Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Савельев А.Н. 24 страница



В ответ по Березовскому начали бить правоохранитель­ные органы, получившие прямые инструкции как от Прима­кова, так и от московских властей. «ЛогоВАЗом» заинте­ресовался Антимонопольный комитет, предъявив перечень нарушений на 100 страницах. Встряхнули Лисовского. На­конец, ставленников БАБа погнали из «Аэрофлота» и нача­ли разбираться с их делами.

Главный березовский кадр, толкущийся в руководстве «Аэрофлота», - Красненкер (стопроцентный кадр корпора­ции!) работал в свое время с Березовским в одном институ­те (помогал писать диссертацию), потом оказался незаме­нимым в «ЛогоВАЗе», наконец, был пожалован собственной делянкой для кормления и почти вошел в корпорацию за то, что благодаря его стараниям пара фирм, учрежденных Бе­резовским и ведущих дела за рубежом, снимала пенки со всех договоров «Аэрофлота». Президентский зятек Окулов, обнаруживший, что из-под него по факту почти вынули крес­ло, вышиб Красненкера, прикрыв лавочку. Березовский от ответственности за своего протеже публично отказался.

Одновременно налоговая полиция обыскала офис «Сиб­нефти» (с Абрамовичем во главе) и намекнула, что нашла все, что собиралась найти. Придавили налоговики и бес­предельно наглого Лисовского, дополнив его обиды, полу­ченные во время избирательной кампании в Дзержинске (листовки о причастности к убийству Листьева), еще и раз­громом в офисе. Наконец, Лужков, договорившись с Чубай­сом, избрал себе Березовского в качестве мишени и все настойчивей обвинял его в развале работы исполнитель­ных служб СНГ (тогда Березовский был пожалован постом главы Исполкома Содружества). Совместными стараниями многих сил этой кормушки Березовский все-таки лишился.

На время достали спецслужбы и банкира Смоленско­го - по делу 1992-1993 гг., когда по фальшивым авизо из банка «Столичный» в австрийский банк ABN Amro Bank AG только по одной операции утекло 25 млн долларов. Один из участников аферы - руководитель джамбульского ком­мерческого банка Лев Нахманович (у них и на фамилии дефицит, не только на отчества) - был арестован и начал давать показания. Но дело прикрыли, следователя уволили. Возобновили дело только в 1995 году, однако Смоленский на попытки пригласить его к следователю не реагировал. Забеспокоился член корпорации только, когда Интерпол на­шел Нахмановича, и тот в тюрьме снова начал «колоться». Оказалось, что финансовые документы подчищал чуть ли не сам Смоленский. И банкир сбежал за границу «на лече­ние», чтобы не быть арестованным.

От Березовского отшатнулись: Ходорковский (почувс­твовавший лапы друзей Березовского на своей вотчине «Юкси»), потом Гусинский (решивший, что может не це­ремониться более с конкурентом в информационном про­странстве) и чубайсовский соратник Потанин (отнесший крах «ОНЭКСИМа» и грозящую конфискацию зарубежных вкладов на счет интриг Бориса Абрамыча). Наконец, от Березовского отстранилась «Семья», заподозрившая, что президентский фаворит тщательно записывал на магнито­фонную пленку её самые интимные разговоры (исполни­тель «по пьяни» выболтал эту информацию, в результате чего последовали стремительные действия, спасающие последние остатки приличия).

И все-таки суперолигарха хоронили рано. Даже после оскорбительной отставки из Исполкома СНГ Березовский посмел тявкнуть на президента, которому, действительно, уже не на кого было опираться - кругом одни «пиявки». Мо­жет, Березовский и потерял на этом сотню-другую милли­онов долларов или недополучил такую сумму, уступив ее другим расхитителям, но осталась дьявольская пронырли­вость. Он сумел воспользоваться своим особым положени­ем в «Семье». Вместо тюремной камеры, которую уже гото­ва была открыть для него Генпрокуратура, выдав санкцию на арест, Березовский получил полностью подконтрольное правительство Степашина, где его ставленники заняли все ключевые посты, да еще и своего главу президентской ад­министрации.

