Прошлое возвращается

10. Прошлое возвращается

Джон Белласис сидел в большом кожаном кресле в библиотеке «Клуба армии и флота» на Сент‑Джеймс‑сквер, попивал кофе и читал «Панч», новый журнал, о котором он был наслышан, но который прежде еще ни разу не видел. Джон был одет в модные кремовые брюки, голубой жилет «Валенсия», белую сорочку и черный сюртук – он явно хорошенько принарядился. Сегодня приезжал его друг Хьюго Вентуорт, и Белласис не хотел показаться неудачником.

Клуб для офицеров всех родов войск открылся всего четыре года назад, в 1837 году – в год восшествия на престол юной королевы Виктории. И Вентуорт, служивший в Пятьдесят втором полку легкой пехоты, был его полноправным членом, однако Джон не завидовал приятелю. Белласис бывал здесь несколько раз и всегда находил разговоры с военными пресноватыми, а еду… Еда оставляла желать лучшего. Неспроста капитан Хиггинсон Дафф окрестил это заведение «Лохмотья». История гласила, что, вернувшись из клуба, он отозвался о поданном ему неаппетитном ужине как о «пайке в „Лохмотьях и голоде“». «Лохмотья и голод» был убогим игорным домом, где отметился и отец Джона. Заведение было печально знаменито своими грязными залами и отвратительными обедами, так что замечание капитана явно задумывалось как оскорбление. Но члены клуба не обиделись, а восприняли все с юмором, и с тех пор клуб получил прозвище «Лохмотья».

– Беллаcис! – раздался рокочущий бас Хьюго Вентуорта, который стоял в дверях и показывал пальцем на Джона. – Вот ты где! – Он прошел через весь зал, невообразимо великолепный в своем мундире, и турецкий ковер смягчал топот его тяжелых башмаков. – Выглядишь франтом, – сказал он. – Ты умеешь себя подать.

– Ерунда, – покачал головой Джон. – Все мы знаем, что никакой гражданский костюм не составит конкуренцию военной форме.

Хьюго кашлянул:

– Сейчас, наверное, еще рано для бокала мадеры?

– Для бокала мадеры никогда не рано, – ответил Джон.

Но эта светская беседа уже начала его утомлять. Ему не терпелось перейти к делу, которое привело его сюда.

– Отлично, отлично! – Хьюго огляделся и подозвал клубного официанта. – Мадеры, пожалуйста, – сказал он, когда тот подошел. – Нам обоим.

– Что у тебя нового? – спросил Джон.

Видимо, прежде чем Вентуорт начнет свой рассказ, придется все же вытерпеть некоторое количество пустой болтовни.

– Мне только что сообщили, что я отправляюсь на Барбадос, – посерьезнев, ответил Хьюго. – Откровенно говоря, мне это совсем не улыбается. Не выношу жару, а там такой климат…

– Еще бы. Представляю себе.

– Ну да ладно, будь что будет. Кстати, видел в «Таймс» объявление о твоей помолвке. Мои поздравления! Она очаровательная девушка!

– Мне очень повезло, – покривил душой Джон.

– Когда свадьба?

– Думаю, скоро.

Его тон недвусмысленно давал понять Вентуорту, что пора уже сдвинуться с мертвой точки, и капитан наконец это сделал.

– Вот, – сказал он, достав пакет и вытащив из него несколько бумаг. – Я тут немного порылся кое‑где, как ты и просил.

– И?.. – Джон выпрямился.

Именно за этим он сюда и пришел. Он был сам не свой с тех пор, как изучил копии документов, которые принесла ему Эллис. Правда, служанка не смогла раздобыть оригиналы, однако было ясно, что подобной информацией пренебрегать нельзя. В первом письме София писала своей камеристке, что носит под сердцем ребенка, которого сразу после рождения должны отдать на воспитание в семью неких Поупов. Это известие Джон воспринял легко. Он давно уже понял, что Чарльз Поуп состоял в кровном родстве с одним или несколькими основными игроками этой партии. Но раньше Джон предполагал, что Поуп – сын Джеймса Тренчарда. Теперь оказалось, что он его внук, сын покойной дочери. Все становилось понятно: Тренчард стремился сохранить тайну, чтобы защитить доброе имя дочери, и Джон понимал почему. Письма также позволили ему найти недостающий фрагмент головоломки. Отцом ребенка Софии Тренчард был Эдмунд Белласис, кузен самого Джона. Теперь все встало на свои места: покровительство, оказываемое Тренчардом Чарльзу Поупу; нескрываемая нежность к нему со стороны леди Брокенхёрст. Одним словом, может, Джон слегка и удивился, но это вовсе не стало для него сенсацией.

