Йен Макдональд 14 страница

– Хорошо пошло! – заорал Макхинлит.

«Артур П.» завис под углом тридцать градусов.

Эверетт болтался на сетке в полусотне метров над палубой. Подтянувшись, он выбрался на мостик, сейчас больше похожий на лестницу.

– Еще две штуки, – сказал Эверетт.

Макхинлит кивнул. Они стали подниматься по мостику, используя столбики перил как ступеньки. Все мышцы в руках, плечах, запястьях и пальцах Эверетта вопили от боли. Он цеплялся, карабкался, резал. А что еще оставалось? Признать боль и хоть чуть‑чуть ослабить напряжение значило – свалиться вниз и разбиться насмерть о стальные ящики. А больно было зверски, как никогда в жизни. Собрав последние силы, Эверетт вспорол сетку. Под давлением сразу трех шаров сетка лопнула, и Эверетт повис на трехметровом лоскуте. Внизу была пустота – безопасный мостик остался в стороне. Эверетт попробовал раскачаться, но силы закончились. Сейчас пальцы разожмутся. Нельзя разжимать, держаться надо! А дирижабль кренился с каждой секундой сильнее, приближаясь к вертикальному положению. Сорок пять градусов, шестьдесят, восемьдесят…

– Ох ты, черт! – крикнул Макхинлит, цепляясь за перила мостика.

В его голосе звучало неподдельное восхищение. «Артур П.» встал на хвост. Контейнеры с грохотом обрушились вниз, сминая рулевой механизм, срывая напрочь мостики и трапы.

– Макхинлит! – завопил Эверетт. – Не могу…

Тут из‑за сбившихся в кучу шаров с газом появился, стремительно спускаясь на тросе, человек в длиннополом плаще и лихо заломленной шляпе.

– «Из глубины взываю к Тебе, Господи, ибо у Господа милость и многое у него избавление»! – Шарки поравнялся с Эвереттом, ухватился за сетку и начал раскачивать ее. – Держитесь всеми фибрами своего существа, сэр!

С каждым размахом Эверетт оказывался все ближе к мостику.

– Хватайтесь!

Эверетт отпустил одну руку и вцепился в поручень.

– Сшивайте, сшивайте! – подсказал Шарки, и Эверетт мгновенно понял.

Он перекинул свободный конец сетки через поручень, сдвинул переключатель резака вниз и последним усилием запаял петлю. Теперь Эверетт был надежно привязан к мостику, превратившемуся в вертикальный трап. Макхинлит спустился сверху и протянул руку. Эверетт поймал ее, выронив резак. Тот полетел, кувыркаясь, на дно гигантского колодца, в который превратился «Артур П.».

– Впечатляет, Эверетт Сингх, – сказал Макхинлит. – Здорово ты отделал их кораблик.

Эверетт спросил у Шарки:

– Вы видели капитана?

– Она сумеет о себе позаботиться.

Шарки высвободил тормозное устройство троса и плавно спустился на поперечный мостик, сейчас лежащий на боку под углом девяносто градусов.

– Уходим, – сказал Макхинлит. – Вниз и на выход.

Спускаться вдоль поручня было несложно, только у Эверетта все мышцы дрожали от усталости и перенапряжения. Расслабляться было рано. Ставим на перекладину одну ногу, потом другую… Перехватываем одной рукой, потом другой… Не смотреть вниз – так сказала Сен, королева крыш старого Хакни. Эверетт стал смотреть по сторонам, разглядывая опрокинутую архитектуру «Артура П.». Шарки дожидался их на поперечном мостике. Макхинлит вытащил рацию.

– «Эвернесс», как слышите? Мы здесь закончили.

– Фантабулоза! – донесся сквозь треск разрядов голос Сен. – Ух, видели бы вы это!

– Мы уж и так насмотрелись, – ответил Макхинлит. – Скажи спасибо мистеру Сингху. Готовы вернуться на базу, ждем на кормовом балконе с правого борта.

Он передал рацию Эверетту, и тот назвал кодовое слово:

– «Тоттенхэм Хотспур».

