Petite Bibliotheque Payot/10 4 страница

внешнего мира, представляемого гипнотизером, с которым субъект в конце концов совмещается. Последний регрессирует в состояние, напоминающее состояние грудного ребенка, гипнотизер же играет роль родителей.

Работа психоаналитиков Gill и Brenman1, опубликованная в 1959 г., является вкладом первостепенной важности в область гипнологии. В используемые авторами новые психоаналитические понятия (психология «я») они попытались включить некоторые данные экспериментальной психологии и даже физиологии.

Авторы отмечают, что до сих пор психоаналитические объяснения гипноза вращались вокруг мазохизма (отношения гипнотизируемого и гипнотизера рассматривались как отношения мазохистского типа) и перенесения (активация эдипова комплекса). Таким образом, речь шла только об инстинктивных силах.

«Сенсомоторная», телесная сторона гипноза не принималась во внимание психоаналитиками, за исключением Schilder и Kauders (1926), Kubie и Margolin (1944); она оставалась областью психологов-экспериментаторов.

Похоже, что пропасть, разделявшая психологов-экспериментаторов и психоаналитиков, стала уменьшаться: психологи начинают учитывать бессознательные мотивации, а психоаналитики — склоняться к признанию роли сенсомоторных феноменов. Gill и Brenman исходят из работ Kubie и Margolin, в которых они видят неуклонную попытку соединить психологические и физиологические феномены. Вдохновляясь идеями Hartmann о функциональных системах «я» («ego apparatuses») и их первичной автономии, они изучали сенсомоторную проблему в гипнозе. Наконец, работы Kris о регрессе для удовлетворения «я» позволили рассматривать гипноз как регрессию такого же типа.

Вместе с тем на Gill и Brenman оказали большое влияние работы школы Hebb (1954) в Монреале о сенсорной депривации. То же понятие получило название «сенсорная изоляция» или «афферентная изоляция» (Kubie). Во всех случаях речь идет о психичес-

1 Gill и Brenman в настоящее время являются преподавателями психоанализа (trailing analysts): первый — в Психоаналитическом институте Сан-Франциско, второй — в Austen-Riggs Center в Стокбридже. Их работа — это плод 20-летнего исследования, проводившегося с привлечением огромного количества средств (помощь ряда научных фондов, а также использование в экспериментах нескольких тысяч студентов психологических факультетов, более ста врачей-психиатров и множества больных).

ких изменениях, возникающих вследствие лишения индивидуума сенсорной информации путем заключения его в кубическую клетку [Bexton, 1954] или в ванну с водой в респираторной маске [Lilly, 1956]. В этих условиях через некоторое время проявляются регрессивные феномены, иногда сопровождаемые серьезными психическими расстройствами (галлюцинации, депрессивные состояния, бред и др.)'.

За последние годы количество работ, посвященных изучению сенсорной депривации, значительно увеличилось.

Gill и Brenman считают, что в гипнозе заключены два фактора регрессии: отношение и мотивировка (перенесение); физический (сенсорная депривация). Этот последний состоит, как ранее отмечали Kubie и Margolin, в ограничении контакта субъекта с внешним миром стимулами, исходящими от гипнотизера. Таким образом, в гипнозе сосуществуют два процесса, т. е. гипнотизер провоцирует регрессию двумя механизмами — действием на инфантильные импульсы и уменьшением сенсорного поля и поля генерации идей. Следовательно, гипноз для этих авторов является «неким регрессивным процессом, который может быть включен посредством снижения активности генерации идей и сенсомоторной активности или посредством установления архаических отношений с гипнотизером». Авторы добавляют далее: «Если регрессивный процесс пущен в ход одним из этих двух факторов, то появляются характерные феномены другого фактора». На практике гипнотизер использует одновременно (подчеркнуто нами.—Л. Ш.) оба фактора. Что касается собственно гипнотического состояния, авторы определяют его как индуцированную психологическую регрессию, которая на основе межличностных отношений регрессивного типа приводит к относительно стабильному состоянию, включающему подсистему «я» с различной степенью изменения контроля функции «я».

