Часть третья 7 страница

Равиль утонул в мрачном самобичевании, так что задержись он немного, горячая защита женщины, пожалуй, лишь настроила бы его более непримиримо и безнадежно. А возможно, наоборот прошла бы сквозь бреши в броне, которой юноша тщетно пытался закрыть свою душу от новых напастей… Как бы там ни было этого не случилось, хотя что бы Равиль не надумал, молчание означало отнюдь не согласие! Хедва Бенцони не собиралась сдаваться, и заставить ее отступить, когда она твердо уверена, в своей правоте было невозможно. Из фразы мужа, она вынесла совсем иной смысл, чем он желал. Хедва медленно выпрямилась, безотрывно глядя в глаза мужчине:

‑ Ты знал о нем, ты его видел и ничего не сделал… ‑ она была неприятно поражена, если не потрясена.

‑ Да, видел и знал, как любовника мужчины…! ‑ продолжал бесноваться Лейб Бенцони.

‑ ДА КАК ТЫ МОГ!

Ни одно соображение не могло оправдать в ее глазах тот факт, что муж мог совершенно спокойно оставить юношу в неведении о его семье, и очевидно, что даже не попытался узнать о нем. Не задумался, что быть может оставляет его в беде, ‑ мальчик не выглядел счастливым, ‑ что он и так столько лет был лишен родного дома… Сорвавшись с места, она бросилась туда, где оставила «Поля», возможно намереваясь поставить мужчину перед неоспоримым существованием племянника лицом к лицу, но опоздала.

Когда после бесконечно долгой тишины, Лейб вошел следом, его жена даже не подняла головы, так и оставшись сидеть на полу, куда опустилась потому что просто подкосились ноги при виде пустой комнаты. В груди тупо ныло от понимания, что мог услышать и подумать мальчик, он и так чувствовал себя неловко…

‑ Хедва… Хедва! Опомнись… Ты готова цепляться за цыганские гадания на рынке! ‑ Лейб попробовал зайти с другой стороны. ‑ Посмотри правде в глаза! Если это ‑ сын твоего брата, может и имя его скажешь?!

‑ Равиль… ‑ отозвалась женщина, не шевельнувшись, ‑ Дан и Лея были бы старше.

‑ Хедва! ‑ он говорил что‑то еще. Убеждал, и его аргументам обычно верили, но его жена по‑прежнему сидела на полу, раскачиваясь с заломленными руками.

‑ Лейб, как умер мой брат? ‑ раздался неожиданный вопрос.

‑ Они все умерли! Алон, Левана, Бина, и Иафет, Хана… ‑ вдруг мужчина опомнился и ужаснулся. ‑ Что ты надумала, женщина?!

Хедва подняла голову, но смотрела куда‑то мимо него:

‑ Человек, который может прогнать ребенка от порога родного дома, ‑ она тяжело поднялась, ‑ способен на все… Из‑за тебя Бог не дал нам детей! Чего ты трясешься? Что он нас объест? Или думаешь, что сможешь забрать свои деньги с собой в могилу? Или просто мстишь сейчас и ему за то, что Хана не пошла за тебя, когда ты сватался к ней? Думал, я не знала…

Женщина неотвратимо наступала на мужа, и приблизившись вплотную, с силой ткнула в грудь:

‑ А теперь послушай меня, Лейб, ‑ Ты пойдешь к мужчине, с которым его встречал, и приведешь Равиля обратно в его родной дом! Иначе это сделаю я сама, даже если мне понадобится перевернуть всю Венецию!

***

‑ Молодой человек, я не ваши святые и не подаю милостыни! ‑ своим унылым постным лицом ростовщик был похож скорее на ощипанную монастырскую ворону: сравнение более чем неуместное и нелепое!

‑ То есть? ‑ хладнокровно поинтересовался Равиль, хотя дополнительных объяснений ему не требовалось.