Все трое медленно двинулись дальше по мостику, осторожно переступая с одной перекладины на другую и придерживаясь руками за верхние столбики перил, чтобы не свалиться вниз, в развалины искалеченной хвостовой части. Макхинлит открыл люк, в который сразу же с воем ворвался ветер, залепив Эверетту глаза снегом.

Балкон тоже стоял вертикально. Страшно было выйти на него – слишком далеко казался поручень от корпуса дирижабля, но тут среди метели возникла «Эвернесс». Эверетт видел Сен в освещенной рубке: ее руки летали над приборной доской, заставляя корабль балансировать на поврежденных двигателях. Ближе, ближе…

Эверетт, ослепнув от снега, из последних сил держался за перила. Его била дрожь, все тело болело, ветер толкал его и дергал со всех сторон. За спиной, словно башня темного властелина, возвышался опрокинутый «Артур П.». Сен подвела «Эвернесс» почти вплотную, постепенно снижая высоту, пока нос корабля не поравнялся с балконом. Из носового люка выдвинулись сходни, на метр не достав до балкона. Ближе не получится. Значит, нужно сделать два прыжка: сперва на перила, а потом еще один, через пустое пространство.

– Давай, Эверетт! – сказал Макхинлит. – Делов‑то, смотри!

Он перескочил на перила балкона, а оттуда на сходни и помахал Эверетту рукой.

– «А надеющиеся на Господа обновятся в силе: поднимут крылья, как орлы, потекут – и не устанут, пойдут – и не утомятся», – проговорил Шарки.

И Эверетт прыгнул. Поймал поручень, отдышался, собрался с мужеством. Он победил в бою. Он вывел из строя корабль братьев Бромли. Он путешествовал между мирами. Что по сравнению с этим один метр пустоты? Всего лишь воздух. Эверетт перебрался на другую сторону перил, изготовился и прыгнул. Приземлился на сходни мягко, как кошка. Пара десятков шагов – и он в швартовочном отсеке «Эвернесс».

Когда он вошел в рубку, Сен уже отводила «Эвернесс» от побежденного корабля.

– А капитан?

– Анни в порядке. – Сен кивнула на окно.

Безнадежно разбалансированный «Артур П.» так и стоял вертикально в воздухе. Сходни торчали из носовой части, словно антенна, а по ним карабкалась фигурка в белой рубашке и светло‑коричневых штанах, заправленных в сапоги. Ее стегали и снег, и ураганный ветер, но она упорно подтягивалась по перекладинам. Капитан Анастасия Сиксмит увидела свой корабль и помахала рукой.

– Макхинлит, открой грузовой люк, – сказала Сен в переговорную трубку.

– Есть, мэм! – послышался ответ.

– Слыхал? Мэм! Бонару.

Капитан Анастасия, добравшись до самого верха сходней, выпрямилась, бросая вызов ледяному ветру, и широко раскинула руки, приветствуя свой дирижабль. Сен подала его вперед так легко и плавно, что капитану Анастасии осталось только шагнуть в грузовой отсек.

– Капитан вернулась! – крикнул Шарки, как только она появилась в рубке – исцарапанная, вся в синяках и в окровавленной рубашке.

Сен только что не прыгала от радости.

– Мисс Сиксмит, ваша вахта окончена. Ждите дальнейших приказаний. Мистер Макхинлит, займитесь двигателями. Мистер Шарки, вызовите «Артура П.» и сообщите капитану, что мы берем их на буксир как законную добычу. Эти Бромли задолжали мне пальто. Как минимум. Мистер Сингх, благодарю вас от своего лица, от лица своей дочери и команды. Я у вас в неоплатном долгу.

Снегопад пришел с востока. Он промчался над Кентом, укутал десятисантиметровым белым покровом набережные Дила и башни Кентерберийского собора, города и деревушки Медуэя, запорошил пригородные поезда, везущие офисных работников и государственных служащих к родному очагу. Ветер закручивал снежинки в восходящих потоках воздуха над трубами Дымового кольца, а его передовые отряды посыпали серебром доки Альберта и Собачий остров, обещая Белое Рождество.