' В сообщении, сделанном в 1960 г., Kubie предсказывал, что человек в космическом пространстве будет подвержен такому сенсорному ограничению (невесомость, неподвижность, полное безмолвие, отсутствие всякого общения), что впадет в гипноидное состояние мечтательности (waking dream). Оказалось, что космонавты, находившиеся несколько дней в космическом полете, вели себя иначе. Их изоляция не была такой полной, как себе представлял Kubie, поскольку они поддерживали связь с Землей и между собой. Несомненно, что в их поведении большую роль сыграли тренировки и мотивировка. Отметим, кстати, что эти факторы не помешали Валентине Терешковой непредусмотренно вздремнуть во время своего полета.

Таким образом, у гипнотизируемого субъекта «я» не устранено, как предполагали раньше; речь идет об изменении «я» посредством особого рефессивного процесса. Gill и Brenman выдвигают гипотезу: «Любая психотерапевтическая ситуация в некоторой степени побуждает больного к рефессии; подобный регрессивный процесс в той или иной мере имеет место во всякой психотерапии, где есть контакт с больным; в гипнозе этот феномен проявляется отчетливее, поскольку он принимает фубую форму». По мнению автора, «именно в этой рефессии и в том, как терапевты с ней обращаются — с помощью гипноза или без него, и заключается секрет поддержания оптимального эмоционального включения пациента в терапевтический процесс». Что же касается личного клинического опыта авторов, то, по их мнению, обозначенные ими «рефессив-ные тенденции», присущие гипнозу, в одних случаях могут быть полезными в психотерапии, в других — бесполезными, если не пагубными.

Надо отметить, что, если Gill и Brenman, как мы видели, исходили из работ Kubie и Margolin, их заключения в некоторых пунктах оспаривались Kubie. Прежде всего напомним, что Kubie и Margolin настаивали на возможности осуществления гипноза без гипнотизера. Таким образом, они поднимали вопрос о том, содержатся ли межличностные отношения в самой природе гипнотического состояния независимо от условий его возникновения.

На этот спорный вопрос Kubie дает тонкий и блестящий ответ, представляющий собой, однако, лишь рабочую гипотезу. Парадоксально, он считает, что в гипнозе без гипнотизера функция отношения ифает даже большую роль, чем в гипнозе с гипнотизером. По поводу первого он пишет: «Здесь присутствует нечто... нечто витающее, невидимое и неизвестное, воспринимаемое сознательно, но чаще подсознательно, или бессознательно. Это могут быть образы-покровители раннего детства или образы гораздо более позднего периода, наделенные авторитетом и покровительством... По существу речь идет о перенесении в чистом виде1, даже если отсутствует объект, реальный или воображаемый, осознанный или неосознанный, которому можно было бы придать функции покровительства, к чему мы в целях самозащиты мало-помалу приучаемся

1 Можно сказать также аутогенное, эндогенное, анонимное перенесение в противоположность перенесению гетерогенному, экзогенному или персонализированному.

с детства. Таковы, вероятно, происхождение и сущность древнего фантазма ангела-хранителя, создания, которое должно заботиться обо мне, когда я сплю, беззащитный» [Kubie, 1961, р. 43].

Автор добавляет, что неспособность управлять защитными функциями лежит в основе человеческой психопатологии. Так что «изучение феноменологии гипнотизма дает возможность полнее понять человеческую природу в здоровом и больном состоянии»1.

В противоположность тому, что думают Kubie и Margolin, Gill и Brenman считают, что подлинного гипноза можно добиться только при установлении контакта между субъектом и гипнотизером. Они настаивают (подчеркивая это как одно из главных положений своего труда) на том, что при гипнозе необходимы отношения с гипнотизером, и если для вызова гипнотического состояния используются сходные по своему характеру приемы, но без контакта с гипнотизером (например, в опытах Bexton и др.), то возникающие феномены представляют собой нечто сходное с гипнозом, но все же отличаются от него. Перенесение в чистом виде (аутогенное перенесение), которое, согласно Kubie, возникает при отсутствии гипнотизера, не имеет места при настоящем гипнотическом состоянии. Таким образом, по мнению Gill и Brenman, непременным условием подлинного гипнотического состояния является гетерогенное перенесение.