Генпрокуратуру ельцинисты смогли обезглавить, как ра­нее обезглавили все прочие правоохранительные структуры и спецслужбы. Дело против Березовского завяло, санкцию на арест Смоленского тоже отменили, дело ушло на досле­дование, чтобы быльем порасти. Корпорация снова воз­главлялась «королем пиявок». В качестве компенсации за причиненные неудобства Березовский «скушал» 6-й канал телевидения. И сказал про Доренко, который был назначен промывать мозги: «Неважно, что он говорит. Важно, что он напрямую воздействует на зрителя. Это божий дар».

Но на этом история не кончилась. «Пиявочный король» решил наказать всех, кто не вступился за него. А еще вспом­нил старые обиды. Березовский назвал Лужкова суетливым человеком, а в интервью собственному каналу ОРТ сказал, что «Лужков - это кровь». Заодно состоялся информацион­ный «наезд» на гусинские НТВ и «Мост-медиа» как эконо­мически несостоятельные структуры, погрязшие в долгах. Гусинский через НТВ выложил свой козырь - компромат на Волошина, главу администрации президента. Оказалось, что Волошин был посредником между жульническим бан­ком «Чара» и жульническим «АВВА». Обе структуры на­жились за счет доверчивых граждан, пополнив капиталы будущих олигархов - прежде всего, Березовского. Черно­мырдин откомментировал это так: «Сцепились два еврея. На это смотреть противно. И говорить тоже. Делом надо заниматься!»

Березовский с полным правом хозяина положения стал городить политический проект «консенсуса общества спра­ва». Только место у уха ельцинской дочки Танечки на вре­мя сдал в аренду своему кошельку - руководителю «Сиб­нефти» Роману Абрамовичу. Это была непростительная ошибка.

Абрамович долгое время был агентом по покупкам не­движимости и оплате отдыха «Семьи» - всякие там виллы, яхточки... Потом оседлал правительство (в лице первого вице-премьера Аксененко в правительстве Степашина). Потом роль зиц-председателя постепенно переросла в роль фактического владельца. И «Семья», и «Сибнефть», и ад­министративный контроль над всей энергетикой страны постепенно сосредоточились в руках Абрамовича («МК», 02.06.99). Закончилось это потом губернаторством на Чу­котке - своеобразной добровольной ссылкой на период затихания дел Березовского. И возвращаться Абрамовичу уже не захотелось. В 2000-е годы он весело проживал укра­денные у страны деньги.

«Сибнефть», перешедшая к новым «пиявочным коро­лям», была одной из ключевых структур группировки, осед­лавшей Россию.

27 ноября 1995 года Ельцин подписал указ «Об управле­нии и распоряжении акциями открытого акционерного об­щества «Сибирская нефтяная компания»», находящимися в федеральной собственности. В тот же день (!), когда был подписан указ, вышло информационное сообщение Госко­мимущества о проведении залогового аукциона по акциям АО. Образование «Сибнефти» стало абсолютной неожи­данностью не только для профильного правительственно­го ведомства - Минтопэнерго, но, что самое главное, и для государственной компании «Роснефть». «Роснефть» не без основания рассчитывала заполучить «Ноябрьск-нефтегаз» и Омский НПЗ в свой состав, постановление правительства об этом уже было «на выходе». Но этим планам не сужде­но было свершиться, и исключение двух нефтяных «звезд» нанесло серьезный и практически невосполнимый удар по экономическому потенциалу «Роснефти».

Несмотря на то, что первой в списке претендентов на победу в залоговом аукционе стояла та же «Роснефть», государственной компании не удалось взять «Сибнефть» под контроль. Победителем аукциона стала «Нефтяная фи­нансовая компания» (НФК) (кредитор - «Столичный банк сбережений» Смоленского, гарант - банк «Менатеп» Хо­дорковского), предложившая государству кредит в разме­ре 100 млн 300 тыс. долларов при стартовой цене лота в 100 млн долларов. Заявка «Инкомбанка» не была допуще­на к участию в аукционе под надуманным предлогом, ана­логичным тому, который был использован при выпихивании его из состава учредителей ОРТ.

Необходимо отметить, что учредителями НФК были Объ­единенный банк и ООО «Вектор-А». Владельцами первого являлся «АвтоВАЗ», «АвтоВАЗбанк» и «ЛогоВАЗ», а вто­рого - сама «Сибнефть». Все под контролем Березовского. Мало того, победа в аукционе была обеспечена деньгами Омского НПЗ и «Ноябрьскнефтегаза», входящих в холдинг «Сибнефть». То есть налицо ситуация криминального сго­вора - переложили деньги из кармана в карман и купили колоссальную собственность на деньги продавца.

