Шекспировские страсти. 7 страница

Сразу за домом, там, куда не доходил свет уличного фонаря, было совсем темно и тихо. Несколько раз он споткнулся, хотя и светил себе под ноги. Видимо, некоторые упавшие стволы почти полностью сгнили, а то, что осталось, было скользким и вязким одновременно. Луч фонаря уперся в ржавое днище ванны. Ивакину показалось, будто он видит давно затонувшую подводную лодку. Он обошел эту лодку справа и нагнулся.

Пока ехали по бетонке, молчали. Дорога была узкой, темной и, даже в темноте было видно, живописной — Ивакин любил эту дальнюю кольцевую. Здесь город уже не чувствовался. Только начиная отсюда можно было по-настоящему оценить красоту Подмосковья, его ельников, лугов и холмов. Все, что находилось ближе, было отравлено городом.

Дорога в свете фар зазмеилась и распалась на несколько рукавов — близилось Новорижское шоссе. Посветлело, зашелестели машины впереди. Ивакин закрыл окно.

— Дождь, что ли, прошел? — спросил он сына. Тот осторожно глянул на него: до этой минуты отец молчал, значит, не хотел разговаривать. Сын у Ивакина был интровертом и чутким парнем — полной противоположностью дочери.

— Так, брызнул чуть-чуть, — сказал сын.

— Все равно хорошо. — Это уже было прямое указание на окончание паузы.

— Красивый поселок, — произнес сын. — Люблю такие. Как в «Тимуре и его команде». А что за старуха в окне?

— Когда-то была домработницей в семье генерала милиции. Потом генерал застрелился, это еще при Сталине, потом его сына посадили за взятку, а она подсуетилась: сына выписала, за его брата-гомосексуалиста замуж вышла. Теперь она владелица восьмидесяти соток в этом поселке.

— Шустрая тетка. А зачем ты к ней ездил?

— Дачу себе присматриваю, — пошутил Ивакин.

— Неплохо бы.

— Да ладно! Наша дача тоже ничего.

— Шумная. Самолеты достали. А здесь тихо… И все-таки, зачем ты сюда ездил? Это по делу убитой журналистки? Знаешь, Прохоров приходил, жаловался.

— Жаловался?

— Он принес диктофон. Я послушал — мне Ленка дала. Ты молодец. Нам очень понравилось.

— Ты сказал, жаловался.

— Ну, он считает, ты неправ. Эта история со статьей…

— История со статьей… — задумчиво протянул Ивакин. — Набери-ка его.

Кружевной лес закончился, машина выехала на шоссе, похожее на асфальтовое поле. Теперь даже не верилось, что где-то рядом находится этот заколдованный поселок.

— Ну? — недовольно сказал прохоровский голос в трубке. — Чего молчите? Делать нечего?

— Я не молчу, — удивился Ивакин.

— Ивакин? А мне тут названивают. Уже раз пять звонили. Молчат.

— Поклонница?

— Пацаны. Уши оторву, если поймаю. Тут матч был, а они звонят. Получил диктофон?

— Да. Спасибо. Я чего звоню, Прохоров. Хочу сказать тебе, что я ошибался. Не было никакой статьи.

— Ну вот! Все у тебя не слава богу! Как это не было, когда она была?

— Я не так выразился. Она была написана не до убийства, а после него. И не было никаких материалов, которые прислали заранее. Тебе приятно это слышать?

— Да я это и так знал. Но в твоем голосе мне слышится подвох.

— Все старые холостяки очень мнительны.

— Владимир Александрович, это подло! — сказал Прохоров и повесил трубку.

— Представляешь, обиделся! — озадаченно сказал Ивакин.

— Ну а ты тоже! Для него это действительно больной вопрос.

— Если больной, чего не женится?

— Думаешь, это легко? Хороших невест мало. К тому же он, по-моему, голубой, поэтому такой обидчивый… Слушай, мне Ленка кое-что рассказала. Эта статья — она ведь была твоим главным пунктиком, насколько я понял. Ты ошибался?

