День рождения. рассказ-быль)

День рождения

(рассказ-быль)

В насмешливом и дерзком нашем веке

Великое святое слово: мать –

Не пробуждает чувство в человеке...

(Из поэмы «Мать» Н.Некрасова)

Осенний вечер был на исходе. И вот уже сумерки просочились сквозь окна небольшой избы, и полумрак воцарился повсюду. Едва были различимы предметы небогатой домашней обстановки: семейный длинный стол у окна, приземистый шкаф у стены с зеркальцем на дверце, кровать у перегородки, разделяющей кухню с небольшой комнатой, да «столетней» давности диванчик, придвинутый к большой русской печке. На этом самом диванчике, прислонившись спиной к печке, сидела, покорно опустив на колени иссохшие, натруженные руки, восьмидесятилетняя сгорбленная, с глубокими морщинами на лице седая женщина. Прикрыв глаза, она дремала, но слух ее был напряжен, и при каждом лае Шарика во дворе она вздрагивала, проворно вставала и спешила к окну, пристально всматриваясь в темноту. Целый день прождала гостей. С утра хлопотала у печки: варила, пекла, одним словом, готовила из чего могла небогатое по нынешним временам угощение. А день-то был для нее особенный: как-никак 80 годков «стукнуло». И ждала она сегодня дорогих ей сыновей да внуков. «Теперь уж не придут», - с горечью прошептала она. «Дети, дети, совсем забыли мать; не вспомнили, не проведали, где же ваша сыновья благодарность?» Шестерых мужиков вырастила: недосыпала, недоедала, света белого из-за них не видела. Судьбой, казалось, она заранее была обречена на непомерные муки и страдания. Прожитое прошлое - тому доказательство. «И зачем я только родилась!» - частенько восклицала Мария Ивановна в особенно трудные для нее минуты жизни. Прошлое... Она старалась не вспоминать о нем: боялась вновь встретиться с ним даже в мыслях. Но как ни старайся, из памяти его не вычеркнуть.

Шел 1931 год - год, поломавший ее мирную жизнь, мечты и надежды. Да только ли ее? Однажды мартовской ночью нагрянули на хутор Махариновский, расположенный недалеко от Дона, вооруженные сотрудники ГПУ. Они стучали прикладами винтовок в рамы окон, ворота. «Открывай, выходи» - со всех сторон по хутору раздавались команды. Хутор был взят в кольцо: скрыться было невозможно. Заспанные, перепуганные хуторяне, наспех одевшись, хватали плачущих детишек и все, что попадется под руку, выходили за ворота. Их тут же под окрики распределяли по подводам,

И вот уже обоз с хуторской голытьбой - взрослыми да малыми - и их скудным скарбом двигался по большому шляху в сторону станции Чертково, через другие хутора, где повторялась та же жуткая картина. И огласилась степь до реки Дон многоголосьем людского горя: воплями да причитаниями обезумевших от горя хуторян, ревом осиротевшего на опустевших хуторах скота, завыванием собак, предвещавших большую беду. А на станции Чертково уже поджидал на запасных путях, так называемых спецпереселенцев «из кулаков», товарняк. Боже мой, да какие это были «кулаки»? Зажиточные хуторяне откупились у местной власти, получили паспорта и давно покинули родные места. Но в разнорядках по хуторам значилось столько-то кулаков - лиц, подлежащих переселению. И не важно, кто есть кто.

И вот еще вчера полные надежд и уверенности в своей крестьянской жизни хуторяне погружены в товарные вагоны, обустроенные наспех сколоченными нарами да печкой буржуйкой посредине вагона. Закрыты на засов двери. Паровоз дал длинный, жалобный прощальный гудок, и состав медленно тронулся, все больше набирая скорость, в тревожную, пугающую своей неизвестностью даль.

