Шекспировские страсти. 8 страница

— О генерале? А вы бы сказали точно, что вам известно! — еле сдерживаясь, выпалил Онищенко. — Я же не в бирюльки играю! Вы-то развлекаетесь, а я работаю.

Ивакин помолчал немного.

— И я не в бирюльки играю, — расстроенно произнес он. — Извините, если я вас чем-то обидел… Но вообще-то, я всегда развлекался, работая. Не было ни одного дня в моей долгой жизни, чтобы моя работа не развлекала меня. Никогда я не думал, что это можно поставить в упрек. Ладно… Я, конечно, расскажу все, что узнал, у меня просто сейчас времени нет. Надо к дочери на работу съездить. Я вам позвоню вечером.

— Если его генерал интересует, — архивистка потеребила Онищенко за рукав, — то у меня здесь есть статья. Это очень старая статья, еще тех времен. Помните, я вам сказала про расследование историка? Она вам очень пригодится для диссертации. Я всегда знала, что в этом деле должна быть поставлена точка! А то — боевой генерал и вдруг застрелился. Нет, его убили. Точно убили. По приказу Сталина!

— Подождите, не кладите трубку, — сказал Онищенко. — Тут женщина из архива. Если вам интересно это дело, у нее есть статья. Там все написано про убийство генерала.

— Не убийство — самоубийство.

— Нет, там как раз про убийство. Вы это имели в виду?

— О господи, — Ивакин вздохнул. — Не совсем это. Но статья, скорее всего, мне пригодится. Захватите, пожалуйста, ладно?

Он почти не сомневался, что находка в архиве подтвердит его догадку.

Удивила дочь. Позвонила с работы, сказала, что ему необходимо допросить ее шефа, что он бывший любовник убитой Леонидовой. Учитывая скудную личную жизнь Марины, можно было предположить, что это и есть тот самый канувший в неизвестность несостоявшийся муж — лимитчик, которого Марина и ее мать подозревали в корыстных целях. Ивакин постарался вспомнить, что дочь говорила о главном редакторе. Говорила немного и почти всегда одно и то же: пьяница, дурак, неуч, самодур. Получается, Марина была не так уж неправа, отказав ему.

По дороге в редакцию, в троллейбусе, Ивакин размышлял о Марине Леонидовой. Почти все люди, знавшие ее, отзывались о ней нелестно. Владимир Александрович не верил в существование абсолютно плохих людей. Если Леонидова была жадной, то почему так легкомысленно относилась к своему имуществу, из которого можно было извлечь неплохой доход? Была ли она скандальной? Не больше, чем Лапчинская, о которой, наоборот, все говорили с уважением. Была смешной? Она просто отстала от жизни, точнее, попала в мир, который значительно ушел вперед.

Что можно было поставить Марине в упрек? Отсутствие журналистского таланта? Нелепую влюбленность в шефа? Мечты о принце, о которых злобно говорил брат? Ну, все это такие милые, чисто женские недостатки, как можно всерьез ненавидеть за них! Унижала Мишу? Может, самоутверждалась в той области, которая оставалась ее единственным плацдармом в жизни? В жизни, которая уже явно могла считаться неудавшейся…

Ленка ждала его при входе. Через стекло Ивакин увидел, как она выкинула сигарету и засунула жевательную резинку в рот, делая вид, что его еще не видит. Только произведя все эти конспиративные действия, она остановила свой взгляд на нем и изобразила радость, смешанную с удивлением.

— Быстро ты! — сказала дочь.

Чтобы показать, что он еще не старый дурак, Ивакин чмокнул ее в щеку, намеренно шумно дыша.

— У нас все тут такое прокуренное! — возмущенно пожаловалась она.

Действительно, в редакции дым стоял столбом. Это была настоящая, привычная Ивакину редакция. Курящие и некурящие сидели на подоконниках, периодически раздавался дружный хохот. Пахло кофе.

— Как можно работать в таком шуме! — неодобрительно сказал Ивакин. Дочь пожала плечами.

У кабинета шефа она остановилась и, повернувшись к отцу, вначале показала пальцем на дверь, а потом покрутила им у виска. Ивакин понимающе покивал, потому что еще в троллейбусе вспомнил все слышанное о главном редакторе, и, немного помедлив, вошел в кабинет.

Кабинет оказался маленьким и неуютным. Казалось, мебель, которой он обставлен, была куплена где-то по случаю распродажи в связи с ликвидацией магазина или вообще найдена на помойке. Главный редактор выглядел старше своих лет, был болезненно худ и неопрятен. Когда вошел Ивакин, он курил.