«Эвернесс» возвращалась в порт вместе со снегопадом. Она с трудом ковыляла на четырех из восьми двигателей, да еще и тащила за собой тяжелый груз. В полукилометре за кормой маячил призраком в тумане огромный «Артур П.», словно пойманный на удочку небоскреб. Временами он совсем скрывался из виду, и тогда казалось, что буксирные канаты тянутся от «Эвернесс» в никуда. Позор семьи Бромли невозможно было скрыть от радара. Диспетчеры сразу же заметили, что со стороны пролива движется некая аномалия. Новость за считаные секунды разнеслась по всему сообществу воздухоплавателей, от Парижа До Копенгагена и от Абердина до Амстердама. Даже надменные пилоты пассажирских лайнеров, которые обычно не снисходят до малопочтенных событий из жизни торгового флота, обсуждали известие и бросали в воздух свои стильные фуражки. Анастасия Сиксмит победила могучих братьев Бромли! Да не просто победила, а сокрушила, унизила, опозорила. В порту готовили торжественную встречу с музыкой и фейерверками. Это будет всем праздникам праздник! Пока механики не вернут дирижабль в горизонтальное положение, «Артур П.» будет болтаться над Хакни, подобно гигантскому восклицательному знаку. По обычаю, команду побежденного корабля принимает на борт победитель. Мамаша Бромли от одной мысли о таком афронте принималась плеваться ядом. Они останутся терпеть неудобства на своем перевернутом корабле, и будь все проклято.

Эфир гудел рассказами о подвиге Анастасии Сиксмит, и только она сама не торжествовала. Она сидела у себя в каюте с кружкой горячего шоколада в руках. Лицо ее было мрачнее снеговой тучи. На смуглой коже проступили еще более темные синяки, ухо было сплошь обклеено ярко‑желтыми пластырями – в драке ей вырвали сережку. О своем поединке с Кайлом Бромли капитан Анастасия говорить отказалась наотрез. Сказала только: «Я не посрамила свой корабль». Сам Кайл Бромли уж точно ничего не расскажет. Потерпеть поражение от женщины – самый страшный позор.

Мрачность капитана Анастасии вызвали не раны, видимые и невидимые, и не тяжелые повреждения корабля. Причиной был Эверетт Сингх, который стоял перед капитаном и волновался как никогда в жизни.

– Значит, вашего отца в Тайрон‑тауэр держит эта самая мадам Вильерс, – сказала капитан Анастасия.

– Да.

– Пленипотенциар Пленитуды.

– Да.

– У нее практически неограниченные возможности и полномочия.

– Да.

– И прыгольвер.

– Я его своими глазами видел. Спросите Сен.

– Которую вы взяли с собой в Тайрон‑тауэр.

– Она сама вызвалась.

– И теперь эта Шарлотта Вильерс проследила вас до корабля и ни перед чем не остановится, чтобы заполучить ваш компутатор. Ваш Инфундибулум.

– Да.

– Итак, я уже увязла в этой истории, хочу я того или нет.

Ответить Эверетту было нечего.

Капитан Анастасия продолжала:

– И теперь вы просите меня рискнуть моим кораблем, моей командой и моей дочерью, чтобы помочь вам освободить отца.

– Да.

– И сбежать вместе с отцом и всей семьей в какую‑нибудь отдаленную вселенную, где вы будете жить долго и счастливо, а мы останемся здесь разгребать последствия.

– Да, – сказал Эверетт.

Картина складывалась действительно ужасная.

– Я могла бы тебя сдать. Отвести в Тайрон‑тауэр, подойти к охраннику у входа и рассказать, кто ты и что у тебя есть. Тогда мой корабль будет в безопасности, и я буду в безопасности, и Сен будет в безопасности. Что мне мешает это сделать?

– Ничто не мешает.

– Сядьте, мистер Сингх. Я вам расскажу одну историю. Это хорошая история, правдивая.

Эверетт опустил откидной стул у переборки и сел.

