Ночь с анархистом

Ночь с анархистом

Тусклый свет лампы заполнил буро-желтым оттенком маленькую кухню. В раковине горкой вываливались грязные тарелки и кружки, забитые остатками кофе и заваренных чаев, а над ними кружили уже сбивавшиеся в группы мухи, касающимися своими веточными лапками липкие от жара батарей бедра двух людей, сидевших друг перед другом на голых, выцветших стульях со столом, что разделял их посреди. Пачка сигарет, ещё две полузаполненные кружки, разложенная в беспорядке колода, несколько карт из которой уже лежали под полом, а над всеми разбросанными вещами возвышалось огромное пластиковое окно, в которое смотрел Николай - тот, что сидел слева от окна - и видел лишь свое отражение из-за ночной темноты, упадшей на улицу нежным одеялом.
- Ты так и не ответил. Чего проснулся так рано? - Сказал Виктор - тот, что сидел справа - с идеально красивыми чертами лица, блестящими красными глазам, замечательно выращенной чёрной шевелюрой, слегка касающейся его бледной шеи, и слабой щетиной, покрывшей челюсть мягкими иголками.
- Не спится. Всё думаю о твоих словах на речи, - ответил блеклый, маленький мужчина с неуклюжей формой лица, носом с горбинкой и уже просвечивающейся лысиной на затылке.
- Какие именно? Я много говорил вечером, все и не вспомнить, - сказал Виктор и затянул глоток горячего чая.
- "Государство - порок общества. Оно хочет уничтожить насилие, запирая людей в тюрьмы, отбирая у них самое драгоценное - свободу. Оно хочет счастья, заставляя жить нас по правилам, которые мы никогда не принимали. Оно хочет равенства, давая привилегии одним, и забирая последнее у других", - процитировал слово в слово Николай, в конце испив со стакана последние капли бодрящего кофе.
- Ах, да, извиняюсь за мою выходку. Не думаю, что это была лучшая тема для разговора в день рождения твоей дочери. Меня чуток занесло после третьей рюмки.
- Не в этом дело. Я задумался после этих слов. Возможно, ты действительно прав?
- Ха, конечно же прав, если ты хочешь поговорить об этом, - ухмыльнувшись, сказал Виктор, поняв, что разговор пойдёт сейчас о его любимой теме. - Разве ты можешь отрицать, что государство является самым мощным аппаратом насилия, рядом с которым любой преступник покажется лишь мальцом, ещё не имеющим даже внятно разговаривать?
- В этом ты прав, я согласен. Наши деды всё испытали на своей шкуре ещё не такие давние восемьдесят лет назад. Но всё же, оно и контролирует нашу безопасность. Не будь полиции и наказаний за преступление, разве не стало бы нам жить намного хуже?
- С чего же ты это взял? - Сделав глоток, Виктор продолжил, перемешивая одновременно мастерски колоду в своей руке. Так ему легче давалось размышлять. - Все преступления исходят оттого, что человека кто-то недопонял, или его никто не любит - он для всех безразличен и невидим, как очередной "художник", пишущий миллионную вариацию осеннего пейзажа. Но отчего он стал для всех безразличен? Потому что у людей есть слишком обширный выбор, из-за чего они всегда в погоне к совершенству не понимают, что даже при столь огромном выборе совершенства нет.
- Я пока что плохо понимаю связь.
- Сейчас объясню. Невозможно добиться счастья для всех, когда у всех слишком огромный выбор. Я тебе уже объяснил почему. И государство стремится к тому, чтобы у нас все больше и больше было выбора, заставляя нас вертеться как белки в колесе в постоянных поисках идеала, надеясь, что именно за этим поворотом нас ждёт счастье. Но на самом деле, счастье окружает нас, живя в мелочах. Осмотрись, Николай, что ты видишь?
- Лампу, которая со дня на день должна перегореть. Колоду карт, кружки, плита позади тебя, пара кастрюль с едой, заполненная раковина, шкафчики над ней и рядом справа висящая картина, которую мы с Настей купили ещё лет пять назад, уже вся исцарапана котом.
- А я здесь вижу лампу, которая да, скоро изживет свое, но это значит, что тебе надо больше трудиться, чтобы ты мог купить себе новую. Гору немытой посуды, от которой издаётся уже неприятный запах, что заставляет тебя от него поскорее избавиться и наполнить комнату приятными ароматами. И картину с красивым белым тигром, которого можно разглядывать и дивиться мастерству автора, которого не испортили даже длинные когти вашего кота. Пока ты видишь лишь обычные, материальные объекты, я вижу мотивацию к развитию, стремление к уюту домашнего очага и прекрасы искусства, что постепенно наполняют твою скромную квартиру.
- Как все тобою сказанное связано с государством?
- Государство заставляет нас забыть, что счастье не в том, что существует во всем мире, а в том, что окружает нас. Ты же никогда не будешь рад ели работающей лампе, зная, что у тебя есть выбор заполучить более лучшую лампу, если ты будешь послушно подчиняться и работать на благо государства. Но что, если ты никогда не знал, что существует какая-либо другая лампа? Даю пари, ты бы ценил её больше зеницы ока, и мысли бы не допускал, что, быть может, лучше будет её выкинуть?
