Благодарности 8 страница

На следующий день, воспользовавшись моментом, когда Варя собралась сдавать учебники в библиотеку, Влас попросил Лепса помочь ей, а сам, сказав, что идёт увольняться с работы, осуществил задуманное. Когда она вернулась, он попытался максимально эффектно появиться на свет из тьмы коридора.
— Вла-а-с! — Варя закрыла руками лицо и засмеялась. — Ты что, витрину с зелёнкой разбил?
— Нет, это просто закос под лучшую девчонку в нашем универе.
Она, не переставая хохотать, распушила руками его волосы от ушей до затылка.
— Где ты откопал такой же отвратительный цвет? — спросила она, улыбаясь.
— Отгадай с трёх раз.
— Мне убить кого-то из моих соседей за то, что слили информацию?
— И не только информацию.
Варя нажала ему большим пальцем на кончик носа:
— Так, где тут включаются мозги?
— Да перестань, тебе разве не приятно, что я проявил солидарность к твоей проблеме?
— Ага, создал себе такую же.
— Ну не бубни, пойдём погуляем, — предложил Влас.
— А пошли!

———————————————————

Они шагали по зелёной набережной, сами зелёные и очень радостные. Власу вовсе не нравились яркие волосы на нём самом, и от субкультур он был совсем далёк, но сейчас они оба кайфовали от того, какими гармоничными отщепенцами стали. На их головах мелькали пятна летнего света и теней от листьев.
Город был похож на засвеченное плёночное фото. Запредельно много солнца и сильный ветер, потоками кружащий первые пушинки тополя. Власа не оставляло ощущение того, что этот день кто-то спланировал за него. Причём спланировал идеально. Они купили по стаканчику мороженого и полезли на нашу любимую крышу. В разговоре Варя, видимо, хотела стукнуть Власа в шутку, как всегда, но забыла, что в руке пломбир.
— Ох, прости, не хотела испачкать… Чёрт!
Влас мазнул её в ответ по щеке.
— Ну война так война!
Через минуту Чернуха была уже вся в белых следах, а у него закончилось мороженое. Влас бросился убегать от неё на двадцати квадратных метрах крыши.
В итоге у Вари порвался один из сандалей, пока она гонялась за Власом, и тот воспользовался моментом, повалил её и начал щекотать.
— Ай-й, не надо! Возьми деньги, возьми мороженое, что хочешь, только отпусти-и!
Он послушно выхватил из её рук остатки стаканчика с обгрызанной вафелькой по бокам и мазнул белой подтаявшей верхушкой прямо по пятке, после чего под громкое Варино «фу-у!» откусил половину.
— Она же грязная.
— А я не брезгливый.
Чернуха, лёжа на прогревшейся крыше на спине, сделала попытку вытереть пятку о футболку Власа, но тот успел отскочить. Она засмеялась:
— У тебя все волосы в морожке!
— У тебя тоже.
— И лицо.
— В следующий раз облизывать будешь.
Влас высунул язык и потянулся им к Вариной щеке. Она увернулась со словами:
— Вот ты мерзкий!
И снова засмеялась.

Когда они возвращались домой отмываться, пошёл слепой дождь. Капли, ветер, безграничный океан солнца, прилипший к мокрому асфальту тополиный пух и они измазанные, счастливые и зелёные идут.

