РОКОВАЯ ОШИБКА

РОКОВАЯ ОШИБКА

Слухи о боевых действиях диверсионной группы имени Яна Гуса[41], взорвавшей цех на военном заводе, взбудоражили доктора Шпачека. Вести были настолько важными, что не сообщить о них народу, читателям газеты было нельзя. Коммунистическая партия попрежнему работала в труднейших условиях подполья. Еще не везде была налажена связь с разрозненными группами подпольщиков, работавшими самостоятельно на заводах, шахтах, предприятиях и в городах. Не было связи с подпольем и того завода, где произошёл взрыв.

Доктор Шпачек понимал, что листовка или сообщение в газете, хотя бы краткое, о боевых действиях патриотов усилит борьбу с оккупантами, поможет активизировать разрозненные подпольные организации, создать новые отряды сопротивления врагу. Но доктор Шпачек не знал подробностей, а они были так необходимы, чтобы рассказать о них жителям Праги. Первая попытка наладить связь с кем-нибудь из товарищей на этом заводе не удалась. После ареста многих коммунистов и активистов в связи с убийством Гейдриха такие попытки не всегда заканчивались успешно и были небезопасны. На старых явочных квартирах запрещалось появляться, так как за ними, вероятно, была установлена слежка. Значит, осуществить и наладить связь можно было только через людей, которых хорошо знаешь.

Карел Вандер был известен доктору Шпачеку ещё до гитлеровской оккупации как коммунист. Сейчас он работал на том заводе мастером, и это обстоятельство заставило Шпачека попытаться узнать через Вандера по-подробнее о диверсии. Доктор Шпачек поехал под предлогом заказать деталь к бормашине, без которой он не мог работать. Доктор думал, что в разговоре о различных делах и работе ему удастся узнать кое-что и о диверсии и, возможно, наладить связь.

Карел Вандер полный, невысокого роста, мрачноватый человек с хитрыми глазами, встретил старого знакомого не очень приветливо, но это не смутило Шпачека. Он всегда знал мастера таким: немного суховатым, замкнутым, но, несомненно, честным.

Разговор между старыми товарищами не клеился. Вандер расхаживал по комнате маленькими шажками, не торопясь, заложив руки за спину, словно собрался уходить куда-то, и сам ни о чём не спрашивал, только отвечал на вопросы нежданного гостя.

— Как поживаете, пан Вандер? — начал Шпачек.

— Живу, как тот гость, которому подали кашу без ложки.

— Время такое, пан Вандер, завидовать такому житью не приходится, — согласился доктор.

— Да, времена…

— Вы попрежнему на заводе?

— Работаю без охоты, но приходится…

— А я, знаете, пришёл к вам с большой просьбой. Работы у меня сейчас много, а тут как нарочно, произошла авария.

Доктор Шпачек показал старую поломанную деталь, нарочно прихваченную с собой. Пан Вандер остановился на минуту, присел и, глядя на доктора своими узенькими глазками, сказал, немного оживившись:

— Это пустячное дело. Можно сделать.

Доктор видел по лицу Вандера, что он скучает по работе.

— Я знаю, что из ваших рук любая работа не выпадет, пан Вандер, потому и пошёл к вам. Знаете, сейчас вообще приходится или работать, или сидеть дома, — снова заговорил доктор, думая заставить, наконец, разговориться мастера.

— Не всем сидится дома, да и не всем просто работается. Одни работают и сидят дома, другие просто сидят и не работают, как, например, я, а некоторым времени хватает на всё и на более важные дела…

Доктор Шпачек подумал, что вот сейчас пан Вандер расскажет о тех, которым хватает времени «на более важные дела», но тот опять замолчал, внимательно рассматривая деталь, словно готовился немедленно приступить к работе.

— Верно, пан Вандер, — согласился доктор. — У вас на заводе, говорят, недавно авария была?..

— Не авария, а кое-что посерьёзнее, — поправил мастер.

— Подумать, в такое время и диверсия. Крупная? — прямо спросил Шпачек.

— Цех взлетел на воздух, — с нескрываемой улыбкой ответил мастер.

— Во время работы? Жертвы были?

— До начала работы, только несколько фашистов из охраны погибло.

Разговор попрежнему шёл не очень активно, но всё же доктор Шпачек узнал некоторые подробности, безусловно, представляющие интерес. Взрывной волной не только снесло крышу цеха, завалив обломками оборудование и станки, но причинило немалый вред соседним цехам, вывело завод на длительное время из строя. Всё это не очень охотно, с опаской рассказывал пан Вандер, отвечая на вопросы доктора, но Шпачеку так и не удалось узнать о личном отношении пана Вандера к этому делу.