— В общем-то, да, — немного неуверенно согласился Ивакин. — Исходный посыл, связанный с этой статьей, действительно, сбил меня с толку. Вот смотри, представь, что ты Прохоров…

— Тьфу-тьфу-тьфу! Представил.

— Тебе звонит твой бывший сослуживец и говорит примерно следующее: «Моя сестра устроилась работать в газету. Она ведет колонку криминальной хроники. Сведения ей поставляют какие-то информаторы из УВД. Но у нее появились сомнения насчет этих информаторов. Не можешь проверить кое-что?»

— «Могу» — говорю я, — сказал сын, любуясь тем, как оживился отец, когда речь пошла о работе. «Все-таки он счастливый человек», — подумал Ивакин-младший.

— Этот бывший сослуживец, назовем его Миша, кратко перечисляет тебе сведения, пришедшие для статьи. Ты их проверяешь. Через некоторое время этот Миша снова звонит тебе и снова говорит: «У сестры опять сомнения. Не посмотришь кое-что?» И так повторяется три или четыре раза. И наконец этот Миша звонит тебе и говорит: «Прохоров, не проверишь по сводкам: было убийство некой фотохудожницы? Была она застрелена у себя на квартире? Что известно милиции на этот счет?» Зачем он это спрашивает? Что ты подумаешь на месте Прохорова?

— Как что? Что у сестры снова сомнения насчет информаторов.

— Твои рассуждения не лишены логики, — ядовито произнес отец. — Но разве Миша сказал хоть что-нибудь о сестре? Разве слово «статья» было произнесено на этот раз?

— И что это значит?

— А то, что никто и не собирался писать статью. Статья здесь вообще ни при чем! Если это понять, то… Все-таки статья, предсказывающая убийство, и предсказание убийства — это разные вещи, не так ли?

— Это разные вещи, — твердо проговорил компьютерщик-сын. — Но ведь статья была, насколько мне известно?

— Была. Кстати, неизвестно, кто ее писал. Новенькому дураку-редактору любой мог прислать статью по электронной почте… Даже у таких солидных организаций есть слабые места. Удивительно. — Ивакин покачал головой.

Некоторое время они ехали молча.

— Да, тебе звонил некий Онищенко из прокуратуры, — вспомнил Алешка. — Оставил домашний телефон, просил срочно связаться.

— По-моему, это следователь, который ведет дело Лапчинской, — сказал Ивакин. — А можно я еще позвоню?

Онищенко суховато поздоровался и, не дожидаясь, пока Ивакин выдаст свои старомодные предисловия, сразу заговорил о деле.

— Не знаю, будет это для вас полезным или нет, но история с размолвкой между Лапчинской и Леонидовой имела и предысторию и продолжение. — У Ивакина возникло ощущение, что следователь прокуратуры говорит по бумажке. — Их отношения были враждебными. Леонидова ревновала Грибова и намекала ему на измены Лапчинской. Та в долгу не оставалась: специально дразнила Леонидову, хвасталась шикарными подарками, которые ей делал любовник…

Ивакин слушал, глядя в окно. Если бы было возможно, он уехал бы куда-нибудь в Тверскую область, а еще лучше в Сибирь. Туда, где тихо и свежо. Их дача на Можайском шоссе слишком уж близко от города. То, что когда-то казалось счастьем, обернулось огромными пробками, непрекращающимся шумом трассы, смогом, а теперь вот еще самолетами.

— …Про шубы свои хвасталась, про машину рассказала. Леонидова бесилась, завидовала, к радости Алениных подружек. Ее не очень-то любили, эту вашу Марину. И выходка со статьей еще больше настроила сотрудников «Без цензуры» против нее. Тем более, что из-за этой статьи уволили человека.

— Не любили, говорите… За что-то конкретное? Ну, если не брать статью.

— Да там много всего. Это ведь и правда непорядочно — говорить человеку, что его любовница ему изменяет.

