Благодарности 6 страница

————————————————————
Варя радовалась: по зарубежной литературе попался билет, который она неплохо знала. Даже почти была уверена, что за коллоквиум ей поставят четвёрку. А может и больше.
В самом хорошем расположении духа, какое только бывает, она передала свою работу через первые парты и осталась сидеть за столом и тогда, когда преподаватель отпустил всех студентов.
— Варя, а ты чего не идёшь?
— Власа жду.
А вот и он. В дверях кабинета показалась знакомая голова-ёжик.
— Нас на праве задержали, извини, —сказал Влас, направляясь к парте. — Ты тут не успела заскучать?
Подойдя к Варе, он присел, обхватил её руками, поднял и осторожно, чтобы не повредить гипс, водрузил на плечо.
Студентки, заглядывавшие в класс из коридора, заулыбались. Преподаватель с ключом в двери тоже. Влас улыбнулся ему в ответ и пожал плечами:
— А что делать? Костыли подорожали.
Препод засмеялся и покачал головой, а Влас понёс Варю на следующую пару.
Одна нога — в ботинке.
Вторая — в надписях поверх гипса.
—————————————————————
Сломанная пятка не помешала Варе отметить день рождения во второй раз: с друзьями. Компания собралась в доме с пристройкой, оплетенной плющом. Людей пригласили немного, но и среди них были новые лица. Впервые Влас увидел Лизу — ещё одну соседку Вари, которая постоянно работала. Она оказалась более неординарной, чем можно было представить себе: короткие волосы, уложенные назад, вишнёвая помада, свеженький маникюр, широкие приталенные штаны, пиджак с ярко-желтыми отворотами на рукавах и лаковые ботинки. Лепс так и вцепился глазами. Откровенно и бесстыже. А когда заметил мою косящую улыбку, саркастично поджал губы и сменил очки на тёмные. Сначала с новой гостьей заговорил Хрис, но Лепс очень быстро и смешно его отодвинул. В разговоре выяснить, что Лиза учится на клинической психологии и успешно пользуется тем, что этот факультет — один из самых лёгких в нашем вузе, то есть просто не ходит на большую часть пар. Вместо этого она взяла два дополнительных заработка: консультант в сетевом магазине одежды и бариста в небольшой кофейне на набережной. Лизе нравилось такое внимание, и она рассказывала о себе и всяких смешных случаях с преподавателями с психфака и посетителями на работе. Вечер выдался насыщенным общением, и о первой реакции Лепса на Лизу вспоминали лишь с иронией, а зря, ведь это оказалось началом единственных отношений в округе, кроме тех, что были у Власа и Вари, что казались поистине гармоничными. Немного скрытный и на сто процентов уверенный в себе Лёшка и амбициозная девка, то и дело подчёркивавшая свою деловитость. Даже внешне они были чем-то похожи, но несильно.
Об отношениях своих они не сильно распространялись, но это стало известно Власу через три недели, когда он вечером вышел из комнаты Вари в кухню за чаем и через открытую соседнюю дверь увидел, как они валяются на широком подоконнике и, сдвинув книги в сторону, глазеют через окно на сумеречное небо. Влас поймал сентиментальный момент, в который Лепс снял с себя очки и дал их Лизе, а та, надев их, с открытым ртом и глазами, норовящими выпасть из орбит, восторгалась мелкой россыпи звёзд, которую она раньше не могла увидеть. Таким спокойно-радостным Лепса Влас ещё не видел. Это было заметно даже в плохом освещении одной лишь настольной лампы.
Увидев Власа, Лиза захлопала ресницами, слишком густо смазанными тушью, и улыбнулась ему вишнёвым полумесяцем помады на губах.
Послышался нарастающий свист с кухни — чайник закипел. Влас тоже сделал попытку улыбнуться и прикрыл им дверь.

Варя и Влас и Мари сидели в кухне и ужинали, когда в квартиру ввалился Лепс, но уже не с Лизой, а с Ритой из медицинского. Все, кроме них двоих, болтающих и смеющихся, были в шоке: со стороны ничто не предвещало таких перемен, потому ни Влас, ни кто-либо другой из компании не заметил, в какой момент Лепс переключился с одной Вариной соседки на другую.
— Я что-то пропустил? — шёпотом спросил Влас у Вари, пока голубки стряхивали снег с курток и снимали ботинки.
— По ходу, я сама чего-то не знаю.
