Тайное свидание

5. Тайное свидание

Сьюзен Тренчард лежала в постели и прислушивалась к звону колоколов церкви Всех Святых в Айзелуорте. То и дело из‑за стены пробивались звуки реки: плеск вёсел, крики лодочников. Сьюзен оглядела комнату. Она была отделана как спальня в аристократическом доме, а не в съемном жилище: тяжелые парчовые гардины, камин в классическом стиле и изысканная кровать с пологом, которая оказалась такой удобной. Другая женщина встревожилась бы, обнаружив, что Джон Белласис держит в Айзелуорте домик: маленькая столовая и просторная, роскошно обставленная спальня – вот, в общем‑то, и все, не считая служебных помещений и, вероятно, каморки для единственного, на редкость молчаливого человека, который им прислуживал. Кстати, слуга не задавал никаких вопросов, когда они с Джоном приехали, а просто подал им аппетитный обед и провел в спальню, где уже были задернуты гардины и зажжен свет. И это опять‑таки могло бы навести на размышления, что малый подозрительно хорошо знаком с привычками хозяина и подобные визиты ему не в новинку. Но Сьюзен была слишком довольна, чтобы выискивать недостатки во внезапно свалившемся на нее счастье. Давно уже ей не было так хорошо. Она потянулась.

– Тебе, пожалуй, надо одеваться, – сказал Джон, стоя в изножье кровати и застегивая брюки. – Я ужинаю в городе, а тебе надо вернуться, так чтобы успеть переодеться.

– Нам обязательно уходить прямо сейчас?

Сьюзен села на кровати. Каштановые кудри змеились по ее гладким белым плечам. Она подняла глаза на Джона и прикусила пухлую нижнюю губку. В таком настроении она была неотразима и знала об этом. Джон подошел, сел рядом, провел пальцем по ее шее, по изгибу ключицы, и Сьюзен прикрыла глаза. Он взял ее за подбородок и поцеловал.

Как удачно все сложилось! Отправляясь на званый вечер к тетушке, Джон вовсе не планировал заводить очередную интрижку. Их встреча со Сьюзен Тренчард была неожиданной, но за весь светский сезон эта находка оказалась для него самой удачной. Белласис не сомневался, что Сьюзен развлечет его еще не на одну неделю.

Их отношения развивались быстро, за что следовало благодарить Спир, камеристку Сьюзен. Эта костлявая невзрачная женщина на удивление легко взялась помогать ему в соблазнении своей госпожи. Правда, и саму Сьюзен не пришлось долго уговаривать: трудно устоять перед человеком столь опытным в альковном искусстве, как Джон Белласис. Он всегда безошибочно выделял в толпе женщину, способную на адюльтер. Откровенная скука и нелюбовь миссис Тренчард к мужу стали очевидны, как только Джон подошел к ней в тот вечер в Брокенхёрст‑Хаусе. Оставалось только сделать пару комплиментов, сказать, как она красива, с интересом нахмуриться, выслушивая ее болтовню, – и через некоторое время уже можно будет спокойно забрать свой трофей у рыхлого и безвольного Оливера Тренчарда. И сейчас, глядя в голубые глаза Сьюзен, Джон думал о том, что женщины, в сущности, очень примитивные существа. Они будут трепетать от нерешительности, делать вид, что одна только мысль о супружеской измене ввергает их в смятение и наводит ужас. Однако все это были лишь хорошо известные Джону стадии, через которые женщины чувствовали себя обязанными пройти. Как только Сьюзен начала смеяться его шуткам, он уже знал, что она будет принадлежать ему.

После той первой встречи на Белгрейв‑сквер Белласис отправил Сьюзен письмо. Из осторожности послал его по почте, наклеив на конверт «красный пенни» – так называлась новая почтовая марка. В письме он в самых цветистых и романтических выражениях описал, как ему приятен был их разговор и какая миссис Тренчард редкая красавица. Он вспоминает о ней с восторгом и никак не может забыть ту встречу. Джон удовлетворенно улыбался, представляя, как она читает всю эту чушь.

Далее Белласис предлагал встретиться: он приглашал Сьюзен на чашку чая в отеле «Морли» на Трафальгарской площади. Это было популярное заведение, куда тем не менее не заходили знакомые Джона. Приглашение служило своего рода пробой. Если Сьюзен принадлежит к тем женщинам, которые в состоянии изобрести предлог проехаться по Лондону и встретиться с ним в середине дня, значит она готова вольно обращаться с правдой, способна на изворотливость, и, следовательно, стоит продолжать ее добиваться. Когда Сьюзен в сопровождении Спир прошла через вращающуюся дверь отеля, Джон едва смог сдержать ликование.

