некоторое отношение сопоставления или систему отношений сопоставления, раскладывается на ряд действий. Возникает вопрос №1 с последней или конечной единицей анализа: можно ли такое отношение сопоставления раскладывать на действия внутри этой системы слоев? С моей точки зрения, если мы будем пользоваться понятием формы и содержания, то раскладывать это нельзя.

Почему? Дело в том, что в реальном анализе мы всегда движемся не снизу вверх, не от содержания к форме, а наоборот от формы к содержанию. Если мы зафиксировали один знак или поставленные в ряд знаки, то мы должны затем от них спуститься к некоторой единице им соответствующей. Если мы просто переходим в нижнюю плоскость, то должна быть задана единица. Дальнейший анализа ее будет лежать уже в другом предмете, если он будет задаваться.

Таким образом, если мы начинаем раскладывать на особые единицы действия, то мы невольно переходим в другой предмет анализа, теряем исходную категорию и задаваемую ею систему принципов и, следовательно, совершаем логическую ошибку. Выявленные в процессе изучения деятельности характеристики были использованы для того, чтобы установить отношения между содержанием в структурной схеме и эмпирическими проявлениями знаний.

То есть, с точки зрения Розина, можно использовать эту схему _ХΔ↑ ^(А) для наложения на некоторый текст, репрезентирующий эмпирический материал, отождествляя его с содержанием в этой схеме. Я думаю, что это неправильно. Потому что никаких процедур наложения на эмпирический текст с выделением содержания не было. При этом рассуждали так: содержание каким-то образом связано с объективной действительностью, с деятельностью. Вероятно, содержание фиксирует эти объекты. Поэтому стали говорить, что содержание фиксирует объекты, включенные в определенные операции.

На чем здесь ударение? Можем ли мы говорить, что некоторое содержание фиксирует объекты, включенные в действия? Мне хотелось показать, что само суждение, что содержание фиксирует некоторые объекты, с точки зрения введенных нами понятий, если их понимать так, как я их излагал, не может быть высказано. Содержание и есть эта единица, она ничего не фиксирует. Объекты действительно являются элементами ее, а саму эту структуру мы фиксируем в знаковой форме. Полученные знания отнесли к структурной схеме, что позволило ее перестроить и получить схему _ХΔ↑^(А), т.е. речь идет — как из формы и содержания схемы «форма — содержание» получилась эта схема («Х дельта — А»).

Стали говорить, что эта схема («Х дельта — А») является операциональным изображением знания. Здесь возникает вопрос: а действительно ли в структуру знания входит такой элемент, как объект, и такой элемент, как реальное действие, или реальная операция?

Обычно говорят так: имеется объект Х, этот объект включается в действие сопоставления, которое вычленяет в этом объекте объективное содержание. Я спрашиваю, действительно ли отношения сопоставления вычленяют в объекте некоторое объективное содержание? Или сама структура и есть объективное содержание?

Кстати, мы действительно говорили, что содержание вычленяется в объекте. Что здесь произошло? Дело в том, что содержание как некоторая единица, неструктурная, существует только в форме, она не имеет самостоятельного существования.

Что происходит? Уберите это отношение «форма –содержание», оставьте эту структуру объектов и отношений сопоставлений. Можем мы называть это содержанием? Не можем. Дело в том, что сами понятия форма и содержание были введены как некоторая единица, неразложимая далее. Вы оборвали это значение, и у вас вроде бы все распалось на форму и содержание. Нет, просто ничего не стало, все улетучилось. Потому что сами понятия содержания и формы функциональны.

Теперь происходит интересное отождествление. Когда мы накладываем эту функциональную структуру на такую структуру «Х дельта — А» или на соответствующий эмпирический материал, то происходит интересное сочетание функциональных характеристик с материальными характеристиками, структурными. Больше того, оказывается, что отнесение чисто функциональных структурных схем на эмпирический материал предполагает выделение в этом эмпирическом материале, в его фрагментах таких атрибутивных свойств, которые нами увязываются особым образом этими структурно-морфологическими и функциональными свойствами. И в этом особенность работы этой категории.