Восемнадцатилетняя Мария с восьмимесячным сыном на руках вместе с мужем, свекровью и свекром, да их семилетними двойняшками Полей и Марусей разместились в самом углу вагона. В каждом вагоне было около пятидесяти человек. Холодный ветер проникал в щели, и их затыкали чем попало, спасая детей от простуды. Во время остановок открывались двери и раздавалась команда: «На оправку!». В это время забрасывали уголь для печей, доставляли воду, затем эшелон продолжал свой путь все дальше и дальше от родных мест в сторону Урала. Миновав земли Предуралья, Башкирию, поезд пересек границу Прикамья и, наконец, закончил свой рельсовый путь на станции Менделеево. Далее путь лежал на север, в Коми-Пермяцкий национальный округ. В Петнигоре, в церкви - пересылочный пункт. Марии с родней выпал самый дальний район на севере округа, богом забытая в глухомани деревня Воробьевка.

Деревенские неприветливо встретили их. Приставленные десятники с «боем» брали каждый двор, распределяя переселенцев по избам.

И потекла новая жизнь. Мария была неплохой вышивальщицей. В заказах не было недостатка. Пермячки несли полотенца, скатерти, рубашки - все украшала она узорами да украинскими картинками в память о Родине, проливая слезы.

Картошка, молоко, хлеб не переводились, Мария кормила не только свою, но и семью родственников. Незаметно пролетело короткое лето, а с ним и короткая передышка. Понаехало начальство.

И снова - в путь. Все дальше на север, в тайгу, на Усть-Косу приток широкой реки Камы. На берегу Усть-Косы, в пяти, километрах от Камы, наскоро построили бараки: сначала два, затем все больше и больше - спецпереселенцы прибывали и прибывали - к весне нужен был лес для сплава. Тайга, запорошенная снегом со всех сторон до берегов реки, подступала к поселку, названному Адань. Гигантские сосны и ели устрашали своим молчаливым, угрюмым видом. В сравнении с донскими степями - это был резкий в природе контраст. В тайгу по одному далеко ходить боялись. Да и согласно режиму и приказу коменданта покидать территорию поселка запрещалось.

Но страшный голод, охвативший и поселок Адань, вынуждал к нарушениям. Отчаявшись, мужчины по двое-трое по ночам, чтобы успеть возвратиться к утру, пробирались таежными тропами в ближайшие пермяцкие поселения для обмена оставшихся пожитков на продукты. Зачастую их вылавливали и отправляли в штрафную роту, расположенную в тайге далеко от поселка, на дальней лесосеке. Вода да 200 граммов суррогатного хлеба - весь дневной рацион штрафника. Оттуда почти никто не возвращался. На морозе без теплой одежды, голодным - кто выдержит?

Однажды к Марии с лесосеки привезли мужа: больной метался в горячке, бредил. К утру поутих, открыл глаза, посмотрел на Марию и прошептал: «Прощай, ты еще молодая, выходи замуж, сына одной не поднять». Она подвела к отцу двухлетнего Николая. Он хотел погладить мальчонку, но поднятая рука бессильно опустилась, затем он глубоко вздохнул и закрыл полные слез глаза навсегда.

Вслед за мужем схоронила умерших в одну ночь свекра и свекровь. Голод косил, не разбираясь, старых и молодых. Умирали страшно: перед смертью губы умирающих шептали: «Хлеба, хлеба». Умерших закапывали за поселком, без гробов, по двое - трое. Сколько погибло молодых парней да девчат! Жить бы им да жить.

Весна 1933 года. Изможденные, уставшие от холода и голода люди из последних сил старались выжить: дождаться первой зелени, а с ней и осуществления, казалось, несбыточных надежд - надежд на человеческую жизнь. Мужчин и женщин разделили на две большие бригады: одних - на раскорчевку леса, под пашни вновь создаваемого из переселенцев колхоза, других - на сплав леса, свезенного за зиму к берегам Камы.

Мария попала во вторую бригаду. Открылась по реке навигация. Впервые она увидела двухпалубные пароходы, баржи с грузами. Ей приходилось вязать плоты, сплавляемые вниз по Каме, и, уставшая, едва добиралась она на закате до своего барака. Жить стало легче - выдавали паек. Табак обменивала на сухари у моряков, проплывающих мимо на пароходе во время сплава леса.