Разногласия между концепциями Gill и Brenman и Kubie в конце концов сводятся к вопросу терминологии. Можно сформулировать это следующим образом: все три автора допускают возможность вызова гипнотического состояния посредством сенсомотор-ных манипуляций. Но, по Gill и Brenman, это состояние может быть названо гипнозом только в том случае, если в его возникновении играло роль перенесение. Kubie обозначает этим термином и состояния, в которых перенесение отсутствует (вводя тем не менее понятие перенесения «в чистом виде» — аутоперенесение). Он утверждает, что индукции можно достигнуть без живого участия другого человеческого существа. Gill и Brenman в таких случаях не считают возможным использовать термин «гипноз» (они говорят о пограничных состояниях), который, по их мнению, обязательно вклю-

' Это утверждение перекликается с идеей И. П. Павлова, видевшего в гипнозе путь к пониманию шизофрении. Американский автор King (1957) высказал мнение, что шизофрения является суггестивным феноменом, аналогичным гипнозу. Bowers (1961) также считает, что шизофрения — это особый род злокачественного и перманентного самогипноза.

чает в себя межличностные отношения. Kubi же полагает, что межличностные отношения в гипнозе необязательны. По его мнению, существенным является то, что в гипнозе субъект «отказывается от использования врожденных механизмов, которые служат для самозащиты, чтобы отдать свою особу и свое чувство безопасности в руки другого» (будь то существо реальное или воображаемое).

Как считают Gill и Brenman, в присутствии гипнотизера перенесение включается автоматически. По мнению Kubie, это необязательно. Гипнотизер может представлять собой лишь сенсомотор-ное физическое поле без того, чтобы его присутствие непременно рождало гетеротрансферентные отношения.

Согласно Kubie, совершенно не установлено, что архаические отношения неизменно сопровождаются процессом регрессии независимо от того, возникают они в стадии индукции или в самом гипнотическом состоянии, а также вне зависимости от форм гипноза и присутствия или отсутствия гипнотизера1. Что касается самой регрессии, Kubie видит в ней сопровождение гипноза, но сомневается в ее познавательной ценности; это «метафора для описания результатов многих процессов». Kubie неоднократно подчеркивает опасность объяснения феномена его следствием. Для него перенесение, контрперенесение и различные регрессивные и прогрессивные явления — эпифеномены.

Но прежде всего важно понять, посредством какого самозапускающего механизма (trigger-mechanism) происходит переход к гипнотическому состоянию или выход из него. Kubie придает очень большое значение этим переходным2 процессам (transitional processes), так как наше понимание психики, нормальной и патологической, по его мнению, во многом зависит от знания процессов, посредством которых человек переходит из одного психического состояния в другое. В данном отношении гипноз представляется ему одной из наиболее благоприятных областей для исследований,

' Здесь, вероятно, можно отметить противоречие тому, что автор говорил об аутогенном перенесении, в котором присутствуют воображаемые образы раннего детства. Но не исключено, что автор оперирует различием между аутогенным и гетерогенным перенесением и что эта дискуссия с Gill и Brenman относится к гетерогенному перенесению.

Советский автор А. П. Слободяник (1962), используя работы И. Е. Введенского о парабиозе, подчеркнул значение понятия лабильности физиологических процессов для понимания гипноза (он даже пытался количественно определить эту лабильность, ставя ее в соотношение с хронаксией, измеряемой при помощи аппарата Бургиньона).

поскольку процессы, о которых идет речь, в гипнозе можно контролировать. Следовательно, необходимо определить, как осуществляются эти переходы; их разносторонняя физиологическая и психологическая обусловленность должна быть изучена совместно психологами, психоаналитиками, нейрофизиологами, нейробиохими-ками, фармакологами и другими специалистами.

Если взаимоотношения между гипнозом и перенесением сложны, то не менее трудны для анализа и взаимоотношения между перенесением и внушением.

Концепция внушения никогда не была точно определена. Что же касается перенесения, то Ida Macalpine считает, что его механизм и процесс возникновения кажутся особенно малопонятными. Она констатирует, что психоаналитическая литература, затрагивающая эту проблему, весьма малочисленна; в труде Fenichel «Психоаналитическая теория неврозов», где представлен библиографический список из 1640 названий, она обнаружила только одну работу по данному вопросу.