— Значит, об изменах все-таки речь шла?

— Думаю, у Леонидовой не было доказательств.

— Но вы не уверены?

— Не уверен. Да это и неважно. Если стоять на убийстве из ревности, то вполне достаточно и того, что Грибову просто намекнули на измены Лапчинской. Тем более намекнула старая знакомая, которой он доверял.

— А он ей доверял?

— Эта сотрудница сказала: жалел. Одергивал Лапчинскую, когда она смеялась над Леонидовой.

— Почему смеялась?

— Да она вообще смешная была, как я понял. Старомодная. Не вписалась она в коллектив. Там, знаете, какие люди противные? Крутые, наглые. А она и интеллектуально не догоняла, и в смысле внешности. Хотя была самоуверенной. Считала себя красавицей, кстати. Данаей.

— Кем?

— Данаей. С картины.

— Понятно. Вы сами-то что об этом думаете?

— Да черт его знает! Если Леонидова постоянно говорила Грибову об изменах Лапчинской, то он мог и сорваться. Любому мужчине такое скажи — и реакция может быть непредсказуемая. Кроме того, она ему это говорила несколько раз. Значит, он ее не одернул, не запретил распространяться на эту тему. Не уволил, в конце концов. Нет, версия убийства из ревности становится более чем реальной.

— Возможно… Значит, когда Марина позвонила из Лазурного, ее интересовала реакция на статью?

— Да. Причем реакция Грибова. Она засмеялась, услышав, что он рвет и мечет. Это я вам цитирую показания сотрудницы. И вот что еще важно: Леонидовой была интересна также реакция милиции. Когда она узнала, что статья милицию не заинтересовала, то сильно расстроилась. Получается, Владимир Александрович, что она действительно информировала нас о причинах этого преступления? Может, что-то услышала? Вы ведь тоже обратили внимание, наверное: она сидела у него в приемной и накануне убийства, и в тот день, когда Лапчинскую убили. Мне вот еще что в голову пришло: она не могла его шантажировать? Вы говорили о двух тысячах, которые она взяла на море.

— Все ее гонорары за два месяца следствие проверило. Она получила не меньше трех тысяч долларов. Скорее всего, эти две тысячи — заработанные. Вы точно выяснили день, когда она звонила из Лазурного?

— Да. Она звонила в понедельник, — сообщил Онищенко.

— Почему сотрудница решила, что это звонок именно из Лазурного? Она сама ей сказала?

— Она звонила с переговорного пункта. Там была телефонистка.

— Значит, это и был первый Маринин разговор, который она вела с переговорного пункта… После этого разговора Марина позвонила брату. Теперь мне понятно, почему… У меня для вас хорошие новости.

— И какие же? — вежливо, но без особого интереса спросил Онищенко.

— Я советую вам посмотреть одно архивное дело. Дело о самоубийстве известного человека, которого вы, без сомнения, знаете. Думаю, там для вас будет сюрприз, если, конечно, вы наблюдательны. Если вы найдете в этом деле упоминание о некоем предмете, который вас заинтересует, я готов помочь найти этот предмет.

От неожиданности Алешка вильнул рулем. Ивакин сердито посмотрел на него.

— Посмотрю. Что за дело? Просто так об этом предмете рассказать нельзя? — недовольно спросил Онищенко.

— Так неинтересно, — ответил Ивакин и подмигнул сыну.

Как только Лена Ивакина пришла на работу, ее вызвали к главному редактору. Звался он Летягиным Юрием Ивановичем. Девчонки сочувственно покачали головами: с утра настроение у Летягина было как у медведя-шатуна. Лена, однако, не испугалась. Их главный был невменяемым человеком, но все же понимал, кто чего стоит.

