Глава 28. Эпилог. 2 страница

— Не знаю, — просопело расслабившееся недоразумение.

— А если подумать?

— Он же расщепитель…

— Вот именно. Яд мантикоры действует разъединяюще на всё, что может смешаться, и, наконец, заклинание, заложенное в процесс изготовления зелья, метафизической вспышкой разносит вполне физические составляющие по своим местам. Сперматозоиды оказываются в недавно созданных маточных трубах и спешат навстречу к яйцеклетке, которая должна созреть вследствие овуляции — а овуляция непременно должна была произойти в кратчайшие сроки. Во всяком случае, я очень надеюсь…

— А почему внешне ты не женщина?

— Опять! — с чувством сказал Северус. — Ритуал придумали мужчины-маги, очевидно, они не жаждали таких видоизменений. А поскольку беременность наступает с магической подачи, то внешние половые органы никакой роли не играют. Так ведь? Зачем их изменять? Я же уже объяснял. Чувствую себя не женщиной, а попугаем, что отнюдь не лучше, Поттер.

— Извини.

— Оденься и впусти Униоля. Ему наверняка любопытно взглянуть на нас.

— Не влюбись в своего приемыша, Северина, — покосился на него Поттер.

— Ну-ка, что еще за разговорчики! — прикрикнул на наглеца Северус.

И вдруг понял, что утро просто замечательное, а ему еще жить и жить… Чувствуют ли что-либо женщины в момент зачатия, никем достоверно не установлено, но он, так как в курсе происходящего и вполне доверяет магии, определенно что-то ощущает!

Наверное, у них с Поттером были слишком счастливые лица, потому что пришедший с яичницей Униоль, прячущий радость под маской угрюмости, из-за завесы своих жалких волосенок мстительно напомнил им:

— Еще обратная трансформация впереди. Не забыли?

— Нет, — почти хором возразили они с Гарри, — но она ж через столько времени еще!

НЕВИЛЛ

— Дорогая, — спросил Невилл одним особенно томным вечером, — почему мы с тобой не задумываемся о ребенке?

— Ха! Не мы, а ты не задумываешься! — Ханна сощурила свои карие глаза, отчего они на время потеряли искристость, которую он так любил. — Ты сам сказал, что еще не готов быть отцом. Кроме того, я не хочу, чтобы ребенка сразу после рождения забрала твоя бабушка, а она намеревается поступить именно так, поскольку уверена, что кроме нее в нашей семье некому будет за ним следить. Ладно, меня она недолюбливает, но про тебя совершенно права: ты уже всеми корнями пророс на своих грядках! А ведь ты не простой работник, а заведующий!

Невилл уже раскаялся, что задал вопрос. Но Ханна, занявшись вязанием, быстро успокоилась.

— Кроме того, кто говорил, что у тебя в процессе научная работа и надо попытаться вылечить родителей? Как там она?

— Кто? — не понял Невилл.

— Работа. Мандрагора концентрированная.

Невилл невольно поморщился от едва слышного пренебрежения в ее тоне.

— Да, ты права, сначала она, потом дети. Я слишком долго обещал себе, что попробую вылечить родителей, чтобы не попытаться сделать это хоть разок. О ребенке мы всегда успеем подумать…

Ханна едва слышно вздохнула и показала ему язык. Впрочем, она любила его, а потому не пыталась насильно навязать свою точку зрения. Кроме того, с возрастом из податливого, «удобного» друга, он превратился в упрямого, даже упертого, как баран, человека, потому споры с ним собеседнику ничего не сулили — Невилл просто замыкался в себе, чего жизнелюбивая Ханна совершенно не любила.

— Помнишь, ты как-то высказал мнение, что лечение твоих папы и мамы проходит без особого результата, потому что у них не просто последствия Круциатуса, выраженные в омертвении некоторых областей мозга, как считают врачи, а накопленная темная магия от множественных непростительных, которая просто в них живет, не позволяя бороться? Ты же даже привозил отца к нам, пробовал, давал ему свой препарат. Но тогда немного не получилось. Почему не попробовать снова?