—————————————————————

Июль

С юга начали привозить клубнику, позже и малину. А тут и ежевика пошла, и Варина любимая голубика. Лиза подбивала остальных трёх соседок, чтоб скидываться на свежие ягоды. Маленькое лукошко каждый раз становилось святыней кухни. Его ели медленно, собирая со дна рыхлую, раздавленную мякоть, облизывая пальцы. Влас, проживший много лет в стране, богатой таким добром, с удивлением смотрел на то, как Варя смакует остатки ягод, каждым движением благодаря жизнь за ещё один тёплый день.
На маленький отрезок лета пришёлся большой урожай гороха. Влас его обожал.
Как-то раз он помогал Лизе и Варе тащить домой сумки с рынка. Девки всю дорогу болтали. Речь зашла о призвании.
— До сих пор поражаюсь, — сказывала Варя, — как это я попала пальцем в небо, и поступила на специальность, которая мне идеально подошла, хотя изначально я о ней ничего не знала.
— А я думаю, нет безупречной профессии ни для кого, — отвечала Лиза. — Нет дела, созданного для меня. Тут только стремление и любовь к труду решают всё. Вообще, если так смотреть, через пару лет у меня будет диплом психолога. А изначально я не хотела учиться ни на этом направлении, ни вообще в Тюмени. Первые месяцы учёбы даже страдала.
— А потом что? Смирилась?
— Не то чтобы. Скорее поняла, что мне всё равно, где и кем быть. Кто хочет, тот в любом месте проявит себя. И в любом деле: будь то хозяин огромной сети кофеен или обычный бариста. Просто своё дело любить нужно.
В тот момент Влас отвлёкся и не услышал, что ответила Варя: навстречу им шла Катенька-коса-до-пояса.
— Малышка! — воскликнула Лиза. Она, как и все обитатели девчачьей квартиры, Катеньку обожала.
Остановились, заболтались. Варя позвала Катеньку в гости варить компот. Так Влас освободился от одного из пакетов, и они вместе пошли домой.

    — Что гуглишь?
— Как выглядит метро в Стокгольме.
Её ответ заставил Власа улыбнуться, который раз убеждаясь в непредсказуемости Вариных мыслей.
— И чем же оно так примечательно?
— Смотри.
И она показала пёструю подборку фото из поисковика. На некоторых было что-то похожее на пещеры с наскальными рисунками, на других — на галереи современных искусств, на третьих — стены с огромными детскими рисунками, блестящие гладкие полы, но одно было общим — поезда заехали туда будто случайно.
— Ну-у в жизни я, работая по специальности, вряд ли туда попаду, зато ничто не мешает моим мыслям гулять по всем этим классным местам. С воображением-то у меня всё хорошо.
   — А как же любимый девичий вариант — удачно выйти замуж? — усмехнулся Влас.
— Господи, придумал ещё. За кого? За физрука? — Варя рассыпалась в смехе.
   — Ладно, Стокгольм Стокгольмом, а мы с тобой через четыре дня едем на море.
Варя склонила голову к плечу Власа, а он сквозь майку почувствовал её тонкие пальцы, поднимающиеся вверх по спине.
— Только надо волосы в порядок привести.
— Да оставь. Детям понравится. Представь: у всех вожатые как вожатые, а у них — настоящая русалка.
Варя посмеялась:
— Да уж, будут два чудака по лагерю ходить. Никто ни разу не догадается, что мы вместе.
— А я как раз налысо собирался забриться.
— Боже правый, зачем тебе это?
— Да давно хотел.
— Кепочку себе купи, а то лысина обгорит.
— Ага. С надписью «Чёрное море».
— Или лучше «чёрный юмор».
— Да, супер. Желательно розового цвета.
Они смеялись на пол-улицы, извлекая какой-то забавно искажённый смысл из привычных слов. Оба уже предвкушали большое путешестие.
————————————————