Ida Macalpine (1950) подчеркивает, что новая техника психоанализа стремилась отвергнуть понятие внушения, но несколько позже Фрейд снова ввел его, заявив во «Введении в психоанализ»: «Мы должны отдать себе отчет, что если мы в своем методе отказались от гипноза, то это лишь затем, чтобы вновь открыть внушение в форме перенесения» (см. с. 505). Он пишет также в книге «Моя жизнь и психоанализ»: «Нетрудно увидеть в нем (перенесении) тот же динамический фактор, называемый гипнотизерами внушаемостью, который является движущей силой гипнотического раппорта...» И дальше: «Совершенно верно, что в психоанализе также применяется внушение, как и другие методы психотерапии. Но разница в том, что терапевтический успех психоанализа не определяется внушением или перенесением». Во «Введении в психоанализ» Фрейд употребляет термины «перенесение» и «внушение» как взаимозаменяемые, но подчеркивает, что от прямого внушения психоанализ отказался.

Фрейд утверждает, что внушение (или перенесение) в психоанализе используется иначе, чем при других методах психотерапии. В психоанализе перенесение постоянно анализируется и отвергается. Исключение внушения происходит, таким образом, путем отрицания перенесения. Ida Macalpine считает, что все это верно, но не объясняет ни перенесения, ни внушения. Она пишет: «Странно с научной точки зрения включать в понятие внушения последующие

отношения между терапевтом и больным; так же ненаучно определять «внушение» посредством его функции: в зависимости от того, какова цель внушения — утаить или обнаружить, внушение существует или отсутствует. Мы мало выиграем в методологическом плане, если будем употреблять термин «внушение», учитывая эти соображения, и трактовать термины «внушение», «внушаемость», «перенесение» как синонимы. Отсюда неудивительно, что понимание аналитического перенесения постоянно страдает от неточной и ненаучной формулировки».

Затем автор дает свое определение: «Если человек, от природы обладающий некоторой внушаемостью, подвергается воздействию стимула внушения и на него реагирует, можно сказать, что он находится под влиянием внушения. Чтобы дать определение аналитическому перенесению, необходимо прежде ввести термин, аналогичный обозначению внушаемости в гипнозе, и говорить о способности или склонности человека к перенесению. Эта склонность является точно таким же фактором, как внушаемость, и может так же определяться, а именно — как способность приспособляться путем регрессии. Тогда как в гипнозе суггестивным стимулом является фактор внезапности, за которым следует внушение, в психоанализе адаптация индивидуума посредством регрессии включается внешним стимулом (или фактором внезапности), создающим инфантильную ситуацию. В психоанализе регрессия — не следствие внушения психоаналитика, но результат длительного воздействия инфантильной ситуации анализа. Если субъект реагирует, он создает трансферентные отношения, т. е. он регрессирует и формирует отношения (связи) с образами раннего детства. Таким образом, перенесение, происходящее в процессе психоанализа, может быть определено как постепенная адаптация субъекта к инфантильной ситуации анализа, осуществляющаяся путем регрессии.

Проблема взаимоотношений внушения, перенесения и гипноза еще более усложняется, когда к этим понятиям, рассматривавшимся до сих пор в чисто психологическом, инстинктивном и мо-тивационном плане, добавляют психофизиологические концепции. Попытка подобного синтеза была предпринята, как мы видели, Kubie и Margolin, Gill и Brenman. Были введены новые параметры. Было установлено, что физические факторы типа сенсорного ограничения и сами по себе, без участия перенесения, способны вызвать регрессию — телесную и психическую.