Невилл кивнул.

— Да, дорогая, я думаю над этим.

Жена напомнила ему о результате неудачного эксперимента, который он всё ещё очень болезненно переживал, не потому даже, что опыт не удался, а потому что чуть было не стал самой страшной ошибкой за всю его жизнь.

Идею подал отец. Как-то врач Мунго протянул Невиллу рисунок, пояснив, что его нарисовал в один из редких моментов просветления Фрэнк Лонгботтом. На листе цветными карандашами были изображены мандрагоры. Обнявшись, смешные узловатые корешки, выведенные не слишком уверенной рукой, чернели открытыми ртами при виде наступающей на них терки. Невилл забрал творение своего родителя с собой, долго рассматривал его, а потом всерьез взялся за раздел мандрагороведения. Ездил даже в Самую Большую волшебную Библиотеку Лондона, из которой ничего не выдают на дом. На углубленные размышления наводило само применение мандрагоры: «ее сок способствует возвращению в нормальное состояние тех, кто был трансфигурирован или проклят». Судя по прочитанному в не самой популярной литературе (каждую страницу которой Невилл преодолевал с тяжелым вздохом престарелого альпиниста на отвесном подъеме), некоторые теоретики-ученые и практики-зельевары задавались целью воздействовать на поврежденную клетку не длительным процессом лечения, при котором проклятье выживает, приспосабливаясь, а одним сильным концентрированным ударом противодействия.

Увлекшись их идеями, Невилл занялся собственными исследованиями. Нужный ему концентрат сока долго не получался, поскольку от температуры сок хорошо сгущался, но портился и терял до 70% своих свойств, а задумка теряла всякий смысл. Искомое получилось с помощью кропотливого сцеживания и естественного высушивания сока, который оставлял на дне блюдца налет, похожий на чешуйки ржавчины. Такой порошок даже при большом желании проглотить не представлялось возможным, он был — сплошная горечь. Едкость в какой-то мере нейтрализовала как раз испаряющаяся из него жидкость. То есть перед Невиллом, как и перед его древними предшественниками, был замкнутый круг.

Однажды он случайно толкнул плошку со свежим соком и залил им какое-то количество с таким трудом полученного осадка. Он очень разозлился на свою неуклюжесть, отчаялся от невезения и ушел, ничего не убрав за собой и хлопнув напоследок дверью лаборатории. Наутро высушенные хлопья, полученные из двадцати крупных корней, каким-то образом полностью растворились в лужице сока одного такого же и образовали вязкое желе. Получился не просто перенасыщенный раствор, а насыщенный сверх всякого ожидания и нормальных законов природы.

Покачавшись на каблуках ботинок и подвигав бровями, как заправский зельевар, Невилл перевел взгляд на свою подопытную, надеясь, что та еще жива. Эту хвостатую подверг диким пыткам соседский мальчишка. Правда, по словам малолетнего разбойника, мышь просто попала под его стихийную магию. В результате она лишилась слуха, половины шерсти, приобрела какие-то повреждения в органах и теперь могла только лежать на одном боку и ждать, когда ей уже будет даровано покинуть этот мир. Невилл, разумеется, не знал о целостности ее разума от перенесенных бед, но то, что она никак не реагировала на него и его Люмос, уже было достаточным показателем. Обычный Тонизирующий глоток мандрагоры заставил животное открыть глаза и подняться на передние лапки, но эффект на том и закончился. Теперь Невилл заполнил шприц свежеполученным препаратом и с большим трудом напоил им подопытную. Буквально на глазах к несчастному животному вернулись силы, слух, заблестели глаза, но, к сожалению, это произошло так неожиданно для горе-ученого, что его резвая пациентка цапнула его за палец, с решимостью парашютиста в затяжном прыжке спрыгнула с лабораторного стола и скрылась в щели.