Он принес не фамильные бриллианты, а всего лишь нательный крест. Цепочка была тонкой, изящной, но вполне обычной работы, и вместе с самой подвеской потянула бы золотом монеты на две, не больше. Однако и этих монет у него не было, а обед у радушной Хедвы Бенцони, ‑ он же завтрак и предыдущий ужин, обед и завтрак, ‑ уже давно слезно попрощался со вновь затосковавшим желудком, канув в небытие.

Кроме того, помимо первоочередной задачи не протянуть с голодухи ноги, нужно было в принципе как‑то выгребать из трясины, в которую он угодил. Решение находилось только одно ‑ пробираться обратно в Тулузу, где его лицо по крайней мере примелькалось среди торгового люда без шлейфа любовника, и тем более продажного ‑ кто‑то его отметил, как мэтр Кер, кому‑то и в ножки не погнушался бы пасть, а там видно было бы…

Но Тулуза ‑ не соседняя деревня, до заката налегке не добежишь. Поэтому, эти две монетки, которые можно было разменять на полезную мелочевку ‑ оказывались в самом деле вопросом жизни и смерти.

И именно потому, с ним можно было не церемониться: уж кому, как не ростовщику это чуять! В конце концов, сторговать удалось ровно столько, насколько Равиль и рассчитывал вначале, безо всяких радужных надежд на людское благородство. То есть удручающе мало.

Выбор тоже был не велик: либо прибиться к кому‑нибудь хоть для черной работы, либо тем же подсобным попробовать пристать к кому‑то в порту, и по вполне понятным причинам Равиль выбрал первое, хотя с трудом представлял, как это выполнить. Не стоять же дозорным у ворот, спрашивая каждого выходящего из города… Спустя еще один бесплодный день поисков, идея уже не казалась настолько безумной: вдруг какому‑нибудь синьору приспичит, скажем, в Милан ‑ и повезет обратить на себя внимание…

Милан уже ближе к «земле обетованной», а может удастся зарекомендовать себя и вопрос возвращения в Тулузу потеряет свою остроту. К тому же, должен же кому‑нибудь пригодиться скромный молодой человек со знанием языков, письма и арифметики, и приличными манерами без простонародных примесей! ‑ измотанный после очередного круга по городу Равиль пытался хоть как‑то ободрить себя, отстраненно наблюдая за кабацкой дракой.

Он уже цеплялся за слухи и сплетни, наобум ходил по домам, где теоретически могла бы найтись работа, даже в кафедральном соборе спрашивал ‑ помощи, не милостыни. Осталось только сходить в синагогу и предъявить доказательство своей принадлежности к еврейскому народу! Может, еще раз накормят…

И в первый момент Равиль даже не понял что происходит.

Короткий кивок, ухмылка стражника:

‑ Лис?

‑ Что? ‑ только и успел переспросить юноша.

И вот уже в «блошницу» волокут именно его, а не подвыпивших забияк‑смутьянов из местного сброда.

Равиль не пытался кричать ‑ звать на помощь все равно некого, не пытался доказывать ‑ ни тугого кошелька, ни солидного имени у него в распоряжении не было, не пытался возмущаться ‑ подобный тип служак везде одинаков и он рисковал получить взамен только лишние синяки да сломанные ребра в зависимости от настроения конвоиров. Вбитые в кровь инстинкты снова сработали сами по себе, и юноша затих и затаился до поры, пока ситуация не прояснится и он не сможет найти выход. Все же, вряд ли венецианским стражам закона настолько нечего делать, что они хватают людей с улицы лишь бы поразвлечься и засудить кого‑нибудь!

Он оказался прав, и первая странность обнаружилась сразу же. Равиль не был в подробностях знаком с бытом подобных заведений, но обоснованно сомневался, что каждому жулику в каталажке предоставляют отдельную камеру, как какому‑нибудь опальному барону!