Важный вклад в психоаналитическую теорию гипноза внес Harold Stewart (1963). Он видоизменил взгляды Фрейда и Ференци, считавших, что гипнотическое отношение — это прежде всего ма-зохистическое и сексуальное подчинение гипнотизируемого субъекта гипнотизеру. Stewart развивает идеи Gill и Brenman о том, что гипнотическое отношение содержит не только вознаграждение инстинктивных потребностей, но и сложное уравновешивание влечений и защитных тенденций, в которых значительную роль играет враждебность. Иначе говоря, Stewart допускает, что гипнотизируемый находится в амбивалентном положении по отношению к гипнотизеру, которого он любит и ненавидит одновременно. Последний аспект ситуации автор считает наиболее важным. По наблюдениям Stewart, при интерпретации сексуальных влечений глубина гипноза не изменялась, но если внимание субъекта привлекали к его враждебным чувствам, транс уменьшался или даже исчезал. Это означает, что если пациент загипнотизирован, его враждебные чувства в некотором роде интегрированы так, что он может их выдерживать. Автор спрашивает себя, как это происходит. Он предполагает, что когда гипнотизируемый чувствует и говорит, что он находится под контролем гипнотизера, то это только на уровне сознания. В бессознательном же происходит обратное: субъект сам контролирует ситуацию. Автор рассуждает следующим образом. Гипнотическое состояние базируется на фикции: гипнотизер, если он хочет добиться гипнотического транса, должен делать вид, что он всемогущ. Но «бессознательное» пациента «знает», что гипнотизер делает вид, и компенсирует ситуацию ощущением, что он сам «принуждает гипнотизера своей властью к этой фикции и сам контролирует гипнотическую ситуацию». Таким образом, отношения в трансе — это не только пассивная мазохистическая идентификация и подчинение гипнотизируемого: «содержанием динамического бессознательного одновременно является агрессивная атака на гипнотизера... Гипнотический транс может быть понят как соучастие гипнотизера и пациента, направленное на подавление агрессивной атаки последнего на гипнотизера, но одновременно это и проявление атаки» [Stewart, 1963, р. 373].

Исходя из данных теоретических рассуждений, Stewart выдвигает новые гипотезы для объяснения гипнотических феноменов. Он считает, что могут сложиться две ситуации: «В первой — способность субъекта оценивать реальность (reality testing) достигает высокого уровня, поскольку тревога по отношению к гипнотизеру,

рассматриваемому в качестве соперника в данной области, может быть подавлена. Вторая ситуация противоположна первой, так как она характеризуется отказом от реальности, проявляющимся в таких, например, феноменах, как позитивные и негативные галлюцинации, анальгезии, афонии и др. Подобная ситуация может рассматриваться как внутреннее нападение на самого себя (self), происходящее под давлением «принципа реальности» и обусловленное боязнью репрессий со стороны атакованного гипнотизера или связанным с этим бессознательным чувством вины».

Stewart объясняет также возможность вызвать и оживить вытесненные воспоминания. Он пишет: «Фрейд (1921) внушил, что гипнотизер поставлен на место «идеала я» («сверх я») субъекта, но, по моему утверждению, «идеал я» поставлен на место гипнотизера и это «сверх я»1 спроектировано и проконтролировано субъектом в соучастии с гипнотизером. Таким образом, субъект чувствует себя в значительной мере освобожденным от власти собственного «сверх я» и может дать свободный выход воспоминаниям, до тех пор подавляемым».

6. ВЗАИМООТНОШЕНИЯ ГИПНОЗА И СНА

Аббат Фариа (1819) первым употребил выражение «светлый сон» для обозначения гипнотического состояния. Позднее начали использоваться термины «гипнотический сон», «провоцированный сон», «искусственный сон» и др. Schilder и Kauders Kretschmer, Stokvis и др. поддержали идею о родственности гипноза и сна с физиологической точки зрения, считая, что за возникновение гипноза ответственны подкорковые центры, регуляторы сна. Для павловской школы речь здесь идет о частичном торможении коры головного мозга. С открытием основной роли ретикулярной формации ствола головного мозга в поддержании бодрствования появилась теория, приписывающая особое значение этой формации в механизме гипноза. Американские авторы выступают против теории сна. Они отмечают, что дыхание, пульс и другие физиологические параметры в гипнозе и в состоянии бодрствования идентичны. В частности, коленный рефлекс никогда не исчезает.

