В степях Зауралья. Книга вторая 10 страница

«Все кончено, – прошептал он, – водка выпита… Жизнь потеряна… Но нет, я без боя не сдамся», – точно встрепенулся Сергей и, набив туго патронами подсумок, прицепил шашку.

– Скажи эскадронному, что поехал в сорок третий полк с пакетом, – заявил он вахмистру и, подойдя к коновязи, вскочил на лошадь и направился на мельницу отца.

Красных там нет. Потайное место, где хранился ящик с аммоналом, ему известно. «В котельную надо проникнуть со стороны реки: так безопаснее. Основной вход, очевидно, охраняется сторожем», – думал он, подстегивая лошадь. Время приближалось к полуночи. Впереди мелькнул слабый огонек и погас. Когда Сергей выехал из маленькой знакомой ему рощи, огонек горел где‑то недалеко. «Значит, скоро мельница».

Поднявшись на стременах, Сергей напряженно вглядывался в темноту. Водяная пыль забивалась под воротник шинели, стекала с лица. Смахнув ее с усов, Сергей остановил коня. Донесся глухой лай собак. Лошадь Фирсова беспокойно повела ушами и издала тревожный храп. Где‑то недалеко, в степи, прозвучал тоскливый вой одинокого волка. Сергей снял с плеча винтовку, положил на седло.

«Вот, проклятый, собак поднял некстати», – подумал он недовольно. Объехав мельницу стороной, он углубился в прибрежные кусты и сошел с лошади. Не выпуская винтовку из рук, цепляясь за тальник, медленно спустился к реке. Вот и знакомый колышек, вбитый еще отцом. Здесь должен быть ящик с аммоналом. Положив возле себя винтовку, Сергей шашкой начал разрывать землю. С реки дул холодный ветер, плескались о берег волны. Фирсов работал торопливо, порой останавливаясь, прислушивался к шуму воды и прибрежного кустарника. Наконец острие шашки уперлось во что‑то твердое. Сергей вытащил ящик, открыл крышку и, положив в карман бикфордов шнур, стал подниматься с ношей наверх. Осторожно пробрался к заднему ходу, который вел в котельную, нажал плечом на маленькую дверь. Она, несмотря на его усилия, не поддавалась.

Фирсов ощупью направился вдоль стены, остановился на углу, вглядываясь в темь. Рабочие мельницы спали. Лишь в конторе светился огонек. Обойдя осторожно двор, он подкрался через палисадник к окну. Через мокрые от дождя стекла были видны силуэты сидящих за столом людей. В одном из них, высоком и широкоплечем, одетом в кожаную тужурку, Сергей узнал Епифана Батурина.

«На мельнице партизаны!» – пронеслось в голове. Пятясь от окна, он вернулся к углу, где лежал аммонал, тихо припрятал его в укромное место и пошел мимо предамбарья. Приближаясь к котельной, неожиданно Сергей услышал за собой чей‑то голос:

– Эй! Кто тут бродит?

Звякнул затвор винтовки.

– Эй! Кто там? – повторил окрик сторожа.

Сергей быстро повернулся на шаги. Охранник подошел ближе. Навалившись на него, Сергей рванул дуло винтовки. Залаял, гремя цепью, рыжий Полкан. Ему ответили собаки из поселка. Из конторы по ступенькам бежали люди. Бросив полузадушенного охранника, Сергей метнулся через двор в кусты, где была лошадь, и, вскочив в седло, помчался в безлюдную степь. В полдень, проехав стороной казахский аул, он заметил одинокую юрту и направил коня к ней. Встреченный лаем собак, не слезая с седла, голодный Фирсов крикнул вышедшему из жилья пастуху‑казаху:

– Дай ашать…

– Колчак? – не спуская глаз с погон Сергея, спросил тот.

– Колчак, Колчак, – ответил тот и выжидательно посмотрел на казаха.

– Колчак‑та албасты[10], – хозяин юрты презрительно сплюнул и повернулся спиной к путнику. – Айда, езжай, – махнул он рукой в степь. – Моя Колчак не кормит!

Сергей выругался и тронул коня за повод. Под вечер он оказался в полосе солончаков. Усталый конь пошел шагом. Фирсов сошел с седла, потянул лошадь за повод, конь едва передвигал ноги. Кругом лежала мертвая равнина, покрытая тонким налетом соли. Нудно моросил дождь.

Ночь застала Фирсова на кромке солончаков. Яростные порывы ветра несли с собой стужу, хлестали в лицо острыми иглами пролетавшего снега. Прижавшись к коню, Сергей спрятал озябшие руки в шинель.