– Давным‑давно… А может, и не так уж давно, в тридевятом государстве я служила пилотом на дирижабле под названием «Фейрчайлд». Корабль был бона – не хуже любого другого в порту Большой Хакни. Капитаном был Мэтс Густвейт, норвежец во втором поколении. Его родители перебрались в Англию после русско‑шведской войны. Мастером‑весовщиком была его жена, Корри. Она была очень даже зо ; вся семья – аэриш из Хакни, с тех пор, как люди впервые полетели на воздушном шаре. Они были мне как родные. Нет, они и были мне родные. Без семьи человеку плохо. Я сама не здешняя, из западных аэриш. Родилась в порту Большой Бристоль, выросла под звон колоколов церкви Сент‑Мэри‑Рэдклифф. Видел бы ты, как выстроились корабли, нос к носу, вдоль Парящей гавани – весь Трансатлантический флот. «Квебек», «Бостон», «Атланта», «Майами», «Гавана» и «Каракас», «Ресифи» и «Рио», «Монтевидео» и «Буэнос‑Айрес»… Про каждый корабль я знала, откуда он прибыл и кто стоял у руля. Мой папа был пилотом, водил дирижабли в Монтевидео. Мама работала в Газовом управлении, но она тоже была настоящей аэриш. Папа все обещал как‑нибудь взять меня с собой, в рейс до Нью‑Йорка, или Саванны, или в Сальвадор. А потом он от нас ушел – ну, и я ушла тоже. Мистер Сингх, я знаю, что это такое, когда родной человек вдруг куда‑то делся, и ты не знаешь, почему, только чувствуешь, что тебе говорят неправду и, может быть, уже давно. Я ушла, чтобы летать, и не горжусь этим – я просто не могла по‑другому.

И вот, через три года я выпускница Скайсейл‑хаус – академии пилотов, ищу работу на корабле, по уши в долгах. Я и сейчас еще не со всеми расплатилась. Вакансия пилота – большая редкость. Команда на дирижабле – как семья. Капитан Мэтс как раз потерял пилота, Хью Бом Жезуш его звали. Мать из Хакни, отец из Лиссабона. Хороший пилот, да только жуткий пьяница. Им в рейс на Дрезден, а Хью уже третий день в запое. Слава Всевышнему, кто‑то догадался запереть его в погребе у «Рыцарей» и не выпустил в полет. Он бы точно корабль угробил. Но пилот все‑таки нужен, а я тут как тут: здрасьте! Повезло? Да ничего подобного! Человек сам создает свою удачу, мистер Сингх. Увидел случай – лови! Первое взвешивание на всю жизнь запомнила: сто двадцать фунтов и три унции балласта. Встала у руля, и пошли мы в Дрезден резвым ходом.

Так я стала пилотом, мистер Сингх, и собой была хороша – обо мне весь Хакни только и говорил. Каждый норовил мне поставить выпивку, меня хотели все оми до единого, и кое‑какие палонес тоже. Веселое было время, и команда отличная. У капитана и Корри была дочка – я думаю, вы догадываетесь, кто. Когда я пришла на корабль, ей было шесть лет, а баловали ее еще хуже, чем сейчас. Уже тогда она могла из любого веревки вить, эта Сен Густвейт – весь Хакни продаст и купит, хоть оптом, хоть в розницу. Дружная была команда. Одно слово – семья.

Два года я с ними отлетала. Вот однажды случился у нас рейс на Саргассы. Вообще мы ходили на Балтику: Дойчландия, Польска, Империя Всея Руси, что там осталось от Скандинавии… А тут подвернулся правительственный контракт: выполнять нужно четко и в сжатые сроки. Их постоянный корабль стоял в ремонте. В почтовом ведомстве к нам присматривались и, видно, решили проверить в деле. А дело было простое: доставить припасы на корабль Королевского географического общества, что занимался исследованиями в Саргассовом море. Прилетели, сбросили груз, улетели. Даже новой погрузки ждать не нужно – домой порожняком.