Собственно камера представляла собой закуток, в котором с трудом можно было вытянуть ноги, с решеткой вместо одной стены, холодная и сырая с деловито шуршавшими в соломе крысами. Равиля передергивало всем телом от шороха и писка, ‑ он надеялся, что больше никогда не придется свести с этими неразлучными спутниками людского быта настолько тесного знакомства!

Никогда не говори никогда. Рыжая горбунья оглядела своего забившегося в угол сокамерника с философским пренебрежением ко всяческим условностям мира и скрылась, видимо сочтя, что ничего стоящего с него не возьмешь. Действительно нечего. Юноша невесело усмехнулся: от мысли, что его тощий кошелек оказался у стражников, тянуло повеситься на этой же решетке… Или хотя бы расплакаться.

‑ Лис, подъем!

Равиль сам не заметил, как ему удалось задремать под утро, привалившись к заплесневелой стене. Затекшие мышцы слушались плохо, поэтому он тут же схлопотал пинка и был выволочен из камеры без всяких церемоний. Однако возмущаться совсем не тянуло ‑ зубы были еще дороги, и юноша только понадеялся, что сейчас все объяснится.

Дорогу по коридорам и лестницам он не запомнил, да и незачем было. Равиль все еще надеялся, что это какое‑то недоразумение ‑ даже не из‑за того, что на самом деле ни в чем не виноват, а потому что он никто, и интереса к нему быть не может. Скучающая физиономия представителя правосудия его даже обнадежила, а вот присутствие коллеги памятного Черного Ги ‑ не очень.

‑ … подожди, это не займет много времени, ‑ дознаватель мило беседовал о чьих‑то крестинах или именинах, и очевидно, пребывал в прекрасном расположении духа. Равилю достался только вопрос через плечо. ‑ Павел, по прозванью Лис не установленного происхождения?

‑ Мое имя Поль РинардО. ‑ тихо назвался юноша, стараясь, чтобы это не выглядело как спор.

‑ Да‑да, ‑ рассеяно кивнул судейский, не глядя ворохнув бумагами. ‑ Выдает себя за аквитанца… Заметьте, рассадник ересей и греха!

Последнее было адресовано уже приятелю.

‑ Ну, признаешь ли ты себя виновным в мошенничестве и краже имущества досточтимого купца Таша, а именно 30 турских грошей золотом?

‑ Что?!!

То, что ответ не верный, Равиль понял сразу, рухнув на пол и захлебываясь воздухом от боли. Удар пришелся по ногам почти под коленями, и кое‑как выпрямившись, юноша остался стоять так, не будучи уверенным, что вообще получится встать.

‑ Еще и не признает! ‑ посетовал дознаватель товарищу.

‑ Я слыхал, Оро, ‑ сочувствующе согласился тот, ‑ у магометан ворам сразу руки отрубают за воровство…

‑ Не терплю язычников, ‑ доверительно сообщил страж, закончив с воодушевлением, ‑ но так и нужно! Бруно, поставлю я ему клеймо, ну кнута дам ‑ и дальше что? Разве что шкурку попорчу, и мужики платить меньше будут…

‑ О! ‑ приятель оживился.

‑ Да, вот такие у нас диковинки! ‑ Оро ухмыльнулся особенно паскудно и сделал небрежный знак.

Прежде, чем Равиль успел что‑то сообразить, его вздернули, сноровисто и привычно заломив руки, ткнули лицом в лавку у стены, стягивая нижнюю часть одежды… Он кричал, пинался и отбивался, выворачивался из захвата, кусался, не помня себя ‑ незабываемое никак прошлое накрыло без предупреждения и уже с головой. Короткий, по‑профессиональному выверенный удар в бок оставил юношу лежать прозрачной медузой, распластанной прибоем по гальке. Ягодицы раздвинули, и словно мало было этого зрелища ‑ потыкались чем‑то вроде рукояти… И посмеялись.

‑ Так, ‑ продолжил дознаватель, ‑ пункт следующий!

Весельчаку Бруно он даже подмигнул, обещая особое развлечение.