Однако следует сказать, что во многом молодой человек ошибался. Он так высоко ставил свои способности к обольщению, что ему совершенно не приходило в голову: соблазнять Сьюзен вовсе не было необходимости. На самом деле та затеяла собственную игру. Да, миссис Тренчард с первой встречи почувствовала к Джону искреннюю симпатию, но вполне возможно, что этим бы дело и ограничилось, не узнай она в тот же вечер о блестящих перспективах молодого Белласиса. Именно тогда Сьюзен и решила, что сперва станет его любовницей, а там уже посмотрит, как далеко все может зайти. Джону следовало насторожиться: с какой стати в тайну посвящена камеристка? А иначе просто и быть не могло, поскольку Спир сопровождала госпожу в отель. Однако он ничего не заподозрил и не понял, что миссис Тренчард во всей этой истории – активная, а отнюдь не пассивная участница.

Сьюзен прекрасно знала, что никто не заподозрит ни в чем предосудительном замужнюю женщину, выходящую из дому с камеристкой. Есть масса законных причин передвигаться по Лондону, да и не только по городу: магазины, обед, визиты – при условии, что госпожу сопровождает служанка. Сделав Спир доверенным лицом, Сьюзен обеспечила успех своим планам. Джону она, разумеется, позволит считать, что это он вскружил ей голову и вовлек в грех – все мужчины любят чувствовать, что ведут в танце, – однако на самом деле Сьюзен вполне осознанно приняла решение сойти с прямой дороги.

В назначенный день она сказала Оливеру, что встречается со старой школьной подругой, приехавшей из провинции, а потом заглянет на выставку в Национальную галерею. Оливер даже не дал себе труда спросить, как зовут женщину, с которой она встречается. Кажется, он только обрадовался, что супруга нашла себе занятие.

Спир тактично исчезла, как только они вошли в холл отеля, и предоставила госпоже подойти к Джону одной. Он сидел в углу, рядом с роялем, а за спиной у него стояла пышная пальма в кадке. Джон был еще привлекательнее, чем Сьюзен запомнилось, – намного привлекательнее ее жалкого мужа. Пробираясь между стульями и столиками, Сьюзен, к своему удивлению, вдруг почувствовала, что теперь, когда наступил решающий момент, она волнуется. Только не подумайте, что ее пугала перспектива адюльтера. Миссис Тренчард вот уже год или два знала, что рано или поздно это произойдет – такой убогой стала редкая и неловкая возня в постели с Оливером. И к тому же Сьюзен была бесплодна. Раньше это разбивало ей сердце, но теперь оборачивалось на пользу. Она позволила себе улыбнуться. Видимо, волнение осталось у нее от девичьей скромности, осколок которой каким‑то образом уцелел, когда она закалилась, превратившись во взрослую женщину. Сьюзен опустила голову, чтобы не встретиться взглядом с компаниями дам, сидевших за столиками и пивших чай. «Морли» был не из тех отелей, куда заглядывали ее близкие знакомые – по крайней мере, в этом Джон не ошибался, – но осторожность никогда не помешает. Столица Великобритании – город маленький, а репутацию можно разрушить за один день.

Сьюзен быстро села спиной к залу и посмотрела на Джона. Искушенный в любовных делах – или, по крайней мере, считавший себя таковым, – Белласис тут же взялся успокаивать Сьюзен, а та ему не мешала. Миссис Тренчард прекрасно знала, что Джон сможет в полной мере наслаждаться этой интрижкой только в том случае, если будет испытывать азарт завоевания добродетельной женщины, а ей очень хотелось сделать ему приятное. Ее скромность и смущение сыграли свою роль, и, разумеется, вскоре Джон начал предлагать встретиться снова, но на этот раз при несколько иных обстоятельствах.

Оливер Тренчард не удовлетворял Сьюзен как мужчина. Первые пять лет брака они безуспешно пытались зачать ребенка, но потом Оливер практически оставил жену в покое. Она и не винила его. Как только стало понятно, что наследника не будет, мысль о соитии уже не привлекала двух не слишком привязанных друг к другу людей. Они практически никогда не обсуждали это между собой, разве что иногда Оливер, особенно если выпивал лишнего, желая во время ссоры обидеть Сьюзен, упрекал ее в бесплодии. Это случалось редко, однако Сьюзен со временем поняла, что, как бездетная жена, она потеряла влияние на мужа и ей никогда не добиться влияния на его родителей. Отсюда следовало, что если она не будет осторожна, то может остаться ни с чем. Даже родной отец постепенно потерял интерес к дочери. Виной этому, по крайней мере отчасти, было безрассудное поведение Сьюзен, однако сама она предпочла объяснять отцовскую холодность разочарованием: как же, единственная дочь не может родить ему внуков. Тренчарды, полагала она, наверняка были бы рады, если бы невестку унесла какая‑нибудь болезнь: это позволило бы Оливеру найти себе другую жену, и тогда детские на Итон‑сквер уже больше не пустовали бы. Наверное, осознание этой горькой истины и склонило Сьюзен к мысли, что если она хочет чего‑то добиться в жизни, то пора уже активно действовать самой. Естественно, этот путь занял немало времени – от оптимизма к разочарованию, а затем к решимости взять судьбу в собственные руки, – и как раз когда эти идеи окончательно сформировались у нее в голове, она встретила Джона Белласиса.