— Вот это он резко переобулся, — тихо прокомментировала Мари.
Быть может, ей хотелось посплетничать, но остальные обитатели кухни считали, что личная жизнь Лепса — дело только самого Лепса. Потому Варя решила не осуждать, не обсуждать и просто перевести тему:
— Марюш, кстати, как твой первый день на работе?
— Да в целом ничего, но больно уж коллектив скверный. Приходишь к ним, и все такие угрюмые, будто за любезность штрафуют. Улыбнуться в ответ боятся. Подозревают что-то нелепое, до чего мне дела нет, а только отвернусь — они почти не стесняются, в полголоса шепчут «простушка, простушка».
— Ой, а они будто сложнушки, — Варя растянулась в улыбке и положила подбородок на спинку кресла.
— От слова «сложить»?
— Ага, пополам. Иначе говоря, нагнуть.
Кто знает, что звенело громче: смех Мари или задребезжавшие стаканы в шкафчике над кухонным столом.
— Марь, выключи ультразвук, я ж почти ничего смешного не сказала, — захохотала в ответ Варя. — Интересно, смех из-за того, что кто-то смешно смеётся — это признак слабоумия или чего вообще?
— Того, что нам прекрасно вместе живётся.
— И это правда! А что касается работы: мне кажется, они завидуют.
— Эх-х, было бы, чему, — Мари скорчила гримасу уныния.
— Ты общительная, непосредственная, да ещё и красивая. Тот самый типаж, который больше всего зависть девушек вызывает.
— Ахаха, как там Влас говорил? «Глупые девки»?
—Тупые девки.
— О, точно!

Разговор оказался прерван возращением Лизы.
— Рано ты сегодня, — заметила Варя.
— И слава Богу, — ответила та, стаскивая с себя сапоги. — Хоть отдохну, а может даже высплюсь.
Миновав кухню, она направилась к дальней из двух комнат, и уже когда её рука с наполированными ногтями легла на круглую дверную ручку, до Власа дошло, что в той же комнате находился Лепс с ботаншей из медицинского. Варя запоздало подорвалась в сторону коридора и в полной готовности раздирать драку, Влас бросился за ней. Но всё, что они оба увидели, добежав — то, как эта деловая колбаса обычным своим шагом достигла кровати и с краткой репликой: «Подвиньтесь» устало плюхнулась между спинкой дивана и обескураженной Ритой, сидевшей на коленях у не менее сбитого с толку Лепса. Он повёл бровями, мол, «что просиходит?», Влас из дверного проёма кивнул ему в сторону кухне, и все обитатели комнаты переместились туда. Кроме Лизы. Она, вероятно, уже видела сны.
За столом все сидели молча, пока Варя ставила чайник и доставала кружки. Тишину осмелился прервать Лепс.
— Странно это как-то.
— Да чего странного-то? — отозвалась Мари, заглянувшая в комнату, чтоб стащить чего-нибудь вкусного из холодильника. — Всем бы таких уравновешенных бывших.
…
Так и прошёл вечер. Собираясь домой, Влас краем глаза заглянул в дальнюю комнату. Лиза спала, даже не сняв пиджак.
———————————————————————————————

Март

Было пасмурное ранневесеннее утро, в которое Власу было бы тяжело пробудиться, если б не Варя рядышком, под боком, ленная и нежная.
Так забавно засыпать, видеть её во сне, а потом сразу же, незамедлительно — наяву. За завтраками он ей в этом признался, на что Варя ответила:
     — Ну хорошо. Я не такой уж и кошмар.
— А тебе самой что снилось?
— Очередной сюр[18]. Погоня на грузовиках, в которой я сбрасывала на преследующие машины советские ковры.
В кухню вошла Рита, поставила воду в кастрюле греться. В коридоре зашумел старенький фен. Квартира потихоньку просыпалась.
— Доброе утро, — приветствовала Варя соседку. — А ты сегодня какие сны видела?
Та нехотя ответила:
— Преподаватель по акушерству.
— Снова? — послышался голос Мари из-за двери кухни. — Этот же тот, который про контрацептивы вам втирал?
— Да, он, — ответила Рита, всыпая гречку в закипающую воду.
— Он во сне сам хоть в контрацептиве был? — расхохоталась Мари, и тут фен заглох. Она с недовольным возгласом постучала по нему раз — не включился, постучала второй…
— Вот это карма быстро сработала, — усмехнулась Варя, и Рита улыбнулась ей.