‑ Не кто‑нибудь, а сам Бенцони…

‑ Твою ж… Мадонна! ‑ вовремя поправился Бруно. ‑ Этот жид пол‑Италии за пояс заткнет!

‑ …жалуется на то, что сей молодой человек имел наглость побеспокоить его добродетельную супругу и ее немощного отца…

Бруно уже давился всхлипами.

‑ … подло воспользовавшись трагедией их семьи и всего еврейского народа, ‑ Оро вдохнул, делая вид, что утирает несуществующую слезу, ‑ смутить их покой! Представившись не кем‑нибудь, а чудесно обретенным племянником Равилем, сыном покойного Иафета, урожденного Луциатто…

Отсмеявшись всласть и утирая слезы, оба забавника обернулись к предмету развлечения:

‑ Лис, признаешь себя виновным?

Ответа не последовало, но его особо никто не ждал.

‑ Всыпь ему от души, пусть подумает на досуге, ‑ распорядился палачу Оро перед уходом. ‑ Глядишь, вспомнит, что он не кто‑нибудь, а любимый племянник святейшего Папы!!

Согласный ржачь стал последним, что услышал Равиль перед долгой‑долгой тьмой.

‑ Только кожу не попорти: наш комендант ох как охоч до этого дела! Ему хоть полено дубовое ‑ и то сойдет…

аРавиР

Равиль очнулся уже в камере, лежа ничком в вонючей соломе. Спина просто вопила от боли, на ребрах уже вспухли черно‑багровые полосы, рубашка местами все‑таки была в крови, но насколько он мог судить, лисью шкурку и правда не попортили сильно, и беспамятством заключенного тоже никто не воспользовался. Только радоваться этому особо не получалось. Возможное «свидание» с комендантом не шло из головы, как и грозившие кнут и клейма.

Стараясь двигаться осторожно, юноша забился в относительно чистый угол, уткнувшись в колени лицом. Словно зеркало Ксавьера снова встало перед глазами: видно от судьбы не уйдешь! Свел прежние метки, и вот опять знаки вора и шлюхи окажутся выжжены на теле, чтобы ни у кого, включая его самого, не могло возникнуть сомнений с кем имеют дело… Глупая‑глупая шлюха! Но понимание, что сам, своими же руками, затянул себе на шее петлю, с пренебрежением отвернувшись от единственного выпавшего в жизни счастливого случая, хлопнул дверью перед носом у шанса, о котором даже не мечталось никогда, требуя себе еще и звезд с неба в придачу, ‑ сейчас мало чем могло помочь, а утешить тем более.

Ковыряясь в плескавшихся в тюремной миске помоях, которыми побрезговали даже крысы, Равиль отчаянно пытался придумать способ спасения, но безуспешно. Тандему Бенцони‑Таш противопоставить ему было нечего ‑ ни денег, ни влиятельных знакомств, кто мог бы хотя бы поручиться, что он не вор… Слуги Ксавьера не пойдут против хозяина, а семейство банкира вообще одни сплошные неизвестные.

Насколько было бы проще, если бы он мог связаться с Ожье! Да он бы на коленях вымаливал прощение за свою неблагодарность и наглость, весь собор бы ополз с молитвами за здравие его чад и домочадцев во всех поколениях до второго Христова пришествия!

К тому же, Ожье не такой человек, чтобы оставить без помощи в безвыходном положении. А главное ‑ мог бы подтвердить, что его имя действительно Равиль, а Поль было дано уже при крещении в его же присутствии подвыпившим падре из деревенской церквушки под Неаполем. И это же еврейское имя прямо указано в вольной, которая тоже осталась в доме Грие! ‑ юноша в бесчисленный по счету раз обругал себя последними словами.