Второй примечательный факт этой истории - убийство директора Омского НПЗ, которого прочили в директора «Сибнефти». Ехал человек мимо холодной сибирской реки и вдруг вздумал искупаться. Через сутки его извлекли из воды и поставили диагноз - острая сердечная недостаточ­ность. Все сделали вид, что в это поверили.

Наконец, примечательным фактом является образова­ние «группы дружественных инвесторов» «Сибнефти», в которую, помимо предприятий «Сибнефти» и НФК, вошли Объединенный банк, Русский индустриальный банк, Сто­личный банк сбережений, «Нефте-комбанк». Вместе с пе­речисленными выше структурами все это спеклось в какое- то жуткое паучье гнездо. Средства массовой информации открыто говорили, что вся история с «Сибнефтью» разыг­рана для обеспечения избирательной кампании Ельцина. О масштабах соответствующих выплат можно судить хотя бы по тому факту, что за время держания залога НФК выуди­ла из «Сибнефти» только по балансовой прибыли порядка 1.1 трлн рублей («Правда-5», № 18, 1997).

И все же Березовский не до конца понял ситуацию в России. И на этом «погорел». Если Коржаков недооценил Березовского, считая его всего лишь своим кошельком, и оказался всего лишь охранником бизнеса, который конт­ролировал Березовский, то сам Березовский недооценил Путина, считая его полностью подконтрольным себе. И ока­зался всего лишь собирателем тех активов, которые «рас­пилили» пришедшие на смену Березовскому олигархи.

ЧУБАЙС, ГАЙДАР И ИХ КОМАНДА

Откуда взялись эти существа на нашу голову, в каких ла­бораториях были они выращены? Как могло произойти, что­бы народ продолжал доверять правителям, которые пригре­ли рядом с собой само воплощение порока? Что это были за правители, при которых взращивались эти монстры?

Некоторым хочется считать, что виной всему папа с мамой. У Чубайса это были полковник Борис Матвеевич Чубайс (в войну - политрук, потом - преподаватель марксизма-ленинизма, диссертация: «Полная и окончательная победа социализма в СССР - главный итог деятельности партии и народа») и Раиса Хаимовна Сагал, которая чис­лилась экономистом, но никогда не работала (в своих вос­поминаниях Чубайс назвал свои родственные связи «ев­рейской анкетой»). Но что могли передать существу, имя которого стало нарицательным, эти давно ушедшие в небы­тие люди? Порченую кровь? Затаенную ненависть к стра­не, в которой они жили очень неплохо? Ничего подобного в среде, окружавшей Анатолия Чубайса, не было. Он был обычным советским инженером, доцентом - специалистом по планированию управления и науки. Ничто не предвеща­ло обращения простого советского человека в изувера с ледышкой вместо сердца. Разве что создание в 1984 году, еще до первых признаков перестройки, некоего подпольно­го кружка экономистов, который просуществовал совсем недолго и наверняка находился под контролем КГБ.

Аналогична судьба Егора Гайдара. Вот только его «ев­рейская анкета» длиннее и изощреннее. Она говорит о какой-то скрытой закономерности. Гайдар числит себя по­томком известного советского писателя Аркадия Гайдара, настоящая фамилия которого - Голиков. Юному Аркадию довелось пережить события, изломавшие его психику. Еще юношей ему довелось участвовать в подавлении Там­бовского крестьянского восстания, а потом командовать большевистским «эскадроном смерти» - ЧОН - в Сибири. В Хакасии он без суда расстреливал «диких инородцев», за что его в 1922 году самого чуть не расстреляли, но все же ограничились просто лишением всех должностей. Пос­ледовавший брак с писательницей Рахилью Лазаревной Соломянской закончился рождением Тимура Гайдара, раз­водом и психушкой в 1931 году. Аркадий Голиков сумел преодолеть помутнение рассудка, порожденного кровавой революцией, но ничего не смог сделать со своим сыном, который не обрел никаких черт своего литературного обра­за из известной повести «Тимур и его команда». Аркадий Голиков погиб в 1941 году и, как павший в боях за Роди­ну, все свои грехи искупил. Тимур Гайдар попытался стать моряком-подводником, но в результате превратился в за­урядного журналиста. Имя дало ему адмиральские погоны, но не славу писателя и не честь офицера. Брак с Ариадной Бажовой, дочерью известного писателя и сибирского крас­ного партизана, дал миру Егора Гайдара, но не счастливую жизнь. Я помню нетрезвый лик Тимура Гайдара, который попытался на склоне лет войти в политику в адмиральском мундире. Он стал появляться на мероприятиях социал-демократической партии, которая в начале 90-х годов увяла, а с ней исчез из политики и Тимур. Зато в нее вошел Егор Гайдар, по семейной традиции женившийся на дочери писа­теля Аркадия Стругацкого, известного писателя-фантаста и сына комиссара продотряда. Писательский, комиссарский и еврейский корни, переплетаясь, дали тлетворный побег. Монстр внезапно появился у руля российской экономики, сбросив с себя коммунистическую личину.