1 Это утверждение, естественно, может быть использовано при обсуждении очень спорного вопроса — об антисоциальном поведении загипнотизированного

С появлением электроэнцефалографии борьба мнений вновь обострилась. Русские исследователи пробуют доказать однородность гипноза и сна с точки зрения электроэнцефалографии. Однако их заключения не представляются нам достаточно обоснованными. В самом деле, они описывают особенности биоэлектрической активности мозга в трех стадиях гипноза, тогда как клиническое существование этих стадий не базируется на объективных критериях. Американские авторы, наоборот, никаких электроэнцефалографических признаков однородности сна и гипноза не выявили. Некоторые исследователи (например, Israel и Rohmer) говорят о «предсон-ном» состоянии. Мы с Kramarz записывали электроэнцефалограмму пациентов во время гипноза [Chertok, 1959]. У большинства из них во время гипноза электроэнцефалограмма не менялась, но у некоторых пациентов были отмечены изменения, которые нельзя объяснить однозначно.

Нами наблюдались электроэнцефалографические картины, вызванные изменением состояния сознания в сторону hypo или hyper (замедление ритмов, обусловленное предсонным состоянием; де-синхронизация альфа-ритма, усиление артефактов, связанных с движением глазных яблок, характерны для сверхбодрого состояния).

Существует также тенденция обнаруживать сходство между гипнозом и сном не только в физиологическом, но и в психологическом плане, в частности у психоаналитиков. Бренман (1951) вслед за Фрейдом считает, что с психологической точки зрения гипноз может быть в какой-то мере уподоблен сну. Bellak (1955) рассматривает гипноз как частный случай самоисключения функции «я», что имеет место и во сне. В гипнозе происходит то, что возникает при автоматическом задании, т. е. топологическая регрессия в подсознательное. При автоматическом задании функция познания отчасти сохраняется; в гипнозе она направлена на гипнотизера.

С психодинамической точки зрения Bellak не видит фундаментального различия между гипнозом и сном, кроме чисто количественного, касающегося степени устранения «я». Kubie с присущей ему осмотрительностью предостерегает от попыток объяснить гипноз посредством сна. «В этом случае, — говорит он, — мы поступаем так, как если бы мы понимали механизм сна и как если бы связи между гипнотическим состоянием, сном и сновидениями были бы четко определены; между тем в действительности не достигнуто ни то, ни другое» {Kubie, 1961, Р. 41]. Kubie считает, что, только поняв природу гипноза, можно осветить механизм сна.

7. ГИПНОЗ ЖИВОТНЫХ

Экспериментирование с целью вызвать гипнотическое состояние у животных предшествовало проведению подобных опытов у человека. Еще в 1646 г. в Риме имел место «Experimentum mirabile de imaginatione gallinae», представленный отцом-иезуитом Антана-сиусом Кирхером. Этот знаменитый эксперимент стал основой многих приемов, применявшихся впоследствии, а его интерпретация выдвинула важные теоретические вопросы, которые обсуждаются и сегодня. Поэтому стоит описать его в общих чертах. Курицу со связанными лапками кладут на доску на живот или на бок. Когда она после периода возбуждения успокаивается, на доске проводят черту мелом, идущую от ее клюва. Если ей затем развязать лапки, она останется неподвижной (см. рисунок). Чтобы «разбудить» курицу, ее надо слегка ударить или зашуметь. По мнению Кирхера, курица успокаивается с того момента, когда, видя бесполезность своих усилий освободиться, «покоряется своему победителю». Когда последний освобождает ее, она продолжает оставаться на месте, так как ее vehemens animals imaginatio воспринимает черту как узы, сбивая ее с толку. Таким образом, Кирхер, ссылаясь на страх, покорность и воображение курицы, дает своему объяснению в ij некотором роде психологическую направленность, которая была подхвачена многочисленными исследователями и оказалась плодотворной и в интерпретации гипноза у человека.

Опыт с курицей (по Кирхеру). 56

Среди многочисленных экспериментаторов, интересовавшихся вопросами гипноза животных, особенно с конца XIX в., необходимо упомянуть Czermak, Preyer, А. Я. Данилевского, Mangold, Volgyesi, Sworad. Они, как и другие авторы, проводили опыты на самых различных животных — млекопитающих, птицах, пресмыкающихся, насекомых, пауках, ракообразных, рыбах и т. д. Наблюдавшиеся ими феномены носят различные наименования, соответствующие, возможно, различным фактам, но вместе с тем часто отражающие теоретическую, физиологическую или психологическую ориентацию авторов. Что касается техники, то эксперимент Кирхе-ра воспроизводился часто и притом весьма упрощенно. В сущности он заключался в том, что курицу приводили в неподвижное состояние в необычном положении. Но применялись и многие другие способы, которые сводятся к тому, что животное помещают в необычное положение или ситуацию: резкий поворот на спину (классический прием), фиксация взглядом, повторяющееся надевание капюшона или раскачивание сверху вниз (для птиц) и т. д.

