ГЛАВА ПЯТАЯ
ГЛАВА ПЯТАЯ
В это же время и раньше так называемые пифагорейцы, занявшисьматематикой, первые развили ее и, овладев ею, стали считать ее началаначалами всего существующего. А так как среди этих начал числа от природысуть первое, а в числах пифагорейцы усматривали [так им казалось) многосходного с тем, что существует и возникает, - больше, чем в огне, земле иводе [например, такое-то свойство чисел есть справедливость, а такое-то -душа и ум, другое - удача, и, можно сказать, в каждом из остальных случаевточно так же); так как, далее, они видели, что свойства и соотношения,присущие гармонии, выразимы в числах; так как, следовательно, им казалось,что все остальное по своей природе явно уподобляемо числам и что числа -первое во всей природе, то они предположили, что элементы чисел сутьэлементы всего существующего и что все небо есть гармония и число. И все,что они могли в числах и гармониях показать согласующимся с состояниями ичастями неба и со всем мироустроением, они сводили вместе и приводили всогласие друг с другом; и если у них где-то получался тот или иной пробел,то они стремились восполнить его, чтобы все учение было связным. Я имею ввиду, например, что так как десятка, как им представлялось, есть нечтосовершенное и охватывает всю природу чисел, то и движущихся небесных тел, поих утверждению, десять, а так как видно только девять, то десятым ониобъявляют "противоземлю". В другом сочинении мы это разъяснили подробнее. Аразбираем мы это ради того, чтобы установить, какие же начала они полагают икак начала эти подходят под упомянутые выше причины. Во всяком случаеочевидно, что они число принимают за начало и как материю для существующего,и как [выражение] его состояний и свойств, а элементами числа они считаютчетное и нечетное, из коих последнее - предельное, а первое - беспредельное;единое же состоит у них из того и другого (а именно: оно четное и нечетное),число происходит из единого, а все небо, как было сказано, - это числа. Другие пифагорейцы утверждают, что имеется десять начал, расположенныхпопарно: предел и беспредельное, нечетное и четное, единое и множество,правое и левое, мужское и женское, покоящееся и движущееся, прямое и кривое,свет и тьма, хорошее и дурное, квадратное и продолговатое. Такого же мнения,по-видимому, держался и Алкмеон из Кретона, и либо он заимствовал это учениеу тех пифагорейцев, либо те у него. Ведь Алкмеон достиг зрелого возраста,когда Пифагор был уже стар, а высказался он подобно им. Он утверждает, чтобольшинство свойств, с которыми сталкиваются люди, образуют пары, имея ввиду в отличие от тех пифагорейцев не определенные противоположности, апервые попавшиеся, например: белое - черное, сладкое - горькое, хорошее -дурное, большое - малое. Об остальных же противоположностях он высказалсянеопределенно, пифагорейцы же прямо указали, сколько имеетсяпротивоположностей и какие они. Итак, и от того и от другого учения мы можем почерпнуть, чтопротивоположности суть начала существующего; но сколько их и какие они - этомы можем почерпнуть у одних только пифагорейцев. Однако, как можно этиначала свести к указанным выше причинам, это у них отчетливо не разобрано,но, по-видимому, они определяют элементы как материальные ибо, говорят они,из этих элементов как из составных частей и образована сущность. Итак, на основании сказанного можно в достаточной степени судить обобразе мыслей древних, указывавших больше одного элемента природы. Есть,однако, и такие, которые высказались о Вселенной как о единой природе, но невсе одинаково - ни в смысле убедительности сказанного, ни в отношениисущества дела (kataten physin). Правда, рассуждать о них вовсе не уместнотеперь, когда рассматриваем причины [ибо они говорят о едином не так, как теразмышляющие о природе философы, которые, хотя и принимают сущее за единое,тем не менее, выводя [Вселенную] из единого как из материи, присоединяют [кединому] движение, по крайней мере когда говорят о происхождении Вселенной,а эти утверждают, что она неподвижна). Но вот что во всяком случае подходитк настоящему исследованию. Парменид, как представляется, понимает единое какмысленное (logos), а Мелисс-как материальное. Поэтому первый говорит, чтооно ограниченно, второй - что оно беспредельно; а Ксенофан, который раньшеих (ибо говорят, что Парменид был его учеником) провозглашал единство,ничего не разъяснял и, кажется, не касался природы единого ни в том, ни вдругом смысле, а, обращая свои взоры на все небо, утверждал, что единое -это бог. Этих философов, если исходить из целей настоящего исследования,надлежит, как мы сказали, оставить без внимания, притом двоих, а именноКсенофана и Мелисса, даже совсем - как мыслящих более грубо; что же касаетсяПарменида, то он, кажется, говорит с большей проницательностью. Полагая, чтонаряду с сущим вообще нет никакого не-сущего, он считает, что снеобходимостью существует [только] одно, а именно сущее, и больше ничего (обэтом мы яснее сказали в сочинении о природе). Однако, будучи вынужденсообразоваться с явлениями и признавая, что единое существует как мысленное,а множественность - как чувственно воспринимаемое, он затем устанавливаетдве причины или два начала - теплое и холодное, словно говорит об огне иземле; а из этих двух он к сущему относит теплое, а другое начало - кнесущему. Итак, вот что мы почерпнули из сказанного ранее и у мудрецов, ужезанимавшихся выяснением этого вопроса: от первых из них - что началотелесное (ведь вода, огонь и тому подобное суть тела), причем от одних - чтотелесное начало одно, а от других - что имеется большее число таких начал,но и от тех и от других - что начала материальные; а некоторые принимали иэту причину, и кроме нее ту, откуда движение, причем одни из них признавалиодну такую причину, а другие - две. Таким образом, до италийцев, и не считая их, остальные высказывались оначалах довольно скудно, разве что, как мы сказали, они усматривали двепричины, и из них вторую - ту, откуда движение, некоторые признают одну, адругие - две. Что же касается пифагорейцев, то они точно так же утверждали,что есть два начала, однако присовокупляли - и этим их мнение отличается отдругих, - что предел, беспредельное и единое не какие-то разные естества,как, например, огонь или земля или еще что-то в этом роде, а самобеспредельное и само единое есть сущность того, о чем они сказываются, ипотому число есть сущность всего. Вот как они прямо заявляли об этом, иотносительно сути вещи они стали рассуждать и давать ей определение, норассматривали ее слишком просто. Определения их были поверхностны, и то, кчему прежде всего подходило указанное ими определение, они и считалисущностью вещи, как если бы кто думал, что двойное и два одно и то жепотому, что двойное подходит прежде всего к двум. Однако бесспорно, что бытьдвойным и быть двумя не одно и то же, иначе одно было бы многим, как это уних и получалось. Вот то, что можно почерпнуть у более ранних философов иследующих за ними.
|