Благодарности 7 страница

Апрель

Отчего-то уже после первого их с Катенькой обеда в перерыве, Варя сделала вывод, что это дитя — почти повторение её самой в былые дни. И хотя Катенька была младше всего на два с половиной года, эта разница очень ощущалась. И всё же они сдружились: уже очень скоро Варя взяла Катеньку с собой на более-менее спокойную домашнюю посиделку у Хриса. Все в компании не могли перестав умиляться, увидев новую гостью:
— Какую кроху ты привела! — воскликнул Красников. — Сколько тебе годиков, малыш?
— Шестнадцать через три недели, — закатила глаза Катенька — зверёк в трогательном зоопарке, которого так и норовили затискать.
— Ох, правда? — Лепс сложил губы в трубочку. — А мой день рождения через десять с половиной месяцев.
Варя тоже посмеялась и впредь попросила отнестись серьёзно к этому чудо-ребёнку с большим писательским талантом, но пива много не давать. Катенька ответила, что не пьёт, и тут из кухни вышел Дима. Он без особого удивления поздоровался с Катей, сообщил всем, что у него до сих пор голова трещит после вчерашней попойки:
— Я ближайшие пару дней с вами, но без алкашки.
В первые же минуты ребята узнали, что Катенька обожает панк, мечтает прыгать с парашютом или со страховкой с моста или хотя бы прокатиться на зиплайне[21]. Ещё выяснилось, что у неё есть бедовая старшая сестра, вернувшаяся домой после первого же семестра с намерением перепоступить на другую специальность.
— Как так? — удивился Хрис. — Выходит, она целый год потеряла?
— Приводи её к нам, — предложил Лепс.
— Лёха, дружище, с каких пор ты зовёшь в эту квартиру людей без согласования со мной? — перебил его Хрис.
— А ты будто против.
— Может действительно не надо? — вмешалась Катенька.
— Да ну, Катюш, не бойся, — сказал Валера. — Дима обещает не заигрывать с твоей сестрой, да, Хрис?
—Нет-нет, — снова прервала его Катя, — я не поэтому говорю. Мы с Оливией просто не в таких близких отношениях.
— Оливия? Вот это имя мудрёное.
— Ну, мы в семье её просто Олей называем. Так, о чём это мы?
И беседа утекла в совсем другом направлении — Катенька начала спрашивать об учёбе в университете, а ребята почувствовали себя жутко важными и поддержали тему.

——————————————————————
— Веришь в совпадения? — спросила как-то раз Варя, когда они с Власом сидели после пар у неё в кухне.
— Не особо, вообще не думал об этом.
Она аккуратно окунула в кружку только что отрезанную дольку лимона и опустила глаза.
— Валера подогнал мне свой старый замок для велосипеда. В общем, он кодовый, и когда я пристёгиваю его, всегда выставляю разные цифры, ну чтобы никто не стащил. Так вот, я заметила, что, когда я оставляю велик, — неважно где, в универе или в подъезде — на замке очень часто появляется одно и то же число: 26800. Какой бы набор цифр я не выставляла, когда ухожу, возвращаясь к велосипеду, я каждый раз вижу один и тот же код. И так уже продолжается, наверное, недели три, а может и дольше. Вдруг я не сразу заметила, что кто-то переставляет цифры на замке.
— Вот уж чего я мог ожидать, но не того, что у тебя появится тайный поклонник, — усмехнулся Влас. — А ты пробовала гуглить[22], что это за цифры?
— Уже пробовала.
— И как?
— Ничего дельного.
— Ну тогда даже не знаю, что тебе предложить. Лучше забей. Какой-то придурок развлекается тем, что пугает людей. Никто до тебя не доберется, будь уверена. Я же почти всегда тебя провожаю до дома после пар.
Варя положила ему голову на плечо.
— Хорошо.
— Он же велик твой не трогает.
— Нет, но всё равно жутковато.
———————————————