— Да он, сука, перегрелся. — Мари продолжала попытки реанимировать старенький фен, вдувая в него более прохладный квартирный воздух.
Влас не удержался от улыбки. В его глазах Мари была идеальным примером красивой, но безмозглой девки.
————————
Март. Снег таять ещё не надумал, но солнца стало заметно больше. Громкие известия обычно обходятся без предвестников, так и в это утро субботы, в которое Варя успешно просыпала лекцию, на которой не отмечали отсутствующих, Рита гладила медицинский халат к паре, а Лиза уже ушла на работу, а Мари ворвалась в зябкий полусон плохо отапливаемой комнаты, негромко напевая какую-то мелодию.
— Марь, а я же сплю, имей совесть! — смазанно проговорила Варя хрипловатым голосом.
— А мне сегодня можно, всё сегодня можно! — нараспев дразнила её та, качая головой из стороны в сторону под воображаемую музыку и параллельно перебирая кофточки в шкафу.
— Почему это?
— Потому что у меня день рождения! — проскандировала Мари тоном, торжественность которого с каждым словом возрастала.
Варя мигом разпахнула глаза, Рита оторвалась от глажки халата, обе уставились на Мари.
— Что же ты раньше не говорила? — поинтересовалась Рита. — Мы бы хоть поздравили.
— А и не нужно, — озорно раскачивая бёдрами в цветастой юбке, ответила Мари. — В мой день рождения подарки делаю я.
И с этими словами она потянулась к верхней полке шкафа и вытащила из кучи барахла бутылку вина.
— О Боже, «Лыхны[19]»! Ты где его взяла? — воскликнула Рита.
— А тебе всё скажи, да расскажи, — немного ехидно, но всё же по-доброму ответила Мари. — Давайте за стол, там ещё тортик в холодильнике ждёт.
   — Марюш, я сейчас быстренько на пары сбегаю и вернусь отмечать с вами. Оставьте мне кусочек торта и немног о вина.
— Не боись, всё не выпьем, — Варя подала голос с кровати, откинула одеяло в сторону и потихоньку начала вставать.
Рита ушла, Мари разлила вино по стаканам, но Варя сочла плохой идеей пить с утра, потому сделала для себя простой зелёный чай.
— Ох ты ж нежный котик, — передразнила её Мари.
Чайник вскипел. Первые пару минут они смаковали «Наполеон» в тишине.
— Вкусно? — спросила Мари.
Варя, набив щёки, смогла только жестами показать, что ей очень нравится торт. Прожевав, она спросила:
— Слушай, а почему ты подарки не любишь?
— Больно нужно потом чувствовать себя обязанной.
— Марь, ты где так сильно стукнулась, что думаешь быть обязанной перед соседками в комнате? — усмехнулась Варя.
Мари, улыбнувшись и молча опустив в глаза в кружку, размешала сахар в чае и подвинула кружку к Варе.
— Тебе восемнадцать или девятнадцать исполняется?
Короткий звенящий звук — бокал и чашка чая пошли врозь, к юным девичьим губам. Отпив крупный глоток, Мари кашлянула, прикрывшись ладонью — вино оказалось крепким, и ответила:
— Нет, двадцать два.
На этом моменте Варя здóрово поперхнулась чаем, пришлось хлопать её по спине, пока она сквозь кашель не прохрипела:
— Да оставь ты, вчерашний ужин выбьешь.
Стоило лишь Варе отдышаться, она сразу уточнила:
— Мне не послышалось? Двадцать два?
— Ну да, а что такого? — удивлённо и очень просто спросила Мари.
— Я всю жизнь думала, что мы с тобой ровесницы. Что ты не так давно закончила школу, сдала ЕГЭ, отпраздновала совершеннолетие…
Мари слушала её, улыбаясь:
— Вообще давно надо было тебе сказать. Варь, я знаю, ты не будешь излишне языком болтать, но всё же пообещай мне, что никто не узнает лишнего о моей жизни, прошу.
Варя кивнула и сглотнула ком в горле. Мари заметила её смятение и рассмеялась:
— Да не пугайся ты так. Не у всех же девчонок жизнь лёгкая. Подумаешь, сбежала в университет от мужа.
Варенька, глаза по пять копеек, аж побледнела:
— От какого мужа?
— Какого-какого, — горько усмехнулась Мари, водя указательным пальцем по горлышку бутылки, — от жестокого.