Отправились мы. Август, погода жаркая и безоблачная. Над Европой установился громадный антициклон. Людям запомнилось чудесное лето. Мы летели в синем небе над синим морем и ни одной тучки не встретили до самой Мадейры. Там подзарядились и двинулись на запад, в открытый океан. Август – время штормов, и если над Европой область повышенного давления, то в центральной Атлантике – пониженного. И не просто пониженного… Три циклона скрутились в один – всем циклонам циклон. Но мы его отслеживали на радаре, и капитан Мэтс прокладывал курс так, чтобы держаться подальше от опасного места. Барометр упал до небывало низкой отметки, и горизонт почернел от края до края. Ветер крепчал – за двести миль, и то ощущалась качка. Встречный ветер такой силы не одолеть. Мы сбавили высоту и пошли назад, на Мадейру, для подзарядки. Но когда погода разгуляется, иногда она превращается в настоящее чудовище. Это непредсказуемо, и к этому невозможно подготовиться. Шторм все усиливался и усиливался, его подпитывала жара в Саргассовом море, и вдруг началось такое, что никакими словами не передать. Исследовательский корабль спасался бегством, и мы тоже хотели удрать, но электроэнергии не хватило бы на обратную дорогу до Мадейры – мы слишком много потратили, пока шли против ветра. А без энергии, с отключенными пропеллерами шторм смял бы нас, как сухой листик.

И тогда Мэтс принял решение. Ужасное решение, но другого выхода не оставалось. В конечном итоге и решать‑то ничего не пришлось. Он приказал мне снова развернуть корабль и идти навстречу буре. Такое нечасто делают, но на каждом дирижабле имеется специальное оборудование, чтобы подзаряжаться от грозы. Я выполнила поворот и повела «Фейрчайлд» в самую сердцевину урагана. – Капитан Анастасия глянула в заляпанный снегом иллюминатор. – Вы думаете, это шторм? Это не шторм. Вот тогда был шторм! Ренфилд, наш механик, поставил ловушки для молний. Я вела корабль прямо в око бури. И вот мы поймали молнию. Когда молния бьет в корабль, он весь окутывается электричеством. Каждый поручень, каждый рычаг или рукоятка сыплют искрами. Волосы встают дыбом. По стеклу бегают огни святого Эльма. Шаровые молнии катаются по палубе. Я держала корабль, держала его прочно, пока он не набрался молний досыта, а когда счетчик показал полный заряд, повернула на Мадейру.

До сих пор не могу отделаться от мысли, что вина на мне, что все случилось из‑за того поворота. Ну, этого мы никогда не узнаем. От хребтового молниеуловителя до руля замкнулась дуга – до того раскаленная, что нанокарбон загорелся. Зажечь его трудно, но если уж запылает, жар дает немыслимый и пожирает все на своем пути: оболочку, ребра, сам скелет корабля. Вы, мистер Сингх, не видали, как горит дирижабль, и дай вам Всевышний никогда не увидеть. Вы когда‑нибудь наблюдали, как горит дом? Это самое страшное зрелище на свете. Чьи‑то надежды, уют – всё, что человек любил и берег, – исчезает без всякого смысла. У огня нет совести. Так же выглядит и пожар на дирижабле, только в небе, словно пылающий ангел.

– «Фейрчайлд» горел, а мы были над морем, в сотне миль от земли. Корри отправила сигнал бедствия исследовательскому кораблю. Капитан Мэтс передал мне Сен и велел идти с ней в спасательную шлюпку. Покинуть корабль. Ей тогда всего восемь было. И ее родной дом, ее корабль сгорел у нее на глазах.

Огонь шел с хвоста. Я бежала, держа Сен на руках, и видела перед собой сплошную стену белого пламени. Нанокарбон горит жарко, как магний, и сразу весь превращается в сажу – ни золы, ни пепла. Там, где шел огонь, оболочка расползалась буквально на глазах. Словно какая‑то болезнь: оболочка испарялась, и ее уносило ветром. Под ней открывались раскаленные добела ребра и тоже сейчас же исчезали.