Третий час ночи, суббота, двадцать восьмое апреля. В знакомой однушке на кухне горел свет, играла музыка, гремели крики:
— Возьми слова назад, падла!! — орал Лепс, пытаясь высвободиться из рук Власа и Валеры и продолжить молотить кулаками Христофорова. Тот не отставал: рвался навстречу, удерживаемый тремя гостями под причитания Мари, вопя:
— Пошёл вон из моего дома!!
Дабы эти петухи снова не сцепились, Влас увёл Лепса на балкон. Хотел угостить его сигаретой, но тот достал свои со словами: «Сбереги, тебе ещё до зарплаты жить». Пачка выглядела дорого, названия Влас не знал, впрочем, так всегда было у Лепса.
Какое-то время они, облокотившись на перила, курили в тишине, и каждый думал о своём, но после одной большой затяжки Лепс шумно втянул в себя ещё немного воздуха и на выдохе заговорил:
— Вот ненавижу, когда такое исполняют. Если бы Хрис знал, какие триггеры у меня на этот счёт, он бы и рта не раскрыл. Мой отец так же погано себя вёл, как и этот дурак самолюбивый.
— Да, Христофоров в последнее время сам не свой, — Влас стряхнул пепел в густую темноту деревьев под балконом. — Но уверен, он не то имел в виду. Темы его шуток вряд ли пересекаются с тем, что вызвало у тебя такое беспокойство.
Лепс усмехнулся:
— Говоришь так, будто всё знаешь обо мне.
Влас пожал плечами:
   — Далеко не всё, но этого достаточно для того, чтобы считать тебя другом.
На щетинистой физиономии сквозь вечный лепсовский скептицизм проступило некое подобие улыбки. Влас и Лепс не глядели друг на друга, но краем глаза было заметно, что они одновременно сделали затяжку и выдохнули.
   — Никогда не слышал о твоём отце.
   — Что? — переспросил Лепс.
   — До этого дня ты не говорил о нём.
   — Ну а начерта о нём говорить? Понты одни, сраная меланхолия и несложившаяся совместная жизнь с моей матерью. Да, она ушла от нас, когда мне было семь, а отцу — двадцать семь. Я был ранним ребёнком. Уже тогда я задавался вопросом о том, почему остался один с отцом. Но, может, в чём-то и хорошо, что у меня не было выбора. В четырнадцать лет, став чуть более осознанным, я начал замечать в отце черты, которые отнюдь не привлекали. Но мы должны были держаться особняком, потому что были без матери.
Признаться честно, мне не всегда было пофиг на то, что происходит вокруг. Я переживал из-за ухода матери. И знаешь, когда перестал? В пятнадцать, за полтора месяца до того, как подал документы в колледж. И знаешь, почему? Потому что появились дела поважнее, чем распускание соплей. Отец до сих пор не оправился после её внезапного ухода. Точнее, ему казалось, что всё хорошо. Но не могло быть «всё хорошо» у человека, который перебивался случайными заработками и каждый божий день жаловался на коммунальщиков. Один раз нам отключили газ на два месяца за то, что он не мог всё это время отдать долг — полторы тысячи рублей, представь. И каждый раз он винил во всём женщину, которую не видел уже без малого девять лет, и бил кулаком в стену кухни так, что крошились остатки плитки над гарнитуром.
Но стоило ему чуть устать от этой сварливости и злости, щит ханжества начинал пропускать настоящие эмоции и становилось ясно, что мой отец глубоко несчастен. Однажды я посмотрел на это и впервые подумал: «А ведь со мной такое уже было». Да. Оказывается, истории отцов и детей цикличны. И если взрослые замечают это раньше, дети считают их предупреждения демагогией, противятся наставлениям и тревогам родителей, наступают на грабли, и всё идёт своим чередом. Если же дети первыми осознают, что сталкиваются с теми же проблемами, они имеют шанс спасти своих взрослых.
И этот факт заставил меня взять яйца в кулак. Я отыскал отцу четыре варианта работы, которые могли бы прокормить его. Я собрал все свои немногочисленные сбережения, отложенные ещё с четырнадцатого дня рождения с бабушкиной помощью, оплатил долги за газ и положил на кухне новую плитку. Отец вроде бы оценил помощь, но и после этого уныние и безответственность нередко настигали его. Они никуда не исчезли.
Однажды, вернувшись с кружка по шахматам, я застал его за тем, что он просто сидел на диване и молча втыкал на страницу в паспорте с печатью о регистрации брака. Время было рабочее — где-то полпятого. Отец сказал, что его отпустили из офиса пораньше, но я не поверил.