Она коротко вздохнула, будто собираясь пить что-то крепкое, подняла глаза от вина и направила все камни предстоящей истории на растерянную соседку:
   — Мне было шестнадцать, когда я впервые заметила его в храме на службе, и он занимал все мои мысли с тех пор, как я его увидела. Высокий, широкоплечий, с честным, невероятно праведным взглядом — он казался мне похожим на пастора. Так я его всегда и называла в дневнике — Пастор. И непременно с большой буквы. Чем ещё заняться в религиозной семье, как ни записью собственных мыслей? Я вела дневники, сколько себя помню. И первый раз, когда мы заговорили, датировался, кажется, двадцать первым апреля. Он пришёл в наш дом на воскресное собрание. По взгляду Пастора я поняла, что он не удивлён тому, что увидел меня здесь. Я решила, что он тоже наблюдал за мною в храме, и окончательно отдалась томному трепету первой симпатии. В том, как развивалось наше общение, не было ничего необычного, кроме того, что он очень скоро, буквально через полтора месяца после знакомства, две недели из которых мы с семьёй уезжали паломничать, он пришёл к родителям и попросил моей руки.
Что нужно девчонке шестнадцати лет кроме такого лестного внимания старшего мужчины? Пожалуй, и ничего. Я, не раздумывая, согласилась, ведь это было то самое заветное «замуж» — предмет мечтаний и зависти, конечная цель и мечта, лакомая для многих девушек стабильность. Кто ж тогда знал, что изнанка брака выглядит порой совсем иначе? Точно не шестнадцатилетняя я, ставшая в одночасье гордостью родителей. Те радовались, что на их дочь обратил внимание самый обеспеченный и влиятельный человек в общине и что они, может, смогут получить от него помощь в выплате налога…
— Налога? — перебила её Варя. — Мари, Господи, да это же настоящая секта.
— Ну не сказала бы, — возразила та. — Мы многое получали взамен…
— Что? Благословление божье? Марь, религиозное образование, имеющее лидера и финансовую структуру — это в нашей стране называется сектой, и ваша «церковная община» полностью подходит под описание.
Мари вздохнула и улыбнулась:
— Варь, я ведь во всём этом выросла. Хорошо бы было, если б я знала, что-то кроме такой жизни. И вот выдался шанс узнать, и поначалу он, казалось, в полной мере себя оправдал. Мы переехали в скромную квартиру в слегка покосившемся двухэтажном деревянном доме, переделанном из бывшей коммуналки. Он был очень старым (лестницы опасно трещали от каждого соприкосновения с обувью), но милым. Соседи снизу через месяц после нашего новоселья покинули это обиталище провинциальной старины, но у меня остались знакомые из соседнего подъезда и дома напротив, так что скучать мне не приходилось. Супчики, домашние тортики, ряды цветов на подоконниках — с самого начала я была рада проявить себя хорошей хозяйкой. Но потом что-то пошло не так. Я начала понимать, что наша жизнь меняется по шуткам, по оговоркам. Со временем даже мелкие бытовые разногласия, которые я воспринимала не серьёзнее, чем часть повседневных хлопот, стали вызывать у моего мужа нешуточное раздражение. Он мнил, что в некоторых словах есть второй, а то и третий смысл, бранил меня за то, что сам неправильно понимал мною сказанное. А я, дура, сначала и это восприняла как должное. И жаловаться не подумала, и сказать никому не смела. Понимаешь, всю жизнь родители твердили, что мы — рабы Божьи. Даже когда Пастор начал бить меня, я и не думала, что достойна большего.
Варя в оцепенении слушала, не желая верить собственным ушам.
— Первое время я чуть ли не возвела страдание в культ и не приравняла его к божественной участи, но время шло, побои происходили чаще, синяки сходили дольше, и я начала понимать, что мне за терпение не воздастся: нужно искать выход.
Я начала собирать документы в колледж. Увидев, что я читаю пособие по подготовке к вступительным, Пастор дал мне пощёчину мухобойкой. За то, что я не сказала ему о своём намерении учиться, он разорвал книжицу на две части, половину выкинул в окно.
Я никогда не знала, что может вывести его из себя. Это могла быть любая мелочь. Поэтому я так боялась, потому же и отчаилась, когда последняя ниточка надежды на лучшее оборвалась. В тот момент даже вера в Бога, сопутствовавшая мне всю жизнь, разбилась вдребезги.