Пусть само по себе это проклятое имя тоже ничего не доказывало, но даже слуги в доме Бенцони таращились на него как на выходца с того света. У него лицо его отца, а роскошные волосы, которые так ценились хозяевами ‑ от матери… ‑ такие простые слова звучали для слуха юноши непривычно и странно, странно было представлять, какими они были, и что могло бы быть, если бы они были живы…

Ничего бы особенного не было! ‑ Равиль резко оборвал поток жалости к себе. ‑ И он был бы совсем другим человеком, а исходить нужно из того, что уже есть ‑ тюремной баланды и висящей над головой угрозой позорного клейма, не упоминая о порке на площади! Запас чудес он, вероятно, уже исчерпал до конца жизни, и знание, что у него есть тетка и дед не принесло ни радости, ни облегчения. По большому счету дядюшку Лейба, юноша прекрасно понимал: как же, известный банкир, уважаемый человек, а найденный после стольких лет драгоценный племянничек ‑ под мужиков ложится. Скорее всего, если бы Хедва знала о нем хоть половину подробностей, ‑ не то что не позвала бы в дом, на другую сторону дороги перешла!

‑ А ниче жиденок! И правда хорошенький! ‑ веселый окрик будто продолжил его горькие размышления.

‑ Напарник, ‑ второй тюремщик как раз деловито залязгал ключами, ‑ че‑то и тебя не туда заносит… С похмела, что ли?

‑ Ну, знаешь, на безбабье и рыбу раком!

‑ Те чего, девок не хватает?

‑ Так девкам платить надо, а тут чисто уважение, ‑ гогот сопровождал скрип отодвигаемой решетки.

‑ У коменданта науважается, а твой номер десятый… Эй, Лис, заскучал? Щас проветришься! На выход.

Заледеневший Равиль, и не подумал подчиниться приказу, буквально влипнув в гнилую стену, хотя и знал, чем чреваты задержки, не говоря уж о прямом непослушании.

‑ Оглох? ‑ любитель «уважения» попробовал дернуть сидевшего юношу за руку, но не тут‑то было.

Равиль бился молча, целеустремленно и упорно, не обращая внимания на удары, изворачиваясь всем телом и отпихиваясь так, что его никак не удавалось скрутить и вытащить из угла. Однажды, ему уже приходилось драться с такой же безнадежной решимостью, и память о том, чем все закончилось ‑ только придавала сил. Двоим, далеко не немощным мужчинам едва удавалось его удерживать, во рту стоял ржавый привкус своей и чужой крови. Он не чувствовал боли, не чувствовал страха, не осталось ни единой внятной мысли, кроме одной ‑ никогда больше! Ни ради чего. Никогда.

Даже для спасения мира, даже для спасения жизни. Никогда.

***

‑ Ну, и кто из вас, уроды, испортил такую симпатичную мордашку? ‑ ласково поинтересовался господин комендант, оглядев юношу, доставленного пред его хмурые, несколько осоловелые очи.

‑ Да взбесился он что ли… Вон, покусал даже, еле вытащили! ‑ попытался оправдаться кто‑то из охранников.

Щурясь на свет, от которого почти отвык за эту пару дней, Равиль покачнулся и облизнул разбитые губы. После того как он пересчитал собой все углы в коридорах и ступени на лестницах, стоять получалось с трудом, но зубы по счастью не вышибли, хотя двигать челюстью было страшно. Ничего, чтобы откусить то, что этот боров попытается в него засунуть, много не нужно!

Никогда!

Однако на его удачу зрелище синяков и ссадин, видимо, не привлекало достойного служителя правосудия:

‑ Я что по‑вашему, упырь голодный, кровушки людской испить захотел? ‑ продолжал отчитывать подчиненных господин комендант. ‑ Зачем так бить‑то было? А девки не нашлось? Поглаже, погорячее…

‑ Так он и есть за девку, ‑ оправдывался охранник.

‑ И куда уж горячее… ‑ пробурчал второй, шевельнув прокушенной рукой.

‑ Ты мне поостри, умник! Самого сейчас на четыре кости поставлю! ‑ рявкнул окончательно взбешенный комендант. ‑ Марш исполнять приказ начальника!