У нас до сих пор не разработана и не формализована логика оперирований с такими схемами. А оперирование с ними предполагает определенные жесткие правила работы с функциональными определениями этой схемы, со структурно-морфологическими определениями этой схемы и с атрибутивными схемами того субстратного материала, который в них вкладывается. Научиться работать с этим схемами это значит освоить совершенно новый способ мышления, примеров которого еще не было в истории развития науки. Некоторые попытки такого анализа были сделаны Галилеем. В частности, нам предстоит в начале следующего года заслушать на этот счет доклад Генисаретского с объяснением особенностей гегелевской диалектики. По-видимому, гегелевские рассуждения как раз и строились на особом сочетании функциональных и морфологических характеристик в одном языке. То есть был построен такой язык, где это не разделялось.

В чем состояла ошибка Розина? Он задал функциональное определение формы и содержания и, беря термин содержания как такового, стал спрашивать, где же существует содержание. При этом — в вопросе, где существует содержание, — предполагалось субстрат-атрибутивное и морфологическое существование. В то время, как оно существует лишь в функциональной схеме, как содержание. А если мы говорим о его «мясном» наполнении, материальном, тогда это не содержание, а нечто другое.

Допустив такую ошибку в пользовании этой схемой, Розин начал ее развертывать следующим образом. Он взял эту схему и начал говорить, что есть объект Х, затем он преобразуется в некоторое содержание, а затем это содержание преобразуется в некоторую знаковую форму. И таким образом, Розин разложил эту единую схему, как некоторый метод анализа, фактически на два преобразования.

Для чего это ему нужно было? Здесь мы переходим к принципиальному моменту. Дело в том, что дальнейшая наша работа показала, что существует еще одна область, которая может анализировать точно так же как мы анализировали отношения замещения, а именно схемы преобразования некоторых объектов в практической деятельности. Мы провели ряд эмпирических исследований по анализу конкретных форм осуществления объектных или вещных преобразований... Между теми и другими схемами существовал разрыв, то есть объектные преобразования существовали сами по себе, а знаковые замещения — сами по себе. Встал вопрос, нельзя ли все это свести в единую структуру. И тогда Розин начал раскладывать схему «Х дельта — (А)» по модели этих объектных преобразований, для того, чтобы представить вот это ХΔ как одну структуру. Тогда перед нами встал вопрос, что означает здесь стрелочка от ХΔ к (А). При этом не вставал вопрос, что означает кривая стрелочка в объектных преобразованиях, ясно, что это означает — преобразование объекта предмета труда в некоторый другой вид — продукт труда.

А что означает эта стрелочка? При этом еще все время существовала интенция на деятельность. По-видимому, точно также как мы не спрашиваем, что такое стрелочка в объектных преобразования, мы не должны спрашивать, что такое стрелочка в схеме «Х дельта — (А)». По-видимому, «замещение» есть исходное понятие в той системе, которой мы пользуемся. Как я старался показать, мир, по-видимому, состоит из двух связей или из двух преобразований: из преобразований в одной и той же плоскости, причем независимо от того, где мы их производим — со знаками или вещами, и перехода от одной плоскости к другой, которая суть замещение.

И вот эти две связи как минимум и образуют эту структуру человеческого мира. И в этом смысле замещения и объектные преобразования суть одно и то же, функционально. Здесь возникает уже в совершенно другом предмете особый и сложный вопрос: каким образом соединяются друг с другом в одном объекте разные виды ассимиляции его человеческой деятельностью, то есть каким образом стыкуются или связаны эти практические преобразования вещей и их познавательные замещения, какие связи существуют между ними.

По-моему, ответить на этот вопрос можно, только развертывая систему самой деятельности. Хотя обратным ходом можно будет перевести полученные результаты и на это здание, задав некоторые способы стыкования систем разного рода. Здесь мы должны поставить очень важный вопрос о стыковании инженерной или какой-то другой ассимиляции и собственно познавательной и указать место познанию.