Заколосились возделанные переселенцами ржаные поля, обещавшие хороший урожай, пошли грибы да ягоды в лесах. К осени понаехали вербовщики с уральских заводов. Индустриализация охватила страну, рабочих рук не хватало повсюду. Вербовщик из далекой Салды расхваливал свой город и завод «Стальмост». И снова в путь: до Соликамска по Каме плыли на барже. В Соликамске завербованных, среди которых была и Мария со своим трехгодовалым первенцем, погрузили в товарные вагоны. В пути по Пермской области на остановках открывали вагоны, и впервые за эти годы завербованные увидели в ларьках свободно в продаже караваи хлеба. Закупали с жадностью, кто сколько мог.

И, наконец, ночью два товарных вагона с людьми через западные ворота были доставлены на территорию завода. Конец пути, а для многих из них - это последняя остановка. Здесь, на заводе, в небольшом городке пройдет их нелегкая жизнь. Они проживут здесь жизнь и незаметно, один за другим, покинут этот мир. И о них забудут.

Заводские грузчики открыли вагоны. Переселенцы не выходили, напуганные неизвестностью. Их вещи выбросили под откос, насильно вытолкали по одному из вагонов, пересчитали и повели к центральным воротам. За центральными воротами, через дорогу провели к двум баракам. С этой ночи началась новая заводская жизнь. Мария с другими женщинами была направлена на строительство центральной заводской котельной. Работа однообразная, изнурительная. За плечами «козлы» деревянные с кирпичами, на ногах выданные с утра десятником лапти. Подъем на высокие леса и вновь спуск за кирпичами – и так весь день.

Относились к переселенцам с пренебрежением. Заработная плата - по 40 рублей - в три раза меньше, чем у других. Что купишь на эти деньги? На питание и то не хватит. А на руках сын. Сжалилось начальство заводское - помогли сына в детский сад определить, Марию перевели в транспортный цех, в службу пути. Кайло, лом, лопата были выданы в качестве рабочего инструмента. Не женская это работа на путях, да что поделаешь, и за это спасибо. Стал ухаживать за ней бригадир, проходу не давал. Трудно одной, уступила Мария. Налаживалась потихоньку жизнь. Пошли дети, один за другим - погодки.

А тут - война. И снова спутались все планы и надежды людей. Завод «Стальмост» прекратил свое существование. Другой, эвакуированный из Москвы завод, занял его корпуса и всю территорию. Рабочие сутками не покидали рабочих мест. «Все для фронта!» - таков лозунг военных незабываемых лет. У станков спали и ели. Скудного пайка не хватало для восстановления сил. Потоками шли на завод и обратно грузы. И все это проходило через руки Марии: она разгружала и грузила вагон за вагоном-днем и ночью, в стужу и жару, как и все, сутками не покидала завод. А дома четверо малых детей. Сердце замирало от всяких дум по ним.

Послевоенные годы тоже были не из легких для многосемейных. Но дети росли дружными и помогали матери во всем.

И вот наступило долгожданное время, когда старшие, повзрослев, пошли на работу и принесли в дом свою первую получку. Один за другим отслужили в армии. Горькими были их проводы и радостными возвращения. Четверо окончили вечернюю школу и получили высшее образование. Младший подался в авиацию, теперь уже полковник. Дети завели свои семьи и разлетелись в разные стороны из родного гнезда. Мужа Мария Ивановна схоронила лет десять назад и осталась одна-одинешенька. Она-то, у которой шестеро сыновей, пятнадцать внуков да десять правнуков.

Уставшая от воспоминаний, она взяла со стола нераспечатанный конверт: то было письмо от племянницы Нины из Воронежской области. Нина писала: «Здравствуйте моя родная тетя Мария! С приветом и самыми лучшими пожеланиями к Вам Нина. Поздравляем с днем рождения. У нас новости: то раньше нас, крестьян, правители в колхозы загоняли, а наших бабушек и дедушек выслали на Урал. А теперь разгоняют колхозы и совхозы. Их земли раздают по дворам и скот в придачу. Да кому теперь под силу вести хозяйство? Одни старики и остались на селе. В магазинах все очень дорого, а на рынке - и не подходи. Один Бог знает, как оно дальше будет...» При чтении у Марии Ивановны из потухших глаз закапали слезы на строчки письма, превращающиеся в чернильные расплывчатые пятна...

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