Но потом Белласис прочитал остальные бумаги. Сверху лежал документ, подтверждающий венчание в Брюсселе. Именно тогда он и пообещал заплатить Эллис неслыханную сумму в тысячу фунтов, если та добудет оригиналы. Служанка умчалась, а Джон призадумался. Если брак действительно был зарегистрирован, если София и Эдмунд были мужем и женой, то зачем было скрывать ребенка и отдавать его Поупам? Почему мальчика не воспитывали бабушка с дедушкой в роскоши Лимингтон‑Парка? Почему Чарльз не был официально признан виконтом Белласисом, наследником своего деда, предшествующим в линии наследования и Стивену, и самому Джону? В пачке оставались еще письма, в них‑то и обнаружился ответ. София Тренчард писала камеристке, какой она испытала ужас и стыд, узнав, что над ней «подшутили». Значит, вот в чем дело? Настоящего венчания не было? Брачное свидетельство – фальшивка, а Эдмунд Белласис обманом убедил девушку, что оно настоящее? Видимо, так все и произошло. Никакого иного объяснения, учитывающего все обстоятельства, Джон придумать не мог. Тогда кто же такой этот Ричард Бувери, который подписал поддельное свидетельство и составил письмо, объясняющее, почему церемония была проведена в Брюсселе? Скорее всего, какой‑нибудь офицер, приятель Эдмунда, его сослуживец. Иначе почему он тоже там оказался? Одно было ясно: София считала, что коварный Бувери сыграл роль священника, чтобы помочь Эдмунду затащить ее в постель.

Но прежде, чем ликовать, – и прежде, чем решать, что делать дальше, – Джон решил удостовериться, что пресловутый Бувери и впрямь самозванец. Если это подтвердится, то тогда Джон знает, что ему делать. Когда Эллис в тот день так больше и не появилась, Белласис понял, что не сможет, как надеялся, обезопасить себя, швырнув оригиналы в пламя, мерцающее в камине его скромной гостиной. Прихватив бутылку бренди, Джон упал на диван и стал размышлять. Уже за полночь он вспомнил про своего приятеля, капитана Хьюго Вентуорта, который не просто служил в Пятьдесят втором полку легкой пехоты, но и очень интересовался его историей. А ведь Эдмунд Белласис на момент своей гибели был приписан к этому же воинскому подразделению, так что Вентуорт наверняка сможет поднять документы в полковом архиве и выяснить, служил ли там Бувери. И тогда Джон написал Хьюго, предоставив ему ту информацию, которую был готов доверить бумаге, попросив его оказать старому другу скромную услугу и «немного порыться в документах».

И теперь бумаги лежали перед Джоном.

– Вот. – Хьюго похлопал себя по груди. – Я принес то письмо, где ты спрашиваешь про Ричарда Бувери… Такой человек и впрямь существовал. Ричард Бувери, младший сын лорда Тидуорта, на самом деле был капитаном Пятьдесят второго полка, как и твой кузен лорд Белласис. Они вместе погибли при Ватерлоо.

При этих словах Джон почувствовал прилив облегчения. Эдмунд повел себя как подлец, да и его приятель‑офицер, помогавший соблазнить Софию, ничуть не лучше. В результате на свет появился Чарльз Поуп, и, поскольку тот был незаконнорожденным, он, Джон, по‑прежнему может претендовать на наследство.

– Может, опрокинем еще по бокальчику? Или это будет многовато? – улыбнулся он Вентуорту.

– Я бы не возражал! Но подожди, я не закончил, есть кое‑что еще.

Хьюго развернул лист бумаги, исписанный своим мелким почерком.

Джону показалось, будто бы чья‑то ледяная рука прикоснулась к его спине.

– Что такое?

Хьюго откашлялся и стал читать, разбирая свои записи:

– После подписания с Наполеоном в тысяча восемьсот втором году Амьенского мирного договора капитан Бувери вышел в отставку и принял духовный сан.

– Но ты же сказал, что он сражался при Ватерлоо, – непонимающе уставился на приятеля Джон.

– Вот какая получается вещь. – Хьюго разгладил бумагу. Было видно, что Вентуорт выяснил нечто исключительное и наслаждается этим.

– Продолжай, – проговорил Джон замогильным голосом.

– Судя по всему, он принял решение вернуться в Пятьдесят второй полк сразу после того, как в феврале пятнадцатого года Наполеон бежал с острова Эльба.

– Но разве это разрешено? Священнослужителю?!

– Все, что я могу сказать, – да, в этом случае было разрешено. Может быть, отец его потянул за нужные рычаги. Кто знает? Ричард Бувери был снова принят в полк. Так сказать, образчик Церкви воинствующей[32]. – Хьюго хохотнул, довольный собственной шуткой. – Думаю, он был храбрым малым. Когда старина Бони снова вошел в Париж, без единого выстрела, то наверняка понимал, что антифранцузская коалиция не потерпит его возвращения и что грядет крупная битва. Очевидно, Бувери счел своим долгом сражаться за родную страну.

У Джона лихорадочно билось сердце. Некоторое время он молчал, чтобы восстановить дыхание. А затем поинтересовался:

– Но обладал ли Бувери полномочиями совершать венчание, когда снова стал офицером?