Едва успокоившись, я пошла на улицу, чтобы собрать разбросанные под окном страницы, за одно и мусор вынести. Вернувшись, получила тумаков второй раз за день: без объяснения причин Пастор поволок меня за волосы по линолеуму в спальню.Это было худшее, что я переживала в своей жизни…
И Мари замолкла, но лишь на пару мгновений:
— Позволь мне не останавливаться на этом.
До глубокой ночи я не могла уснуть. В третьем часу ночи руки дошли до дневника, который я, хоть и намного реже, но всё ещё вела. И тут-то я поняла, что так разозлило моего мужа…
Варя затаила дыхание. Её всю трясло. Даже физически было плохо, голова кружилась, но она не могла перестать слушать:
— …ещё со времён начальной школы у меня была привычка скручивать ленточку, служившую мне закладкой ровно в четыре оборота, чтоб если дневник кто-то открывал, я непременно узнала об этом. В тот раз лента была сложена вдвое. Выходит, Пастор читал всё то, что я писала.
Я почувствовала, как холодный пот выступает на лбу и шее, а блокнот в руках начинает дрожать. Я боялась возвращаться в спальню. Потому что не была уверена, что Пастор не начнёт бить меня снова. Не зная, как иначе успокоить себя, я выпила две кружки чая с имбирём, глотая слёзы, доварила суп с фрикадельками на завтра. Это не уменьшило боли. Но тут я вспомнила кое-что любопытное из детства. Когда мне было плохо, я брала лист бумаги и в столбик писала имена близких людей. Тогда я понимала, как много людей любят меня и не хотят, чтобы я плакала. Становилось легче.
И теперь, на третьем году замужества, окончательно потеряв веру во всё хорошее, я нашла тетрадный лист в клетку, дрожащей рукой взяла карандаш. И тут с ужасом поняла, что мне некого записать.
Сначала мне просто стало страшно, но может именно этот страх заставил меня броситься к шкафу, вытащить оттуда самые любимые платья и сунуть их в сумку вместе с документами и зубной щёткой. Пастор должен был уже спать, и проскользнуть в коридор незамеченной не составляло труда. Я, полная внезапной решимости, юркнула к входной двери, и уже почти успела обуться, когда весь мой план бегства был разрушен словами, упрятавшими сердце в пятки:
— Куда собралась?
Пастор стоял в коридоре, скрестив руки на груди, высокомерным нещадным взглядом сверля мою оболочку. Я уже готова была закрывать голову руками от ударов, но он лишь взял сумку и вышвырнул её в открытое окно прямо из дверей коридора, через всю гостиную. Сумка с грохотом зацепилась за подоконник и влетела в крону деревьев. Дальше я слышала только шелест листьев, хруст веток и слова мужа:
— Даже не думай в ближайшие дни высовывать нос из комнаты. Будешь на хлебе и воде сидеть, пока не покаишься.
Он втолкнул меня в комнату и хлопнул дверью так сильно, что в полу что-то хрустнуло. Или мне показалось? Судя по скрипу линолеума, потом он подпер дверь шкафом.
Оставаться в этом аду я не могла: страх прогрызал во мне новые раны, а инстинкт самосохранения толкал на безумную идею выбраться через окно. Гонимая навязчивой мыслью о том, что Пастор вернётся и изобьёт меня до смерти, я зажмурилась и прыгнула с подоконника в крону огромной липы. Да, я достала до ствола, но вот же досада — недостаточно сильно ухватилась руками, сломала ветку, упала и наделала много шуму. Ещё больше испугавшись того, что Пастор мог услышать, я закусила губу, чтоб стерпеть боль, схватила сумку и даже успела пробежать пару метров, прежде чем услышала за спиной оглушительный треск. Он длился несколько секунд, а потом стих. Я остановилась в неестественном отсутствии любых звуков, боясь увидеть рядом мужа, препятствующего побегу увесистой пощёчиной, обернулась.
Пастора за спиной не было. Дерево стояло на месте, целое и невредимое, но на месте, где ещё полминуты назад был дом, осталась лишь груда беспорядочно торчащих досок, кое-где ещё скреплённых между собой.
    Он рухнул…Мари затихла. Варя в ступоре не могла оторвать взгляд от испуганных глаз соседки: будто она только что заново пережила всю эту трагедию. Свинцовый вдох, и Мари продолжила:
— Мысль о том, что в доме остались ещё наши соседи, заставила меня вызвать скорую, страх снова увидеть Пастора — приказал бежать.