Поэтому, когда в тот день Джон предложил Сьюзен проехаться в Айзелуорт, где у него было «несколько комнат, в которых можно укрыться от лондонской суеты», она едва дала себе труд сделать вид, что колеблется. Однако следовало придумать убедительный повод для поездки в Айзелуорт на целый день. Сьюзен решила не лгать относительно того, в какое место направляется, поскольку ее мог кто‑нибудь случайно увидеть и уличить во лжи. К чему лишний риск? Можно сказать, что она подумывает купить небольшой садик и хочет посмотреть, что сейчас продают. Многие богатые лондонские семейства держали в том районе сады, которые снабжали своих владельцев фруктами до конца лета и даже осенью, и хотя Оливер проворчал, что лишние расходы им ни к чему, возражать не стал. Чтобы окончательно придать поездке невинный характер, Сьюзен решила поехать вместе со Спир и подыскать там место, где служанка будет ждать, пока госпожа не освободится.

Так они и сделали. Чуть дальше по набережной, недалеко от жилища Джона, нашелся отель «Бридж инн», где Спир предстояло коротать время с трех часов дня. Когда все было улажено, Сьюзен ушла пешком, ничего не сообщив кучеру. Она предусмотрительно рассказала всем, даже слугам, о покупке сада, поскольку это давало повод для множества подобных визитов в будущем.

– Я тут подумал, может, дать лошадям отдохнуть и вернуться вместе с тобой? – сказал Джон, погладив ее щеку большим пальцем.

– Это было бы замечательно! – ответила она, сонно потянувшись. – Если бы было возможно.

– А это невозможно? – удивленно спросил Белласис. – Но почему?

Сьюзен одарила его томной улыбкой, обещавшей в будущем, как только представится возможность, намного больше.

– Я еду со служанкой в экипаже своего мужа.

Сначала Джон не мог сообразить, в чем суть затруднения. Можно посадить служанку на козлы с кучером, а самим преспокойно ехать в город в экипаже. Кто‑то может увидеть его с хорошенькой замужней женщиной в карете ее супруга? Ну и что? Белласиса это нисколько не беспокоило. Но по зрелом размышлении даже он понял, что Сьюзен очень важно сохранить репутацию, так что о совместной поездке не может быть и речи. На секунду Джон заподозрил, что она так же сильна, как он сам, и столь же уверенно управляет событиями, но наваждение тут же исчезло: он видел лишь смеющуюся женщину, с полуприкрытыми глазами, лежавшую на подушках, безумно в него влюбленную. Это его устраивало, и он не стал настаивать.

Со вздохом, который должен был продемонстрировать, что самое страстное ее желание – никогда не разлучаться с любимым, Сьюзен встала с постели и накинула ночную сорочку. Потом босиком подошла к окну, шаркая по роскошному турецкому ковру, и взяла корсет.

– Спир осталась ждать в «Бридж инн», – сказала она, с притворной скромностью поджав губы. – Так что мне потребуется помощь.

Джон удивленно поднял брови и тоже делано вздохнул. Сьюзен засмеялась, и он к ней присоединился, хотя, по правде говоря, сложные детали женской моды находил чрезвычайно утомительными.

– Мне придется зашнуровывать корсет?

– Нет. Это делают только в театральных комедиях. Шнуровку затягивают, но главное другое – самыми упрямыми бывают вот эти крючки спереди.

Чтобы управиться с этими кошмарными крючками, Джону потребовалось больше пяти минут, а потом Сьюзен еще попросила помочь ей застегнуть сзади непослушные пуговички, которые шли по всей спине сверху донизу. В комнате становилось все жарче, и у него вспотели пальцы, пока он возился с желтым шелком.

– Хорошо бы в следующий раз ты надела что‑нибудь менее… утомительное, – беззлобно проворчал он.

– Увы, я не могу разгуливать по улицам в халате. Даже ради тебя. Кстати, когда ты помогал мне раздеваться, то так не переживал.

И опять у Джона закралось подозрение, что Сьюзен над ним смеется. Каким‑то образом получалось, что это он идет у нее на поводу, а не наоборот, как ему представлялось. Но молодой человек снова решительно отмел эту мысль.

– Давай в следующий раз встретимся в Лондоне? – предложил Белласис, глянув на карманные часы. – Ну или хотя бы где‑нибудь поближе?

Сьюзен кивнула:

– Эти новые железные дороги все меняют.