‑ Так ведь Страстная нынче, какие девки… ‑ робко подал голос конвоир, ‑ а из того, что есть ‑ Лис по этой части самого высшего сорта, во дворцы был вхож, говорят…

Речь коменданта о том, какие пошли праведные шлюхи и стражники в славном городе Венеции, того и смотри, не иначе как все разом во власяницу оденутся, вервием подпояшутся и айда в монастырь грехи замаливать, ‑ была долгой, подробной и прочувствованной. Равиль даже посмеялся бы, если бы не приходилось тратить столько сил, чтобы оставаться при памяти. К тому же, было ясно, что негодование тюремного начальства по поводу отсутствия подходящей девицы свободных нравов, дабы скрасить одинокий ужин ‑ персонально для него ничего не меняет. Отказываться от дармового развлечения эта скотина не намерена, а сложение имел такое, что юноше, ‑ тем более в нынешнем состоянии, ‑ хватило бы одного удара. А дальше… Равиля уже колотило всем телом.

‑ Хорош, хорош… ‑ тем временем мужчина обошел его, оценив своего недобровольного гостя в подробностях. ‑ И правда, красавчик! Да ты садись, винца выпьем… На, утрись.

Платок Равиль принял, и послушно сел за стол с далеко не скудным ужином, но от вина отказался:

‑ Не нужно, ‑ хриплым шепотом выдавил юноша, не поднимая глаз. ‑ Я тогда сразу сомлею…

‑ Да, ты прав, было бы обидно, ‑ охотно согласился комендант, обрадованный полученным откликом. ‑ А ты чего дрался, испугался? Не бойся, насиловать не стану! Не люблю грубости.

Равиль зло усмехнулся, тут же поморщившись от боли: отлично, значит швырять на койку и сношать его никто не будет, и если он полежит тихонько, то обойдется без новых синяков… Скажи он сейчас, что не желает никаких постельных развлечений, господин начальник наверное до утра бы слезами от смеха заходился!

‑ Да ты ешь, красавчик, не стесняйся! Оголодал наверняка на наших харчах, а силы тебе понадобятся… ‑ пообещал мужчина.

Понадобятся, ‑ молча согласился юноша. Пальцы сами по себе протянулись по столешнице, но вместо подвинутого к нему аппетитного куска рульки, прибрали забытый с краю, невидный за бутылками, пузатыми под стать «любезному» хозяину, широкий нож, молниеносно сунув его за пазуху разодранной рубашки, и прижав локтем для верности.

Нет, он не питал никаких иллюзий: буде сотворит Вседержитель еще одно чудо, и ему удастся вырваться от коменданта, далеко уйти не получится, не говоря уж о том, чтобы выйти совсем. И думал как распорядиться драгоценной сандедеей: улучив момент «вернуть» коменданту, или все‑таки оставить себе, чтобы хоть закончилось все быстрее… Жить свободным никак не получается, может сдохнуть свободным получится лучше!

Да чего бояться, он же живучий. И везучий, сколько уже протянул!

‑ Ты скажи спасибо, Лис, что в общую не попал, ‑ философски вещал тем временем «господин начальник», потягивая вино. ‑ Помещений у нас не так уж и много, жулья развелось, с другой стороны… Тебе стоило бы меня поблагодарить хорошенько.

Мужчина подсел поближе, уверенно обхватывая юношу за плечи и придвигая к себе ‑ стало плохо. Так плохо, что впору опасаться за собственный рассудок! Перед глазами повело, а в голове что‑то помутилось…

…Его опрокидывают навзничь, раскладывают прямо на заплеванном столе среди бутылок и стаканов с поилом. В волосы вцепляется рука, удобно отворачивая голову, и, немытый вероятно с самого появления на свет, член тыкается в плотно сомкнутые губы:

‑ Ну, блядовочка моя, постарайся, отблагодари меня! Заберу на всю ночь!