Сама Лена еще не решила для себя, чего она стоит. Конечно, чтобы выяснить это, надо было выбираться из заколдованного круга окраинных кинопремьер, клубных концертов и ресторанных рейтингов, но большой мир настоящих репортерских тем внушал ей ужас своей сложностью: не хватало ни опыта, ни образования, ни связей. Она, правда, хорошо писала (лучше, чем большинство штатников в этом дешевом журнале) и любила тусовку, что было не менее важно, чем умение писать, а уж в их дурацком и втайне ею презираемом шоу-мире и вовсе признавалось за самое важное качество. В общем, и писать может, и общаться любит, и не сопьется. Их главный при всей своей медвежьей тонкости тоже это чувствовал, и если и придирался к ней, то по пустякам: мог вдруг завопить, что она одевается, как шалава, — Летягин ненормативной лексики не стеснялся.

Лена никогда не видела ни одной строчки, написанной шефом. Старожилы редакции уверяли, что он никогда и не был журналистом, а в журнал попал случайно, буквально шел мимо и попал.

— Работать собираешься? — Летягин поморщился, видимо, прислушиваясь к своей печени. Кадык на его тощей шее заходил в разные стороны.

— Сегодня или на перспективу? — спросила Лена, неодобрительно оглядывая помятую фигуру шефа.

— Насчет тебя звонили. — Его голос вдруг стал серьезным и немного грустным. — Из ужас откуда.

— Это откуда?

— Из «Без цензуры». Статьи туда слала, канарейка?

— Нет.

— Хочешь сказать, они ищут себе авторов, просматривая такие офигительно интересные журналы, как наш?

— Вы возглавляете журнал, который не любите, — холодно ответила она. — Как так можно?

— Учи отца… — добродушно сказал шеф. Никогда нельзя было угадать, что его разозлит, а что обрадует. — Вот скоро уйдешь туда, политикой займешься, нас забудешь, — голосом юродивого продолжил Летягин и радостно закончил: — А потом тебе башку снесут!

— С чего бы это?

— В этой «Без цензуры» много покойников.

— Прямо!

— Криво! Эти ребята большими делами ворочают… У тебя отец, по-моему, военный? Кагэбэшник? Там это любят.

— Зрасьте! — рассердилась Ивакина. — Мой отец следователь. Чего вам надо-то? Вы толком объясните: меня в эту газету на работу приглашают?

— Вроде того, — задумчиво сказал шеф и добавил: — Может, там спишь с кем?

— Вы же знаете, я лесбиянка. — Лена уже давно выдавала себя за девушку нетрадиционной ориентации — на случай, если шеф начнет приставать.

— Ну-ну, — он насмешливо покачал головой. — Вот, может, и спишь с какой-нибудь их бабой? Болтушка! Ты такая же лесбиянка, как я — Николай Басков. Ладно, поработай, попробуй. Знаешь… этот Грибов, редактор их, он себя таким умным считает. Он думает, что один на всем свете дело делает, а мы дерьмо ногами месим. Всегда таким был.

— Вы его знаете?

— Я с ним учился. — Летягин вдруг посмотрел на Лену совершенно разумным взглядом. — Я и потом с ним виделся. Мы чуть не подрались. Выпили, он всех стал уму-разуму учить, потом начал ругаться с другим нашим сокурсником — директором канала. Кричал, что на телевидении не стало журналистов, одни артисты. Да как злился! Я ему говорю: и хорошо, на западном телевидении они тоже к артистам относятся. У них даже профсоюз актерский. Но что ты! Его не переубедишь. Он ведь наш пастырь, он ведет стада к заливным лугам. И все они такие в политической журналистике.

— Я уважаю политическую журналистику! — с вызовом сказала Лена.

— Кто бы сомневался. И за что же, если не секрет?

— Именно за то, что они дело делают. А мы что?

— Мы народ развлекаем. Журналистика должна развлекать.

Шеф совсем сгорбился и в такой позе закурил. Лена отметила, что руки у него трясутся.

— Развлекать должны клоуны, — сказала она.