– В каком смысле?

– Я только хотела сказать, – улыбнулась она, – что мы можем встретиться в каком‑нибудь удаленном местечке и успеть домой к чаю. Говорят, до Брайтона теперь можно будет доехать за час‑два, а до Йорка – всего за пять‑шесть часов. Дух захватывает от такой перспективы!

Но Джон не разделял ее восторгов.

– Не понимаю, зачем постоянно что‑то менять. Меня все устраивает как есть.

– Ну, что касается нашего сегодняшнего дня, я бы и впрямь ничего не стала менять. – Сьюзен потешила тщеславие любовника именно таким способом, как ему нравилось. Разумеется, она знала об этом. – А теперь мне и правда пора.

Она еще раз поцеловала Джона, проведя языком по его губам – обещание следующей встречи.

– Не заставляй меня ждать слишком долго, – шепнула она ему на ухо и, не успел он ответить, уже вышла и направилась к прихожей, где ждал молчаливый слуга, чтобы открыть ей дверь. Видно было, что малый следует привычному порядку действий, в котором его ничто не удивляет.

Единственной трудностью для Сьюзен было добраться из комнат Джона до отеля «Бридж инн». После этого при ней окажутся служанка и экипаж, и она будет степенна и благопристойна, как истинная лондонская матрона. Сьюзен предусмотрительно надела более густую, чем обычно, вуаль, чтобы любой, кто бросит на лицо женщины случайный взгляд, не мог бы с уверенностью ее опознать. Так или иначе, самообладание не покинуло ее, и обратный путь до отеля она проделала спокойно и без приключений. Спир чинно ждала госпожу с пустой чайной чашкой. Когда Сьюзен вошла, служанка встала:

– Я гуляла, мэм.

– Ну и правильно. Хуже было бы, если бы вы весь день проторчали в пабе.

– Я ходила встречаться с агентом по недвижимости, и он дал мне несколько описаний садов, выставленных на продажу. – Спир достала три‑четыре рекламных проспекта. – Подумала: может, пригодится.

Сьюзен молча взяла листки, аккуратно их сложила и убрала в ридикюль. Теперь прочное алиби было обеспечено.

«Действительно ли существует такое явление, как черная полоса? – равнодушно думал Стивен Белласис, глядя, как крупье снова сметает его фишки. – Обычно говорят о полосе везения, о счастливой полосе, но бывает же и несчастливая?»

Вопрос сей недаром занимал преподобного Белласиса. Ведь любая полоса должна когда‑нибудь закончиться, однако его проигрыши все не кончались и не кончались. Сегодня днем он потерял уже немало. Можно сказать, небольшое состояние. Пока сын развлекался в Айзелуорте с любовницей, Стивен погорел на тысячу фунтов в клубе «Джессопс», неподалеку от Киннертон‑стрит.

«Джессопс» не входил в число клубов, куда стремились попасть честолюбивые джентльмены; он был одним из тех мест, где в конце концов оказывались моты и транжиры. Клуб состоял из нескольких обшарпанных комнат, разбросанных аж на четырех этажах. В этих грязных, с затхлым воздухом помещениях разномастным игрокам подавали низкосортный алкоголь, пока те спускали на ветер остатки сбережений или деньги, которые им удалось выпросить, занять или украсть. Такова была оборотная сторона Белгравии.

За несколько лет до этого Стивен состоял в клубе «Крокфордс» на Сент‑Джеймс‑стрит, где сильные мира сего собирались, чтобы приятно провести время и перекусить. Но Уильям Крокфорд был человеком хитрым. Он изучил историю и нынешнее состояние самых видных семей страны и выяснил, сколько они стоят. Знал, кому можно предоставить долгосрочный кредит, а кому не следует. Нетрудно догадаться, что достопочтенный Стивен Белласис протянул в «Крокфордсе» недолго. Вскоре он смог убедить себя, что к игре совершенно не обязательно должны прилагаться модный французский шеф‑повар и изысканное общество, и стал посещать не столь элитные заведения. Он полюбил «Виктория спортинг клуб» на Веллингтон‑стрит, где не играли, а «делали ставки», и сам ставил на рысаков на скачках в Аскоте и Эпсоме. К сожалению, с лошадьми ему везло примерно так же, как и с картами.

Но как же он любил ощущение победы! Многого не требовалось, всего лишь легкая удача, всего несколько фунтов выигрыша – и Стивен уходил. Иногда, чтобы насладиться томным очарованием «Аргайл румс», где праздновал удачу на свой манер: взять бутылочку портвейна, а может, запустить руку под юбку хорошенькой танцовщице. В другой раз он позволял себе более отчаянные поступки и перемещался к востоку, в район притонов у Семи углов, куда даже полиция лишний раз не совалась. Как человек, готовый внезапно рискнуть жизнью, Стивен выпивал в тамошних барах, болтал с ворами и проститутками, порой не мешая ночным событиям принимать пугающий оборот и не зная, застанет ли его утро мертвым в канаве, с ножом в боку, или же в супружеской постели, рядом с постылой женой.