Разгадка проблемы состоит в том, что простой совет­ский человек Чубайс был мобилизован и подготовлен к своей миссии в недрах того режима, который он потом, как казалось, ненавидел. Нет, ненависть - слишком человечес­кое чувство. Он выполнял то, что было заложено в него как программа - без эмоций, без творчества. Механизм работал старательно, не позволяя посторонним возмущениям внед­рять в него сомнения. Также и Гайдар был если не совсем простым, то почти незаметным человеком. И отвратительность его манер говорила скорее о бесхитростном устройс­тве его личности. Он был инструментом, а не творцом. Гай­дар и Чубайс - только исполнители воли секты, взрастившей их и подготовившей к моменту, когда они смогли безжалост­но расправиться со страной, которую никогда не любили.

Крах российской экономики в 90-х годах XX века, как те­перь мы можем точно утверждать, обусловлен двумя главны­ми факторами: во-первых, недееспособностью коммунисти­ческой партноменклатуры владеть страной как целостным социально-политическим и экономическим образованием (отчего произошла конвертация власти в собственность, а также расчленение страны); во-вторых, прямым заговором глобализировавшейся части этой номенклатуры (включая привилегированные научные кадры), имевшей целью полу­чить статус в мировой политической и экономической элите (отсюда предательство спецслужб, «козыревщина» и пря­мой обман народа).

Уверенность в такого рода утверждениях появляется не только благодаря опыту прошедших лет и множеству част­ных наблюдений, дающих возможность делать косвенные выводы. Авторы либеральных реформ с годами стали ци­нично откровенными, почувствовав, что им не грозят ни репрессии и реквизиции, ни даже общественное порица­ние. Одним из рекордсменов циничной откровенности стал один из сподвижников Чубайса экономист Виталий Най- шуль, решивший в 2004 году поделиться с публикой своими соображениями о генезисе либеральных реформаторов. Этот ультралиберал, приправляющий свои суждения фи­лософскими отвлечениями в пользу сильного государства, обнародовал данные о том заговоре, который гнездился в различных структурах партхозноменклатуры. Фактически, горбачевская перестройка прикрыла назревающий мятеж, продуманный до деталей.

По утверждению Найшуля, у заговора было три идеоло­гических куста, которые собрались в пучок уже в 1987 году, но оформились еще в 70-х годах, консолидировавшись на общем представлении о недееспособности проводимой экономической политики и ненависти к собственной стране. В состав коалиции заговорщиков вошли московско-питер- ский куст во главе с Гайдаром, Чубайсом и Кохом; новоси­бирский куст во главе с Симоном Кордонским, Широниным и Петром Авеном; третий куст, базировавшийся в Эконо­мическом институте при Госплане, возглавил сам Найшуль. Гнезда заговора были вовсе не самодеятельными, а впол­не известными начальству, уже прикидывавшему, как ему повторить для себя высокие стандарты потребления за счет отбрасывания выхолощенной и изжившей себя коммунис­тической идеи. Не случайно в 1989 году Чубайс легко по­лучил разрешение выехать в Австрию, где он встретился на конференции с Гайдаром, Авеном, Кагаловским. Пос­ледний, кстати, еще тогда высказал идею о проведении ре­форм в каждой из союзных республик отдельно. В принятой тогда совместной декларации говорилось, что реформы невозможны, если СССР сохранится. Но еще за два года до того «кубло» обсуждало разрушение страны. Тогда же в качестве начала уже планировалась массовая остановка и перепрофилирование производств.