Это был успех. Дальнейшую участь мыши он не знал, но мандрагора никак не могла привести к летальному исходу.

В ближайшие же выходные Невилл забрал Фрэнка к себе домой. Как пациент Фрэнк был совершенно кроток, потому лечащие врачи никогда не противились таким выездам. Разумеется, только потому, что они даже не догадывались о рискованном эксперименте на человеке. Но Невилл был уверен, что раз выход подсказал ему сам отец, то вылечить его — это только семейное дело.

Чудо! Новое лекарство мгновенно пробудило мужчину к жизни! Старший Лонгботтом сразу признал в плечистом юнце своего сына (ведь тот регулярно навещал его в больнице), непрерывно охал от удивления и долго расспрашивал о переменах, произошедших в мире. Но Невилл пребывал от своего успеха в шоке, из-за чего тоже стал немного похож на сумасшедшего, рассказывал невнятно, путался и совершенно забыл рассказать про Нагини. Он очень переживал о возможных побочных реакциях. Увы, так и вышло. К концу выходных Фрэнка стало тошнить, и тошнило до тех пор, пока из него не вышли все скормленные праздничные пироги вместе со злосчастным соком мандрагоры. Вскоре сознание отца снова помутилось, и при возвращении больного в Мунго, врачи не только не заметили положительных перемен, но и рассердились на Невилла за слабость их подопечного.

Работа надолго остановилась. Но время шло, новые мандрагоры подрастали, веселились, пересаживались, зрели, с риском для жизни траволога вытаскивались, высушивались, натирались, цедились и высыхали. На данный момент драгоценного ингредиента было так много, что лекарства с лихвой хватило бы и на семерых больных, только вот… надо было как-то его усовершенствовать, но как? После своей неудачи значительно растерявший свою самоуверенность Невилл начал всерьез задумываться о сотрудничестве с кем-то более опытным, знающим и не столь опрометчивым на практике. Гермиона казалась идеальным вариантом. Но она в собственных делах и идеях крутилась с такой скоростью, что страшно было к ней приближаться, чтобы не получить удар током, даже волосы ее казались наэлектризованными. Потому всё чаще и чаще Невилл обдумывал кандидатуру Снейпа. Но "профессор" до сих пор пугал его даже своим видом. При появлении его на горизонте, Невилл привычно занимал оборонительную позицию, что никак не способствовало идее сотрудничества. И становилось вовсе тошно, когда вспоминалось об интимной связи Снейпа с Гарри. Когда же Невилл уже намеревался сделать первый шаг к деловому разговору, намеки бывшего профессора на кошмарный ритуал в буквальном смысле слова выбили почву из-под ног.

— Так ты займешься научной работой снова? — жена кокетливо вытянула вперед свою ножку, положив ее на колено супруга. — Мне очень хочется быть женой ученого! Да и твои родители… Они же ждут.

Ждут или нет, Невилл сомневался, но останавливаться на середине было глупо и грустно. Он прикинул: после того, как Гарри ушел в отпуск, прошло уже две недели. А поскольку некролога о Снейпе в номерах «Пророка» он не видел, то в далекой Ирландии всё так или иначе должно было решиться. К тому же, письмо от Гарри было вполне веселое, хоть несколько сумбурное и ни о чем: о природе, о местных жителях и каком-то вредном гоблине. Невилл несколько раз перечел — гоблином Гарри называл не Снейпа, там у них был кто-то третий. Это хорошо. Кажется, именно гоблины являются хранителями ритуала, значит, оный успешно начат, и можно попробовать влезть со своими проблемами.

Нев снова тяжело вздохнул, словно над ним уже кто-то стоял с палкой: да Снейпу родить проще, чем ему решиться на малейший контакт со своим боггартом!

Глава опубликована: 26.01.2016

Глава 6.

ГАРРИ

Гарри читал письмо.