По дороге к дому Иосиф Шпачек размечтался о том, как будет выглядеть в листовке или газете «Руде право» это сообщение и какое впечатление произведёт оно на читателей. Он понимал, что такие вести ободрят многих, дадут им новые силы для сопротивления врагу, а ему, Иосифу Шпачеку, это сухое сообщение коммуниста Вандера поможет наладить связь ещё с одним заводом. Иосиф Шпачек торопился домой и надеялся при новой встрече с Вандером поговорить более откровенно.

* * *

Воскресным вечером доктор сидел дома, размышляя о работе, о Яне, которого он отправил в Кладно. Занесли свежий номер газеты «Руде право». Приятно было сознавать значение газеты. Одни передают тайком её из рук в руки; другие читают только сами; третьи, прочитав, рассказывают близким о новостях с Восточного фронта, о борьбе патриотов в Чехословакии. Важные вести идут о массы, возбуждают их на борьбу, вселяют веру в победу над гитлеризмом.

Как ни опасна была работа подпольщика, Иосиф Шпачек любил свою вторую профессию газетчика-революционера. Он многое знал о жестокостях гестапо, понимал, что любой провал приносит пытки, издевательства, смерть в застенках Панкраца[42] или в каком-нибудь концентрационном лагере, но он выполнял долг коммуниста и патриота без колебаний.

Доктор читал газету у себя в рабочем кабинете. Было около десяти вечера. Прага ещё шумела. Гремели трамваи, переполненные людьми, мчались легковые комфортабельные машины оккупантов. Впрочем в машинах раскатывали не только они, но и некоторые чехи-предатели. Шли пешие люди по улицам.

Доктор Шпачек сидел у открытого окна, вслушиваясь в своеобразную жизнь любимой Праги. Хотя город по-прежнему был шумен и бурлив, всё же чувствовалось в его дыхании что-то тревожное, неспокойное, даже нервозное. В довоенное время в такую пору дети ещё гуляли на улицах. А сейчас и взрослые поторапливались домой и шли не так, как ходят на прогулке, а торопливо, с опаской. «Да, это отпечаток ненавистной оккупации», — думал доктор, дочитывая газету.

Размышления доктора Шпачека прервал резкий, нетерпеливый стук в дверь. Он положил газету под подставку с карандашами, поднялся и, как всегда, не спеша пошёл узнать, кто этот нетерпеливый гость, который не желает пользоваться звонком, а стучит, будто пьяный или доведённый до крайности зубной болью. «Опять, наверное, больной?» — подумал он.

— В чём дело? — мягко спросил доктор.

— Откройте больному!

Доктор вспомнил, что на столе оставил свежий номер газеты, но решил не возвращаться в кабинет, а принять больного в передней или открыть и пройти вперёд и прикрыть её чем-нибудь, но тут же подумал с сожалением, что не успел её дочитать и уничтожить. Но стук повторился с такой силой, что медлить было нельзя.

— Откройте! Больной! — повторил нахальный голос в тот момент, когда доктор Шпачек подходил к двери.

Трое гестаповцев вошли в дом. Один сразу грубо отстранил доктора и первым шагнул в переднюю. Двое остались около доктора, закрывавшего дверь. Только теперь Шпачек понял, что настал момент расплаты. Он думал сейчас о газете и ещё о кое-каких бумагах, которые лежали в ящике письменного стола, правда, шифрованные, но всё же…

— Поторапливайся! — услышал доктор грубый голос, который только что слышал за дверью. Гестаповцы были под хмельком, пистолеты вынули из кобур.

В несколько минут всегда образцово прибранная маленькая квартира доктора Шпачека превратилась в груду разбросанных вещей, книг, перевёрнутой мебели, врачебных инструментов. Доктору Шпачеку не разрешили сделать ни шагу. Как только гестаповцы вошли в квартиру, так сразу офицер предупредил его: «Вести себя смирно и стоять здесь». Он указал место у круглого стола.

Всё время, пока шёл обыск, доктор Шпачек грустным и спокойным взглядом наблюдал за двумя гестаповцами, наводившими «новый порядок» в его квартире. Третий стоял у него за спиной.

Как ни странно, но маленькая газета «Руде право», свёрнутая вчетверо, ещё лежала на письменном столе под карандашной подставкой, и её не коснулась рука гестаповца. Доктор Шпачек думал в эту минуту о сыне. Он был доволен, что Ян не видит этого разбоя, учинённого блюстителями «нового порядка» в Европе. Хорошо, если Яна предупредит о случившемся кто-нибудь из соседей. Но кто мог предупредить? Кто мог знать, что происходит в маленьком особнячке в Градчанах? Дядя Вацлав? Но может быть, и в его квартире гестаповцы наводят такой же «порядок»?..