— Следователь Ивакин? — весело спросил он. — Присаживайтесь. Я вас давно уже заочно знаю. Хорошая у вас дочь. Талантливая. А я в этом разбираюсь, уж поверьте. — Он немного подумал и добавил. — Хотя не все верят.

— Спасибо, — ответил Ивакин, присаживаясь. — Я вас тоже заочно знаю. Вы всплывали в материалах дела, которое я веду. То, что вы недавно видели Марину, удивило меня. Плохо мы работаем, очень плохо.

— Почему? — улыбаясь, спросил шеф.

— Вас ведь в этом убийстве тоже нельзя сбрасывать со счетов, — просто сказал Ивакин. — Не против, если мы сразу же перейдем к делу?

Редактор сделал любезное лицо.

— Итак, вы ее видели, когда она уже работала у Грибова.

— Да, в середине мая. На презентации одного публицистического сборника. И я, и она были там не по служебным делам. Марина, видимо, еще наслаждалась элитной тусовкой… хорошим фуршетом, а я… Я люблю выпить, — с вызовом проговорил Летягин.

— Это была первая встреча с момента вашего расставания?

— Да. Я даже ее не узнал! Она сильно похудела. Круги под глазами были. Я еще подумал: может, болеет. Разговорились. Она как всегда стала хвастаться. Ее, видимо, задело, что я главный редактор журнала. Спросила: «Снимаешь квартиру?» Я сказал: «Нет. Купил. Маленькая, правда, но ничего». Также сказал и про журнал: «Ерунда. Мелкий журнальчик, таких тысячи». Я так выразился потому, что ее всегда раздражали чужие успехи.

— Она, насколько я понимаю, не была столь же деликатна?

— Вы имеете в виду, что хвасталась? Ну, этим меня не задеть. Я был искренне рад ее успехам. Ведь до меня раньше доходили слухи, что в журналистике у нее ничего не получилось. Кто-то даже видел ее в Лужниках. Торговала. Но это было давно. И все-таки поговорили мы очень неприятно.

— Почему?

Редактор помедитировал немного, глядя куда-то в сторону.

— Я потихоньку там напился. А это все… — он осекся, посмотрев на Ивакина. — Ну, в общем, я из тех, чей характер от спиртного портится. Я еще допустил бестактность, спросил, большие ли у нее дети, сообщив перед этим, что мои двое уже в школу пошли. Она и взвилась. Она понимала, конечно, что своим постом обозревателя меня не уест — я все-таки главный редактор журнала, и неплохого, кстати, журнала… В итоге, она стала про Виктора мне рассказывать. Им хвастаться, понимаете? А это моя больная тема.

— Больная? — переспросил Ивакин.

— Мы вроде как дружили в университете, — сказал Летягин. — Но потом наши дороги разошлись. Мне нравилось работать при попсе нашей, при шоу-бизнесе. Тогда все это только зарождалось: музыкальные каналы, радиостанции, развлекательные журналы, газеты. Было интересно вырабатывать совершенно новый стиль, новые разговорные интонации, которых у нас в стране в журналистике сроду не было. А политику я терпеть не мог. Мы тогда просто разошлись, не более того. Стали реже встречаться, меньше оставалось общих тем для разговора, у Виктора стал проскальзывать менторский такой тон: вроде как он журналист, а я так, цирковой конферансье. Позже появились и серьезные разногласия. Один раз мы чуть не подрались. До меня стали доходить слухи, что он некоторым знакомым рассказывал, какой я алкаш. А я в отместку стал с удовольствием повторять слухи, ходившие о нем. О том, что вся его газета работает на КГБ.

— А это правда?

— Конечно, правда! — удивленно ответил редактор. — «Без цензуры» — это вообще, выражаясь старым языком, орган партии. Партии, у которой нет названия, но которая и делает политику в стране. Там специально организуют утечки информации, сбрасывают компромат в самый нужный момент, да вообще сигнализируют кому надо о чем надо. Дают даже рекламные объявления особенные. Как в фильмах про шпионов.

Ивакин, не удержавшись, улыбнулся.

— Марина поверила вам? — спросил он. Летягин помолчал немного, тыкая сигаретой в пепельницу.