«Здравствуй, Гарри. Как вам отдыхается в Ирландии? Смотрите, не топите камин бузиной, нам еще Симус рассказывал про Бузинную матушку, которая якобы мстит за свои деревья. Зато он же рекламировал полеты на бузинных прутьях. Как говорится, выбирай, но осторожно. Это я шучу. Но без шуток будь настороже в чужой стране, мало ли? Там банши, говорят, много. И лис тоже не прикормите, у нас вервольфы, у них верфоксы.

Впрочем, кого это я пугаю? Аврора! Кроме того, с тобой рядом не только абориген гоблин, но и сам Снейп, куда уж мне с советами. Ты же скоро возвращаешься? Мне нужен твой ответ, пока ты как раз находишься там и, в свою очередь, можешь посоветоваться со своим супругом.

Помнишь, я грел себя надеждой, что вылечу своих родителей. Первостепенным было отомстить за них, а теперь хочется их самих вернуть к полноценной жизни, они же еще такие молодые, хоть и выглядят, как старики... В общем, у меня появилась идея, почерпнутая из книг и опробованная в небольшом, хотя не особо удачном опыте…»

Гарри сначала ознакомился с содержанием письма сам, но поскольку вопросы касались не только его, сейчас он читал вслух с выражением, краем глаза наблюдая реакцию Снейпа на рассуждения так «любимого» им в прошлом Лонгботтома. Они лежали в постели, только что выпив по чашке кофе, и выражение лица Северуса с саркастического неожиданно сменилось задумчивым.

— Ну-ка, еще раз, — перебил он. — Концентрат мандрагоры? Да это язва желудка в чистом виде! Идиот…

— Правда, язва? — испугался Гарри, представив, что будет отвечать другу.

— Что ты так испугался? Язва легко лечится. Вот ведь два дружка-мудреца на мою голову! Читай дальше, какая была следующая жертва этого чудовища?

— Никакая, он на этом остановился. «…Если бы вы согласились нарушить своё уединение, то я с радостью приехал бы к вам со всеми своими запасами мандрагоры, тоже погостить. Особенно, если мистер Снейп согласится контролировать мои опыты или даже даст ценный совет. С волнением жду ответа. Невилл».

— Ну вот. А ты спрашивал, зачем мне здесь лаборатория, если мне нельзя дышать отравляющими парами? Ее в первые же часы приезда разнесет по камешку Лонгботтом, — с удовлетворением сказал Снейп, потягиваясь, хотя глаза его были всё же серьезны — он раздумывал над услышанным.

— То есть я могу пригласить его? — радостно подскочил Гарри, и Снейп инстинктивно прикрыл рукой живот. С Гарри станется нечаянно упасть именно на него!

— Зачем мне ссориться с заведующим лучшими теплицами Лондона? За хорошую скидку на свои цветочки пусть едет. Если, конечно, его длительное отсутствие на работе не скажется на качестве товара. Тогда — ни в коем случае!

— Ах, Северус, перестань, что ты за человек? Послушать тебя, так можно действительно решить, что ты бесчувственная сволочь... — Гарри уже бежал босиком к письменному столу.

— А я не такой?

— Нет, ты не такой.

— Это всё гормоны. Превращаюсь в тряпку. Готов оросить слезами письмо любого Лонгботтома.

— Черт, Снейп, — Гарри серьезно посмотрел на него, словно пытался что-то внушить, — ты НИКОГДА не был подлым и равнодушным.

— Да как здесь остаться равнодушным? Люди пострадали от руки Волдеморта и совсем уж не заслужили пыток со стороны сына, — таким же тоном ответил ему Снейп и отвернулся от Гарри к стене, демонстрируя свой зад и отношение к происходящему.

Гарри махнул рукой и, очень надеясь, что Невилл всё это выдержит по приезде, заслуженное или незаслуженное, принялся писать как можно более радушный ответ.