– Конечно. Он же был священником до начала сражения и погиб священником.

– Значит, если накануне битвы он обвенчал в Брюсселе какую‑то пару, то брак будет считаться законным?

– Да, об этом можно не беспокоиться. Кого бы Бувери тогда ни обвенчал, эти двое определенно являются мужем и женой. Так что, надеюсь, я развеял все твои тревоги на этот счет.

Он ждал, что Джон что‑нибудь скажет, но Белласис молчал и лишь в остолбенении смотрел на друга.

– Как я тебе и говорил, новости хорошие. – Хьюго помахал слуге, указав на пустые бокалы, и вскоре тот вернулся с графином. – Знаю, ты будешь меня благодарить, но, право, не стоит. Мне и самому было крайне интересно. Я даже подумываю, не написать ли что‑нибудь о том времени. Вот только не знаю, хватит ли мне усидчивости.

Но Джон и сейчас ничего не сказал. Удивленный упорным молчанием приятеля, Хьюго предпринял еще одну попытку:

– А я знаю участников венчания, которое так тебя взволновало? За твоей просьбой, видимо, стояла какая‑то история?

– Нет‑нет, – очнулся Джон. – Просто один мой родственник… В общем, его мать умерла при родах, а отец погиб в сражении. Их сын беспокоится о своем статусе, ты же понимаешь. – Джон картинно закатил глаза, и его собеседник рассмеялся.

– Ну, в таком случае можешь передать своему родственнику, что ему не о чем тревожиться. Он такой же законнорожденный, как и сама королева Виктория, и обладает всеми правами.

Каролина мыла кисти в своей личной гостиной в Брокенхёрст‑Хаусе. Перед ней стояли мольберт и деревянная палитра, покрытая завитками разложенных по кругу красок; тут были самые разнообразные цвета и оттенки: темные и светлые, коричневые, синие, зеленые, желтые, красные. Рядом на подносе валялся целый ворох тряпок, шпателей и кистей всевозможной ширины, толщины и формы.

– Не двигайтесь, – выглядывая из‑за холста, велела она Марии, сидевшей на бледно‑розовой тахте. – Боюсь, я долго не рисовала красками, так что уже забыла, как это делается.

Каролине нравилось, что Мария живет у нее в доме. Поначалу она предложила девушке убежище с целью защитить ее ради своего внука, но со временем графиня обнаружила, что ей приятно общество Марии само по себе. Леди Брокенхёрст ловко сделала еще один мазок: на холсте потихоньку начинало проступать миловидное бледное личико. Раньше Каролина даже не понимала, насколько ей было одиноко. Она была одинока с тех пор, как погиб Эдмунд, но, как и все люди ее круга, никогда бы в этом не призналась. Однако сейчас, когда Каролина сидела в гостиной с Марией, ей показалось, что бремя последних двадцати пяти лет вдруг стало чуть легче, словно бы мир снова начинал оживать.

Правда, в изначальный план леди Брокенхёрст пришлось внести коррективы. Когда Мария пришла молить о помощи, графиня намеревалась отвезти девушку в Лимингтон, пригласить с собой Чарльза, а там бы она рассказала правду сразу и мужу, и внуку. Но на следующий день после чаепития Каролина получила письмо от Перегрина, который пока оставался в имении. Муж писал, что отправляется на охоту в Йоркшир и собирается вернуться через Лондон. Поэтому они с Марией задержались на Белгрейв‑сквер, ожидая прибытия лорда Брокенхёрста домой.

– Есть новости от вашей мамы? – спросила Каролина.

– Никаких, – покачала головой ее гостья. – Думаю, приедет на днях с Реджи или с кем‑нибудь еще, чтобы забрать меня отсюда.

– Тогда мы схватим вас за другую руку и не отдадим. Как думаете, а в какую сторону будет тянуть вас Реджи?

Мария улыбнулась. Она считала, что может рассчитывать на брата, если дело дойдет до драки.

У дверей послышался какой‑то звук, и леди Брокенхёрст подняла глаза:

– Что такое, Дженкинс?

– Ваша светлость, леди Темплмор в холле.

Дворецкий был достаточно осведомлен и знал, что поступил правильно, не проводив графиню прямо в гостиную.

Каролина посмотрела на Марию:

– Легка на помине.

– Действительно, – ответила девушка. – Но ведь рано или поздно все равно придется встречаться с мамой, так почему бы не сейчас? – Она встала и расправила юбки.

Хозяйка дома, поразмыслив, кивнула:

– Пожалуйста, проводите леди Темплмор в гостиную.

Дворецкий слегка поклонился и ушел.

– Вам, наверное, лучше остаться здесь, моя дорогая. – Каролина встала, сняла испачканный красками фартук и взглянула на себя в зеркало, висевшее над камином.