И я бежала. Бежала в ближайший большой город: села на первый утренний автобус в Тюмень, позвонила родителям... И подарила себе новую юность. Ту, которой в восемнадцать лет у меня не было.
Никогда до этого не думала, что смогу осилить хотя бы какое-то высшее образование. Никогда не думала, что можно пойти против воли родителей. Да, они хорошие, но возраст никого не предохраняет от ошибок. Я никогда не думала, что буду танцевать. Даже не знала, что мне это нравится. Ну вот. Узнала на двадцать втором году жизни.
Сегодня, считай, моё совершеннолетие. Первый день рождения без заточения…
Варя была не в силах больше сдерживать слёзы. Она бросилась обнимать соседку — ту самую весёлую и на первый взгляд легкомысленную девочку с такой нечеловечески сложной судьбой. А Мари залепетала, забаюкала её:
— Солнце, ну что с тобой? Не самая простая история, и что? Если б не этот страшный случай, мы бы, может, с тобой здесь и не сидели бы.
Но Варя не могла успокоиться. Мари таких сложностей не заслужила. — …да, бывают юные симпатии иллюзорными, ну и что? — продолжала та. — Всё же сейчас хорошо, я жива, здорова и наконец-то умею слушать себя. Ох ты ж зайка моя, ну не нужно, не плачь… Ещё пару минут они сидели в тишине, которую нарушали только редеющие Варины всхлипы, да вскипевший чайник. Варя, спеша, сняла старую большую металлическую посудину с плиты и разлила её содержимое по кружкам. По рассеянности по четырём, хоть и двух соседок не было дома. Солнечно для марта. Улица подтаивала и капала. Казалось, во всём городе было теперь больше воды, чем снега. Прекрасное утро воскресенья. Светлое и блестящее. Как Мари. В одну минуту… нет, в одну секунду стало понятно её вечное стремление жить по максимуму, брать от юности всё. Такое чистосердечное, конечно, прибавило Мари морщин в глазах соседки, но, тем не менее, Варе было жутко приятно оттого, что ей доверили тайну. Такое-то бремя Варя точно пронесёт достойно, не обронив ни слова ни своим, ни посторонним.
Из собственных набежавших мыслей Варю вернул к реальности ожидающий взгляд Мари.
— Ну ты, конечно, для двадцати двух хорошо сохранилась. Сама я тебя не раскусила бы.
И снова смех Мари. Звонкий такой, что весна зазвучала.

Пара по философии. С утра пораньше в понедельник. За что?
Из ума выживший дедок, втирающий уже минут пятнадцать про то, как важно не пропускать его лекции, берёт в руки списки посещаемости. «Это просто лучшая идея — проверять присутствующих, когда в аудитории сидит восемь групп с трёх направлений», — думает Влас, ёрзая на стуле. Он мнёт руки. «Где Варя, чёрт возьми? Сейчас влепят ей н/б[20], и будет потом по всему универу ловить лектора, чтобы отработать».
Даже не столь пропуск лекции волновал его, сколь то, что она ничего не сказала, не предупредила. В голову полезла всякая иррациональщина. «Что, если ей стало плохо? Соседки по комнате бы помогли. А если они уже ушли на учёбу? Чёрт, надеюсь, она просто проспала будильник…»
Тем временем из уст дедка зазвучали знакомые фамилии Вариных одногруппниц:
— Дементьева?
— Здесь.
— Савина?
— Тут.
Хрис спросил, кто сегодня отсутствует, Влас на секунду отвлёкся на него, но всё же услышал краем уха:
— Чернуха?
— Здесь.
В голове его в тот момент зазвучало звенящее ускоглазое «чё-ё?», но ещё большее «чё-ё-ё-ё-ё?» у Власа вызвало то, что Варя появилась в дверях аудитории сразу после того, как кто-то крикнул за неё.
Лекционная аудитория взорвалась хохотом, и сама Варя неловко засмеялась и, смутившись, юркнула за парту, оставив дедка в недоумении.
— А это кто? — громко спросил он?
— Чернуха.
Все 170 человек в аудитории покатывались со смеху. Лектор покачал головой и продолжил проверять присутствующих. Варя повернулась. Улыбка не сходила с её лица. Нашла глазами меня, подмигнула и усмехнулась в плечо. Мари рядом с ней помахала Власу рукой, и они обе отвернулись обратно к дедку в пиджаке.