— Марина поверила, — не очень охотно сказал он. — Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что уж больно тенденциозные статьи печатает «Без цензуры». Примерно в это время как раз похитили одного деятеля. Вроде бы с целью выкупа чечены. Но уже в день похищения вся Москва знала, что это инсценировка. Ну, просто не стесняясь, не заботясь особенно о достоверности, разыграли это дело. Я говорю, они нас за дураков держат… Оказалось, Марина писала статью об этом деле. — «Первая статья, о которой Миша спрашивал у Прохорова!» — вспомнил Ивакин. — Вот. — Редактор снова закурил. — Провели ее, как дурочку. Настоящий журналист, которому есть что терять, за такую статью не взялся бы. А она запросто озвучила, что похитители вошли в контакт, прислали кассету, написала, что выкуп уже собран, что чеченский след ясен, ну и прочая такая же пурга! Они это выдали за эксклюзив, добытый чуть ли не с риском для жизни. — Летягин брезгливо поморщился. — Написала, что, скорее всего, беднягу убьют после того, как получат выкуп… Я и выразил свое отношение к этой статье. Сказал, мол, приятно тебе на органы работать. Она уже через неделю смогла убедиться, что я был прав!

— А чем все закончилось в тот вечер?

— Да ничем. Она зашипела, как кошка, и отошла от меня. Но ясно было, зацепил я ее.

— Почему вы так думаете?

— Она мне потом позвонила. Сюда, кстати. Запомнила название журнала-то… Я грешным делом испугался, подумал, на работу будет проситься.

— Вы бы не взяли ее?

— Конечно, не взял бы!

— Плохая журналистка?

— Да у меня половина таких, даже еще хуже. Не поэтому. Жена знает, что я у Леонидовой несколько лет в качестве неофициального мужа прожил. Она стала бы переживать. Зачем мне это надо?

— Но она не попросилась?

— Нет. Она совсем по другому поводу позвонила! Разговаривала как-то странно. Будто сильно напугана. Стала говорить, что зря тогда на меня рассердилась, что я был прав. А я уж и не рад был, что заварил всю эту кашу. Я вообще завел разговор об этом только потому, что пьян был, понимаете? Так бы мне и в голову не пришло с ней Грибова обсуждать. Подумаешь, делов-то! Да у нас почти каждая газета на кого-то работает. Одни на Лукойл, другие на Газпром, третьи на черта лысого. Если разобраться, у Грибова-то самый государственный подход из всех. Это мои трезвые мысли. А тогда, на фуршете, я ее просто подколол. Чтобы не выпендривалась. Повел себя как баба! — Он потянулся за третьей сигаретой, разгоняя рукой дым.

— Подождите, — недовольно сказал Ивакин. — Мы уже заканчиваем. Почему вы решили, что Марина напугана?

— Она сказала, что Витька еще хуже, чем я думаю. Что там не только морально убивают, но и по-настоящему. «Ну, это ты, мать, брось! — сказал я ей. — Не преувеличивай. Это разные вещи!» Она тогда сказала весьма странную фразу.

— Какую?

— Она сказала: «Вот увидишь, он и сам способен убить! Может, даже завтра у меня будут доказательства!»

За дверью раздался взрыв смеха. Лицо Летягина перекосилось.

— И когда это было? — спросил Ивакин, не сводя с него глаз.

— Могу посмотреть. Я записал!

— Зачем же?

— Затем, чтобы позвонить и узнать, правду ли она говорила. Не на тот день записал, а на завтрашний. Любопытно же. — Он вяло полистал ежедневник. Вот. Четырнадцатое июня. Значит, звонила она тринадцатого.

— И узнали? — спросил Ивакин.

— Не-а, — равнодушно ответил редактор.

— Можно листочек?

— Зачем?

— Хочу выяснить, когда была сделана эта запись.

— Вы имеете в виду, что я это позже вписал? — Летягин ухмыльнулся. — Да ради бога!

— А что вам известно об истории с компаньоном Грибова, Олегом? — спросил Ивакин.

— Которого взорвали? То же, что и вам. Он целую корпорацию своей статьей разорил. За бешеные деньги. Поделом ему… Очень он талантливый был, собака.

— Кто его убил?

— Это вы меня спрашиваете? — редактор осклабился. — Следователь интервьюирует журналиста! Это я вас хочу спросить — кто?

— Говорили, солнцевские. Но это ведь не так? Это ведь Грибов сделал?

— То есть вы имеете в виду, что сам Грибов корячился, засовывая взрывное устройство под машину? Ха-ха. Это версия следствия? Ну, он худенький, правда, маленький, ему не сложно… Не будьте наивным. Я понимаю, что вы милиционер, но все-таки. Нет, Грибов этого не делал.

— Я имел в виду — заказал.

— А вы можете это доказать? — Летягин злобно сощурился. — Ничего вы не можете! А еще у меня спрашиваете! У меня нет доказательств!

— Я и не прошу у вас доказательств. Мне интересно, что вы об этом думаете.

— Что думаю? Я думаю, что зря с вами тут разболтался.

— Вы его боитесь?

— Нет, не боюсь! Я не люблю пустых разговоров! Ни к чему не ведущих, пустых разговоров!