– Я не видела, чтобы от корабля отделилась вторая шлюпка. Возможно, у них был безумный план – выпустить гелий, чтобы сбить пламя. Словом, кроме нас, никто с «Фейрчайлда» не спасся. Я с ума сходила от ужаса, пока не раскрылись парашюты, и потом тоже было страшно, потому что сверху сыпались клочья горящей оболочки – зацепи они парашют, нам конец. У меня это и сейчас перед глазами стоит: посреди неба дирижабль в огне, весь светится изнутри, так что ребра насквозь видно. За сотню миль, наверное, можно было заметить, если бы нашлись кроме нас еще полоумные летать в такой шторм. Под конец шары с газом вырвались на свободу. Я смотрела, как они, пылая, уносятся вдаль. Больше от корабля ничто не отделилось. А потом мы плюхнулись на воду, и мне сразу нашлась масса занятий: отцепить парашюты, чтобы не утянули шлюпку в глубину, бросить плавучий якорь и включить аварийный радиомаяк. Мы как‑то держались, мотаясь по бурным волнам. Я боюсь океана. Он такой большой, больше всего на свете. Даже огромный дирижабль, вроде «Фейрчайлда», ничто по сравнению с ним. Чиркнули спичкой в темноте, пфф – и нету. А еще океан нас ненавидит. И всегда так было. Ну, может, не то чтобы ненавидит, просто ему наплевать на нас и все наши потуги. В нем нет ничего человеческого. Ветер гнал нас всю ночь. И никого вокруг – только девушка и ребенок в спасательной шлюпке посреди океана.

Странный он, океан. Ничего более непонятного не найдешь на свете. Наверное, потому он так и пугает. Мы заснули, сама уж не знаю, как, а ураган махнул хвостом и снова умчался на юг, а мы остались болтаться на воде, вроде поплавка. Когда я проснулась, увидела чистое небо, и солнце светило в иллюминатор прямо на меня. А еще я увидела корабль. Но не тот исследовательский корабль Географического общества, который ночью отслеживал мой радиомаяк. Я знаю, в эту часть рассказа вам трудно будет поверить, мистер Сингх, – однако доказательство у вас перед глазами. – Она постучала по столу сбитыми в драке костяшками пальцев. – Не водный, а воздушный корабль виднелся в трех милях к югу от нас на высоте около трехсот метров. Тросы волочились за ним, окунаясь в воду. Двигатели не работали, и на общем канале ничего не было слышно. Просто корабль при полном безветрии. Вот этот корабль, мистер Сингх. «Эвернесс». Можно долго рассказывать, как я зацепила причальный конец, и как поднялась наверх по тросу и не нашла на борту ни души. И как я привела корабль в порт, и о таинствах в Регистрационном агентстве Джейниса и в Комиссии по утилизации бесхозных воздушных судов, и как я в конце концов стала владелицей и капитаном несуществующего корабля. Все это я могла бы рассказать, мистер Сингх, да только незачем. Вам нужно знать одно: я видела, как сгорел «Фейрчайлд», а с ним родители Сен, и в ту минуту я стала ее семьей. Я не суеверна и не особенно религиозна – не больше и не меньше других аэриш, но я всем нутром чувствую, что «Эвернесс» мне дана, чтобы стать домом для Сен.

Сен не рассказывала вам о своей семье. Вы спрашивали, я знаю. Она вам никогда не расскажет, мистер Сингх. Кошмары нам с ней больше не снятся, уже года два, но они всегда где‑то рядом. Я делаю, что могу. Я ей не мать – я вообще не мать, но Мэтс и Корри дали мне дом и семью – и я дала все это ей. Я уже говорила, мистер Сингх, плохо человеку без семьи.

– Поэтому я вам помогу. Вы, возможно, слыхали, – может быть даже, Сен говорила, – что у меня есть амрийя. На нашем палари – клятва, которую нарушить нельзя. Если и есть такое, то эту клятву я дала себе сама. Долг еще далеко не выплачен. Я решила вам помочь. Корабль и команда в вашем распоряжении. К тому же нужно еще рассчитаться за бедолагу Эда. Мы, аэриш, может, между собой и грыземся, но кто обидит одного из наших – обидит всех. Нужно объяснить мадам Шарлотте Вильерс, что мы не ее слуги. И потом, вы мне помогли. Вы спасли мой корабль, не то лежать бы нам на Гудвиновых песках. Теперь мой черед.