– Нет, – сказала Мария. – Это моя битва, а не ваша. Я встречусь с мамой.

– Ну, по крайней мере, одна вы туда не пойдете, – заявила Каролина, и две женщины вместе двинулись по коридору навстречу неприятелю.

«Мы словно идем в зал суда», – подумала Мария, глядя на соединявшие балюстраду лестницы с лепным потолком зеленые мраморные колонны, которые придавали их шествию официальность.

Когда Каролина вошла в комнату, леди Темплмор уже сидела в обитом дамастом бержере времен Людовика XV. Она была полна достоинства, но при этом выглядела до того одинокой, что Каролина почувствовала укол совести.

– Могу ли я вам что‑нибудь предложить? – как можно любезнее спросила она.

– Мою дочь, – без тени улыбки ответила леди Темплмор.

В этот момент вошла Мария. Она остановилась в коридоре у зеркала поправить волосы, прежде чем предстать перед суровым взглядом матери.

– Я здесь, мама.

– Я пришла забрать тебя домой.

– Нет, мама, – категоричным тоном, как она умела, произнесла Мария.

Столь неожиданное заявление оказалось для леди Темплмор настоящим шоком. Она даже не сомневалась, что сможет по первому же требованию получить своего ребенка обратно. На некоторое время в гостиной воцарилась тишина.

Первой нарушила молчание леди Темплмор:

– Моя дорогая…

– Нет, мама. Я не вернусь домой. По крайней мере, пока не вернусь.

Коринна Темплмор из последних сил пыталась сохранить душевное равновесие.

– Но если люди об этом узнают – а не узнать они не могут, – то что про нас подумают?

Мария держалась очень спокойно. Мнение о ней леди Брокенхёрст становилось с каждой минутой все выше.

– Подумают, что я гощу у тети своего жениха, и сочтут это совершенно нормальным. Правда, вскоре мы объявим, что свадьба не состоится. И что вместо этого я выхожу замуж за некоего мистера Чарльза Поупа. Все найдут это весьма интересным и, без сомнения, примутся горячо обсуждать. «Да кто он такой, этот мистер Поуп, и откуда он взялся?» – станут говорить люди, и эта новость займет общество до тех пор, пока не появится новая. Получив известие о чьем‑нибудь тайном побеге или о том, что какой‑то крупный коммерсант из Сити разорился, окружающие переключатся на свежую сплетню, а мы постепенно отойдем на задний план и будем жить своей жизнью.

Мария сидела на диване и, закончив говорить, решительно сжала ладони и опустила руки на колени.

Леди Темплмор недоверчиво смотрела на свою девочку или, вернее, на злого оборотня, который украл ее настоящую дочь и теперь занял ее место. Но Коринна ничего не ответила Марии. Вместо этого повернулась к леди Брокенхёрст и сказала:

– Вот чего вы добились. Вы испортили моего ребенка. Зачем вы это делаете? Ревнуете, да? Вам завидно, что мои дети живы, а ваш сын мертв? Так?

Коринна произнесла это спокойным и даже вежливым тоном, отчего все прозвучало даже более пугающе, чем если бы она кричала и рвала на себе волосы.

Леди Брокенхёрст потребовалось некоторое время, чтобы успокоиться. Наконец она смогла заговорить.

– Коринна… – начала она, но леди Темплмор, вытянув руку, заставила ее замолчать:

– Прошу обращаться ко мне, как положено. Мое имя – только для моих друзей.

– Мама, – сказала Мария, – нам нельзя ссориться, словно мы бандиты, которые дерутся на улице.

– Я бы предпочла, чтобы на меня напал бандит, чем собственная дочь.

Девушка встала. Ей нужно было воспользоваться этим моментом, чтобы изменить направление разговора. Иначе они все окажутся в тупике.

– Мама, прошу тебя, – как можно рассудительнее сказала она. – Я не вернусь домой, пока ты не свыкнешься с мыслью, что твои планы выдать меня за Джона Белласиса не осуществятся. Когда ты будешь в состоянии осознать этот факт, я уверена, мы быстро сможем восстановить былые отношения.

– Чтобы ты смогла выйти замуж за мистера Поупа? – язвительно поинтересовалась Коринна.

– Да, мама, – вздохнула Мария. – Однако тут все, пожалуй, не так плохо, как ты думаешь.

Она покосилась на Каролину в надежде, что хозяйка дома перехватит инициативу. Сама Мария не знала, насколько много (или мало) можно рассказать матери.

Леди Брокенхёрст кивнула:

– Мария права. Мистер Поуп не столь скромного происхождения, как могло бы показаться.

– Вот как? – бросила на нее взгляд леди Темплмор.

– Судя по всему, его отец был сыном графа.

Наступила тишина. Коринна переваривала неожиданную новость. Подумав, она уточнила:

– То есть его отец был незаконнорожденным? Или сам мистер Поуп – бастард? Поскольку никакого третьего объяснения вашему заявлению быть не может.