— Журналисты и есть клоуны, — ответил главный редактор и сразу же поймал ее взгляд, который легко было прочитать и менее умудренному человеку, чем он. — Думаешь, только я клоун? — спросил он. — Знаю, какие газеты ты уважаешь, какие каналы смотришь. На «Окна»-то плюешься, поди? Там ведь все фальшивое, не так ли? А твой канал любимый, он что делал, когда выборы президента были? Заранее, когда еще ничего известно не было, публиковал липовые рейтинги. Даже не постеснялись потом сказать об этом, а также о том, какой процент телезрителей клюнул на эту утку и пошел за победителем. Чем не «Окна»?

— Ну ясно, — усмехнулась Лена. — Логика та же самая, когда говорят: чего ты, мол, раньше коммунистом был, а теперь демократ. Как будто если ты во что-то раньше верил, то теперь и подохнуть с этой верой должен.

— А по-твоему, если ты в православной вере крещен, то на уикенды имеешь право в мусульманство переходить?

— Это разные вещи.

— Хорошо. Но все-таки скажи мне: пусть они тогда верили, что стране нужен совершенно определенный президент, но врать-то они разве имели право? Имели или нет?

Лена молчала. Любая сложность, исходившая от примитивного, как бутылка водки, шефа, была для нее неожиданной. Летягин ухмыльнулся.

— Если хочешь знать, в моем журнале в тысячу раз меньше вранья и в тысячу раз больше общественной пользы, чем в этой «Без цензуры». Я бы всех умников этих, политтехнологов долбаных, взял бы в один мешок завязал и — хряк! С Останкинской телебашни!

— Ну, насчет «меньше вранья и больше общественной пользы», это вы кому-нибудь другому, ладно? Клубы вам платят за «независимый» обзор? Независимый! — Она еще раз произнесла это слово, вкладывая в него весь дневной запас ехидства. — И рестораны платят. В последний раз меня там так накормили, что я даже на занятия не пошла, отравилась. Но написала, что ресторан — классный. Вот уж где общественная польза! И за хорошие рецензии на поганые фильмы нам всегда платили, пока киношники не сообразили, что мы и забесплатно о них писать будем, а плохое или хорошее — им не так уж важно. А еще других критикуете… Когда вы всех политических с телебашни сбросите, что останется-то? Статьи о том, как отец изнасиловал дочь и ее морскую свинку? Интервью с вампирами?

— Когда политических сбросим, останутся «Окна», — миролюбиво сказал шеф. — Кто хочет, пусть смотрит. Остальные пусть книжки читают.

— Какая чушь! — воскликнула Лена. — У тех, кто серьезной журналисткой занимается, хоть оправдание есть: они верят, что работают на общественное благо. А вы? Вы бабки зашибаете!

— И они, Лена, такие бабки зашибают, что нам с тобой и не снилось. Но не это меня оправдывает, а другое. Я не умничаю. Не делаю вид, что спасаю мир, никого не учу жить и не обижаюсь, когда меня держат за нищего попрошайку. Большинство журналистов являются именно плохо оплачиваемыми и неумными любителями халявы. С огро-о-омными, как… у слона, претензиями. Их власть выдумана ими самими, она ими самими рекламируется. — Редактор дурашливо всплеснул руками. — Ты, Лена, попробуй не читать газет и не смотреть телевизор, скажем, месяц. Я однажды попробовал, и знаешь, мимо меня пронеслась третья мировая война. Я уж не помню, что было ее началом, то ли бомбежки Белграда, то ли операция в Сомали, то ли ответ Ираку, но что-то было, и это «что-то» было огромным и леденящим кровь. Это были апокалиптические предсказания самых дорогих экспертов, прогнозы самых опытных политиков, а также заявления парламентов, президентов и общественных организаций. Как-то там реагировали биржи, что-то, как водится, происходило с нефтью. Мир трясло. Этим начинались и заканчивались все новости на земле. Но только один месяц! Через тридцать дней все успокоилось, а еще через день началась всемирная эпидемия не помню чего, и все забыли, что там бомбили накануне. Эксперты начали комментировать экономические последствия эпидемии, ООН приняла резолюцию по медицине, вверх пошли акции фармакологических фирм, что-то, как водится, опять произошло с нефтью, и третья мировая война, не начавшись, завершилась. А я был в запое и ничегошеньки не узнал! Так о какой четвертой власти идет речь? Что это за власть, если победить ее можно одним выключением кнопки?