И он старается ‑ потому что пока только в рот, потому что их семеро пьяных ублюдков из матросни, и каторга по ним плачет. Потому что на всю ночь ‑ это значит один единственный, и никого больше…

Его уже укладывали на койку, организованную видимо для пущего удобства коменданта. Осознав происходящее полностью, Равиль стремительно вскинулся и ударил краденным лезвием, вложив в бросок всю оставшуюся силу и крайнюю готовность…

Как мечтал всегда, и черт с ним, что будет потом: запах крови ‑ крови их всех ‑ того стоил!

А потом… Потом не было ничего. Юноша пришел в себя под ругань и пинки:

‑ Жидовское отродье, шалава уличная, сученка мелкая…

Провал.

‑ Давай, твареныш, просыпайся! И скажи спасибо своему купцу, что у него кошель такой толстый! ‑ пинки в сломанные ребра.

…Купцу?! ‑ Равиль больше ничего не слышал.

Юношу словно подкинуло, он пытался встать, ослепленный совершенно безумной мыслью ‑ Ожье! Он все‑таки его простил, как всегда, и поехал следом… Он здесь, он здесь, защитит и больше никому на потеху и расправу не отдаст!!!

«Я больше не уйду, слова не скажу!!!»

‑ Набегался, лисенок? ‑ голос Ксавьера Таша безжалостным ударом вернул с небес на землю.

С нескрываемым удовлетворением мужчина оглядел сидевшего на полу юношу, казалось пересчитав каждый синяк и каждое пятнышко на его грязной разорванной одежде.

‑ Я смотрю, ты весело проводишь время! ‑ усмехнулся Таш.

‑ Вашими молитвами! ‑ отрезал Равиль, безуспешно пытаясь стянуть трясущимися руками обрывки рубашки.

‑ Не говори, что я тебя не предупреждал, золотко.

От набившего оскомину обращения юношу просто передернуло, и ноющее тело скрутило от боли. С трудом переведя дыхание и цепляясь за стену, Равиль попытался снова хотя бы сесть. И без того было плохо, а понимание, что мерзавец откровенно наслаждается его жалким видом и плачевным состоянием, лишило последней осторожности.

‑ Золотко? Конечно, 30 грошей. Сильно я в цене поднялся! ‑ прошипел юноша.

‑ Что верно, то верно, ‑ без тени смущения или недовольства согласился Ксавьер, удобно устраиваясь напротив. ‑ Как Рыжик Поль ты стоил недорого, а вот Равиль Луциатто ‑ несколько иное дело!

‑ Это мое имя! ‑ Равиль вскинулся, за что тут же был наказан следующей вспышкой боли.

‑ Это мое имя! ‑ отдышавшись, упорно повторил юноша, сверкнув на мужчину глазами сквозь упавшие на лицо волосы. ‑ Я могу это доказать! Есть человек, который это подтвердит!

‑ Ага, ‑ Ксавьер даже улыбнулся упрямому мальчишке. ‑ Не сомневаюсь, о ком идет речь. И не премину передать моему любезному родственнику, какую неоценимую помощь он может оказать тебе в обретении семейства… Я, видишь ли, отбываю на днях, на прощанье зашел…

Равиль хмуро слушал неторопливые разглагольствования, тщетно пытаясь понять, к чему ведет Таш, и что именно не так. Его не заставили долго ждать:

‑ Уверен, что Грие, как человек большого душевного благородства, немедленно кинется восстанавливать справедливость, полностью подтвердит твои права! Вот только, лисенок, от Тулузы до Венеции путь не близкий. Боюсь, что к тому времени как твой благодетель об этом услышит, твое нежное плечико украсит новое клеймо, а на спине кожи вовсе может не остаться! ‑ мужчина говорил так, как будто беседовал о чудесной погоде и приятной прогулке солнечным деньком, лишь холодный и злой блеск в глазах полностью противоречил мягкому тону. ‑ Да и мало ли что может приключиться. Чем ты так насолил нашему уважаемому господину коменданту? За член укусил? Очень неосторожно, золотко, кусать руку, которая держит тебя за горло! Опрометчиво…

Это даже не было намеком, Ксавьер Таш мстил и мстил изощренно и жестоко тому, кто ничем не мог защититься.