Пока все эти его самокопания превращались в самозакапывание, случилось непредвиденное: бабушка с маминой стороны приготовилась умирать. Она уже много лет хворала и не то чтобы её состояние сильно изменилось, но она захотела провести остаток старости в своей родной деревне в восьмидесяти километрах от Новосибирска. Никто с ней не спорил, потому как наша бабушка часто иронизировала на эту тему, и всерьёз уже это давно никто не воспринимал. Мы с отцом приехали туда на пару дней, чтобы помочь бабушке транспортировать вещи. В тишине редких домиков из почерневших деревянных досок, мы с отцом таскали кресла и на ладан дышащий старый комод с круглыми эмалевыми ручками на ящиках. Вокруг одноэтажной почти избы не было ни веранды, ни даже забора, но была качалка для воды, что-то вроде ручного насоса. Бабушка была как всегда немногословна, но по лицу было заметно, что ей всё нравится. Отец вроде как тоже немного проветрился. Даже пару раз за руль разрешил сесть. Так я один раз свозил бабушку в храм при монастырском комплексе недалеко от деревни (правда, старушке хватило сил всего на пятнадцать минут пребывания там) и один раз — по её же просьбе — выбирать место для похорон. Отец сначала попытался отговорить бабулю от преждевременных мер, но в итоге поехал с нами.
   Деревенское кладбище находилось между двумя посёлками, на пустыре, где, видимо, когда-то вырубили все деревья, но теперь меж пней и надгробий высились лишь редкие одиночные стволы молодых берёз. Бабушка выбрала место рядом с самой большой из них. Я шёл позади неё и отца, косясь на приземистые надгробия, самое древнее из них было датировано 1891 годом. Среди старых, еле различимых от времени надписей, в глаза бросались относительно новые, недавние захоронения. Мы уже почти добрались по узкой дорожке к той большой берёзе, которую облюбовала бабушка, но тут мой взгляд задержался на одной невзрачной, но не очень старой могиле. Сначала показалось, что боковое зрение меня обманывает, и что всё это — нелепая проекция детских страхов. Я остановился и сосредоточил зрение, желая понять, что ошибся.
Но, оказалось, не ошибся.
И имя, и дата рождения говорили о том, что здесь лежит моя мать.
Через секунду я услышал оклик бабули, но даже простой поворот головы в её сторону казался сверхзадачей. Мир остановился, собрал весь свой гнев и отвесил мне приличную пощёчину. Я даже не заметил, что отец стоит рядом, пока он не заговорил низким вязким голосом. И каждое слово будто затягивало мои ноги в болото.
   — Господи, всего через месяц после того, как она ушла…
   И правда, год смерти был тем же, как и тот, в который мне исполнилось семь, и мама ушла.
Бабушка почти легла на могилу, рыдая, а я всё же нашёл силы взглянуть на отца. В его окаменелом взоре переворачивался мир. Ещё бы. Человек, которого он все эти годы презирал сквозь привязанность, давно уже был мёртв. Может, её уход из семьи значил совсем не то, что все думали?
Мы с отцом и бабушкой уже объездили почти все близлежащие посёлки в радиусе двадцати километров, пытаясь найти ответ у местных, когда в мою голову запоздало пришла идея о том, что после смерти маму наверняка кто-то отпевал. Мы поехали в церковь при монастыре, куда я возил бабушку за день до того. И там никто ничего не знал о моей матери, но нам сказали, что в соседнем селении есть ещё одна небольшая часовня. Мы едва успели добраться туда до заката. Священник в потёртой рясе угостил нас отваром из шалфея и ягод. Пытаясь напрячь память, он предположил:
— Если мы с вами говорим об одной и той же Анне, то она приехала сюда где-то за месяц до того, как её похоронили. Славная была женщина, но скрытная. Я разрешил ей спать на чердаке церкви, и с тех пор лишь изредка видел, как она уходила в лес рано утром. Иногда оставляла мне на скамейке у входа кружку ягод, но всегда — без слов. Говорили мы всего два раза: когда попросилась жить здесь и когда уж совсем стало плохо. Закрываю, значит, часовню вечером. Слышу — зовёт. Удивился, поднялся наверх, а она там лежит, встать не может. Говорит, лимфома, врач не нужен. Я спросил, есть ли у неё, за кем послать перед смертью. «Есть семья, — отвечает, — да негоже их беспокоить».