Здесь я должен зафиксировать два пункта. Что же у нас получалось? Когда мы развертывали эти схемы, то у нас, с одной был эмпирический материал — мышление. Мы с самого начала знали, что мышление есть деятельность. Это нам сказал Зиновьев и, мы в это твердо верили. Затем у нас были схемы, о которых я говорил. Мы их накладывали на эмпирический материал, развертывали и т.д. Эта работа всегда сопровождается некоторым словесным описанием и за счет этого живут наши схемы: то есть как мы работаем со схемами, фиксируется в словесном описании.

Схемы у нас были одни, а в описании все время фигурировало слово «деятельность» и другие слова. Поэтому создавалась иллюзия, что мы строя эти ряды, анализируем мыслительную деятельность. Во-вторых, мы трактовали эти схемы как некоторые знания об объективно существующем. Поэтому в работах 1955–1958 гг. писалось, что мышление можно рассматривать в двух планах: либо как знания, либо как деятельность.

И эти схемы мы тоже трактовали двояко: либо как знания, либо как деятельность. И мы были горды тем, что показали, каким образом деятельность и ее продукты по существу изоморфно накладываются друг на друга, хотя страшными словами ругали формальную логику за то, что у нее получается то же самое.

Таким образом, во-первых, мы рассматривали мышление как деятельность, во-вторых — как знание, и в-третьих, само знание как то, что переходит в голову индивида и там существует, то есть интериоризируется. Причем получалось это очень просто, потому что описания содержали огромную долю эмпирического материала. И никак не могли осуществить эту научную норму: считать, что в материале есть только то, что мы сумели в схемах изобразить. За это нас ругали.

Розин. Ты считаешь, что можно работать со схемами без описания.

Нет. И на каком-то этапе это было оправдано. Но теперь, когда мы стали проводить параллель с объектными преобразованиями «О₁ — О₂ — О₃» и знаковыми замещениями «Х дельта — стрелка вверх» и поставили их в один ряд как однопорядковые образования, мы теперь задним ходом можем понять и природу этих образований.

Что такое преобразование объекта? Это есть некоторый продукт деятельности. Она осуществляет эти преобразования. Она их осуществляет, потому что существуют верхние слои, которые задают потенцию таких преобразований. Совершенно ясно, что если я разбил свой магнитофон, то фиксация состояния его не есть описание деятельности. Когда мы брали схему «Х дельта — (А)», то над нами довлела иллюзия мыслительной работы. Кто замещает знаком — человек, что это такое — мышление. Мышление есть деятельность, следовательно, это есть изображение мыслительной деятельности, то есть оперирование со знаками, с символами. А это не есть изображение мыслительной деятельности, а есть некоторые объектно-знаковые замещения. И в этом смысле функциональные преобразования, то есть тоже продукт деятельности.

Когда мы поняли, что в этом воплощается мыслительная деятельность людей или научное производство... То есть это есть с одной стороны, продукт этой деятельности, заданной в виде огромного здания, а с другой стороны это есть система, нормирующая все другие производственные деятельности. В этом плане эти системы преобразования объектов по функции тождественны знаковым преобразованиям — тому, что мы сейчас называем оперативными системами. Числовые преобразования или чертежные это есть системы этажей, построенных в этом здании. С этой точки зрения логика никогда не исследовала то, что называется мыслительной деятельностью, она исследовала правила символических этажей. Мы сейчас расширяем это логическое представление.

То есть мы задаем ей некоторое место как стоящей и изучающей эти этажи и правила оперирования с ними. Вместе с тем сама формальная логика, в том числе и математическая, оказывается лишь звеном по отношению к общему представлению этого здания, то есть система предметов, и должна войти в эту теорию, поскольку она будет таким образом построена. Принципиальной добавки по сравнению с формальной логикой будет введение, кроме систем формальных преобразований, собственно объектных преобразований, а также переходов в соответствии со связью замещения.

В следующий раз я хочу рассмотреть, во-первых, трактовку этих образований как знаний, ошибочность трактовки структур как знаний, рассмотреть позицию индивида в этом отношении, а потом коротко изложить другую линию анализа, намечавшуюся с самого начала — анализа мышления как процессов — и рассмотреть, почему там тоже ничего не удалось толком сделать. И вместе с тем, почему эта линия дала возможность сделать шаг к анализу деятельности.

⇐ Предыдущая 21 22 23 24 252627 28 29 30 Следующая ⇒