А защитить себя юноше действительно было нечем, и Равиль прекрасно все понимал сам: никто не будет слать гонцов в Тулузу, вызывая Ожье с вольной, а даже случись такое, обозленный за рану комендант за это время превратит его в кусок мяса, умоляющий о пощаде и привилегии доставить удовольствие всеми известными способами… Или лисенок просто не доживет до того.

Поэтому, устало прикрыв веки, Равиль спросил о самой сути:

‑ И зачем вы пришли? Позлорадствовать?

‑ Правильный вопрос, малыш, ‑ Ксавьер обворожительно улыбнулся. ‑ Разумеется, нет. Я не трачу зря ни свое, ни чужое время.

Он поднялся и прошелся по комнате, отчего у следившего за ним юноши отчаянно закружилась голова, глаза снова пришлось закрыть.

‑ Как ты понимаешь, я легко могу разрешить все проблемы и вытащить тебя отсюда. Исходя из этого, есть два варианта. Первый: я забираю тебя у доброго господина коменданта, ты лично извиняешься перед семейством Бенцони за недостойную аферу, ‑ в том числе письменно ‑ потом возвращаешься со мной в Аквитанию. Все счастливы, все довольны. Бенцони остается при своих деньгах, я получаю банкира, который мне очень обязан, и своего хорошенького и послушного мальчика обратно…

Перспектива вернуться к Ксавьеру заставила юношу содрогнуться.

‑ … ты получаешь свободу ‑ за пределами Венеции, разумеется, ‑ и безопасность. ‑ Ксавьер сделал долгую паузу, давая мальчишке возможность оценить его великодушное предложение, после чего продолжил. ‑ Вариант второй: всем плохо, все проигрывают. Ты доказываешь, что ты племянник этого банкира. Допустим, тебе это даже удается. Бенцони теряет часть своих денег, и получает большие проблемы с их общиной, которую уже поставила на уши его жена. Его жена получает племянника с прошлым, от которого впору задавиться от позора на весь их род.

Равиль прикусил задрожавшие губы: он не стал бы навязываться и лезть в эту семью, но по крайней мере доказал бы, кто он, что он есть, что не обманщик и дело не в корысти!

‑ Ты, ‑ конечно, получаешь безусловную свободу, ‑ продолжал между тем Ксавьер, цепко следя за реакцией юноши, ‑ и даже имя, но иметь своим врагом Лейба Бенцони ‑ я бы не советовал. Я не получаю ничего, кроме одного ‑ судебно подтвержденного доказательства, что мой свояк почти год укрывал у себя в доме еврея… Здесь, в Италии это не проблема, а вот французская инквизиция, думаю, заинтересуется. Кто знает, что там происходило, кто знает!

Таш наклонился над обессилено привалившимся к стене юношей и нежно поинтересовался в заключение своей содержательной речи:

‑ Как полагаешь, лисенок, быть может, мне стоит затратить некоторые усилия и восстановить твое честное еврейское имя, прежде чем отправиться в обратный путь?

***

Как просто! Господи, насколько же это оказалось легко и просто, даже неприлично как‑то! ‑ Ксавьер Таш наблюдал за юношей, с заметным содроганием переступавшим порог зажиточного еврейского дома, даже с примесью некоторой досады. ‑ Как младенца отшлепать, право! Неужели не взбрыкнет? Но судя по бледной мордашке и потупленным глазкам, теперь хоть на виску вешай рыжего лисенка, мальчишка будет кричать, что он Поль, христианин в десятом поколении, а член ему негодяи‑магометане укоротили… Как и задницу выдолбили, нечестивцы!

⇐ Предыдущая 19 20 21 22 232425 26 27 28 Следующая ⇒