Ночь тянулась мучительно долго. Перед утром, бросив полуживую лошадь, он закинул винтовку за плечи и зашагал по степи. Туман рассеялся, выглянуло скупое осеннее солнце. Сергей вздохнул с облегчением: недалеко виднелся стог сена, значит, близко жилье. Осмотрев еще раз местность, он убедился, что находится недалеко от станицы Звериноголовской. Боясь встретить красных, Фирсов забрался глубже в стог и пролежал целый день.

Глава 33

Дня через три возле одной деревушки, вблизи Ишима, Фирсов догнал свой эскадрон.

Сергей рассказал о своей попытке взорвать мельницу отца.

– Хорошо. Приехал кстати! Завтра принимай конную разведку. Из штаба получен приказ о твоем производстве в офицеры.

Бои на Ишиме разгорелись с новой силой. На рассвете конная разведка захватила в плен трех красноармейцев. Это были молодые парни из Зауралья. Сопровождал их от штаба полка конвой Фирсова. Избитые в эскадроне красноармейцы с трудом передвигали ноги по липкой грязи. Сергей ехал впереди, волком поглядывал на пленников.

– Поторапливай, – бросил он через плечо конвою. – Те начали нажимать на красноармейцев:

– Шевели ногами!

– Не тянись!

– Итти не могу, – прошептал один из них.

Подхватив под руки обессиленного товарища, остальные молча зашагали вперед. Пасмурные облака низко неслись над сумрачной землей. Дул холодный, пронизывающий ветер. Накрапывал дождь.

– Отдохнуть бы, – заметил один из красноармейцев.

– Отдохнешь на том свете, – и выругавшись, колчаковец замахнулся плетью: – Шагай!

– Ты, паразит, не машись, – губы красноармейца задрожали: – Я тебе не батрак.

– Прекратить разговоры! – приказал сердито Фирсов конвою и повернул коня к группе арестованных.

«Пожалуй, до штаба не дотащить, ослабели», – подумал он и подал команду:

– Спешиться! Шашки из ножен! Списать в расход, – сказал он и хладнокровно показал нагайкой на пленных.

Через несколько минут, обтерев о мокрую траву окровавленные клинки, конвойные вскочили на коней и поехали вслед за командиром.

В поле возле обочины дороги остались лежать три трупа. Их оплакивала осенняя непогодь. К вечеру повалил снег, накрыл их тонким белым саваном.

В боях под Ишимом был убит командир эскадрона. Вместо него назначили Фирсова.

Сердце Сергея окаменело к людским страданиям. Порывы бешенства, которые в нем наблюдались в Марамыше, вспыхивали все чаще.

В Петропавловске он чуть не зарубил командира своего полка из‑за неудачной контратаки. Только вмешательство генерала Ханжина спасло его от военно‑полевого суда.

Вскоре эскадрон Фирсова перебросили в Кулунду на борьбу с партизанами. Разбитый наголову, Сергей бежал с группой белоказаков в Барнаул.

Глубокой осенью Красная Армия с боем взяла Омск, за ним – Новосибирск. Освобождалась от Колчака Сибирь.

Зимой 1920 года Сергей Фирсов оказался в горах Алтая. Морозы сковали льдом высокогорные озера и реки. В междугорьях лежали глубокие снега. Над ними, точно причудливые замки, высились голые скалы. Угрюма, неласкова природа Алтая зимой.

Дни и ночи дует холодный ветер, сметая со склонов гор в узкие долины остатки снега. Безлюдно в алтайской тайге. Раскинув над землей могучие ветви, стоят молчаливые лиственницы. Выше тянутся заросли кедрача, за ними на самой границе леса видны уродливые деревца карликовой березы, стелющийся по земле мелкий кустарник, камни, покрытые лишайником и ледники. По Чуйскому тракту двигался отряд Сергея Фирсова, держа путь в Монголию, спасаясь от натиска Красной Армии.

Всадники приближались к границе. Вот и пограничный столб. Впереди лежала чужая земля.

Фирсов остановил лошадь.

– Ведерников!

Из рядов выехал Поликарп.

– В фляжке вино осталось?

– Так точно. Добыл в Онгудае!

– Передай сюда.

Казак отстегнул фляжку и подал ее Сергею.

– Езжайте. Я вас догоню, – сунув ее в широкий карман борчатки, Фирсов отъехал в сторону, наблюдая движение отряда.

Когда последний всадник скрылся за выступом большого камня, Сергей подъехал к пограничному столбу, слез с коня, достал фляжку и выпил до дна.