Когда он закончил свой монолог, Лена закрыла рот. Еще пять минут назад она бы поспорила на сто долларов, что шеф не способен говорить предложениями длиной больше среднестатистического матерного оборота. «Нет, он, конечно, не с улицы к нам попал, — подумала она. — Просто он алкаш».

— Слушайте, если вы с Грибовым учились, вы, наверное, и эту знаете — убитую? — сказала она.

Шеф посмотрел на нее внимательно и тревожно.

— Какую убитую?

— Леонидову.

— Убитую? Кем убитую?

— Именно это и выясняет мой отец. А вы говорите: кагэбэшник.

— Ах, вот в чем дело… — медленно произнес он. — И как это связано с Грибовым?

— Она работала у него.

— Марина?

— Не помню, как ее зовут, но знаю, что она работала в «Без цензуры».

— Убили… Странно. Она была далека от политики.

— Вы не так поняли. Ее убили не из-за политики, а из-за имущества.

— Из-за имущества… — Шеф снова закурил. Руки у него дрожали сильнее прежнего. — Да, там было имущество. Но ведь Грибову оно не нужно?

— Чего вы привязались к Грибову? — сердито спросила Лена. — О нем никто и не говорит!

— Но… Но почему он тогда тебе работу предлагает? Тебе, дочери следователя?

— Здрасьте, — растерянно сказала Лена. — А что, просто так он это сделать не может?

— Давно Марину убили? — словно не слыша ее, спросил Летягин.

— Больше месяца назад. Вы ее хорошо знали?

— Я жил с ней несколько лет. Жениться хотел.

Лена чуть было не присвистнула. Шагу невозможно было ступить в Москве, чтобы не встретить людей, о которых слышал от других людей, все здесь были заранее знакомы через знакомых. Правда, об остальном мире тоже ходили такие слухи, якобы даже существовала универсальная формула: за пять шагов, точнее, за пять человек можно добраться до любого, хоть до Папы Римского или английской королевы. Ты знаешь господина М, тот знает господина А, тот знает господина Л. Мир МАЛ.

— Это очень старая история, — нервно добавил шеф. — Я не видел Марину уже лет семь. Все быльем поросло… Вот уж не думал, что она с Грибовым поддерживает отношения. Кто же ее убил? Муж?

— Она не была замужем.

— А мать ее умерла?

— Да.

Лена настороженно наблюдала за шефом. Ей пришло в голову, что человек, так близко знавший убитую, должен заинтересовать отца. Настораживало и его состояние: слишком взволнованным оно было. Не похоже, что «быльем поросло». «Семь лет назад расстались… Может, он ее во всех своих бедах винил все эти семь лет, а потом взял и кокнул по пьяни. Без всякого имущественного интереса. Отомстил, да и все тут» — в Лене Ивакиной неожиданно проснулся фамильный Штирлиц.

— Ладно, Лена, — резко произнес шеф. — Иди. Если хочешь, позвони Грибову. Даже если это его скрытая взятка твоему отцу, не воспользоваться ею будет глупо. Ты умная, способная, тебя быстро натаскают. Это уже карьера. Ты ее достойна. Не бери в голову: то, что я наговорил, оно… меня же самого не убеждает. Знаешь, неудачнику всегда очень трудно определить, то ли его образ мыслей — это следствие его неудач, то ли он стал неудачником из-за такого вот образа мыслей. Хотя, на самом деле, какая разница?

— Я пошла? — Лена попятилась к двери. У нее было ощущение, что она подсмотрела или подслушала чужой секрет.