Вот и подошло время. Варя закрасила волосы тёмным, Влас сбрил остатки зелени на голове. Они собрали свои немногочисленные вещи и поехали. На третьи сутки в поезде послышались жалобы попутчиков на утомительную долгую дорогу. Но Варе и Власу нравилось. Нравилось выходить на станциях в незнакомых городах и гулять хоть и всего лишь по часу. Нравилось выбегать на маленьких остановках и стремглав лететь в душ. Варе ещё нравилась сушёная рыба, которую начали заносить прямо в вагоны где-то под Волгоградом.
Они глазели в окно на огромную страну, на одну шестую мира, которая успела почти до неузнаваемости измениться за те несколько дней, что Влас с Варей провели в поезде. Оттуда на них смотрели грустные города Урала своими горящими окошками панелек и одинокими полотенцами, болтающимися на бельевых верёвках. Мощь и дикость природных красот разбавляли огромные дымные трубы заводов и мрачные деревушки, над которыми разливались лучшие закаты, какие только можно было представить себе. Как-то раз Варя, лёжа на своей боковушке, сказала:
— Не хочу возвращаться в те времена, когда за учёбой и работой было некогда смотреть на то, как солнце садится за горизонт и забирает с собой ещё один день нашего бесценного студенчества.
Влас ничего не ответил. Он был слишком занят разглядывая Варю в немеркнущем отсвете заката. На лице, покрытом полупрозрачным рыжим налётом, блестела каждая волосинка редких бровей и радужка глаза казалась совсем светлой. Левую руку отсекал в тень конур окна, отчего она казалась ещё бледнее. Даже кое-где отливала синим.
Варя поймала скользящий по её телу взгляд Власа и сама принялась разглядывать тощие белые предплечья:
— Вот уж Белоснежка в Нигерии.
— Успокойся ты, — сказал Влас, протянул руку с соседней койки, легонько ткнул её большим пальцем в плечо. И тут же осёкся с непривычки.
«Чёрт. Это же Варин жест», — подумал он.
Забавно. Девчонка в подсознании Власа. И когда они успели столько перенять друг у друга?

——————————

Сработал третий будильник, оповестивший о том, что до конечной остановки осталось двадцать минут. Вставать не хотелось. Под прессом такой жары лежать бы и чувствовать дальше, как скатываются по впитавшей зной коже капельки пота.
Еле-еле выползли они с Варей из-под горячего валуна южного солнца в тень вокзала. Оттуда — в автобус. И вот через какой-то час они уже стоят перед крашенным зелёным забором, из-за которого виднеются деревянные цветные домики, деревья и крыша большого бетонного здания с остатками советской мозаики.
— Кажется, нам сюда.

——————————————
Влас сам несколько раз ездил в летние лагеря ребёнком, но это место отличалось от тех, где он был. Позже Варя объяснила ему: есть лагеря от предприятий, а есть государственные. В первые дают путёвки детям, чьи родители работают, например в РЖД[29] или на каком-нибудь крупном заводе, а в последние — социально необеспеченным. Сиротам, приёмным, состоящим на учёте в полиции или вообще умственно отсталым. Для Вари тоже стало сюрпризом то, что они с Власом будут отвечать головой за трудных детей. В университете их никто об этом не предупредил.
— Вот и приехали на юг, блин.
Но это была не последняя неожиданность на сегодня.
Власа взяли работать не вожатым, а физруком. Начальник смены объяснил это нехваткой молодых людей в педагогическом составе. Сам Влас в принципе был не против, только как-то немного жаль было взлелеянную в поезде мечту — быть напарником Вари и вести вместе один отряд.

————————————

Планёрки проводила Арина Олеговна — старшая вожатая, которую издали можно было спутать с дитём из-за роста, хотя на самом делей не только. Лицо её было из тех, что, минуя стадию зрелости, остаются почти детскими, до последнего не взрослея — и только мелкие морщинки, не очень заметные, выдавали то, что ей уже за тридцать.
Вообще с первого взгляда казалось, что у неё в году не триста шестьдесят четыре дня, а триста шестьдесят шесть, и в сутках больше двадцати четырёх часов, и все их она проводит в лагере. Кожа у неё была золотисто-коричневая, а волосы — почти добела выгоревшие. По бодрой речи Арины сразу было видно, что ей нравится то, чем она занимается.