Леди Брокенхёрст сделала глубокий вдох. Разыгрывать все свои карты она еще не была готова.

– Могу напомнить вам, что пятнадцать лет назад незаконнорожденный сын герцога Норфолка женился на дочери графа Олбермарля и сегодня их везде принимают.

– И вы считаете, что если это сошло с рук Стивенсонам, то сойдет и Чарльзу Поупу? – скептически осведомилась леди Темплмор.

– Почему бы и нет? – Голос Каролины был таким мягким и вкрадчивым, каким Мария его никогда не слышала. Графиня буквально умоляла, и девушка знала, в чем причина.

Но Коринна Темплмор упорно стояла на своем:

– Почему нет? Для начала потому, что герцог воспитал Генри Стивенсона как своего сына и признал его с момента рождения. И во‑вторых, я не уверена, что леди Мэри Кеппель разорвала помолвку с графом, чтобы выйти за него замуж. Ваше вмешательство лишило мою дочь положения в обществе, которое позволило бы ей преуспеть. Что, небось довольны тем, что разрушили ее будущее?

– Думаю, что я смогу преуспеть и в том случае, если буду замужем за Чарльзом! – Неуступчивость матери начинала раздражать Марию.

Услышав это, графиня Темплмор наконец встала. Каролина была вынуждена признать, что в манере этой женщины держаться было что‑то завораживающее. Элегантно одетая, с прямой как палка спиной, она была неумолимо суровой и от этого еще более величественной.

– Тогда, моя дорогая, тебе придется справляться с этой задачей без помощи матери, ибо я больше не желаю о тебе слышать. Приехав домой, я первым делом отправлю сюда Райан с твоими вещами. Если хочешь, можешь оставить ее себе в качестве камеристки, но жалованье изволь платить ей сама. В противном случае Райан получит расчет. Я попрошу мистера Смита из банка Хоура написать тебе и подробно объяснить, какой доход ты получаешь по распоряжению покойного отца. И далее, моя дорогая, ты будешь общаться с ним, а не со мной. Отныне я отрекаюсь от тебя. Ты отправляешься в свободное плавание, так что впредь будешь сама править своей лодкой. Что касается вас, – она повернулась к Каролине, и в глазах у нее засверкала ненависть, – вы украли мою дочь и погубили мою жизнь. Я проклинаю вас за это.

С этими словами леди Темплмор развернулась, быстро вышла из гостиной и спустилась по парадной лестнице, оставив Марию и леди Брокенхёрст одних в полной тишине.

Сьюзен Тренчард не могла точно описать свое настроение. Иногда она была полна надежд, и ей казалось, будто ее жизнь вот‑вот изменится к лучшему. Но порой краски сгущались, и она трепетала, как если бы вдруг оказалась на краю пропасти.

Сьюзен призналась Джону, что беременна, в последний раз, когда заходила в «Олбани», – сразу, как они поднялись по ступеням и оказались в его маленькой гостиной. Он выслушал любовницу озадаченно, даже удивленно, хотя вроде бы совершенно не рассердился.

– Я думал, ты не способна зачать, – сказал он. – Мне казалось, что в этом‑то и состоит вся проблема.

Фраза сия прозвучала весьма странно.

– Что это значит? Какую проблему ты имеешь в виду?

Он увильнул от ответа, поинтересовавшись:

– Полагаю, ты уверена?

– Вполне. Хотя к доктору еще не ходила.

– Сходи, – кивнул Джон. – У тебя есть врач, которому ты можешь доверять?

Сьюзен недоуменно посмотрела на него:

– Я замужняя женщина. Зачем мне нужен доктор, которому я могу, как ты выразился, доверять?

– Тоже верно. Ладно, в таком случае обратись к врачу, который знает, что надо делать.

И снова формулировка была причудливой, но Сьюзен видела, что Джона в данный момент занимает что‑то другое. Чуть‑чуть не столкнувшись в дверях с камеристкой своей свекрови, она вполне резонно предположила, что Джон что‑то узнал – возможно, некую новость о таинственном мистере Поупе, – и это отвлекает все его внимание.

Одним словом, тогда они решили, что Сьюзен посетит врача, а потом расскажет Джону о результатах, и договорились, в какой именно день она вновь навестит его в «Олбани». Так что сейчас Джон должен был ждать Сьюзен, однако дома его не оказалось. Молчаливый слуга проводил гостью внутрь, указал ей на кресло в гостиной и пояснил:

– Хозяин отправился на встречу в Сент‑Джеймс, и та, должно быть, затянулась дольше, чем он рассчитывал. Но в любом случае мистер Белласис должен вскоре вернуться.

– «Вскоре» – это когда? – уточнила Сьюзен.

Этого слуга не знал, и она вот уже почти целый час торчала в холодной гостиной, придвинувшись поближе к чахлому огню.