Найшуль прямиком пишет, что мировоззрение этих групп сформировалось во время поездок на Запад. Причем кругозор ее членов был крайне ограничен, выхватывая из западной экономической науки только «вершки» - старо­давние высказывания фон Хайека и фон Мизеса. Найшуль говорит: «Мы сделали все по учебникам. Кстати, это было головное направление мысли в 91-м году - никаких собс­твенных путей. Все делаем, как в учебнике написано». Про­думывания будущих реформ просто не было - оказалась сформирована только идеологическая догма, время распа­да которой должно было быть достаточным, чтобы разру­шить и ограбить страну. В деталях продумывался мятеж, но не реформы. Найшуль саморазоблачается: «Мы честно играли в западную политическую систему до 93 года, а с 93 года мы начинаем ее использовать как ширму».

Найшуль и его коллеги, вышедшие из праздношатаю­щейся и безответственной «золотой молодежи», брошен­ной на укрепление экономических структур государства, но занятой совершенно иными делами, имели возможности верно оценить причины кризиса экономический системы. Они обнаружили, что упорное следование планам непро­дуктивно, с планированием система не справляется, Гос­плану приходится все снова и снова пересчитывать. Ясно, что речь должна была идти о децентрализации, по крайней мере, планирования. И люди «со свободной головой» (как характеризовал своих соратников В. Найшуль) придумали, что радикальным средством полного разрушения иерархии управления экономикой станут свободные цены. Они ждали момента, когда эту свободу можно будет ввести деклараци­ей. И не желали даже в мечтах предположить, что масштаб­ное распространенна персональных компьютеров могло бы сделать любое планирование вполне возможным - остава­лось лишь выбрать модель такого планирования.

Уже в середине 80-х годов российская промышленность была готова выпускать в массовом порядке отечественные модели персоналок. Но госплановских скептиков, среди ко­торых гнездился заговор, ничто подобное не интересовало. Они искали мифическую модель саморегулирующейся эко­номики, в которой места для государства и рационального ведения хозяйства страны не было.

Второй вывод праздных коллег Найшуля по заговору со­стоял в том, что в стране уже действует административный рынок, а все управление строится на отношениях торговли как между неподчиненными друг другу субъектами, так и между подчиненными. Это наследие хрущевских реформ считалось в кружке заговорщиков большим завоеванием, подготовившим реформы Гайдара. Найшуль прямо говорит, что эта система полностью разрушила государственность. Точнее было бы сказать, что в стране, под прикрытием ком­мунистической пропаганды, производство социального ка­питала было заменено базарными отношениями «ты - мне, я - тебе», неформально признанными как общая норма по­ведения.

Найшуль заявил, что Гайдар себя поначалу к либералам не причислял, говоря на одном языке с коммунистами гор­бачевской выделки - на языке правых социалистов. Гайдар просто улучшал социализм. До той степени, пока он не стал либерализмом. Никакой четкой границы тут просто не су­ществует. Гайдар, как говорит Найшуль, лишь «оденежил» то, что ранее подготовили коммунисты, опираясь на одну из ветвей европейского Просвещения.

Составившие идеологию заговора твердо поняли, что болезнь системы смертельна, и потирали руки, предвкушая славу могильщиков мощнейшей в мире страны. И зата­ились, выжидая своего часа. Причем вполне сознательно рассчитывая на административный ресурс, коим владели изменники внутри компартии. Они понимали, что система сама должна родить человека типа Ельцина и принять его как глашатая анархической справедливости. Они заранее считали, что хозрасчет, аренда и прочее - только времен­ные меры, оттягивающие смерть системы. Оживлять систе­му и спасать страну они не намеревались.

Теперь Найшуль прямо говорит, что все это в Госплане считалось «туфтой» и «чепухой». Его единомышленники- празднодумцы знали, что только тотальное разрушение экономики позволит их группе и подобным же праздным мозгоблудам выйти на ключевые политические и эконо­мические позиции, и ждали, пока не дождались Ельцина. Ельцина они встретили уже полностью сформированной командой, которая и стала идеологическим штабом мяте­жа, вталкивающим в скудный мозг Ельцина новые идеоло­гические догмы, списанные со старых коммунистических и предназначенные к тому же - к заведению страны в тупик ради частного обогащения или ради эксперимента по внед­рению утопии с заведомо провальным результатом.