——————————————

Вчера в последний пустовавший корпус заселили детей из Астрахани, и Власу дали поручение: провести первую общелагерную зарядку.
«Ёб твою мать, что за акселераты сюда приехали?!» — думал он, глядя на то, как парни крупнее его с унылыми лицами вращают кистями рук. До того момента он видел не всех отдыхающих в лагере, а тут, оказывается, получился интересный набор кадров: шкафы под два метра ростом, но с совсем детскими лицами. Девчонки, которые красятся хлеще, чем Варина соседка Лиза. У одной из-под коротких шорт торчал кусок задницы, у другой — портак, у ещё одной майка очень опасно обтягивала лифчик с пятьюдесятью слоями пуш-апа. Да уж, деточки.
Были и красивые дети (до приезда в лагерь Влас не думал о том, что они могут быть реально красивыми, и вообще мало думал о детях). А может они просто казались ему такими, потому что ни в Киеве, ни в Тюмени, ни в Питере он не видел такого количества светловолосых мальчиков и девочек, с еле видными бровями и ресницами, белоснежными руками и ногами, покрасневшими от солнца щеками и носами. Тут таких было целых два отряда. Все они были с севера и очень походили на братьев и сестёр. Было много ребят с Поволжья и Кавказа, больше всего приехало из Пермского края и Норильска. От последних разило табаком, и Влас удивился: когда они успели покурить, если последние несколько суток были в пути под надзором сопровождающих?
Сам он мог позволить себе курить только после отбоя за территорией лагеря, спрятав подальше бейджик и лагерную жилетку, а эти ребята, казалось, даже не пытались скрыть своих привычек.
Так в этот милый мир детства с голубыми домиками и светлячками по вечерам побросали свои сумки девки вида «от тринадцати до тридцати» и широкоплечие ребята с девственным пушком над губой. Некоторые — худые, прыщавые и агрессивные, другие — крупные, увесистые, но непременно тоже резконастроенные. «Гормоны, что тут поделать? — думал Влас. — Ничего, зато будет интересно смотреть, как они в футбол месятся».
Так и получилось. Даже нет, получилось — не то слово. В первые же дни собралось не только несколько команд по футболу, баскетболу и волейболу, но и несколько желающих поиграть в женский гандбол. И играли эти дети с такой отдачей, так неистово и отчаянно, что даже на тренировочные матчи собиралась небольшая группка болельщиков, срывавших детские нежные голоса выкриками вроде: «Завацкий, тащи!», но приходивших на трибуны снова и снова.
И всё бы было хорошо, весело и вообще безоблачно, если бы эти ребята не принимали промахи в спорте близко к сердцу. Иной раз Власу приходилось разнимать драки после матчей. Пришлось с этими детинами разговаривать о том, что азарт азартом, но бить друг друга из-за игры в лагере не принято. Не то чтобы это сильно помогало, но Влас искал другие способы. А вожатым приходилось ещё сложнее: они проводили сутки напролёт с этими оболтусами.
Вообще у этих детей не почиталось за честь подчиняться элементарным правилам: за курением и распитием спиртного их застукивали, за соитием в туалете — тоже. Один раз даже инспектора пришлось вызвать: спустя неделю после начала смены один из работников столовой застал детей из старшего отряда таскающими среди ночи металлолом с хоздвора. Позже выяснилось, что ребята с его помощью хотели расправиться с физруком за то, что тот якобы подсудил в баскетбольном матче. Когда эта новость дошла до самого Власа, он не на шутку разозлился. Нет, не переживал он за себя, скорее был рассержен на то, что ребята так легкомысленно выбрали реально жестокий способ отомстить, за который они просто-напросто могли потом поплатиться своей свободой. А всё из-за чего? Из-за какой-то фигни. Из-за матча!
Перманентное желание Власа драться и вообще как-либо колыхать воздух своей чрезмерной энергией преобразовалось в желание воздействовать на людей кратким, но сильным словом. Поэтому в тот же день он собрал на футбольном поле всех, кто считал себя хоть немного причастным к спортивной жизни лагеря, и объявил:
— Ближайшие три дня матчей не будет. Ни тренировочных, никаких. Ни дай Бог хоть кого-нибудь до четверга на спортплощадке увижу — ещё неделю играть не будете, — вещал Влас с трибуны. — А если вы ещё впредь вздумаете насилием проблемы решать — до конца смены без спорта останетесь. Чтобы впредь думали о последствиях, прежде чем что-то делать.
Удивительно, но слова его подействовали.