У Эверетта зазвенело в ушах. Не так, как раньше, когда он излагал капитану Анастасии свою невероятную просьбу. Тогда звенело тоненько‑тоненько, как бывает, когда делаешь нечто совершенно обязательное, но что делать ужасно не хочется. Когда слышишь свои слова как будто со стороны, и они тебе ненавистны, и собственный голос ненавистен, и сам ты себе противен. А сейчас звон был совсем другой: такой бывает, когда уже убедишь себя, что тебе откажут, и все твои доводы не могут привести ни к чему, кроме отказа, а тебе вдруг говорят «да». Такое коротенькое слово, ты его сперва и не замечаешь даже, а потом спотыкаешься о него, словно о незаметную трещинку в асфальте, и приходится возвращаться, чтобы проверить, отчего это ты вдруг растянулся. Да. Эверетта шатало. Да. Что‑то как будто давило на глаза. Кровь бросилась в лицо. Эверетт подумал, что сейчас заплачет. Она согласилась. Она сказала «да».

– Могли бы и спасибо сказать, мистер Сингх, – заметила капитан Анастасия.

– Спасибо.

– К кому обращаемся?

– Спасибо, мэм.

– На здоровье, мистер Сингх. Ступайте в рубку, сэр. Скажите команде, чтобы все были на рабочих местах. Я скоро подойду, надо сперва малость накраситься. Скоро мы прибываем в Хакни, и клянусь Всевышним, вид у нас будет самый отпадный. Все, брысь отсюда!

– Слушаюсь, мэм!

– Переходим на высоту зоны ожидания, – сказала капитан Анастасия.

– Есть, мэм!

Сен двинула вперед рукоятки набора высоты. «Эвернесс» вознеслась над причальной башней мягко и бесшумно, как молитва над колыбелью. Снегопад, пришедший с востока, и зимние холода загнали обитателей Большого Хакни в дома. Канун Рождества – время, когда люди запирают двери и закрывают ставни, поворачиваясь спиной к внешнему миру. Немногие, кто все‑таки выползли на улицу, оглядывались на звук пропеллеров, на легкое движение воздуха от проплывающей вверху массы дирижабля: продавцы каштанов и горячего кофе, духовой оркестр миссии по распространению христианства среди аэриш, исполняющий рождественские гимны у Клэптонского виадука, припозднившиеся гуляки в выходных костюмах под тяжелыми шубами, ранние пьянчуги, бредущие домой из разных забегаловок и наспех отремонтированной таверны «Небесные рыцари». Как бы ни было обыденно это событие, ведь столько воздушных кораблей каждый день взлетали и садились в порту, все же не нашлось бы в Большом Хакни настолько низкой душонки, чтобы не поднять голову и не улыбнуться, когда на тебя набегает тень от дирижабля. Эверетт знал, что ему никогда не надоест стоять у обзорного окна и смотреть на мир, простирающийся у ног. И никогда он этого не забудет – потому что после сегодняшней ночи это уже никогда не повторится. Он не вернется больше сюда. Нельзя, невозможно. Совсем скоро, меньше чем через час, он увидит своего отца. Эверетт волновался так сильно, что его состояние граничило со страхом. Даже подташнивало чуть‑чуть. Кажется, долгие месяцы прошли с тех пор, как он стоял у входа в Институт современного искусства в том, другом Лондоне, а люди Шарлотты Вильерс сбили его отца и забрали его в эту вселенную вместе с велосипедом. По‑настоящему прошло чуть больше недели. Так легко перепутать пространство и время: промежуток в несколько дней смешался с расстоянием между мирами. Эверетт разрывался от волнения, предвкушения и страха, а еще – от чувства потери. Встреча с отцом означает прощание с командой «Эвернесс», с Макхинлитом и Майлзом О'Рейли Лафайетом Шарки, с Сен и Анастасией Сиксмит. Они вернутся на корабль и улетят в какой‑нибудь безопасный порт, с которым у Британии нет договора об экстрадиции, а Эверетт с папой отправятся своим путем, странствовать по вселенным, туда, где их никто не найдет. Если бы можно было взять команду «Эвернесс» с собой в Стоук‑Ньюингтон! Гораздо проще объяснить Лоре необходимость бегства в иную вселенную, если возле дома висит в воздухе двухсотметровый дирижабль. Однако это невозможно – только странники могут прыгать из одного мира в другой.