«Все потеряно: любовь и родина! – прошептал он и откинул голову. – Что ж, такова судьба. От меня люди горе видели и сами лаской не дарили». Жестокое властное лицо его передернулось. Сергей долго стоял неподвижно, глядя на горы, за которыми лежало Зауралье, где был Марамыш. Вынув из кобуры револьвер, поднес к виску. Раздался короткий выстрел.

Глава 34

Летом из Монголии вернулся в свою станицу Поликарп Ведерников. К отцовскому дому он пришел огородами. Забравшись в пустой пригон, долго осматривал широкий с просторными навесами двор. Посторонних не было. Крадучись, вылез из укрытия и, пробираясь с оглядкой возле амбаров, торопливо поднялся на крыльцо. Через час, одетый в свежую парусиновую рубаху, на плечах которой ярко блестели позолоченные пуговицы от погон, Поликарп неторопливо рассказывал отцу:

– Еще до отхода в Монголию в нашей сотне начался разброд. Состоятельные казаки тянули за границу, голытьба домой. В Алтайских горах от сотни осталась только половина людей, остальные утекли. А тут, как на грех, наш командир застрелился. Помнишь Сергея Фирсова?

– А как же! Накануне отхода ночевал у меня. Как он попал в начальники?

– Умеешь шашкой владеть да зол на Советскую власть – значит командуй! – гость захрустел соленым огурцом.

– А рядовые казаки разве пообмякли? – Сила испытующе посмотрел на сына.

– Как тебе сказать… – Поликарп вытер рукавом рубахи вспотевший лоб. – Одни сразу повернули коней к дому, другие побоялись красных, ударились за границу вместе с зажиточными станишниками. Пугали шибко, будто большевики расстреливают всех казаков.

– Ишь ты! – удивился старый вахмистр. – Убивать не убивают, прижимать стали крепко! У меня из амбаров весь хлеб выгребли. Ладно припрятал маленько.

– Много припрятал? – по‑хозяйски опросил Поликарп и налил себе второй стакан.

– Да как тебе сказать? – Сила повел глазами по потолку: – Мешков сорок. Вот только боюсь, как бы вода к яме не подошла. В низком месте вырыта. Съездил бы посмотреть. Отдохнешь денька два, прогуляемся в степь. Как у тебя с документами? – спросил он Поликарпа.

– Придется явиться в исполком, – воздохнул тот. – Кто там теперь верховодит?

– Васька Шемет, вредный для нашего брата!

– Лупан жив?

– Скрипучее дерево долго на корню стоит… Недавно сноха гостить приезжала.

– Устинья? – Поликарп подался вперед.

– Замуж, говорят, вышла. – Сила отвел глаза в сторону.

– За кого?

– За главного партийного человека в Марамыше, Русакова. Помнишь, которого я имал в Уйском?

Поликарп отодвинул бутылку, поднялся на ноги и, заложив руку за спину, остановился перед отцом.

– Весточка, – криво усмехнулся он, – нечего сказать, веселая…

Старый вахмистр исподлобья посмотрел на сына.

– На кой она тебе ляд сдалась? Что, не найдешь лучше, что ли? В Прорывной я тебе девку приглядел, дочь старшего урядника Солдатенкова Абрама. Хозяйство не малое, сыновей нет и из себя статна! Иди лучше отдыхай, там тебе мать постель приготовила, – кивнул он головой на маленькую горенку.

Утром Сила сказал сыну:

– Забыл тебе вчера сказать. Наши‑то управители отдали спорные покосы донковцам. После петровки ездил туда, глядел: стогов двадцать поставлено. Сено доброе, убрали сухим. Да и стога‑то стоят друг от друга близко. В этих Донках товарищество по совместной обработке земли организовано. Надо бы на первых порах пособить им… – старый Ведерников пытливо посмотрел на Поликарпа.

Тот понимающе кивнул головой:

– Если будет ветер, съездим завтра в ночь. Не забудь в походные манерки керосина налить да выбери спички получше. Саврасого еще не отобрали? – спросил Поликарп.

– Отстоял.

– А каурого?

– В конюшне.

– Ну, я пойду на поклон к товарищам, – с кривой усмешкой произнес Поликарп, торопливо допил чай и вышел из дома.

Лето стояло неурожайное. Дождей не было с весны. В июле подули жаркие ветры и пшеница, не успев набрать колос, захирела на корню. Пробившись с трудом через толстую корку земли, поникли овса́, опаленные жаром. Стебель ржи был тонкий. Тощее зерно, не получая влаги, сморщилось. Травы косили по березовым колкам и поймам, вблизи озер и болот.