————————————————————

«Хорошо хоть Варе с малышами повезло», — думал Влас. Даже будучи занятой детьми с подъёма до отбоя она уличала минутки, в которых они с Власом могли общаться, а иногда даже остаться наедине.
Средний возраст её отряда был девять-одиннадцать лет. И самым главным плюсом было то, что они ещё не научились курить и трахаться.
Они всё время норовили рассыпаться по территории лагеря, как бусинки с порванной нитки, поэтому их нужно было чем-то занимать: то играми, то рисованием декораций, то репетициями сценок, то песнями под гитару… Варя с ними рядом выглядела как мама-утка с двадцатью четырьмя утятами. Из-за недобора вожатых в этой смене ей не дали напарника, но пообещали дополнительный выходной. Правда, она и одна неплохо справлялась: даже когда приходилось разнимать драки по мелочам, снимать детей с деревьев и балконов и искать сбежавших за территорию. В разговорах с Власом Варя убеждала себя, что такие проблемы есть в каждом отряде, ведь это особенные дети. Многие из них бывали в сложных жизненных ситуациях, которые не всем взрослым под силу перенести. Так, например, десятилетний Сева получил ожог четверти тела в пожаре. Иногда по ночам его мучили фантомные боли, и Варя часами убаюкивала его. Ещё в их отряде была девочка с особой формой эпилепсии, и во время припадков её нужно было держать за руки и ноги, чтобы она себе не навредила.
Детдомовские, приёмные, дети с приступами агрессии или просто тормозящие, примороженные суровым климатом Норильска, требующие повторения одной и той же фразы по десять раз — Варя всё равно любила их всех.