Третий вывод Найшуль со своими соратниками почерп­нули из риторики Пиночета - государство должно полностью исключить себя из экономики, дать зарабатывать прибыль только в результате обслуживания друг друга экономичес­кими субъектами Ясно, что все это была только риторика. В действительности государство меняло власть на собс­твенность, оставляя в тылах нового олигархического клас­са агентуру, действующую в госаппарате. Без коррупции содержать эту агентуру невозможно. Соответственно, за кулисами либерально-бюрократического мятежа коррупция предполагалась как естественный механизм монополиза­ции рынков, подавления политических противников и само­деятельных предпринимателей, создававших производства «с нуля». Именно поэтому рывок Путина в 2000 году полно­стью захлебнулся - госаппарат оказался тотально коррум­пированным. Отношения «ты - мне, я - тебе» «оденежились» благодаря Гайдару.

Четвертый вывод, следующий из поставленной праздно- думцами задачи вписаться в мировую элиту, состоял в том, что границы государства должны быть взломаны. Один из инструментов этого взлома - разрушение государства как такового. Через неустоявшиеся новые границы (привати­зированные в транспортных узлах) в страну должны были хлынуть колониальные товары и умертвить все, что не мог­ло конкурировать с тотальным демпингом. Умерщвленные предприятия затем скупались за бесценок, а потом под­нимались за счет очагового восстановления таможенного регулирования и перепрофилирования на выпуск аналогов зарубежного ширпотреба. Наукоемкие предприятия стано­вились жертвой. Всё, чем страна была славна и что обес­печивало ее перспективу в технологической конкуренции с Западом, пошло под нож.

Четвертый вывод празднодумцев - о непригодности российских традиций для того, чтобы реформы были реа­лизованы не только «вширь», но и «вглубь». Срастить ли­беральные реформы с русской традицией заговорщики не планировали, а когда противоречие стало для них очевид­ным, они предпочли реформы, отбросив традиции. В конце концов эти традиции были даже объявлены вредными во всех отношениях. Ведь они мешали внедрять либеральную догму!

Найшуль, пытающийся подверстать в очередную утопию либерализм и патриотизм, говорит о том, что открытая эко­номика просто испытывает человека: может ли он продать родину? На деле это было вовсе не испытание, но наделе­ние правом продавать родину лиц, полностью лишенных нравственных самоограничений. Фигуры Козырева, Шевар­днадзе вполне дополняют в этом отношении список сорат­ников Найшуля. Родиной разрешено было торговать тем, кто готов был на такую торговлю. Как и на грабеж богатств родины. Большинство населения либо отшатнулось от та­кой возможности, либо сильно замешкалось.

Логика празднодумцев была достаточно проста: если довести децентрализацию до абсурда, если разрушить страну, возникает вопрос о собственности. Тогда автома­тически речь должна идти о тотальной приватизации, а под шумок о создании класса собственников - о захвате этой собственности номенклатурными кланами и прибившимися к ним идеологами хаоса.

Приватизация в той форме, в которой она прошла в России (то есть, имитировалась, как признается Найшуль), была придумана в его кругу еще в 1981 году. Конечно, ник­то и не собирался проводить равноправное наделение лю­дей собственностью - русские и так считали, что владеют государством и его экономическим потенциалом, а празд- нодумцы и изменническая политическая элиты - что собс­твенности достойны только они сами, но не русский народ. Заговорщики рассчитывали на миг удачи, который потом можно будет закрепить пафосными мерами по усилению государства, встающего на защиту новых собственников, составивших капиталы на ворованном.

Русские в своей массе понимали, что общенародным достоянием плохо управляют, но знали, что они владеют им. Ваучерная приватизация давала им просто титул того владения, которое было для большинства населения бес­спорным. Но потом этот титул должен был превратиться в акции предприятий - конкретизироваться. И вот здесь за­говорщики придумали дьявольский обман - чековые аук­ционы, перед которыми за госкредиты скупали ваучеры у населения, а потом овладевали крупнейшими предприятия­ми в порядке приватизации. Кредиты отдавали почти мгно­венно, поскольку -прибыль от предприятий многократно перекрывала все затраты на скупку ваучеров. Теперь этот обман объявляется признанным на тот момент населени­ем политическим решением о формировании класса собс­твенников. Более того, теперь звучит мысль (например, в устах бывшего главы НТВ Киселева) о том, что в обществе будто бы было какое-то согласие на счет образования не какого-нибудь, а именно крупного собственника. То есть, олигарха-вора, укравшего у народа его достояние и распо­ряжающегося государствообразующими хозяйственными комплексами без всякого контроля со стороны государства (для чего это государство также подлежало приватизации группой олигархов).