Но сегодня победа куда‑то запропала. Стивен обладал определенными способностями к висту и частенько отыгрывался, хотя бы частично возмещая потери. Он рассчитывал на это, пока тасовал карты. Но сегодня почему‑то все шло наперекосяк. Леди Удача явно покинула его, и Белласис начинал жалеть, что так небрежно обошелся со своими деньгами.

Если называть вещи своими именами, то Стивен не просто сожалел, он был перепуган. Тысяча фунтов – крупная сумма, и заплатить такие деньги он никак не мог, разве что как‑то отыграться. По мере того как он продолжал проигрывать, атмосфера этой плохо освещенной комнаты все больше давила на него. В подвальном помещении с темными стенами было нечем дышать, и Стивен ослабил воротник, стянувший влажную шею. Он никогда не надевал за игрой полагающиеся священнику ленты на воротник, но толстый шейный платок, которым он эти ленты заменил, словно бы душил его своими складками. От поглощаемого дешевого джина Стивену тоже легче не становилось, так же как и от бесконечных клубов дыма из трубки графа Сикорского. Белласис едва дышал.

За грязным, с липкой поверхностью карточным столом сидели еще трое игроков, двое из которых были Стивену хорошо знакомы. Олег Сикорский, стареющий русский аристократ, хозяин обветшавшего поместья в Крыму, которое он уже не в состоянии был навещать, бесконечно говорил о старых добрых деньках в Санкт‑Петербурге. Он вспоминал, как пил шампанское в особняке на Фонтанке, не спеша проматывая состояние своей бабушки, почтенной дамы, которая, если верить внуку, в свое время имела влияние на царя Александра I. Рядом с Сикорским сидел капитан Блэк, офицер Гренадерского гвардейского полка и приятель Джона. Он был новичком за столом, и страстью к игре его заразили офицеры. Капитан обладал живым умом и хорошей памятью, но при этом был склонен к поспешным ходам и экспрессивным жестам, что редко приводит к большому выигрышу, хотя сегодня, бог весть почему, дела у Блэка шли неплохо. Четвертым игроком был некий мистер Шмитт, весьма похожий на медведя. Судя по виду, во времена бурной молодости ему в какой‑то драке проломили молотком череп. Как ни странно, он пережил это нападение, напоминанием о котором осталась устрашающего вида вмятина во лбу. Шмитт нашел себе неплохой источник дохода: давал деньги в долг. Таким образом, он не только сам получал удовольствие от игры, но и помогал другим заниматься любимым делом. И сегодня он был очень щедр к Стивену. Щедрость его привела к тому, что теперь Белласис был должен Шмитту тысячу фунтов.

– Пожалуй, буду сбрасывать карты, – объявил Сикорский, пыхнув своей тошнотворной трубкой. – Мне надо отдохнуть. Сегодня вечером я иду в театр.

– Вы не можете сбрасывать! – запротестовал Стивен и разом проглотил остатки джина из бокала, отчего сердце снова бешено заколотилось. – Вы мой партнер! У нас вот‑вот начнется удачная полоса!

– Удачная полоса?! – фыркнул Шмитт и, положив на стол тяжелые руки, уставился на Стивена. – Что, как у Непобедимой армады?[21]

– Простите, Белласис, – граф Сикорский, сняв очки, потер руками лицо, – но мне более ничего не остается. Я поиздержался, а мистеру Шмитту я и так уже должен с прошлой недели.

– Двести гиней, – уточнил Шмитт. – Плюс еще триста сегодня. Когда заплатите?

– Не будем утомлять окружающих, – сказал граф, явно не желая делать публичным достоянием свое финансовое положение.

– Когда заплатите? – повторил Шмитт.

– В пятницу. А теперь мне и правда пора, – кивнул Сикорский.

– Олег, раз вы уходите, – сказал Блэк, – то я тоже не вижу смысла здесь торчать. Не часто простому парню удается за день сколотить семьсот фунтов! – Он засмеялся и, царапнув по каменному полу деревянным стулом, довольно неуверенно встал на ноги. Они сидели за столом уже три часа, и требовалось время, пока кровь снова побежит по всему телу. – Пожалуй, такого успеха у меня еще не было. – Капитан собрал свои деньги, сунув крупные купюры в котомку. – Не повезло, – сказал он Стивену, сочувственно похлопывая его по плечу. – Увидимся на следующей неделе?