— Я думал, журналисты любят поговорить. И потом это не пустые разговоры. Если я спрашиваю, мне это нужно. Понимаете?

— Ну, хорошо, — вдруг довольно беззаботно согласился Летягин. — Вас интересует мое мнение? Пожалуйста! Я подозреваю, что это было сделано по заказу Грибова. И совершенно правильно сделано. Того, кто это сделал, нашли. Точнее, не нашли, но определили. А если еще точнее, то определили, но ничего не доказали при этом.

— Вы не знаете такого человека — Вячеслава Олейникова? — спросил Ивакин. — Он тоже, говорят, из этих… кто, как вы выразились, корячился, засовывая взрывное устройство под машину.

— Нет, не знаю.

— Неужели это может быть правдой — редактор крупнейшей газеты и пользуется услугами бандитов?

— А что тут такого? Вы тут вообще кого передо мной разыгрываете — честного мента? Вы никого не крышевали на своем трудовом пути?

— Я?!

— Вы! — передразнил редактор. — Неужели и по наводке не арестовывали, а? За хорошее вознаграждение? Ну надо же. Можно я о вас очерк напишу? Сейчас мало положительного в газетах. Мало примеров для подрастающего поколения.

«Сегодня же скажу, чтоб Ленка увольнялась! — очень зло подумал Ивакин, вставая. — Разве можно работать с таким хамом?!»

Летягин не встал и руки не протянул. Когда Ивакин выходил из кабинета, он смотрел в окно. Владимир Александрович знал такой тип людей — старающихся казаться хуже, чем они есть на самом деле, и этот тип людей был для него самый ненавистный. Их мотивов он никогда не понимал.

— Ну что? — робко поинтересовалась дочь. — Полезная беседа?

— Очень полезная! Теперь я твердо знаю, что больше ты сюда не придешь!

— Не горячись. Я с ним почти не общаюсь… Да! Главное-то я не успела сказать: насчет меня звонили от Грибова. Предложили работу!

— Ничего себе! — Ивакин даже остановился.

— А этот, наш редактор, сказал, что это взятка.

— Глупости! Ты у меня талантливая! За тобой должны гоняться, переманивать тебя должны. А у нас… — Ивакин махнул рукой. — У нас все так! Словно бы не заинтересован никто в хороших кадрах! Ей-богу, при коммунистах лучше было. Там сразу замечали, толкали человека. А сейчас! Знай себе деньги отмывают во всех областях, какие только возможны. Конечно, какие тут кадры…

— Так значит идти? — осторожно спросила Лена.

— Я думаю, нет, — вздохнул Ивакин. — У «Без цензуры» скоро начнутся проблемы. А поскольку их, как это говорят, инициирую я, тебе туда идти не этично.

Дни пошли какие-то… Похожие один на другой.

Было очень много хозяйственных дел, пару недель пришлось отдать дачному домику на Можайском шоссе. Считается, что за вскапыванием огорода и тем более за разжиганием костра хорошо думается. Но врут люди, или Ивакин какой-то неправильный. С лопатой в руках и уж, того пуще, в уютном сидении на парусиновом стульчике перед костром, сложенным из всякой осенней дряни, ему никак не думалось.

Вернувшись в Москву, он занялся машиной. В гараже мыслям стало намного теснее.

Ивакин давно уже сделал несколько важных для себя звонков. А визит в экспертно-криминалистический отдел показал: у него на руках неопровержимые улики. «Откуда это?» — жуя бутерброд, спросил эксперт. Спроси он с интересом, Ивакин бы похвастался. Но тот вообще ответа ждать не стал, отвернулся — он выполнял платный заказ, связанный с фальшивыми купюрами.

Неожиданно объявился Онищенко: передал статью с ивакинским свояком. Ту самую, старую и желтую, аккуратно уложенную в картонную папку с припиской: «Обещал — выполняю. Будьте, пожалуйста, осторожнее с этой газетой. От неуважительного обращения может рассыпаться. Тетка в архиве мне этого не простит!»

За стеной гуляли родственники — справляли день рождения жены. Ивакин улучил минутку, когда начались танцы. Не было бы газеты, все равно сбежал бы: танцевать он стеснялся.

Он сел в Ленкиной комнате, развернул папку и достал желтый сухой листок.

Как поменялись газеты со времен, когда была написана эта статья! А написана она была — Ивакин осторожно развернул газету — в середине шестидесятых. «Эк меня на старости лет угораздило! — подумал он. — Сроду газетам не доверял, а теперь восстанавливаю по ним правду». Вывод, который из этого следовал, Ивакину сильно не нравился. Получалось, что и журналисты на что-то годятся. «Совпадение», — строго сказал он себе и поправил очки на носу.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