———————————————————————
   После пар они, уже не сговариваясь, пошли к Хрису для продолжения традиции пить среди недели.
   — Что снилось сегодня? — спросил Влас Варю по дороге в маршрутке.
   — Как мы бегали на уроке физкультуры. Там из знакомых мне людей был только Лепс. К нему подкатывала какая-то девка со сделанным носом и здоровенными накрашенными губами, а он вроде как и не против был.
— Да уж, — усмехнулся Влас. — Лепс у нас в последнее время парень нарасхват.
   — В общем, сон закончился тем, что я била эту куклу головой о пол спортзала. Она у меня спрашивала: «За что?», а я отвечала: «За мораль, блять! У него же девушка есть», — продолжать Варе пришлось, перебивая громкий смех Мари. — В конце у неё ещё кончик носа впал внутрь как у Майкла Джексона. И поделом ей: чужой мужик — табу.
Сидевшая рядом с ними женщина преклонного возраста отодвинулась, вызвав у Власа тихий смешок.
—————————————————
Почти все по-весеннему расслабились, многие прогуляли последнюю пару, потому у Хриса уже был полон дом гостей. Мари стояла во всей своей девичьей красе, оперевшись на подоконник, и премило болтала с каким-то парнем с сыпью на лице, которого Влас раньше не видел. Хрис подошёл к нему с Варей и шёпотом поделился соображениями по поводу того, что ему нравится, когда такие хорошенькие девчонки, как Мари, обращают внимание на не очень красивых парней. «Я его почти не знаю, но уже болею за него», — признался Дима.
Тем временем парнишка с сыпью на лице доделал самокрутку и закурил прямо в квартире, только лишь открыв окно. По резкому запаху, захватившему комнату, стало понятно, что там был не табак. Он протянул косяк Мари.
— Будешь?
   У Власа сердце ёкнуло. Он уже собрался подойти и прогнать парня с травкой к чертям собачьим, как Мари сама всё сделала.
— Засунь себе его в задницу, по-братски.
Все, кто был рядом, посмотрели на неё. Раньше Влас от Мари грубых слов не слышал. Тут рядом материализовался Хрис и попросил парня не носить наркотики к нему домой.
— На меня итак соседи зуб точат за тусичи по ночам. Здесь сейчас семь человек, и все из-за этой дряни могут загреметь. А дальше проблемы с полицией, университетом, родителями… Тебе оно надо?
Парень с сыпью начал что-то объяснять про то, что этот способ развлечься лучше, чем алкоголь, но Дима его прервал:
— Пока он в нашей стране запрещён, и это не просто так. Но если ты всё ещё хочешь курить, выходи из подъезда и не подвергай опасности других.
Парень смутился и ушёл.
— Ты чего так жёстко с ним? — спросил Валера.
— Красников, ну вот что непонятного-то? Резкий отказ — залог постоянного воздержания. В следующий раз неповадно ему будет втягивать других в это дело.
Рита поддержала:
— И не грубо, а справедливо сказала! Знаю я, чем заканчивают те, кто начинает с травки. Только вот недели две назад у сестры знакомая из Польши сторчалась. Чуть ли не до гроба.
Тишина. Всем стало не по себе от такой мрачной истории, и один только Христофоров осмелился разрядить обстановку:
— Зато мы теперь знаем, что наша зайка умеет ругаться.
«Не ври, Хрис, в мужской компании ты её цаплей называешь», — сказал про себя Влас и усмехнулся.

————————————————

В кой-то веки у Вари получилось выйти на учёбу пораньше. Половина девятого. Уже светлеющие аллеи по-прежнему почти безлюдны. Кое-где под деревьями всё ещё лежит снег, но у их веточек уже весна. В это утро они выпустили из почек своих мягких, нежных зелёных детёнышей. Варя всегда была привязана к немного другой природе — к лесу, но сейчас она любовалась всем на своём пути до самого КПП.
Около турникетов Варя, приостановилась, наблюдая за тем, как охранники снова не пропускают абитуриентов на подкурсы. Девочка втрое тоньше её самой с маленьким синим рюкзачком и длинной славянской косой за плечами, чуть не плача, упрашивала охранника впустить её на занятия:
— Как же так? Раньше меня всегда по паспорту впускали.