Когда офицер-гестаповец вынул из ящика стола блокнот и перелистал его, сердце доктора Шпачека дрогнуло. Там были свежие наброски статьи для газеты. И хотя записи были сокращённые, условные, гестаповец, видно, оказался мастером по таким делам. Он подошёл к доктору Шпачеку вплотную, ткнул его в лицо блокнотом и резким, лающим басом спросил:

— Твой?!

Доктор Шпачек пожал плечами.

— Твой? Отвечай!

— В моей квартире всё моё!

Удар по лицу был настолько сильным, что Шпачек чуть не потерял сознание, но не упал.

— Марш! — рявкнул тот же гестаповец и снова ударил доктора Шпачека, на этот раз по голове рукояткой пистолета.

В голове зашумело, и всё же Шпачек шагал достаточно твёрдо. Его бросили в крытую машину и куда-то повезли. «Наверное, в Панкрац», — решил он, но мысли были о другом. Кто выдал?.. Как всё это случилось, почему?.. Может быть, мой мальчик уже в тюрьме и его пытали?.. Может быть, дядя Вацлав попал туда же и не выдержал пытки?.. Или это простая случайность?.. Кто, кто мог выдать его, ведь он всегда, казалось ему, действовал осмотрительно?!

В ту же ночь избитого, согнувшегося, в рваной одежде на окровавленном теле доктора Шпачека привезли на допрос. Там он увидел Карела Вандера, беспомощного, смертельно бледного. Значит, гестаповцы, заполучив газету, бросились на завод и произвели аресты… Но ведь мастер Вандер не мог знать, что я воспользовался его рассказом для «Руде право»?

И всё-таки доктор Шпачек был прав. Его не обманули предположения. Он верно догадался, что за мастером Вандером следили гестаповцы. «Значит, — сделал он вывод, — Вандера арестовали после появления газеты, и он, не выдержав пытки, рассказал о том, как я заходил к нему, расспрашивал о диверсии на заводе… Но откуда они знают, что я работаю в газете?..»

— Ты этого знаешь? — спросил следователь, указывая доктору Шпачеку на Карела Вандера, которого только что облили холодной водой. Старик сидел на скамейке, поддерживаемый охранником.

— Не знаю! — твёрдо ответил Шпачек.

— Ты лжёшь!

— Как вам угодно, но я его не знаю.

— А ты его знаешь, старая обезьяна? — рявкнул следователь на мастера Вандера.

— Нет, — слабым голосом, с хрипотой ответил мастер, и его голова опустилась на грудь, точно подрубленная.

— Ты рассказал ему о диверсии на заводе?

Вместо ответа пан Вандер слабо попытался поднять голову, но потерял сознание. Мастер Вандер умирал.

— Ты просчитался, Шпачек. Советую быть благоразумным и отвечать на вопросы добросовестно.

— Как вам угодно, — повторил доктор, — но я этого человека не знаю.

— Твоя настоящая фамилия Грубек?

— Моя настоящая фамилия Шпачек, — ответил доктор и подумал, что дело значительно сложнее, чем ему показалось.

— Твоя жена казнена, ты это знаешь?

— У меня нет жены, она умерла своей смертью семь лет назад.

— Довольно!

— Ты связан с газетой «Руде право»?

— Нет!

— Где подпольная типография?

— Не знаю…

— Врёшь! — заорал следователь, соскочил со стула и ударил доктора Шпачека по лицу. Затем кто-то сзади начал бить чем-то тяжёлым в такт отрывистой команде: ещё, ещё, ещё…

Доктора Шпачека били несколько раз, потом приводили в сознание и снова допрашивали. Но пока работал его мозг, он думал о сыне, о дяде Вацлаве, об умиравшем мастере Вандере и был доволен тем, что гестаповцы ничего не знают ни о типографии, ни о людях, выпускающих газету. «Значит, — решил он, — газета будет жить, пока живы и на свободе боевые товарищи. Я умру, но их не выдам! Газета будет жить!»

И всё же арест Шпачека был загадкой и для него и для товарищей. Единственным правильным предположением было то, что гестаповцы сделали налёт на его квартиру по доносу Краузе. И если бы не блокнот доктора, у гестапо не было бы повода к аресту.

* * *

Ян Шпачек приехал в Прагу накануне занятий в школе и был встречен на вокзале одним из подпольщиков. От дяди Вацлава он узнал о большом горе. Переживания мальчика были настолько сильными, что он несколько раз терял сознание и заболел горячкой. У дяди Вацлава появилось много новых забот. Для осторожности он и его товарищи перенесли типографию в новое место. «Кто знает, — думали они, — гестаповцы будут пытать доктора Шпачека и он может не выдержать, сдаться…» Другая забота заключалась в том, чтобы на время скрыть мальчика, которого могли подвергнуть пытке. Поэтому Ян был отправлен к надёжным людям, которые ухаживали за ним и скрывали его от гестаповцев.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