Восприимчивость к гипнозу у животных различна: если курица исключительно покорна, то собака и кошка слывут весьма строптивыми пациентами.

В мире животных случаи гипноза наблюдаются и вне всякого эксперимента. Некоторые беспозвоночные в определенных условиях впадают в состояние, напоминающее каталепсию, например пауки при фиксации сильного света на его паутине. Вместе с тем одни животные могут гипнотически воздействовать на других. У некоторых видов крупных пауков (фаланга Каспия и Туркестана — Galeodes caspicus turkestanus), описанных Heymons, самка пытается сожрать самца в то время, как он за ней ухаживает. Чтобы совершить совокупление, самец гипнотизирует самку, втыкая свои крючки ей в брюшко1. После выполненного акта самка нападает на своего партнера, менее сильного, чем она, но более проворного. Именно благодаря своей проворности самцу часто удается сохранить себе жизнь. Наконец, хорошо известно гипнотизирование (порой взаимное) змеями крыс и птиц.

С теоретической точки зрения гипноз животных поднимает прежде всего проблему биологического значения. Мнения на этот счет четко разделились. Для И. П. Павлова (1951) гипноз животных

1 Schilder (1922) опирается на этот пример, чтобы подкрепить гипотезу сексуального компонента в гипнозе человека.

— это рефлекс самосохранения: если животное не находит спасения в борьбе или бегстве, оно становится неподвижным, чтобы не вызывать своими движениями агрессии нападающей силы. Фрейд (1951) высказывается аналогично: «Особенность гипнотического состояния заключается в чем-то вроде паралича воли и движений, являющегося результатом влияния всемогущего лица не беспомощного, беззащитного субъекта; эта особенность приближает нас к гипнозу, который вызывается у животных посредством страха». Но некоторые авторы (Mangold, Rabaud, Svorad) отмечают, что рефлекс неподвижности для одних животных совершенно бесполезен, тогда как другие, которые, казалось бы, нуждаются в нем, им не обладают (например, Scarite lisse или Scarites lavigatus). Этот рефлекс даже вреден для некоторых членистоногих (Nehria psamodes, Brachynus crepitans). Изучение природы гипноза подняло другую проблему. В своих объяснениях авторы отдавали предпочтение тому или другому аспекту феноменов. Одни рассматривали гипнотическое состояние в плане эмоциональных сдвигов (страх, подчинение и др.), другие—в нейрофизиологическом аспекте (тонический рефлекс, корковое торможение и др.). Но ни одно из этих объяснений не представляется удовлетворительным: они односторонни проводят жесткую грань между психическими и физическими факторами. Более синтетический подход к проблеме предложен Schilder и Kauders (1926). Придавая большое значение физиологическим факторам, авторы подчеркивают, что не только они должны приниматься во внимание, ибо нельзя еще сказать с полной уверенностью, что двигательная заторможенность у животных является результатом лишь изменения состояния моторики и не связана с психическими сдвигами. Этот двойной аспект можно обнаружить и в гипнозе человека. Впрочем, в более общем плане Schilder и Kauders считают, что, несмотря на вариации, обусловленные различием строения мозга, гипноз животных и гипноз человека идентичны. Schilder открыл в объяснении гипноза человека новую перспективу, связывая мотивационный и соматический факторы. Один из его сотрудников, Hartman (1939), произвел в психоанализе изменение ориентации, переоценив значение «я», а следовательно и тела, по отношению к инстинктивному. Данное изменение отразилось на теории гипноза, как это вытекает, в частности, из работ Gill и Brenman. Как уже отмечалось, они использовали синтез (см. выше) психоаналитических идей о психологии «я» с некоторыми новыми теориями экспериментальной психологии. Авторы считают, что гипноз—это

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