Казалось, с момента драки Лепса с Хрисом прошло недели две. Влас совсем забыл о том, что держал в руке сигарету. За это время она успела превратиться в столбик пепла, который Влас оценил взглядом, удивился и стряхнул его в темноту за перилами балкона. Лепс теперь представлялся ему совсем другим человеком. Правда сложно было представить себе, что у парня, чья любимая фраза «Это повод выпить», такой тяжёлый бэкграунд[23]. Кто вообще мог подумать, что Лепс, папа всех тусовок, пережил в свои девятнадцать лет нечто подобное?
— Вот только не делай такое огорчённое лицо, — прервал он мысли Власа. — Знаю, это пиздец. Но в шестнадцать жизнь выбирать не приходится. Пошли лучше ко всем, пока там без нас всё не допили.
Нет, это был всё тот же самый Лепс. Просто весь мир во главе с Власом, на которого только что свалилась непростая история его товарища, вспомнил, что лёгких жизней не бывает.

—————————————————————

Май

— Мне всегда было интересно, — сказала Варя, прогуливаясь с Власом по парковке закрытого торгового центра, кто оставляет здесь машины на ночь?
Пока тот думал над тем, что же ему на такой странный вопрос ответить, она остановилась и указала рукой куда-то наверх:
— Смотри, а эта припаркована не по разметке.
Влас поднял голову и увидел прямо над ними жёлтый Nissan Juke[24], прижатый колёсами к крыше парковки.
— И ещё один. И там, в углу… Господи, ну почему они не могли нормально встать?
Под ироничные причитания Вари он начал замечать новые автомобили, припаркованные вверх тормашками.
— А они на нас не упадут?
— Конечно, нет, дело же в овсянке.
— В овсянке? — переспросил Влас, хотя где-то в глубине души ему показалось, что он нашёл взаимосвязь.
И тут он проснулся. Ещё через пару минут понял, что ему наконец-то приснился не кошмар и не пустота, накрыл одной рукой оголившееся плечо Вари и тем самым умудрился разбудить её.
— Ты чего?
— Да всё нормально, сон приснился ммм.. необычный, мягко говоря.
— А я там была? — проглатывая буквы, сонно выговорила Варя и улыбнулась.
— Клянусь зачётом по правоведению, если вы не заткнётесь, я вас обоих в окно выброшу, — буркнула Лиза со своей кровати. Она отсыпалась после смены.
— Подарю ей беруши на восьмое марта, — тихо, сквозь сдерживаемый смех прошептала Варя.
Из щели между шторами сочился тусклый отсвет уличного фонаря. Влас почти ничего не видел, но чувствовал, что Варя всё ещё улыбается.
Ночь хороша для стихов и разговоров, куда тут молчать.
За целый день люди слишком устают для того, чтобы быть кем-то кроме самих себя настоящих. Поэтому Влас этой улыбке верил, как не верил ещё ни одной книге, даже Бёрдженсу, хоть это - и лучшее из того немногого, что ему доводилось читать.