Отсутствие Джона дало Сьюзен возможность хорошенько обдумать свое положение. Рассчитывала ли она, что они поженятся и что этот брак спасет ее от безнадежного уныния дома Тренчардов? В мечтах – да, но теперь, когда первый порыв страсти миновал, Сьюзен понимала, что глупо надеяться стать следующей графиней Брокенхёрст. Разведенная дочь торговца? Ее трудно будет вписать в историю династии Белласисов. Да и сколько еще времени все займет? Ведь чтобы получить развод, требуется разрешение парламента, причем в каждом случае вопрос решается индивидуально. Найдут ли они лояльного члена парламента, который поможет им провернуть все достаточно быстро, чтобы они успели пожениться раньше, чем родится ребенок? Вряд ли.

Тогда чего же она хотела? Навечно остаться любовницей Джона? Снять где‑нибудь дом и воспитывать внебрачного ребенка? Когда умрет дядя Джона, у него будет достаточно денег, и все же… все же… Сьюзен не была уверена, что такая жизнь для нее подходит – жизнь за чертой светского общества, пусть даже такого скучного и заурядного, как то, в которое ей удалось проникнуть. Но вытерпит ли она необходимость остаться с Оливером, да и будет ли у нее такая возможность? Оливер Тренчард – человек невеликого ума, но он мигом поймет, что ребенок не от него, поскольку сам уже несколько месяцев даже не приближался к жене. Забавно, что много лет Сьюзен считалась бесплодной, все жалели ее, выражали сочувствие, а причина‑то на самом деле была в Оливере. Теперь, разумеется, он во всем обвинит жену. Может быть, лучший из имеющихся выходов – согласиться стать содержанкой Джона? Наконец дверь распахнулась.

– Ну что? – спросил Белласис, едва войдя в комнату.

– Я прождала тебя почти час.

– И вот я уже вернулся. Давай рассказывай!

Сьюзен кивнула, прекрасно зная, что бессмысленно даже пытаться заставить Джона Белласиса испытывать чувство вины.

– Я сделала все, как ты велел. Сходила к доктору, и тот подтвердил, что я беременна. Срок не меньше трех месяцев.

Джон снял шляпу и нервно отшвырнул ее:

– Надеюсь, он сделает все, что нужно? Или уже сделал?

Его слова резанули ее, как нож. «Все, что нужно»?! Сьюзен обдумывала множество различных вариантов, но все они непременно включали ребенка. Ни разу ей не пришло в голову, что от него можно избавиться. Сьюзен десять лет безуспешно пыталась зачать, и теперь, когда она наконец беременна, Джон заставляет ее рисковать жизнью и делать аборт. Он даже, кажется, не понимал, что здесь можно обсуждать.

– Конечно нет! – Сьюзен с досадой потрясла головой и некоторое время молчала, пытаясь успокоиться. – Я вовсе не хочу избавляться от малыша. Неужели ты думаешь, что я бы на такое пошла? Ты что, не испытываешь к этому ребенку совсем никаких чувств?

Джон недоумевающе посмотрел на нее:

– А с какой стати мне испытывать к нему чувства?

– Потому что ты его отец.

– Кто это сказал? Какие тому имеются доказательства? Позволь тебе напомнить, что ты при первой же возможности прыгнула ко мне в постель. Так что нечего тут изображать из себя новую мадам Валевскую[33], которая была чистой и непорочной, пока не попалась на глаза императору! – Он грубо расхохотался, налил бренди из ожидавшего его на столике графина и одним махом опрокинул содержимое стакана в глотку.

– Ты прекрасно знаешь, что ребенок от тебя.

– Сильно сомневаюсь. – Джон снова наполнил бокал. – В любом случае это твои трудности, а не мои. Как друг я мог бы заплатить, чтобы ты их разрешила, но если ты отказываешься, то я умываю руки.

Он рухнул в кресло.

На мгновение Сьюзен почувствовала такую ярость, словно проглотила огонь, но она умела сдерживать свои чувства. И прекрасно понимала, что, подняв сейчас крик, ничего этим не добьется. Нет, надо найти способ переубедить Джона, пока еще ничего не потеряно.

– У тебя все в порядке? – спросила она, меняя тему. – Ты выглядишь озабоченным.

Он окинул любовницу взглядом, удивленный мягкостью ее голоса.

– Можно подумать, что тебе есть до этого дело.

Сьюзен всегда была талантливой актрисой.

– Джон, за тебя я, конечно, говорить не могу, – она улыбнулась подкупающей улыбкой, – но сама я вот уже много месяцев тебя люблю. Твое счастье означает для меня больше, чем все сокровища на земле. Конечно, мне есть дело.

Произнося эти слова, Сьюзен подумала, что, пожалуй, перегнула палку, однако, как ни странно, они возымели желаемое действие. Ну до чего же доверчивы мужчины! Как собаки: ласково потреплешь их – и они твои на всю жизнь.

– Так как, милый, расскажешь мне, что случилось?