Вот Шарки возле рации, один наушник сдвинут на макушку, а под плащом наверняка спрятаны верные короткостволки. Шарки – трепач с манерами джентльмена‑южанина и со Словом Божиим на устах. А много ли правды в том, что он о себе рассказывает? Когда ты одинокий изгнанник далеко от дома, остается прикрываться выдумками. Мастер‑весовщик, солдат удачи, авантюрист и джентльмен – так он себя назвал, а Эверетт ответил: вратарь, математик, путешественник и странник между мирами. То, что повторяешь много раз, становится правдой.

Макхинлит раскачивается на тросе посреди хрустального неба, высоко над лондонскими шпилями, и хохочет как дьявол, подготавливая хитрые технические трюки, которые позволят им обмануть диспетчерскую Дансфолда. Макхинлит – рожденный в Глазго, но не шотландец, с индийскими генами, но не пенджабец. Аэриш. Ты тот, кем хочешь быть.

Капитан Анастасия: грация, сила и достоинство, даже когда половина уха напрочь оторвана. Стильная, дерзкая, отважная. Она приводила Эверетта в ужас и восторг. Он готов был всю жизнь подавать ей горячий шоколад с добавкой жгучего перца чили. «В вас есть все то, чем я восхищаюсь в людях, – думал Эверетт. – Я бы хотел стать таким, как вы. Я бы хотел быть вами!»

Сен. На нее он не смог посмотреть. Так легко и беспечно ведет она празднично украшенный корабль – во всех уголках рубки подмигивают фонарики. Такая серьезная и сосредоточенная стоит у штурвала, направляя «Эвернесс» над рождественскими огнями Лондона. Ее злость, мгновенно переходящая в улыбку, ее непосредственность и лукавство, ее гордость, готовая в любой миг обернуться смертельной обидой. Ее радость при виде всего блестящего и красивого.

«Плохо человеку без семьи», – сказала капитан Анастасия. А будет ли его семье хорошо, когда он снова соберет их вместе в какой‑нибудь далекой вселенной, достаточно похожей на родной мир, чтобы создать подобие прежней жизни? Та, прежняя жизнь не задалась. Мама с папой расстались. Кто он такой, чтобы заставлять их начать все сначала в чужом незнакомом мире? Неужели они опять разойдутся? И захочет ли Лора убежать с ними? Неужели он добьется только того, что их семья распадется окончательно: мама с Викторией‑Роуз в одной вселенной, а они с папой – в другой? Словно чья‑то рука стиснула сердце: Эверетт вдруг понял, что за каждый его поступок, за каждое принятое им решение кто‑то платит ужасную цену. В боевиках такого не случается. Там никогда не бывает последствий.

– Мистер Шарки, – произнесла капитан Анастасия.

Шарки щелкнул выключателем.

– Дансфолд, диспетчерская, вас вызывает грузовой дирижабль «Эвернесс»!

– Говорит Дансфолд. Вас понял, «Эвернесс».

– Прошу коридор, иду от Большого Хакни до Бристоля.

– Принято. Капитан Анни хочет навестить родню на Рождество?

У диспетчера был нахальный голос всезнайки. На заднем плане слышались веселые выкрики.

Капитан Анастасия придвинула к себе микрофон на раздвижном кронштейне.

– Нет, Дансфолд. В доки для ремонта.

– А в Хакни, что, нельзя отремонтировать? – спросил бесцеремонный диспетчер.

– Там дешевле, – ответила капитан Анастасия.

В диспетчерской развеселились еще пуще. В рубке «Эвернесс» настроение было серьезное. Все нервничали.

Снова раздался голос по радиосвязи:

– Так, «Эвернесс», идите на стандартной полетной высоте первоначальным курсом 268 градусов 12 минут 30 секунд до передачи управления Бристольскому диспетчеру. Кстати, капитан, не знаю, как вам это удалось, но то, что вы сотворили с «Артуром П.» – это фантабулоза, как у вас говорится.

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