——————————————

Ближе ко второй сессии уже ко всему привыкаешь, и даже немного легче становится: оставался последний зачёт — по английскому, а после него — нет пар, целых три дня подготовки к зарубежной литературе и другим экзаменам. У Вари больше не было страха отчисления, боязни пересдач, оставалась только спокойная твёрдая уверенность в том, что она учится не на самой сложной специальности, и всё ей будет по плечу.
В общем, это была самая обычная ночь перед зачётом: Варя учила, допивала третью кружку кофе, периодически роняла голову на стопку учебников. Рита тоже сидела за конспектами, а Лиза спала после смены, когда в тишину квартиры ворвалась Мари и, набегу сбросив с ног балетки, утащила Варю в ванную. Та была удивлена, но повиновалась и даже позволила усадить себя на кафель. Приземлившись напротив, Мари ещё секунду держала руки на плечах Вари, будто собираясь с мыслями, а потом, видимо, не найдя слов, вздохнула начала снимать с себя блузку. Варя смотрела на всё происходящее с нескрываемым недоумением, а когда Мари начала расстёгивать лиф, у неё наконец вырвалось:
— Да что происходит-то?
    Мари в ответ вывернула наизнанку чашку бюстгалтера и показала ей небольшое круглое пятнышко на месте соска.
— А ещё у меня задержка.
Холодок пробежал по Вариной коже, заставив каждую волосинку подняться на дыбы, но тут же его сменила горькая ирония: кого-кого, а Мари она не могла бы представить себе матерью.
— И кто этот герой?
— Не знаю, — чуть ли не плача выдавила соседка. На лице её застыла гримаса отчаяния и растерянности, но даже в таком состоянии Мари была удивительно красива. И теперь, когда вечновесёлая, вечнозелёная, заражавшая лёгкой светлой улыбкой и поражавшая своей непосредственностью всех знакомых и незнакомых кудрявая душа металась по ванной, прижатая укорами совести и чувством вины, Варя решила взять ситуацию в свои руки:
— Как давно у тебя задержка?
— Почти неделю. Варь, я не хочу становиться…
— Пошли за тестом.
— В полвторого ночи?
— А иначе ты сможешь уснуть сегодня?
Мари замерла с испуганным видом и спустя секунду разрыдалась, уткнувшись в Варино плечо:
— Ватрушенька, я так этого не хотела…
— Ну Марь, не мучай себя, ты ведь ещё ничего не знаешь наверняка. Пойдём за тестом.
— Что я родителям скажу…
— Пойдём за тестом!! — прервала её Варя уже более настойчивым тоном. Сквозь трудные попытки сохранить спокойствие пробивались ростки сомнения, жалости к будущему Мари и одновременно ситуация казалась Варе комичной: она и не предполагала о том, что у её соседки есть тайная жизнь. А потом Мари сквозь слёзы произнесла то, после чего Варя просто не смогла сдержать смех:
   — Я больше никогда не буду заниматься сексом.
   Варе сделалось так смешно, что аж неловко, и она зажала рот рукавом свитера, не переставая хохотать.
И смех, и грех.
А точнее и смех, и страх. Сама мимолётность Мари могла стать матерью.
— Чего ты ржёшь, коза! — всхлипнула соседка, вскинув голову, и сжала губы, чтобы самой сдержать горький смешок.
— Будешь. Только в презервативе. Как раз и от необходимости посещать венеролога себя избавишь.
Увидев по лицу Мари, что она только что открыла для себя новую сторону проблемы, Варя резко встала:
— Ну всё, хватит. Идём.