В Зауралье начинался голод.

В одну из темных ночей из Зверинской станицы выехали двое верховых, миновав мост, углубились в степь по направлению Донков.

Перед утром жители деревушки были разбужены тревожным набатом. Далеко на равнине, точно яркие костры, полыхали стога сена.

Осенью, в большом селе Пепелино, недалеко от Марамыша, стал бродить по ночам мертвец, велик ростом, одетый в белый саван. Становилось жутко, когда по пустынной сельской улице медленно двигался облитый лунным светом мертвец, он, казалось, тихо плыл по воздуху. Весть о пепелинском мертвеце достигла и Марамыша. Григорий Иванович вызвал Осокина.

– Церковь в Пепелино долго служила очагом контрреволюции и по требованию трудящихся была закрыта. Но враги не унимаются. Надо поймать пепелинского мертвеца. Сказка о белом саване – дело их рук. Кого думаешь послать?

– Двух милиционеров. Ребята смелые, чертей не боятся!

– Не годится, – выслушав Федота, решительно заявил Русаков: – Как только появятся твои милиционеры, человек в белом саване исчезнет. Он не глуп. Ваша задача – поймать врага, разоблачить его проделки перед народом. Дело в том, что кулаки настаивают на открытии церкви в Пепелино. Для агитации и пустили миф, что человек без покаяния, без церковного обряда перед смертью не найдет «покоя» в земле.

– Советую послать Герасима, он у тебя работает?

– Да, конюхом.

– Поговори с ним. Он опытный разведчик. В помощь дай двух переодетых милиционеров.

На следующий день Осокин вызвал к себе кривого Ераско.

– Слышал, Герасим, о пепелинском мертвеце?

– Бает народ…

– Ну так вот, чтобы через три дня этот мертвец был здесь, в милиции. Понял?

– Отчего не понять, понял, – обидчиво произнес Ераско и, переступив с ноги на ногу, спросил: – А помощь будет?

– Пошлю с тобой двух милиционеров.

Ераско вышел от начальника, уселся возле конюшни и пробормотал:

– Исшо новая должность: мертвецов ловить. Так, кажись, работаю справно. Но, стало быть, без меня не обойтись! А загробного мужичка поймать надо. Спрошу, не слыхал ли он про покойную куму Федосью, ласковая была бабка. – Ераско зажмурил единственный глаз: – Не поминает ли она меня там?

В Пепелино Ераско пришел под вечер и, попросившись на ночлег к пожилой крестьянке Анне Полухиной, положил котомку под лавку и скромно уселся у порога. Словоохотливая хозяйка стала рассказывать сельские новости.

– Мертвец появился да страшный такой! Народ говорит – не к добру! Я на ночь окна ставнями запираю, до утра не сплю! Вдруг постучится…

– Где он бродит? – как бы невзначай спросил Ераско.

– По нижним улицам. А выходит, говорят, из Наймушинского переулка, что к озеру идет, там камыши. Кладбище‑то у нас на той стороне озера, в обход – версты две будет.

– Значит, напрямик идет, по воде?

– По воде, милый, по воде, – закивала головой Анна. – По воде и по воздуху.

– Ишь ты, – покачал головой удивленный Ераско.

– Прошлой ночью встретил его на улице старик Елисей, так и упал, едва отходили.

Настала ночь. Спавший в сенях нищий, сунув за пазуху револьвер, незаметно выскользнул через двор и, перевалившись через плетень, зашагал к нижним улицам.

Всходила луна. Спрятавшись за углом дома Ераско ждал таинственного мертвеца.

Село казалось притихшим, точно в ожидании опасности. Через улицу пробежала кошка, забравшись на угол дома, посмотрела зелеными глазами на Ераско. На одной из улиц показалась высокая фигура, закутанная в белую простыню. Ераско, казалось, врос в стену. Мертвец шел медленно, вытянув вперед руки. Сидевшая на углу кошка, жалобно мяукнув, метнулась на землю и стремительно унеслась. Стало жутко. Мертвец приближался. До слуха бобыля донесся замогильный голос:

– Давит меня земля, давит…

Ераско стоял, не шевелясь.

– Давит меня земля, давит, – послышалось уже близко. И белый саван исчез, как видение.

Ераско с облегчением вздохнул, залез в сенки Полухинской избы и уснул. Разбудила его Анна.

– Вставай, похлебай хоть редьки с квасом.

Ераско от еды отказался. Одев котомку, быстро зашагал к леску.