Джон вздохнул и откинулся в кресле, закинув руки за голову:

– Что случилось? Да ничего особенного: только то, что я все потерял.

– Не преувеличивай, не может все быть настолько плохо.

– Еще как может! Сьюзен, у меня ничего нет, совсем ничего. Я нищий. И всегда буду ничем.

Он встал, подошел к окну и стал смотреть вниз, на спешащих по своим делам людей. Все они жили своей повседневной жизнью, тогда как его собственная жизнь растворилась, как струйка дыма.

Сьюзен начинала понимать: похоже, и впрямь произошло нечто особенное.

– Да что стряслось? – спросила она.

– Я выяснил, что никогда не стану следующим графом Брокенхёрстом. Я не унаследую состояние дяди. И Лимингтон‑Парк. И Брокенхёрст‑Хаус. Не получу совсем ничего. Мне не достанется никакого наследства.

Джону было наплевать, что он выдает тайну Сьюзен. Анна и Джеймс Тренчард уже наверняка видели бумаги Софии и рано или поздно непременно кому‑нибудь их покажут. А как же иначе. И тогда они узнают истину и опубликуют ее в газетах, чтобы прочитал весь мир.

– Не понимаю. – Это невероятное известие на время отвлекло Сьюзен от переживаний по поводу собственного незавидного положения. – Но кто же тогда наследник?

– Кто наследник? Да все тот же человек, Чарльз Поуп. Мой вечный соперник. Похоже, он родной внук моих дяди и тети.

– Но он же вроде как оказался сыном моего свекра? Так ты раньше говорил.

– Тогда я и впрямь так думал. Но ошибался. На самом деле он сын моего кузена Эдмунда.

– Тогда почему его не признали как сына Эдмунда? Почему он носит фамилию Поуп? Разве он не должен быть… Какой там титул учтивости?[34]

– Виконт Белласис.

– Отлично. Почему он не виконт Белласис?

– А он как раз таки виконт Белласис. – Джон горько рассмеялся. – Просто сам пока еще об этом не знает.

– Почему?

– Все думали, что Чарльз незаконнорожденный. Поэтому его и спрятали в приемной семье, дали другую фамилию, воспитывали подальше от Лондона.

Сьюзен слушала с неподдельным интересом. Ум ее работал, как паровоз новой железной дороги.

– А когда выяснилась правда?

– Это я выяснил правду! Ни Брокенхёрсты, ни Тренчарды еще ничего не знают. Эдмунд и дочь Тренчардов заключили брак. В Брюсселе. Накануне битвы при Ватерлоо. Но они думают, что венчание было спектаклем. Что это была уловка, дабы соблазнить Софию.

Сьюзен потрясла головой. Сколько тайн сразу! Стало быть, Софию, покойную сестру Оливера, чью память в доме чтили как священную, соблазнил Эдмунд Белласис. То есть на самом деле не соблазнил. По крайней мере, сперва они заключили брак. Осознать это все сразу было невозможно.

– Ты утверждаешь, они еще не знают правды?

– Думаю, что нет. Понимаешь, я попросил одного своего друга посмотреть этот документ, и брак оказался вполне законным.

Джон вытащил из внутреннего кармана пачку бумаг.

– Они считают, что священник, проводивший венчание, на самом деле был простым солдатом и поэтому церемония недействительна. Но все оказалось гораздо сложнее: да, он был солдатом, но при этом еще и англиканским священником. И доказательство этого у меня вот здесь.

– Я удивлена, что ты не сжег эти бумаги. Если никто еще ничего не знает.

Джон снова расхохотался:

– Напрасно удивляешься. Сжег бы, но нет смысла. У меня только копии, доказывающие законность брака. А оригиналы – у них.

– Но если никто не видел документов, найденных твоим другом…

– Рано или поздно и Тренчарды, и Брокенхёрсты все равно узнают правду. Не могут не узнать.

И тут Сьюзен сообразила, какой ей выпал шанс. Пожалуй, то, что Джон все потерял, даже к лучшему. Теперь ей будет гораздо проще добиться своей цели.

– Джон, – осторожно начала она, – если все действительно так ужасно и титула ты не получишь…

– И денег тоже.

– И денег, – кивнула она. – Тогда почему бы нам не пожениться? Я знаю, ты не выбрал бы меня, если бы рассчитывал стать главой семьи, но теперь ты навсегда остаешься сыном младшего сына. Я могу развестись с Оливером и обратиться за помощью к своему отцу. У него есть деньги, и много, а я его единственный ребенок. Я все унаследую. Мы с тобой заживем счастливо. Мы будем обеспечены. У нас родятся еще дети. Ты можешь взять патент на офицерский чин, или купим земли. Возможно, у тебя есть на примете более родовитые женщины, но мало кто из них сможет обеспечить тебя так, как я.