Ближайшая круглосуточная аптека, как подсказал навигатор, находилась в трёх с половиной километрах от их дома. Две ёжащиеся от ночного холода фигурки засеменили в сторону проспекта.
— Варь, а что если я на самом деле беременна?
Та подняла брови, пожала замёрзшими плечами и попыталась улыбнуться, чтобы разбавить атмосферу:
— Что ж поделать, возьму твоего ребёнка под свою ответственность. Будем воспитывать коллективно. Ты научишь его краситься, Влас — драться, Валера — играть в футбол, Хрис — общаться с девушками, а Лепс — воровать еду из супермаркета. Вот же самодостаточное дитя получится!
По лицу Мари скользнула болезненная ухмылка, будто она и правда в это поверила:
— Ага, и вырастет у нас алкашка-визажистка или борец за права ЛГБТ[25].
     — После школы он сдаст ЕГЭ, если его к тому времени не упразднят. Хорошо сдаст — поступит в нашу шарагу, плохо — на металлургический завод пахать пойдёт, — Варя всё раскачивала тему, чтоб её соседке было не так тревожно, и та тоже цеплялась за любую возможность не думать о будущем:
— Вот ты жестокая. Не дам тебе ребёнка, буду его сама гадостям учить!
Немного посмеялись и дальше шли молча. Тяжело было думать о том, что на самом деле вероятность беременности всё-таки есть. На минуту Варя невольно поддалась настроениям подруги и представила себе: да, вот Мари родила. И что дальше? Варя задумалась о том, что правда было бы хорошо взять ребёнка себе. Перейти на заочное, подыскать нормальную работу, строить новую маленькую личность в скромных условиях, на доброте и доверии. Но ребёнок тосковал бы, пока она будет на сменах, у него развился бы комплекс дефицита внимания… «Фр-р! Что за мысли такие?» — мотнула головой Варя и, поборов стеснение, спросила вслух:
— Как вообще так получилось, что у тебя был незащищённый секс?
Молчит.
— Даже если бы это был близкий для тебя человек, ты всё равно не знала бы наверняка, чем он может болеть. Что лучше — родить ребёнка или заболеть СПИДом?
Всё ещё молчит. С таким угрюмым видом, будто хочется возразить, а нечего: соседка права. Тут Варе стало неловко от такого накала, и она смягчилась:
— Обещай больше так не делать, ладно?
— Ладно, — буркнула Мари в ответ.
Наконец они дошли до аптеки. Нажали на кнопку звонка и нервно считали секунды.
— Попроси четыре теста, — шепнула Мари, и Варя не сдержала смешок:
— Ты серьёзно? Это на всю нашу квартиру или на роту овуляшек[26]?
И тут их прервало круглоглазое уставшее лицо, появившееся в обрамлении белого окошка:
— Чем могу помочь?
— Четыре теста на беременность, пожалуйста, — живо проговорила Варя.
— Желательно, разных, — до смеху волнительно добавила Мари.
————————————————————————————
Домой они шли с ещё большей тревогой. Соседка то и дело порывалась побежать, но обе были слишком уставшие.
«Чего только не сделаешь ради дорогой подруги», — думала Варя, поглядывая на часы.
Когда последний из четырёх тестов показал только одну полоску, до Вариного зачёта оставалось четыре с половиной часа. Мари плакала от счастья, выбрасывая в мусорную корзину всё то, за чем они полночи ходили по городу, а Варя еле успевала давать ей чистые салфетки.
— Ты знаешь, что у меня лучшая соседка? — всхлипнула Мари.
Та улыбнулась и склонила голову набок:
— Лучшая соседка завтра уснёт на зачёте. Пора ложиться, мать.
— Боже правый, не называй меня матерью никогда больше! — засмеялась в салфетку Мари.