— Видел я Марину, — вдруг сказал шеф. — Недавно. Все, все я наврал.

— То есть?

— А вот так. Так бывает.

— Подождите! — Лена выставила вперед руки — это была чисто ивакинская привычка. — Вы должны поговорить с моим отцом.

— Ну нет! — редактор отодвинул голову, не двигая шеей, только выпятив кадык. — Мне Витька башку отстрелит.

— Ерунду не говорите! Все равно он вас допросит. Я тоже свидетелем пойду. Вы же мне сказали, правильно? В общем, вы должны помочь следствию, — твердо сказала она. — Если вам ваш Витька башку отстрелит, клянусь ответить разоблачительной статьей!

— И в каком же издании? — улыбаясь, спросил Летягин.

— В каком примут.

— Против Витьки ни в одном не примут. Только может в бесплатном каком, типа «Туризм и отдых». Но и то вряд ли.

— Опубликую в «Туризме и отдыхе».

— Ну ладно, уговорила. Иди звони своему отцу. — Летягин наклонился, пошебуршал чем-то под столом и выставил на стол бутылку.

«Сейчас напьется. Свидетель!» — подумала Ленка, отходя к двери. Она слишком хорошо знала своего шефа…

— Да вы что?! — сказали Онищенко в архивном отделе. — Кто же такие вещи на руки выдает?!

— А как это делается? — спросил он. Онищенко уже очень жалел, что связался с этой историей. Все-таки старый следователь был явно не в себе. Хотя… Про него, смеясь, говорили, что он любит детективы. Но Онищенко с трудом верил в то, что человек, всю жизнь проработавший следователем, способен получать удовольствие от таких игр — и от этой своей комичной роли Эркюля Пуаро на пенсии.

Женщина из архивного покачала головой.

— Это сложная процедура. Вам зачем?

— Для диссертации, — тоскливо произнес Онищенко.

— Запрашивайте. Если для диссертации, вы должны знать, как это делается. А что за диссертация? Какой аспект дела вас интересует?

«Какой аспект? — подумал Онищенко. — Этот старый интриган даже не сказал, что искать».

Дело с убийством Лапчинской потихоньку шло своим чередом. Неожиданно появилась в нем новая линия: убитая несколько раз занималась перепродажей антикварных вещиц и знала не только многих галерейщиков, но также и тех, о ком ходили глухие слухи, связанные со сбытом краденого. Онищенко не обратил бы на это особого внимания, если бы не первый разговор с Ивакиным. В статье, которую тот откопал, действительно, были не только намеки на измены, но и намеки на антиквариат. Они не соответствовали действительности. Однако если принять во внимание, что вся эта статья была какой-то непонятной — она появилась не к месту, не там и не о том — и могла восприниматься как некое предупреждение или донос, то почему было не воспринимать в таком же ракурсе и факты об антиквариате? Да, дома у Лапчинской все осталось на своих местах: но, во-первых, это приняли с оговорками, поскольку никто, кроме убитой, не мог точно знать, что там на самом деле было. А во-вторых, на своих очевидных местах должно было остаться только то, что убитая не прятала. Если в доме хранились некие секретные вещи, то, вполне возможно, убийца знал о них, за ними пришел, их и похитил. Грибов, самый близкий Алене человек, подтверждал, что в квартире ничего не тронуто, но ведь он был и главным подозреваемым.

— Какой аспект? — переспросил Онищенко. — Антиквариат. Похищение антиквариата.

— Делать вам нечего! — возмутилась архивная работница. — Он-то здесь при чем? Вы не перепутали с инициалами? Вот его сын — да. Он, действительно, сел за взятку, которая как раз и была картиной. Кстати, краденой. Хорошо, что он сам об этом уже не узнал.

«Нет, ну это даже не смешно! — с неожиданной злобой подумал Онищенко. — Что за кошки-мышки! Узнал что-то — скажи! Нет, играет в детектива, как мальчишка».