– Нет! – громко ответил тот. В его голосе прозвучала паническая нотка, и все это слышали. И словно чтобы спасти ситуацию, хотя игра уже была проиграна, Стивен издал бойкий смешок. – Прошу вас, господа, не торопитесь уходить. – Он шутливо поманил Сикорского к себе. – Полно, неужели мы не сыграем еще один круг? Потребуется всего‑то минут двадцать, тут и говорить не о чем, дольше будем спорить. Кстати, Олег, в театр можно поехать прямо отсюда. Блэк, невежливо просто так уходить из‑за стола, надо дать человеку шанс отыграть хоть часть денег! – Он переводил взгляд с одного на другого, и в его маленьких темных глазках застыло умоляющее выражение. – Всего один круг! Это же такая малость…

Стивен замолк. Он понимал, как жалко выглядит, но остановиться не мог. Надо было срочно спасать ситуацию, но что тут сделаешь? Граф и капитан уже вставали из‑за стола: сейчас они уйдут, оставив его в темном подвале наедине со Шмиттом. А это такой человек, от которого все можно ожидать. Белласис и прежде попадал к нему в должники, но никогда еще сумма не была такой крупной, как сейчас, и раньше Стивену всегда удавалось вернуть Шмитту долг.

Он продолжал сидеть неподвижно, пока граф Сикорский и капитан Блэк спускались по лестнице, и стук их шагов по деревянным ступеням отдавался неестественно громким эхом. Воск из дешевого медного канделябра медленно капал перед ним на стол.

– Ну что, ваше преподобие? – саркастически произнес Шмитт, вставая со стула и потягиваясь всем своим огромным телом.

– Да? – с вызовом тряхнул головой Стивен. Его не запугает этот страшный человек. Белласис напомнил себе, что у него есть связи – друзья, занимающие высокие посты.

– Остается открытым вопрос об одной тысяче фунтов.

Стивен весь внутренне сжался, ожидая, что сейчас этот громила хрустнет пальцами и стукнет кулаком по столу. Но Шмитт не сделал ни того ни другого. Он лишь расхаживал по каменному полу, и подбитые гвоздями сапоги звякали при каждом шаге.

– Мы оба джентльмены, – начал Шмитт. Стивен с трудом поборол искушение заметить, что Шмитт, ростовщик с проломленной головой, вряд ли может считаться джентльменом. – Кроме того, я человек благожелательный и готов пойти на разумный компромисс.

– Благодарю вас, – едва слышно пробормотал Стивен.

– И поэтому даю вам два дня на то, чтобы раздобыть деньги и доставить их мне. – Он замолчал и вдруг одним движением вдребезги разбил о стол прямо перед Стивеном пустую бутылку из‑под джина. Бедняга аж подпрыгнул на стуле. – У вас есть два дня, – прошипел Шмитт и навис над Белласисом своим жутким черепом, по‑прежнему продолжая сжимать в руке разбитую бутылку. – Два дня! – повторил он, приближая к шее Стивена ее зубчатый край.

Белласис выбежал из клуба со всей скоростью, на которую только способен тучный коротышка, налившийся джином, и бежал до тех пор, пока не очутился на углу Слоун‑стрит. Только когда Стивен остановился и, задыхаясь, привалился к стене, он почувствовал, что с ним что‑то не так. Две дамы, совершавшие дневной моцион, испуганно шарахнулись от него. Какой‑то мужчина, подойдя поближе, спешно перешел на другую сторону. Стивен провел рукой по лицу. Пальцы почувствовали влагу. Он достал платок и промокнул кожу. Ткань окрасилась кровью. Увидев в ближайшей витрине свое отражение, Белласис понял, что все лицо у него в порезах от крошечных осколков стекла.

На следующий день все казалось уже не таким мрачным. По крайней мере, лицо смотрелось получше, как отметил Стивен, разглядывая себя в зеркало. Всего несколько маленьких царапин, сказал он себе, ничего страшного, ничего примечательного – и это было очень удачно, поскольку Стивен собрался на поклон к брату и должен был выглядеть прилично.

Атмосфера, царившая внизу, в унылой столовой дома Белласисов на Харли‑стрит, была ледяной. Откровенно говоря, ни одному из супругов не нравилось здесь жить. Этот дом был свадебным подарком от матери невесты, но, как почти все, связанное с Грейс, уже поувял и поистрепался. Сейчас в столице повсюду шло крупное строительство, и Стивену иногда казалось, что в один прекрасный день Харли‑стрит превратится в задворки. Да и сам дом был не слишком удобным: узким, темным и вечно холодным. Какая бы погода ни стояла на улице, внутри воздух оставался промозглым. То ли Грейс из экономии не зажигала огонь, то ли Белласисам не хватало прислуги, чтобы этот огонь постоянно поддерживать, но результат всегда был одним и тем же. Гости обычно начинали дрожать, едва переступив порог. Правда, и гостей они принимали нечасто. Иногда Грейс навещали женщины из прихода или какого‑то из ее благотворительных комитетов, но обычно Стивен обедал в городе, а жена ела одна.