——————————————————
Июнь

Незаметно подкралась летняя сессия. Солнца стало больше. Учить — легче. В светлых душных лекционных даже в футболке теперь было жарко, а Варя покрылась веснушками.
Было гораздо легче, чем на первой сессии, все уже достаточно хорошо познакомились с системой и заранее позаботились о том, чтобы не осталось долгов. У Вари получилось, у Власа — почти.
Они вышли за территорию универа, и Влас закурил. Непривычно было видеть свою родную шарагу такой безлюдной солнечной. Комендант ненавязчиво намекнул на то, что пора съезжать. Сначала Влас думал просто послать его и сказать, что денег на дорогу домой по-прежнему нет, но потом решил, что проблемы с этим типом ему точно не пригодятся, оставил половину своих вещей в своей комнате, а остальную часть перевёз к Варе.
Середина июня. И куда теперь деть столько свободного времени? Полтора месяца, чёрт.
Немногочисленные тёплые летние дни выгнали на улицу велосипедистов и скейтеров, а Власу они подарили два похода на речку, четыре тусовки на крыше и один — на даче какой-то подружки Мари. Кстати, сама Мари снова не закрыла сессию вовремя, на этот раз из-за какого-то профильного предмета, но уже не ругалась, не расстраивалась, как раньше.
А вот и сама Мари. Бежит, спотыкается навстречу Власу и Варе в коротком голубом платьишке. Она после последнего экзамена ушла отмечать и уже второй день ночевала не дома, но выглядела на удивление свежо для человека, который пьёт не первый день подряд. Мари как всегда попросила угостить сигаретой, выкурила её, после чего они втроём понесли зачётки в деканат. Предстоящие два месяца свободы казались чем-то невероятным. В полупустом коридоре административного здания они бурно обсуждали, можно ли вообще человеку отдыхать столько. Оглядываясь вокруг, Влас попутно думал о том, что на такой ремонт, наверное, ушла половина годового бюджета университета: двери с деревянной резьбой, гладенький паркет, стены без единой неровности, на лестнице — стеклянные перила с символикой вуза. «Какое приятное освещение», подумал Влас и, подняв голову наверх, увидел замысловатые узоры крохотных неярких лампочек.
— Пройду практику и поеду на море! — вещала своим громким голосом Мари.
— У нас разве после первого курса есть практика? — удивилась Варя.
— А ты как думала? Уже надо начинать с детишками взаимодействовать.
— И в каком же формате?
— Летние лагеря. Говорят, со второго курса можно попасть вожатым даже в языковой…
Дальнейшее участие Власа в беседе было прервано тем, что он услышал, как в кабинете напротив кто-то громко ругается. Варя заметила это пару секунд погодя:
— Ничего себе разборки в деканате у экономистов.
Из-за красивой резной двери с наполированной табличкой доносились обрывки какой-то семейной драмы: «Да ты хоть понимаешь, как пятнаешь мою репутацию?...», «Почему у всех дети как у людей, а у меня такой чучело…», «Скажи спасибо за то, что тебя мать ещё на улицу не вы…»
Короткие ответы раздавались еле слышно. Их не получалось разобрать.
— Вот же неслабо досталось кому-то, — заметила Мари, и вслед за её словами из того самого кабинета стрелой вылетела, хлопнув дверью, Ряшева. Да, та самая, которая драться любит. Её до крайности встревоженный взгляд лишь на секунду остановился на Власе, Варе и Мари, после чего она резко отвернулась и поникшим шагом направилась в сторону выхода. Варя, ни слова не произнеся, встала и быстрым шагом пошла за ней. Влас никогда не понимал её меньше, чем теперь. Они с Мари были так удивлены, что не сразу сообразили, что какие бы ангельские намерения ни были у Вари, Ряшева могла проявить агрессию как всегда — без особой причины. Оба поспешили к выходу. Сбежали по лестнице, Мари чуть ли не упала. Попав на первый этаж, Влас через стеклянную дверь на крыльце увидел то, что его мозг ещё секунд пятнадцать воспринимал как зрительную ошибку и отказывался анализировать. «Да ну нахер!» — воскликнула Мари, поймав при этом недовольный взгляд вахтёрши. Никому не верилось, что девка, ещё недавно выжидавшая Варю под домом, чтоб поколотить, теперь подкуривала у неё сигарету.
Мари замерла в двух метрах от двери, не решаясь прервать их преспокойную беседу. Влас остановился там же. Поверхность стекла пропускала негромкие, но искренние жалобы Ряшевой на то, что отец-декан — это глаза и уши повсюду, вечная необходимость соответствовать, быть не собой, а шаблоном дочери декана, прилежным приложением в платьишке из «Зары»[27]…
Заметив Власа и Мари, Ряшева сделала недовольное лицо: «Ну вот, и эти подслушивают». Варя прикоснулась ладошкой к её руке чуть выше локтя. Осторожно, но с таким желанием приободрить, понять и посочувствовать, что, казалось, часть боли через это прикосновение куда-то улетучилась, и Ряшева даже изменилась в лице. Черты её немного упростились, потеряли воинственность, и сквозь готовность сопротивляться стала проглядывать запуганная собственными родителями Вика Ряшева.
Не девка, просто девочка.
— Если хочешь, присоединяйся к нам в выходные, — предложила Варя, — мы с ребятами купаться на природу поедем.
— Спишемся, — улыбнулась Ряшева. Честно говоря, Влас раньше даже с усилием воображения не мог представить её такой доброй и грустной.