Сьюзен замолчала. Ей показалось, что она предложила Джону выгодную сделку. У нее будут муж и положение в обществе, а у него – средства, необходимые, чтобы жить как джентльмену. Чем плохо? Он ничего не потеряет, а, напротив, многое приобретет.

Джон в упор смотрел на любовницу; казалось, это продолжалось целую вечность.

Потом он запрокинул голову и засмеялся. Он не просто смеялся. Он ревел от смеха. Хохотал до тех пор, пока слезы не потекли по щекам. Потом остановился и повернулся к Сьюзен:

– Ты что, вообразила, будто я, Джон Белласис, племянник графа Брокенхёрста, чьи предки сражались еще в Крестовых походах, а потом участвовали чуть ли не во всех главных европейских сражениях, могу когда‑нибудь… – Джон смотрел на нее со злобой; взгляд его глаз был жестким и холодным, как камень. – Ты всерьез вообразила, что я могу жениться на разведенной дочери какого‑то грязного торговца?

Сьюзен, ахнув, отшатнулась, словно ее окатили ледяной водой. А Джон снова начал хохотать, и это сильно смахивало на истерику. Словно бы все его унижение от внезапного падения нашло выход в этом жестоком, дикарском веселье.

Это была чувствительная и злая пощечина. Сьюзен встала, прижав руки к щекам. У нее отчаянно билось сердце.

Но он еще не закончил:

– Неужели ты не понимаешь? Мне нужно заключить блестящий брак. Сейчас больше, чем когда‑либо. И жениться не на Марии Грей, этой девице с понурым видом и пустым кошельком. Блестящий, ты слышишь? Так что извини, моя дорогая, но тебя в этом сценарии быть никак не может. – Он покачал головой. – Бедная маленькая Сьюзен Тренчард. Распутная женушка грязного мелкого коммерсантишки. Смех, да и только.

Некоторое время она стояла молча и неподвижно, не проронив ни слова, не двинув и бровью, пока не почувствовала, что снова полностью владеет своим телом и своим голосом. И только тогда заговорила:

– Не соблаговолишь ли попросить своего слугу вызвать мне наемный экипаж? Я уеду немедленно.

– А ты что, не можешь спуститься и сама поймать экипаж?

Он разговаривал с ней так, словно она была ему посторонней.

– Джон, прошу тебя. Давай расстанемся по‑хорошему.

Были то крохи приличия или последние следы чести, однако что‑то заставило Джона Белласиса буркнуть: «Ладно» – и выйти из комнаты, чтобы отдать соответствующие распоряжения. Как только он вышел, Сьюзен схватила бумаги, которые любовник бросил на кресло, сунула их в ридикюль и быстро выбежала из комнаты. Она уже была на середине лестницы, когда услышала, как Джон зовет ее по имени, но лишь ускорила шаги и выбежала через двор на улицу. Минуту спустя Сьюзен уже сидела в кебе и ехала домой. Когда Джон выскочил на тротуар и ринулся по Пикадилли, бросая яростные взгляды направо и налево, она отпрянула от окна и откинулась на сиденье.

Оливер Тренчард сидел в библиотеке Джеймса на Итон‑сквер, пил бренди и листал «Таймс». Отец наверняка бы с ним не согласился, но, по его собственным меркам, день у Оливера сегодня выдался трудный, хотя ни строительная контора, ни работа у братьев Кьюбитт не имели к этому никакого отношения. Почти все утро он катался верхом в Гайд‑парке, затем наведался к своему портному на Сэвил‑роу, дабы одобрить покрой охотничьих бриджей, а потом был званый обед на Уилтон‑Кресент, после которого он составил компанию друзьям на партию в вист. Правда, заядлым игроком Оливер не был. Он настолько не любил проигрывать, что выигрыши не компенсировали досады, возникающей от поражений. И вообще, хотя недостаточное трудолюбие и вызывало неудовольствие его отца, пороки Оливера были отнюдь не велики. Да, он пил, когда бывал расстроен, и с удовольствием завел бы интрижку на стороне, но каждый раз, когда пытался назначить свидание, был просто не в состоянии избавиться от образа своей жены. Сьюзен тотчас появлялась у него в уме, с этой своей надменной улыбкой и глазами, вечно ищущими объект для флирта, флирта с кем угодно, но только не с мужем… Картина, возникавшая перед мысленным взором, была столь отчетливой, что Оливер оставлял свои планы и шел домой. Если бы он научился забывать о жене, то был бы счастливее. По крайней мере, так он думал, когда уселся в кресло и поднес к губам бокал, надеясь в ближайшее время не встретиться ни с отцом, ни со Сьюзен.

Несмотря на то что они жили в одном доме с родителями, Оливер после того неприятного обеда в клубе у Джеймса успешно избегал разговоров с отцом. Каждое утро он специально уходил из дому пораньше, задолго до того, как Джеймс отправлялся на работу, а возвращался зачасту<

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 7 8 91011 12 Следующая ⇒