— Пусть тебя не обманывает беспечный стиль письма, твой друг знает, что мы провели ритуал. И какой, — вдруг донеслось с кровати.

— Откуда? — перо Гарри замерло в руке.

— Оттуда. Догадался. Я имел неосторожность проэкзаменовать его, но он сразу распознал ингредиенты на все семь зелий. Можно было соврать, что готовлю к ритуалу какого-нибудь постороннего, но я не Лонгботтом, чтобы экспериментировать на других.

— Да, — хмыкнул Гарри, снова начав строчить ответ. — Ты делаешь умнее — испытываешь на себе.

Со стороны кровати сначала не доносилось ни звука. Потом Снейп как-то воинственно спросил:

— Думаешь, стоило начать с крыс?

— Хотя бы… — по инерции ответил Гарри, хотя уже почувствовал опасность.

— Ты что меня совсем за идиота держишь? — Северус мгновенно перевернулся и сел на кровати. — За сотни лет на ком только не испытывали! От крыс до обезьян и подопытных магглов. Кто-то выживал, а кто-то нет. Здесь всё слишком индивидуально, понимаешь?

— Ладно, ладно, — испугался Гарри, что такое хорошее утро будет испорчено. — Всё понимаю. Просто Невилл слишком торопился, уж очень хотел видеть родителей здоровыми.

— Причем здесь этот… Я вовсе… не про него. Пусть едет, я хоть повеселюсь. — Северус снова лег и отвернулся.

Гарри взялся было за перо, но отложил его снова, не в состоянии пока ничего писать. Он вдруг почувствовал, что при всем своем апломбе его любимый сам жутко волнуется из-за неисследованного в должной степени ритуала, а потому осторожно на цыпочках прокрался обратно на постель и обнял любимого сзади.

— Всё будет хорошо. Я люблю тебя, — пробурчал Гарри. Что тут еще можно сделать?

СЕВЕРУС

Утро, когда началась хрестоматийная тошнота, было утром дня, когда у Гарри заканчивался отпуск. Северус уже давно встал с колен, отошел от унитаза и теперь, как старый тигр в клетке, бродил по крохотному помещению или, когда слабость в коленях побеждала, сидел на лавке у тяжелой стальной ванны, споласкивая рот водой из-под крана, чтобы избавиться от неприятного кислого вкуса. На царапанье в дверь и два взволнованных голоса: «Всё нормально? Нужна какая-нибудь помощь?» ворчливо отвечал: «Что за манера лезть к человеку и в туалете? Нигде от вас не спрятаться».

Были вопросы, ответов на которые он избегал, но долго бегать от самого себя куда глупее, чем бегать от кого-то.

Почему они здесь, в горах, в тесном домике в невероятной глуши? Почему он, никогда не задумывавшийся о сыне-наследнике или красавице-дочке, затеял свистопляску с ритуалом? Наследовать было нечего, а красотой несчастным пойти не в кого. Но, забросив все свои дела, он погрузился в болото с кровавой историей старого ритуала: выуживал сведения, искал людей, читал, изучал гобблинский язык, вспоминал забытую со школы нумерологию.

Когда-то связь с Поттером, сыном Лили и собственным недавним студентом, далась ему непросто. Только этот мальчишка, со всей своей горячностью и отчаянностью смог убедить его быть рядом. Не где-то возле, скрываясь в тени и обеспечивая безопасность, а совсем рядом, ближе некуда. А когда Северус привык, поверил в нечто невозможное — в первый свой честный «королевский флэш», как ему вдруг показалось, что Поттер заскучал. Иногда Гарри глубоко о чем-то задумывался, зеленые глаза тускнели, как если бы в них задули веселый внутренний огонь. В такие моменты он выглядел маленьким старичком, настолько тяжел был этот расфокусированный, направленный в никуда взгляд. Он словно оглядывался на своё прошлое и о чем-то жалел или смотрел в будущее и застывал от отчаяния. А о чем мог сожалеть симпатичный парень, на отлично окончивший аврорскую школу, за год перемахнувший сразу две ступени по служебной лестнице, герой, всеми носимый на руках, если не о шаткой бесплодной личной жизни?