————————————————————

Педагогический состав оказался хороший: все как на подбор простые, приятные и очень лёгкие на подъём, если дело касалось вылазок за территорию после конца рабочего дня. Режим вожатого позволял спать максимум шесть часов в сутки. Большинство спало ещё меньше из-за дежурств или (а чаще «и») ночных посиделок на пляже. Как у этих людей оставались силы на такой отчаянный образ жизни и главное — почему они шли на всё это добровольно? Из-за общения, конечно. Не обо всём можно было рассказать на планёрке.
— У меня в отряде есть ребёнок, — рассказывала вожатая Вероника, — у которого в начале смены украли розовый кошелёчек из биссера с божьей коровкой. Это был подарок её мамы, так что девочка очень расстроилась. Искали, спрашивали других детей — всё без толку. Так бедная девочка теперь ходит каждое утро по тем местам, где могла потерять кошелёчек. По одному и тому же маршруту, представляете? Ребёнок с паранойей. Ни мои беседы, ни психологи не помогают. Чуть ли не за руку приходится водить везде, иначе — сразу уходит искать.
— Да ладно, она хотя бы ничего плохого не делает. У нас вот есть одно недолюбленное чудо 2007 года рождения, которое драться будет, если его ничем не занять, — заговорила Варя. — Вот сажаю его в морской бой играть с детьми, но он теперь иногда и из-за неудачного хода чуть ли не убить готов.
Влас в свою очередь пошутил, что всяк ребёнок хорош, если он не лезет на дерево. Кстати, снимать детей с балконов и крыш тоже было его обязанностью. У Власа хорошо получалось делать грозное лицо, чтобы другие не пытались это повторить…
————————————————————
Постепенно организм привык к сну по четыре-пять часов в день, и справляться с привычными вожатскими задачами сквозь пелену недосыпа стало легче, а компания, с которой Влас и Варя пили по ночам на пляже, стала относительно постоянной.
Ребята были в основном с юга: кто из Краснодара, кто из Ростова, кто из Новороссийска… Все они тоже впервые работали вожатыми, а одной девчонке при том всём ещё и старший отряд достался, чем она невероятно гордилась. Рассказывая о забавных выходках своих детей, Алёна приковывала всеобщее внимание, и Варя, как и все, охотно поддавалась обаянию смуглой ухоженной девушки с хорошо покрашенными гладкими волосами. Большим плюсом к презентабельной внешности Алёны были её вкусы в музыке. Они совпадали с Вариными почти один в один:
— Depeche Mode?
— Нравятся.
— King of Leon?
— С тринадцати лет слушаю.
— Sleep Party People?
— Ого, а их ты откуда знаешь?
… и кино:
— Все боготворят Безрукова и Хабенского, но ведь есть ещё бешеный талант в России — Александр Яценко.
— Чёрт, ты что, мысли мои читаешь?
… и даже в литературе:
— А Джейн Остен случайно не любишь?
— В смысле не люблю? Обожаю. …хоть Алёна и училась не в гуманитарном вузе.
Но зря Варя так обрадовалась первому впечатлению. Пока все восхищались тому, как энергично Алёна поддерживает любой разговор, Варя начала замечать, что-то неживое в ней.
Не нравится ей вся эта музыка на самом деле. И Джейн Остен тоже. А кино для Алёны так и не страсть вовсе: всё из желания быть «не как все». Варя сначала решила, что просто она хочет привлечь к себе побольше внимания из-за какой-нибудь недолюбленности в детстве, и не стала её судить за это, а даже состраданием прониклась, но потом Алёна начала выкидывать в разговорах и вовсе странные вещи, к которым Варя уже не смогла отнестись так мягко.
Со временем запасы рассказов о детях истощились, а пополнялись они не так скоро, как чтобы заполнять все алёнины вещания, и она начала говорить о жизни в целом, но делала это так радикально и осуждающе, что Варю волей-неволей брал какой-то испанский стыд. Почему ругает она абстрактных людей, а попадает так близко к больному? Варя не знала, но поначалу пыталась свалить всё на свою природную чувствительность. К тому же она дорожила маленькой компанией, выкатывающей на берег моря после планёрок в расслабленную ночь под жидкий лунный свет. Там было много других хороших девочек и мальчиков из педсостава, с которыми Варя старалась общаться больше, чтобы абстрагироваться от Алёны.
И всё же то, что они изо дня в день оказывались рядом, копило в Варе раздражение. В любой, даже локальный разговор, возникший в компании, рано или поздно вливалась Алёна, и тогда все участвовали в беседе, кроме Вари: она чувствовала себя вытесненной и молчала. А Алёна будто бы и разницы не почувствовала оттого, что кто-то не включён в обсуждение. И Влас, и другие вожатые будто бы не замечали того, как поверхностны её выводы о бытии. Варя невольно думала о том, чем была жизнь Алёны до лагеря. Не сплошной ли рутиной небольшого городка? Но тогда откуда она взяла право судить о том, чего никогда не знала? Со своим скудным жизненным опытом она херила отношения в присутствии влюблённых, большие города — при москвичах и петербуржцах. Один раз ни с того ни с сего заявила, что английский юмор понимают только интеллектуалы.
— Ну вот не может он быть глупым, если понимает…— вещала она.
И тут Варино терпение лопнуло:
— Это что ещё за оригинальное мерило ума? — не постеснялась перебить она.
— Всмысле? — прервалась Алёна.
— Ну вот предположим, человек в другой среде рос. Другие книжки читал, и в школе учил немецкий. И что, он сразу плох?
И тут куда-то делась вся алёнина коммуникабельность. Диана и Ника, сидевшие рядом с ней, тоже замолчали и обратили внимание на Варю, из-за чего последняя смутилась, порозовела, но отступать было поздно, и она продолжила:
— Кто сказал, что все обязаны понимать друг друга, чей-то дурацкий юмор?…
А Алёна, будто почувствовав стеснение Вари перед обращёнными на неё взглядами и нарочито громко прервала её слова на середине:
— Да тут только дурак не понять может…
— Может ещё порассуждаешь на тему того, кто такой дурак? У тебя же богатый опыт в вешании ярлыков, — перебила её Варя в ответ уже более твёрдо и уверенно. «Не клади палец в рот, сука, я ведь и кусаться умею», — думала она, готовясь парировать следующие слова.
Но Алёна не ответила. Видимо, Варино непонимание работало и в обратную сторону.
Только тут стало заметно, что вся компания хранила молчание и уже несколько минут наблюдала за ними двумя. Шумело только море. Собрав волосы в хвост и туго перевязав резинкой, Варя поднялась, размяла затёкшие ноги:
— А теперь мне пора к детям.
И зашагала к калитке.
— Варь, подожди, — догнал её Влас. — Ты чего так набуянила? Алёна же вроде неплохая девка.
— Неискренний, хитрящий человек не может быть хорошим.
— Да что она такого сделала?
— Все эти её фишечки должны браться от чуткого прислушивания к самому себе, а не от хреновых попыток понять что-то необычное и стать вроде как «модной». Этот спектр необычных увлечений она использует как ступеньку, становясь на которую, вроде как можно смотреть на всех свысока.
Влас остановился, и остановил Варю за руку.
— Стоп, да у тебя же ПМС[30].
— Это тут не при чём. Давно пора было сказать, что она дура.
Влас так до конца и не понял, что произошло у Вари с Алёной или у Алёны с Варей, но, может, это и не было так важно, потому что совсем скоро проблема затерялась в суете подготовок к мероприятиям и конкурсам и бесконечных походов на море. Порой даже в душ сходить времени не было, и приходилось ждать аж конца планёрки, чтобы добраться до заветной чистой воды. Так что усталось и похмелье одолевали ребят по утрам всё чаще, пьянки собирали всё реже, , а к середине смены большинство совсем забросило ночные вылазки.