Они держали только самую необходимую прислугу: повара и судомойку; дворецкого, он же камердинер; старшую служанку, которая одевала Грейс; и еще двух служанок, которые увольнялись с поразительной регулярностью. Грейс убеждала себя, что причиной служило маленькое жалованье, но уже начинала подозревать, что за некоторыми из поспешных уходов стоял Стивен. Если говорить начистоту, жизнь в столице была их семье не по карману, и, будь у Белласисов побольше здравого смысла, они бы еще много лет назад продали дом и преспокойно жили себе в Хэмпшире, откладывая деньги, которые им сейчас приходилось тратить на помощников священника. Но здравого смысла у них не было. По крайней мере, у Стивена, усмехнулась про себя Грейс. Ни здравого смысла, ни честолюбия, ни даже, видит Бог, желания исполнять свои весьма необременительные обязанности в приходе. Грейс принялась за неаппетитный завтрак. Она всегда гордилась, что не завтракает в постели, как прочие знакомые ей замужние дамы, но сегодня пожалела об этой своей привычке. В спальне, по крайней мере, было тепло.

На столе лежал конверт. Когда снизу пришел Стивен, Грейс читала письмо от дочери и даже не подняла глаз. Она знала, что накануне он играл и, видимо, продулся. Это было понятно по тому, как муж вздохнул, сев за стол. Если бы Стивен выиграл, то, войдя в комнату пружинящей походкой, он хлопнул бы в ладоши и потер руки. Но сейчас ему даже кусок в горло не лез. Сняв крышку со стоявшей на столе кастрюли, он уставился на подсохшую яичницу‑болтунью.

– У Эммы все в порядке, – сказала Грейс и, взглянув наконец на Стивена, в ужасе застыла. – Боже милостивый, что с тобой случилось?

– Ничего страшного. Я стоял у окна, а стекло треснуло. Как дети?

Он положил себе полоску остывшего бекона.

– Пишет, что у Фредди кашель.

– Вот и хорошо… – Муж тяжело опустился на стул на другом конце длинного темного стола.

– Что значит «хорошо»? Хорошо, что мальчику нездоровится?!

Стивен несколько секунд рассеянно смотрел на нее:

– Я думал о том, что сегодня надо навестить брата.

– Это имеет какое‑то отношение к тому, как ты провел вчерашний день? – спросила Грейс, вставая со стула.

– День был не из лучших, – признался Стивен, не глядя на жену и явно думая о чем‑то своем.

Грейс поняла, что дело плохо. Как правило, Стивен сроду не рассказывал ей о своих поражениях и неудачах. Да и в том, что играл, он тоже никогда не признавался.

– А насколько день был плох? – поинтересовалась жена, думая о том, что из ее изрядно опустевшей шкатулки с драгоценностями продать уже почти нечего. Слава богу, что она хоть оплатила Джону ренту за его комнаты в «Олбани», хотя ей было не понять, почему бы мальчику не жить вместе с родителями на Харли‑стрит.

– Не волнуйся, ничего особенного. – Стивен уже взял себя в руки и теперь лучезарно улыбался супруге. – Сегодня разберусь и все улажу.

– С лицом своим сначала разберись!

Приехав на Белгрейв‑сквер, Стивен не сразу решился войти в дом. Стоя на широкой мощеной улице и глядя вверх на блестящую черную дверь, обрамленную белыми дорическими колоннами, он в который раз сокрушался несправедливости сущего, качая головой и мысленно прокручивая все ту же песню, что и обычно. Почему Перегрин, которому по случайности довелось родиться раньше брата, должен жить в таком великолепии, тогда как ему самому приходится довольствоваться тесным и убогим жилищем? «Как тут не играть! – подумал Стивен. – А кто бы не играл на моем месте, когда жизнь нанесла такой жестокий удар? Стоит ли удивляться, что я ищу утешения в объятиях женщин свободной морали? Моя ли вина, что я пристрастился к азарту и опасностям игры?»

Стивен постучался в дверь. Открыл молодой ливрейный лакей, который проводил его в библиотеку и оставил там дожидаться.

Перегрин не слишком торопился навстречу брату.

– Какая приятная неожиданность! – заявил он, минут через пять войдя в библиотеку. – Я как раз собирался в клуб «Уайтс».

– Тогда я рад, что застал тебя, – сказал Стивен.

Он не знал, как начать разговор, хотя прекрасно понимал, что брат и без того уже догадывается, о чем пойдет речь.

– Что у тебя с лицом? – Перегрин вгляделся в россыпь мелких подсохших ранок на щеках собеседника.

– Неудачно побрился у цирюльника, – ответил Стивен.