Захватив власть и распоряжаясь бюджетом как собс­твенным карманом, ставленники и надежда празднодумцев - олигархи и чинуши - потом без труда добивали мелких акционеров, умудрившихся-таки обменять ваучеры на акции. Их просто удушили нищетой, галопирующей инфляцией, обесценением вкладов, шантажом и вымогательством.

Вряд ли участники группы Чубайса-Найшуля полагали, что их совместная с партноменклатурой афера пройдет без­болезненно для народа. Напротив, народ должен был стать страдательной стороной во всех замысленных этой груп­пой мятежах и грабежах. Ведь либералами подрывались основы его жизнедеятельности, а экономическая жизнь прямо противопоставлялась нравственным нормам и тра­дициям. В связи с этим был принят на вооружение лозунг «не отступать от курса реформ», будто только системное и последовательное введение либерализма позволит стра­не вздохнуть свободно и зажить в достатке. Любой удар по социальной сфере сопровождался пропагандистскими уси­лиями, чтобы доказать, что это ретрограды препятствуют установлению «светлого будущего» - либерализма. Ельци­на двигали вперед голодные шахтеры, еще не понимая, что их грабят именно те, кому они прокладывают путь к власти своими забастовками.

Это теперь Найшуль брезгливо оценивает забюрократизированность ваучерной приватизации и демонстрирует понимание того, что никакой приватизации, собственно, не состоялось - экономика оторвали от государства, зато плотно привязали к бюрократии, к произволу разного рода постсоветских чинуш.

Да, теперь Найшуль вынужден признать, что раздача собственности олигархам не решила вопроса о пропорци­ональном распределении долгов - в зависимости от доли доставшейся собственникам части общенационального бо­гатства. Не только внешних, но и внутренних. Государству, живущему только на налоги, оказалось не под силу обслужи­вать даже внешний долг, а от внутреннего пришлось просто поэтапно отказываться. Важнейшим условием того, что все это не вызывает восстания, стало разрушение общества, начатое еще в советские времена (ради ликвидации поли­тики как таковой и монополии на власть геронтократии) и интенсивно проведенное либеральными фундаменталиста­ми. Не случайно Найшуль объявляет либерализм сильней­шим орудием социального принуждения. Действительно, олигархия принуждает массы к повиновению тем, что пос­тоянно уничтожает общество, коррумпируя не только гос­чиновников, но и любых общественных активистов, любые средства информации.

Найшуль пользуется для обоснования права либералов на издевательства над народом чудовищным по цинизму тезисом: «Если народу не больно - это значит, что реформы не идут». Остается только сетовать на систему пропаганды, которая недостаточно поработала над притуплением чувс­тва боли.

Наше спасение от либерализма и всех прочих последы­шей Просвещения состоит в том, что его адепты - интел­лектуально очень ограниченные люди. Они живут только догмой и догматически внедряют свои измышления. Най­шуль в 2004 году говорил о том, что с 1992 года либерала­ми ничего не придумано. Они продолжают действовать по разработанным идеям, лишь тиражируя их в официальной риторике властей всех уровней и в системе образования.

О «глубине» мысли говорят нынешние рассуждения Найшуля, которым стоило бы появиться на полтора десятка лет раньше: «Если есть рынок, значит - есть суд. Если нет суда, то вместо него будет работать административная сис­тема. Значит, у вас рынка уже не будет». Рынка - то бишь организации хозяйства не только как иерархической, но и как спонтанно складывающейся системы, - действительно не состоялось. Хозяйство страны было разрушено. И дело не в суде, а в том, что мы переживаем упадок государства, связанный с насильственным внедрением в нашу жизнь удивительных по идиотизму идеологем. Буквально каждая из них (и это можно видеть по первой части ельцинской Конституции) лжива и не имеет ничего общего ни с жизнью, ни с направлением деятельности властных институтов.



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.