————————————————————

К работе физрука Влас быстро привык, и начальница смены, заметив первые признаки этого, поручила ему подменять вожатых, ушедших на выходной. В дни, когда никому не нужна была помощь, Влас, справившись с основной частью спортивной работы, примыкал к отряду Вари. Это были лучшие дни смены. Дети у его девушки были забавные. Только лишь на первый взгляд они были слишком маленькими: общие темы для шуток находились достаточно быстро. Они катали свою вожатую на надувном круге вдоль буйков на мели, рисовали лучшие в лагере декорации к сценкам и очень любили песню про батарейку. «О-ой-ой-аи-ой батарейка-а» — завывали они, потом Варя гасила свечу. Дети на этом моменте поднимались с полянки, отряхиваясь, брались за руки и змейкой следовали в корпус чистить зубы и укладываться спать. Когда в последнем окошке гас свет, Влас и Варя шли к воде, на опустевший берег или в рощицу за лагерем. Ворс мягких июльских травинок был ложем более приятным, чем железные кровати в вожатской, где к тому же всегда кто-нибудь был. Правда, в конце смены (не спрашивайте, как) у них всё же случился секс в домике. В мужской комнате на тот момент все ушли пить водку на набережной, и спал один только спасатель Родя, которого и танком не разбудишь, но и Влас, и Варя старались быть тихими.
Но большую часть времени Варя и Влас виделись на ночных дежурствах. Арина Сергеевна часто поручала Власу так называемый «контроль бодрости», который, по сути, заканчивался на том, что спящих на посту вожатых Влас обдавал водой из ведра, одолженного у уборщицы.
Варе, конечно, таких наград не доставалось. Да и не всегда она спала. Чаще тихонько слушала аудиокниги, не рискуя читать в совсем тусклом свете ламп холла. И тогда приходил Влас. И они говорили. Чтобы не уснуть и потому что за пару часов всего успевали соскучиться.
«Собираемся мы, значит, с моря уходить, а рядом — Маша тоже своих строит. Один ребёнок чуть медлит — так она его едва не ногами пинает, кричит, злится. Ну скажи мне, где у этой женщины совесть? Разве это педагогично? А если он потом вырастет и так же будет с людьми? Смотрю на это и всё больше хочется своих детей укрыть от такого дикого отношения, дать им любви побольше, чтоб они знали, что не в жестокости сила…», — жаловалась Варя.
Влас её понимал. Ему самому не нравились некоторые поступки вожатых. Ругань за обедом, когда дети сидят за соседним столом и всё слышат, язвительные фразочки не поделивших что-то девок в присутствии их отрядов… Для многих это был первый опыт такой работы, и в переломный момент смены солидарность и даже самые прочные основы командной работы могли дать трещину, и Влас это чувствовал на себе. Иногда. Но никогда не позволял себе сорваться.
Долгие дни в лагере переворачивали всё с ног на голову. Хорошие с первого взгляда вожатые оказывались педагогами-дилетантами, а дети, которые сначала вели себя как исчадия ада, открывали свои хорошие стороны. Так, например, самая драчливая девочка в Варином отряде — десятилетняя Люда, имевшая явные проблемы с социализацией, как оказалось, разбирается в истории. Как-то раз, жуя булку на лестнице, Варя услышала её разговор по телефону перед отбоем:
— …слушай, мам, а как ты была пионеркой, если в год распада Советского Союза тебе, получается, было только восемь лет?…
У Вари булка пошла не в то горло, она закашлялась и не услышала продолжения разговора, но этого было достаточно, чтобы её удивить. Ребёнку десять годиков, а она уже знает и интересуется. Да ещё и не самой лёгкой для анализа частью истории. Влас к этой истории отнёсся с недоверием, но Варя от этого только больше загордилась тем, что среди её детей есть такие невероятные. Да они все в чём-то невероятные, если так подумать.