Отговорка эта звучала правдоподобнее, чем история про внезапно треснувшее стекло, хотя брат вряд ли ему поверил.

– Напомни мне, как зовут этого брадобрея, чтобы я к нему не ходил, – хохотнул Перегрин, усаживаясь за стол. – Итак, чем обязан такой честью?

Оба понимали, что он смеется над гостем. Стивену всегда были нужны от Перегрина только деньги, а тот хотел, чтобы младший брат непременно проговаривал это вслух. Если Перегрин и собирался удовлетворить его просьбу, то всегда требовал, чтобы этому событию предшествовало как можно более глубокое унижение.

– Кажется, я попал в большие неприятности, – начал Стивен, опустив голову. Он надеялся, что, изобразив угрызения совести или сделав вид, будто заискивает перед братом, он склонит Перегрина к большей щедрости.

– Насколько большие?

– В тысячу фунтов.

– Тысячу фунтов?!

Перегрин был откровенно потрясен. Любой время от времени может пойти вразнос. Его старый друг герцог Веллингтон был в состоянии за одну ночь просадить за вистом в «Крокфордсе» и значительно бóльшую сумму, но он мог себе это позволить. Неужели Стивен проиграл тысячу фунтов? Перегрин поднял брови. Услышать столь чудовищную цифру он не ожидал. А между прочим, совсем недавно, за обедом в Лимингтоне, он уже выдал брату почти столько же.

– Обычно я не прошу… – начал было Стивен.

– Да ничего подобного, – перебил его Перегрин, – обычно ты как раз просишь. Более того, ты постоянно клянчишь деньги. Не припомню, когда в последний раз ты приходил ко мне в дом с другой целью. – Он помолчал и решительно заявил: – Нет, дорогой братец.

– Нет? – обескураженно переспросил Стивен. – Что ты хочешь этим сказать?

– Нет, денег ты больше не получишь. Полагаю, я выразился достаточно ясно?

– Что? – Стивен не верил своим ушам. Деланое смирение улетучилось и сменилось откровенной яростью. – Но ты должен! Должен мне помогать! Я же твой брат и оказался в безвыходном положении! Где же мне теперь взять деньги?

– Об этом следовало подумать до того, как ты все проиграл. Ты играл на деньги, которых у тебя не было, и вот результат.

– Я их не проиграл! Причина совсем в другом!

Стивен сжал пухлые руки в кулаки. Не такого исхода событий он ожидал. Мысли лихорадочно метались: если он не играл, то какое придумать оправдание? Куда подевались деньги?

– Мы оба знаем, что это ложь.

Граф Брокенхёрст оставался совершенно спокоен. Его брат был невыносим, лишен малейшего чувства ответственности. Такие люди бесчестят семью. Хочет прожигать жизнь – на здоровье! Но с какой стати Перегрин должен снабжать его деньгами?

– Ты посмел обвинять меня во лжи? – вскинулся Стивен. – Меня, служителя Церкви! Это гнусная клевета!

– Я всего лишь констатировал факт, – покачал головой Перегрин. – Вот что, братец, я больше не стану оплачивать твои долги. Ты имеешь неплохой доход от своего наследства и от Церкви – по крайней мере, должен иметь, – да и жена у тебя тоже не бесприданница. Просто нужно научиться жить по средствам.

– Жить по средствам! – Стивен готов был взорваться. – Да как ты смеешь? Что ты о себе возомнил? Просто потому, что ты на два года меня старше, ты получил титул, дом, поместья и все родительские деньги…

– Не все.

– Ты когда‑нибудь задумывался, насколько это несправедливо? Хоть раз задумывался? – захлебывался Стивен. – И тебе еще хватает наглости велеть мне жить по средствам?

– Жизнь вообще несправедлива, – согласился Перегрин. – Здесь ты прав. Но так уж заведено в обществе, и не нам менять систему. Ты всегда знал, что не можешь рассчитывать на большее, чем дано тебе от рождения. Полагаю, нашлось бы немало людей, кто счел бы твою жизнь прекрасной: ты служитель Церкви, живешь в просторном доме и выполняешь, прямо скажем, не слишком обременительные обязанности.

– Ну ничего, в один прекрасный день Джон получит наследство, – торжествующе вздернул подбородок Стивен. – Мой сын, а не твой, получит все!

Это был удар под дых, но Перегрин решил быть выше оскорблений.

– Позволь напомнить, что, когда Джон все получит, это будет означать, что ты уже мертв, так что часть наследства ему придется потратить на оплату папашиных долгов.

Стивен сжал зубы, его израненное лицо стало ярко‑розовым. Он был так зол, что не мог найти слов.

– Ну‑ну, – наконец сказал он. – Хорошего дня, братец! – И стремительно вышел, так хлопнув дверью, что со стены отвалился кусочек штукатурки.

Оказавшись снаружи, на лестничной п

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