— Девушка, Вы меня услышали? — с деловым видом отвечал ей охранник. — На днях вступил в силу приказ, по которому мы имеем право впускать Вас либо по пропуску студента, либо по очной просьбе преподавателя.
— Но у меня нет его номера… Да и нас группа двадцать человек. Что ж ему, двадцать раз сюда приходить? — застонала девушка. — И занятие уже началось, он бы трубку не взял, а я здесь стою, как дурочка…
Варя не стала дожидаться того, как охранник начнёт злиться и прогонит абитуриентку прочь, молча подошла к ней, взяла за руку и утянула её от КПП в сторону аллеи, ведущей к общежитию. Только лишь охранник скрылся в своей будке, Варя заговорила:
— Не обращай внимания, они тут любят выделываться. Я сейчас проведу тебя, а ты запомнишь путь и будешь теперь так ходить на занятия, хорошо?
Глаза девчушки, до этого крайне изумлённые, заискрились благодарностью, огромные овальные щёки растянулись в улыбке, отчего голова её начала казаться совсем непропорциональной остальным частям тела.
— Спасибо, что помогаешь мне, — воскликнула девчушка с видом таким растерянным и счастливым, будто этой признательности она чувствовала в разы больше, чем могла выразить.
В холле общежития Варя поздоровалась с консьержкой, представила девчушку как двоюродную сестру Власа и сообщила, что они «только на пару минут вещи оставить и вернуться».
Влево по коридору через переход и лестничный проём, потом направо и до упора — они дошли до туалетных комнат, болтая о мелких учебных моментах, таких обыденных для Вари и таких долгожданных для девчушки с косой. Отвечая на наивные, порой даже смешные вопросы, Варя почувствовала, какая пропасть отделяет её теперь от беззаботных школьных лет. Но ведь даже года не прошло. Не верится.
— А зачем нам в туалет? — спросила абитуриентка.
— Здесь окно хорошее, большое, пролезть можно, — ответила Варя, направляясь вдоль кабинок к криво замазанному белой краской стеклу. Оторвав ноги от треснувшей, но ещё неплохо выглядящей плитки, она взобралась на подоконник, дотянулась до форточки и повернула ручку. Открылся невысокий, но достаточно широкий проём, в который Варя сначала бросила рюкзак, а потом и перелезла сама. Девчушка последовала её примеру.
— Лови рюкзак! — Крикнула она, но Варя в ту секунду едва успела приземлиться и, конечно, не успела среагировать: рюкзак пролетел мимо и плюхнулся на вытоптанный газон. Из него вывалились наушники, две тетради, пара ручек, фломастеры и ключи.
— Блинчик, зацепиться не получается! — послышалось с той стороны.
— Подпрыгни, не бойся, — ответила Варя и принялась собирать вещи девчушки обратно в рюкзак. Пока она пыталась починить разошедшуюся молнию, взгляд Вари случайно упал на кусок бумаги, торчавший из тетради с котиками, испещрённый мелкими круглыми буковками:
«Иногда ему казалось, что он живёт между двумя слоями облаков. Взлететь выше ему не даёт страх ослепнуть, а быть ближе к земле — для него равносильно смерти…»
Варя захлопнула тетрадку почти одновременно с тем, как девчушка с тонким писком приземлилась прыжком из форточки. Она немного не удержала равновесие, свалилась на пятую точку и сама засмеялась оттого, как нелепо это вышло. Варя протянула ей рюкзак.
— Кажется, у тебя застёжка сломалась.
— Ничего страшного, она часто так делает, — проговорила девчушка, после чего она встала, отряхнулась и высоко подтянула носки. Варя только сейчас заметила, что они были разного цвета.
— Как тебя зовут-то? — поинтересовалась Варя.
— Катенька.
Честное слово, так и сказала! Очаровательно.
Они дошли вместе до главного корпуса, обменялись контактами и убежали — каждая на свои занятия.
— Спасибо тебе за то, что повозилась со мной сегодня, — напоследок поблагодарила Катенька.
— Было бы за что благодарить.
У Вари после этой случайной встречи осталось стойкое предчувствие того, что Катенька скоро напишет ей. И она написала. Ровно через семь дней попросила пропустить её в общежитие. Так у Вари появился повод раз в неделю вставать на 15 минут раньше и пропускать малышку в университет. Ей было приятно помогать такой же девочке, какой она сама была буквально год назад.
Никто ещё и не подозревал, но это было начало крепкой дружбы.
—————————————————————————

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