————————————————

Позже подоспели более точные сведения о летней практике. Влас курил на балконе, когда Варя принесла новость о том, что тем, кто успеет записаться в самом начале, возможно, даже будет предоставлен выбор, в каком регионе её проходить. Влас не совсем представлял себе, как он будет работать с детьми, а Варя, конечно, хотела путешествовать, и когда она заметила в списке лагерей, с которым сотрудничает университет, слово «Анапа», чуть ли не прыгала от восторга.
Влас помнил, что она никогда не видела море. И пусть это был не самый ближний край, после десятого «ну Влас, ну пожалуйста-а» он согласился. Для осуществления этой идеи всего-то пришлось с целомудренным выражением лица попросить начальника отдела практики закинуть их двоих в один лагерь и пообещать не показывать личные отношения детям, что по мнению Власа, было само собой разумеющимся.
Итак, дата выезда была назначена: девятое июля. Варя шутила:
— Вот прибудем туда в пятницу тринадцатого, и нам обязательно попадутся какие-нибудь адовые дети.

—————————————————

Ряшева, всё-таки присоединившаяся к поездке на природу, ошеломила всю компанию. Ей, кажется, нравилось быть в центре внимания. Забавно было узнать, что с маминой стороны корни её ведут на Дальний Восток и, кроме того, что Вика любит драться чуть ли не больше, чем Влас, она ещё амбидекстр[28] и учит испанский. Власу она даже начала немного импонировать, когда он узнал, что Ряшева, даже несмотря на то, что она из состоятельной семьи, пошла работать параллельно с учёбой, чтобы не просить деньги у родителей.
— Они всего добились, они пусть и тратят то, что заработали.

В тот день друзья славно провели время: Валера притащил с собой гитару и играл боем все песни, которые в других условиях Влас слушать не стал бы, а тут Мари подбила компанию на то, что большинство даже подпевали. Гул разных тембров складывался в неровную, но почти синхронную мелодию, которую возглавлял негромкий, но хорошо поставленный и очень приятный на слух голос Димы Христофорова.
«Наверняка учился где-то», — подумал Влас и освежил пересохшее от пения горло глотком прохладного пива.
А вечером того дня не обошлось без приключений: Хрис решил впервые попробовать портвейн, немного не расчитал возможности своего организма и пошёл падать лицом в песок и тонуть в речной тине на глубине в полметра. Вылавливали всей компанией. Он, конечно, сопротивлялся, орал, убегал и по-новой начинал тонуть где-то в стороне, но позже сдался и даже позволил обмотать себя полотенцем, согреть у костра и уложить спать в палатку под тихий свист просыпающихся на бледной заре птиц.
Ряшева впоследствии отказывалась от приглашений, а ребята начали пристальнее следить за тем, сколько Христофоров пьёт.

Лепс, Крас, Егор и Валя разъехались по домам после того, как отметили закрытую сессию. Христофоров остался, Мари тоже. Рита, сдав последний экзамен — биологию, побежала делать маникюр. Говорит, весь семестр запрещали. Через неделю и она уехала. Варя тоже ходила счастливая. Радовалась, что курс древнеславянской литературы закончился, и она больше не столкнётся с противными женщинами с той кафедры. Тем бабкам и правда не нужен был повод, чтобы невзлюбить: всего лишь глаза или хорошие волосы. В честь прощения с этими старыми кошёлками Варя даже перекрасилась в зелёный. Пришла на встречу недовольная.
— Не нравится?
— Не-а.
— Да ну, ты же теперь настоящая русалка, — Влас пытался приободрить её как мог.
— Ага, скорее алтайское горное чудовище.
— Варь, ну ты чего расклеилась так из-за какой-то фигни?
— Ничего. Пошли домой. Не хочу никуда идти.
Но ему нравились Варины новые волосы. Конечно, не больше, чем старые, но выглядели они тоже прикольно. Влас мял их в руках, пушил, заправлял за уши и расчёсывал пальцами. Её понурое выражение лица не изменилось. «Чёрт знает, что этим девкам в себе не нравится», — думал Влас.
— Только волосы попортила, — ответила Варя и отвернулась от зеркала.
Пока она ходила по кухне и причитала о том, как трудно будет закрасить этот цвет щавелевого борща, в голове Власа созрел гениальный в своём безумии план. Только она отошла, я пошёл в комнату Мари. Она сидела на диване, закинув ногу на подоконник, и красила ногти.
— Привет, Мари.
— О, ты здесь? Привет.
— У тебя ещё осталась краска для волос?
——————————————

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