Можно было спросить его. Нормальный человек бы просто спросил. Но что-то словно связывало язык Снейпа, когда он уже решался на вопрос. Что можно изменить словами? Только заставить лгать и причинить себе и ему лишнюю боль. Однажды разговор зашел о чьих-то детях, о сыне Била и Флер или об отпрыске Люпина, Северус уже не помнил точно, тогда Гарри сказал, что всегда мечтал о семье с детьми. Сам мальчишка забыл свои слова сразу, но Снейпу втемяшилось в голову, что Гарри словно забросил пробный шар в лузу будущего расставания. С той минуты Северус и сошел с ума… Он был одержим мыслью, что нужно что-то делать.

Да. Виной тому, что они сейчас прозябали в этой глуши, подальше от всего мира, был болезненный, чересчур острый, ни на миг не пропадающий страх потерять любимого.

Снейп задавал себе и другие вопросы.

Если ему не повезет в эксперименте, и он умрет, как жить с этим совестливому Гарри? Северус обязан выкрутиться из созданного положения в любом случае, чем бы ему задуманное не обернулось впоследствии. Последствия... А если предположить, что все выживут, что ему делать с выстраданным дитем, если Поттер всё равно уйдет от него? Сегодня во взгляде Гарри снова читалось нечто отстраненное, о чем тот ему когда-нибудь обязательно расскажет. Что делать, когда такой момент настанет?

— Да Северус же! — дверь дрогнула под натиском аврорского плеча. — Выломаю же...

— Ты приставучий, как нюхлер, чующий золото! — распахнул ее Северус, скрывая под маской презрительности удовлетворение его настойчивостью. — Как же ты собрался жить без меня полгода в Лондоне? Или ты будешь использовать портал несколько раз в день, контролируя мои походы в туалет?

— Не каждый день, но раз в неделю точно. А тебя тошни…

— Съел что-то не то вчера, — Северус отодвинул его с дороги. — Не что-то, а болгарский перец. Никогда его не любил.

— Да ладно… Что я, маленький? — поплелся сзади Гарри. — Ты его как раз всегда любил.

Униоль в кухонном фартуке на миг показался у двери кухни, там, где стояло ведро с мусором, и с мрачным видом высыпал в него только что нашинкованные красные и зеленые плоды.

Глава опубликована: 26.01.2016

Глава 7.

УНИОЛЬ

Мама говорила ему, что когда-нибудь он будет служить великому магу. Впрочем, она так говорила всем его братьям в их детские годы, но теперь они работали в магическом банке в Дублине и в цехе у отца, чеканщика монет. Мама бывала слишком романтичной. Вытерев руки фартуком, она часто садилась на лавку в кухне, вытаскивала из ящика тинвистл, свою любимую флейту, и играла грустные, чистые мелодии своей юности.

А Униоль всегда был бунтарем. Однажды в детстве он спрятался от гнева отца на высоком дереве у дома, свалился с него и сломал ногу. Из упрямства не сказал о травме матери, а вылечил ее сам, и, конечно, плохо. В результате, всё своё детство хромал, из-за чего бывшие приятели перестали приглашать его в свои игры, дразнили и называли хромоножкой.