—————————————

— Представь себе такую картину: Геля, вожатая двенадцатого отряда, ушла детей купать. Вместе с моими, потому как я со своим горлом сегодня не рискнула заходить в холодную воду. Вот и осталась на берегу с девочкой из отряда, которая в море не захотела. Спрашивает у меня, какое сегодня число. Отвечаю, мол, двадцать седьмое июля. И тут это восьмигодовалое дитя выдаёт: «Эх-х, отец через месяц выйдет». Я чуть не упала.
Люди в цыплячьих жилетках расходились, сбегая по ступенькам из штаба, по вожатским домикам. Мимо них двоих, сидевших на джинсовке Власа, постеленной под порогом.
— Варь, ну ты же сама знаешь, почему. Это государственный лагерь. Да, мы были не очень готовы к такому, но это факт. Простых детей сюда не отправляют.
— Да только на меня их горе чуть ли не слёзы наводит… — она помолчала и добавила: — Зато они творческие. Собираются в холле, разворачивают ватман и творят всякий сюрреализм с машинками, кошаками и бабочками. Некоторые даже на море берут краски с собой, разрисовывают камушки.
— А потом ими кидаются? — усмехнулся Влас.
— Ох, больная тема была, но сейчас они отучились. Теперь просто окунают их в море и любуются цветными узорами на воде.
— По сколько им?
— Восемь-десять в среднем.
— Какие мечтатели растут. Подстать вожатым. А кто их этому научил?
Варя раскраснелась, заулыбалась, натянула воротничок футболки на нос:
— А ты как думаешь, кто?
— Ты ж моя умница, — испытывая гордость за оригинальные методы воспитания, придуманные его девушкой, Влас обнял её.
И чем дольше шла смена, тем больше он понимал, что больше всего среди всех фейерверков и танцев здесь самое лучшее — это то, как раскрывает свои таланты его девушка.
   А ещё смех.
   Смех детей — открытый, безудержный. Над чем-то простым и, возможно, даже глуповатым, но такой искренний. Смех над удачно выпущенной локальной шуткой, которую понимают только внутри отряда. Тихий, сдерживаемый смешок двух-трёх вожатых на планёрке. Только они знают секрет.
   А ещё энтузиазм, с которым товарищи по работе вытягивают тебя из сложностей.
   В этом лагере на самом деле было много хорошего.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