— Откуда вы это знаете-то? — раздраженно спросил он архивистку.

— Так у меня муж покойный у него в подчинении был. В свое время это дело гремело! Полковник милиции и ворованная картина!

— Не Рубенс? — на всякий случай уточнил Онищенко.

— Вы с ума сошли! — испугалась она. — Нет, там что-то помельче было. Хотя тоже голландское. Поймали с поличным. Тогда все говорили, что его подставили, уж слишком он пил и болтал тоже слишком. Ну, что пил — понятно. Тогда ведь начались все эти разоблачения и вдруг оказалось, что отец-то его, генерал, и не застрелился вовсе!

— А, — сказал Онищенко.

— Всю жизнь считалось, что генерал застрелился. Вы историю помните? Что он застрелился для того, чтобы спасти своих близких, чтобы их не преследовали. Он знал, что его со дня на день арестуют. И если дело дойдет до процесса, то пострадает вся семья. Вот потому и застрелился. Но когда начались хрущевские разоблачения, один историк стал копаться во всем этом и неопровержимо доказал, что генерала убили! По приказу Сталина. Представляете?

— Представляю.

— Вот его сын с горя и запил. Поговаривали, что в картишки начал играть, на женщин тратился. Ну и пошло-поехало. И главное, он стал много болтать. Ругал органы… Вот и решили его убрать с глаз подальше. Времена, правда, уже были не те, чтобы убивать в овраге. Его просто-напросто подставили со взяткой.

«А пошел он! — подумал Онищенко. — Что он имел в виду? Картину эту, что ли? Но этого сына поймали с поличным — значит, картина никуда не ушла. В самом деле, разве можно так притягивать за уши? Но он на пенсии, ему делать нечего».

— Я позвоню? — попросил он архивистку. — Владимир Александрович? — Как бы Онищенко ни злился, природная добросовестность не позволяла ему отбросить что-то в сторону, не доведя до конца. — Думаю, я обнаружил то, на что вы намекали.

— Посмотрели дело? Неужели вам просто так его выдали? — обрадовался Ивакин на том конце провода. — Честно говоря, я не надеялся. Специально вас интриговал, чтобы вы в наш архив пробились. Не ошибся, получается?

— Нет, дело я не смотрел. — Онищенко закатил глаза, показывая архивистке, что этот звонок не его блажь, а собеседника. Она сочувственно покивала.

— Что же вы тогда могли обнаружить? — удивился Ивакин.

— Хотя бы то, что вещь, на которую вы намекали, не могла уйти на сторону. Она фигурирует в деле в качестве вещдока. Всплыть в наше время она не могла.

— Не может быть. Я твердо знаю, что она всплывала и через десять лет, и через двадцать, и через тридцать! Не понятно почему, но вещдоком она не стала. Я хотел, чтобы вы посмотрели дело, собственно, только для того, чтобы определить — почему. Ведь сейчас у меня на руках есть неопровержимые доказательства. Я как раз хотел вам звонить, — проговорил Ивакин.

— На это я вам тоже скажу: не может быть! Не знаю, какие уж там у вас неопровержимые доказательства… Его взяли с поличным во время получения взятки. Картина была наживкой — в этом были уверены уже те следователи, что вели это дело. Не надо смотреть дело и не надо быть Эркюлем Пуаро, — злорадно произнес Онищенко, — чтобы понять: криминальная история картины на этом закончилась. Можно, конечно, выяснить, где она сейчас, но мне на это жалко тратить время. Висит где-нибудь в музее. Или в частной коллекции. У кого ее украли-то?

— У частного коллекционера! Мелович его фамилия! — шепотом подсказала архивистка.

— Подождите! Какая картина? — спросил Ивакин.

— Та самая, на которой взяли сына генерала. О котором вы просили разузнать.

— Но ведь я о генерале просил узнать, а не о сыне, правильно? — раздраженно сказал Ивакин. — Вы дело не смотрели, как же вы можете версии выдвигать?

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