Когда братья подросли и многие уехали, а у матери стало меньше хлопот, она уговорила отца, чтобы тот отвез их в Дублин, где в магической клинике Униолю вырастили новую кость. Но за все эти годы, когда он был лишен активных игр, он тайком залезал в ящик мамы, дул в тинвистл, удивляясь, как мама извлекает из него чарующие звуки, читал, мечтал о необыкновенных приключениях и твердо решил стать слугой великому магу. Где он его найдет, он и сам не знал. Маги не баловали их маленькое поселение своим присутствием. Служившие в банке братья — вот те, кто общался с ними ежедневно. Да и сам Униоль на ярмарках в городе повидал немало людей: фокусников, акробатов, артистов, среди них наверняка были волшебники, но он рисовал себе совсем другой их образ. А потому первый же, с кем он познакомился, и который соответствовал его представлениям о чистокровных и могущественных чародеях, произвел на него неизгладимое впечатление. Ужасающе высокий, почти в два раза выше его отца, маг, согнувшись, зашел в их низкое полуподземное жилище. У мага было удивительно белое лицо и такие же белые руки, остальное всё скрывала черная, как ночь, мантия. Его магия витала вокруг неким ореолом, Униоль чувствовал ее пощипывание, пока не привык.

У магов сложные имена, они состоят из двух, трех, а то и больше имен, и это еще без тех званий и обращений, которые они с удовольствием употребляют. Маги пользуются индивидуальными волшебными палочками, но его новый знакомый мог колдовать и без нее. Магия хорошо слушается волшебников, они способны концентрировать и направлять ее в свои руки, чтобы творить волшебство.

Гоблины не умеют так. Их магия стихийна. Она иногда вообще не проявляется, а иногда всё сокрушает. Гоблины опасаются использовать свою силу, пока к тому не вынуждает необходимость, а тогда чаще всего всё получается. Их старейшины лучше всех могут управлять способностями, все они служили у великих магов. Те научили их, как надо делать. В школе юных гоблинов обучают только арифметике, грамоте, немного алхимии, но ничего не говорят об управлении своим даром. Жители их деревни живут почти как магглы. Слухи о настоящей магической силе доходят до них, как сказки: выбрались из завала в рудниках полсотни гоблинов, подняв над собой тонны земли и камней; старейшие остановили нашествие великанов, свернув их с пути к поселению; сосед Эмфиры, подруги мамы, потушил пожар в своем доме, только хлопнув в ладони...

Братья приезжали на побывку на тележках, запряженных пони, хвастались знакомством с магами и даже показывали (но не давали в руки малышне) волшебную палочку, раздобытую где-то незаконным образом. Палочка рассыпала фейерверки звездочек, иногда зажигала огонь в камине, а один раз обвалила вход в дом, после чего отец заставил братьев руками разгребать завал и ставить новую дверь, а палочку выкинул в кусты терновника, где они ее еле потом разыскали.

Зато Униоль мог лечить, мама говорила, что у него дар знахаря. Но после того, как плохо срастил свою ногу, Униоль не в полной мере доверял себе, потому предпочитал врачевать собак и пони.

Маг, представившийся как мистер Снейп, расспрашивал его отца про старинный обряд «Жертвую». Униоль знал на тему беседы больше своего родителя. Прадед при жизни много ему рассказывал: и о том, как в молодости служил двум волшебникам в далекой Британии, откуда знал английский язык, которому выучил внука, и как работал казначеем в доме знатного ирландца-мага, род которого грозил прерваться со смертью последних мужчин. Старик поведал ему особенно много, словно пытался передать секрет именно Униолю. Но сейчас, зачарованный колкой магией, видом и голосом гостя, звучанием настоящего английского языка, с которого отец и позвал его переводчиком, Униоль сказал, что плохо помнит подробности. Испугался, что разузнав обо всем, их удивительный гость уйдет и больше не появится в его жизни. Тогда он и пошел на хитрость — предположил, что воспоминания придут постепенно. К тому же, ничего тайного в них он действительно не припоминал.

Черный человек взглянул на него неожиданно пронзительно, Униоль едва не упал от такого хлесткого взгляда. Он слышал, некоторые волшебники способны читать мысли друг друга, но знал и то, что даже они не могут проникнуть в головы гоблинам, отчего и считают, что у тех вообще нет мыслей, как у кошек. По всей видимости, ему получилось скрыть обман. Тогда маг, говоря медленно, точно обдумывая каждое слово, предложил ему пойти с собой. Отец открыл рот от такой чести, матушка немедленно залилась слезами, а Униоль, от волнения путая английские слова с гоббледуком, тотчас согласился, пока черный человек не передумал.