– Вот что, ребята, – сообщил он милиционерам, – мертвеца я видел ночью. Одному из вас надо спрятаться в Наймушинском переулке, на берегу озера. Как только мертвец появится на лодке, не трогать, пускай идет в село, комедь ломать. Отойдет от берега – лодку перегнать в другое место. А мы, – обратился Ераско ко второму милиционеру, – будем ждать его на перекрестке. Тут и приступим к нему с двух сторон.

Как только стемнело, они направились к селу. Ераско занял с одним из милиционеров свой наблюдательный пункт, второй направился к озеру. Выплыла луна, посеребрила водную гладь, залила спящее село бледным светом.

Ждать пришлось недолго. Белый саван выплыл из переулка и леденящим голосом протянул заунывно:

– Давит меня земля, давит…

Преодолевая страх, бобыль подал знак товарищу. Выхватив оружие, оба метнулись к «мертвецу».

Тот скинул саван. Ераско, к своему удивлению, узнал расстригу. Никодим, сделав огромный прыжок, навалился на милиционера, подмял его под себя. Стрелять было нельзя. Ераско бегал вокруг барахтавшихся людей и, выбрав момент, стукнул Елеонского по голове рукояткой револьвера. Никодим затих.

Скрутив руки «мертвецу», милиционер дал свисток – знак товарищу, сидевшему в засаде у озера.

В полдень Никодим а привезли в уездную милицию.

– Откуда, муж праведный, явился? – рассматривая обросшего длинными волосами Никодима, спросил Осокин.

– Из мира, где несть ни печали, ни воздыхания, а жизнь вечная, – смиренно ответил тот и опустил глаза.

– Давно скончались?

Расстрига вздохнул:

– В девятнадцатом году при крушении града Гоморры, сиречь Марамыша… Нет ли у вас покурить? – спросил он уже беспечно.

– Удивительно, как вы сохранились в земле! – спрятав улыбку, произнес Осокин, передавая Никодиму табак.

– Тело мое нетленно, душа бессмертна…

Ераско, сидевший у порога с винтовкой в руке, сплюнул.

– Дать ему, лохматому черту, по загривку и весь разговор! – заметил он сердито.

– Пришвартоваться к месту! – видя, что бобыль поднимается с порога, скомандовал Федот.

Елеонский скосил глаза на Ераска.

– У мудрого Соломона сказано: на разумного сильнее действует выговор, чем на глупого сто ударов! – и, повернувшись к Осокину, промолвил: – Продолжим нашу душеспасительную беседу?

– Для чего вы одели саван и бродите по ночам?

Никодим аккуратненько скрутил цыгарку и потянулся через стол к Осокину:

– Разрешите прикурить?

Тот предусмотрительно убрал лежавший на столе револьвер и подал расстриге спички.

– У пророка Исайи… – выпуская клубы дыма, начал расстрига.

– Пророка оставьте в покое! Говорите по существу! – прервал его резко Осокин.

– Хорошо, – Никодим решительно поднялся на ноги. – Мы против закрытия церкви.

– Кто это «мы»?

Елеонский молчал.

Через час расстрига в сопровождении Ераска шагал к Марамышской тюрьме.

Путь Никодима лежал мимо дома, где жил Русаков. Увидев Ераска с «мертвецом», Григорий Иванович подвел гостившего у него Андрея к окну.

– Этот оружия не сложит… И, к сожалению, он не одинок.

– Ничего, вычистим!

Разговор перешел на близких людей.

– Как живет Епифан?

– Работает председателем волисполкома.

– А Осип?

– В комитете бедноты.

Григорий Иванович распахнул окно. Над Марамышем вставало солнце. Где‑то пыхтел локомобиль, визжали пилы, раздавался стук топоров и длинной вереницей тянулись подводы с лесом.

В Зауралье наступил восстановительный период.

Конец второй книги

[1] Трамот – транспортно‑мобилизационный отдел исполкома.

[2] Аллаш‑ордынцы – контрреволюционная, националистическая организация казахов.

[3] Мон шер (франц.) – мой друг.

[4] Германия превыше всего.

[5] Добрый вечер, девушка, как отдыхали?

[6] Насыбай – жевательный табак.

[7] Шокпар – дубинка с утолщением на конце, оружие рукопашного боя.

[8] Соил – длинный шест с петлей для поимки лошадей, также служит оружием.

[9] Сырец – готовый в формах сырой кирпич, складываемый для просушки.

[10] Албасты – злой дух, черт.

⇐ Предыдущая 12 13 14 15 16 17 18 192021 Следующая ⇒