— Сварит тебя в котле. Он зельевар, значит, темный маг, — всхлипывала мать, пока сын спешно засовывал свои вещи в походную сумку.

— Хорош ингредиент… — успокаивал ее Униоль. — Да не в Англию же пока. Это несколько миль отсюда. Я в гости буду приходить.

Так он стал слугой Северуса Снейпа и, только войдя в дом, понял, что и другого мага, молодого, совершенно не похожего на старшего, Гарри Поттера.

ГЕРМИОНА

В Запретной секции Хогвартса оказалась неплохая подборка литературы по драконам. Нахмурив брови, Гермиона оценила объем материала в стопке вытащенных с полок фолиантов. В Румынии книги тоже существовали, читать Чарли умел, пусть даже не особенно любил, как и все Уизли, но самое доступное по драконоведению изучить должен был. А, может, и не только доступное. Стоит ли недооценивать человека, который слышал, хотя бы вскользь, о всеми забытом ирландском ритуале? Пусть в нем и присутствовало упоминание о драконах, но эти сведения точно не относились к разряду популярных.

Гермиона решительно принялась изымать из стопки все издания на английском, латыни, славянских языках и… В руки попалась широкая книга на гойдельском, одном из древних кельтских языков. Даже при всем своем бережном отношении к уникальным изданиям, Гермионе не удалось не навредить книге, открывая ее, — пергамент сыпался под пальцами, а уголки страниц оказались намертво присохшими друг к дружке. Девушка нервно оглянулась на дремлющую мадам Пинс, наколдовала из пера тонкое и широкое лезвие, которое тут же всунула между драгоценными страницами. Листы разъединились к двенадцати часам ночи. Во всяком случае, почти все. Гермиона утерла вспотевший лоб и пощупала прикушенные от излишнего напряжения губы. Они болели, как после ночи поцелуев — так рассказывала Джинни, самой-то ей еще не довелось потратить столько времени на поцелуи.

На каждом четвертом развороте красовались удивительные по сложности рисунки: подкрашенные бурой, зеленой и золотой красками искусные изображения драконов всех мастей. Текст шел узким вертикальным столбцом, на полях кое-где встречались полустертые карандашные пометки на английском, выполненные каким-то непочтительным читателем не позже позапрошлого века. Гермиона раз семь чихнула от книжной пыли.

— Дорогая, ты не собираешься пойти отдохнуть? — проснулась за своим столом Пинс.

— Нет… — рассеянно ответила она. — Еще посижу немножко.

— Тогда я пойду к себе, — сварливо предупредила библиотекарша. — Свечи не зажигай, здесь и искры хватит, чтобы спалить всё. Если что понадобится, фонарь еще один или стремянку повыше, звони в тот колокольчик.

— Да, да… Ничего не понадобится. Отдыхайте, — пробормотала Гермиона.

Она сразу забыла про их диалог, направившись к стеллажу, где сняла с полки словарь кельтских языков. Через час перевода палец ее остановился на двух противоречащих друг другу фразах в тексте о размножении валлийских зеленых.

«В теле женской особи закладываются три яйца», — было написано наверху столбца. Но на той же странице снизу она отметила другую информацию: «Два отложенных яйца самка рьяно оберегает... Несмотря на миролюбивость вида в целом, существуют истории о кровожадности отдельных особей, что, по всей видимости, связано со столкновениями с самкой, охраняющей свою кладку из двух яиц. Оберегаемая территория превышает десятки ярдов».

Но их же было три. Буквально только что. Гермиона потерла лоб, потом всё лицо, пощипала себя за мочки ушей. Сон отступил, кровообращение восстановилось, но три драконьих яйца всё равно равнялись двум.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