Государство даёт нам выбор, от которого появляется несчастье от понимания недоступности всего того, что мы желаем. А желать мы это стали, потому что это нам показали. Получается, если мы не будем знать о благах всего мира, а довольствоваться лишь тем, что окружает нас, то мы станем счастливы. А если все люди вокруг счастливы, то будет ли смысл кому-нибудь совершать преступление? Нет, у преступника нет знания о том, что существует якобы какая-то другая жизнь, которая более лучшая, но на самом деле, всё это - иллюзии.
- Получатся, ты хочешь, чтобы люди жили только в определённом месте и думали только о том, что их окружает? - Открыв окно и поджигая сигарету в губах дешёвой зажигалкой, спросил Николай.
- Я хочу, чтобы люди перестали стремиться к образам, частью которых они не являются. Каждый человек - личность с огромными множеством эмоций и идей, которые он может воплотить не хуже, чем его кумиры - надо лишь стать счастливым. А счастливым ты никогда не сможешь стать, зная, сколь мир многогранен, потому что из-за обилия выбора ты никогда не сможешь попробовать всего. От этого духовная составляющая тебя всегда будет страдать, как бы ты не пытался обманывать себя.
- Значит, если мы будем все жить на своих местах и не стремиться к чему-то большему, то мы станем счастливы, а если мы все счастливы, то не будет преступлений, а значит и государство не нужно? Но почему ты так уверен, что даже при таких условиях все будут счастливы?
- Потому что люди не будут в принципе знать, что такое насилие. Представь, что ты вырос в обществе, где нет никакого проявления насилия. Будет ли у тебя желание кого-то убить? Явно нет. Это сродни, что слепого попросить нарисовать Ниагарский водопад - он не сможет, потому что никогда не видел, как он выглядит.
- Но он ведь все равно знает, что такое водопад. Быть может, он тебе и не нарисует точную копию, однако сможет отобразить силуэт – нечто напоминающее то, что ты попросил его нарисовать.
- В таком случае, надо сделать так, чтобы человек в принципе не знал о существовании водопада. Что-то мы увлеклись метафорами – чтобы человек не знал о существовании насилия. И я говорю именно о насилии, а не боли. Боль – это даже хорошо, чтобы человек знал, как нелегко достичь поставленных целей. Но при этом, если ты причиняешь кому-то боль, то данный поступок должен стать чем-то крайне некультурным, как, например, громко материться за рождественским столом в круги семьи. Конечно же, все равно будут возникать ситуации, когда кто-то причиняет кому-то боль, но человек станет сразу же извиняться за причинённый дискомфорт, как мы делаем это сейчас, когда кому-нибудь случайно наступим на ботинок в маршрутке.
- Но разве боль не станет тогда неким запретным плодом для более юных поколений? Ведь да, за рождественским столом вряд ли кто-то будет материться громко матом, но в самый обычный день, для определённых людей, говорить матом это такая же норма, как само общение в принципе.
- Думаю, всё же пример с матом быль не столь удачен – мат не причиняет никакого физического увечья, но посыл я твой уловил. Но я уже сказал, что не считаю насилие и боль синонимами. Боль вполне нормальное явление, однако по отношению к другим людям оно должно стать «неприличным», как бы сказали наши отцы. А вот то, про что ты мне говорил – что определённые люди начнут причинять боль ради собственного удовольствия, которое утроит свою силу из-за его запрета и презрения старшими поколениями, уже называется насилием. А насилия не будет в обществе.
- А как же ты достиг полного отсутствия насилия? – Делая очередной затяг, спросил Николай.
- Народ должен сам судить людей, что проявляют насилие. Если мы все запремся на своих местах, то жители своеобразных общин будут все знать друг друга, так что найти и изгнать человека, что допустил насилие, из общества будет крайне просто.
- Так чем тогда это лучше государства? Государство использует тюрьмы, а ты хочешь изгонять людей общим коллективом единого мнения.
- Тем, что у человека всегда будет второй шанс, дойдя до другой общины. Как раз, в блужданиях, у него будет много времени на подумать.
- И как ты себе это представляешь? Человека выперли из своеобразной деревушки, дав ему недельный запас еды, и пусть идёт себе по дороге, лесам, или полям – как ему вздумается, и если он выживет и дойдёт до другого поселения, то его там радушно встретят и примут? Если будет работать такая система, то значит все новые, пришедшие люди будут те, кого изгнали. Почему же их должны пустить? Скорее, их также прогонят, ведь в головах людей будет мысль: «Да он преступник, может зарубил кого в другой общине, нам такой не нужен».
- Представь, что тебя выперли из твоей общины, и тебе пришлось идти, быть может, даже не неделю, а целый месяц по бесконечным лесам и болотам. Думаю, ощутив «прелесть» такой наполненной приключениями жизнью ты вряд ли захочешь повторить подобный опыт. Да и дойдя до другой общины, жители встретят не гладковыбритого красавца с приятным запахом со рта, а усохшего дохляка с порванной одеждой и крайне жалостными глазами. И надо брать в учёт, что люди – не звери, и увидев такого человека, скорее захотят ему помочь, к тому же мы и не в средневековье живём – технологии, которые мы имеем на данный момент, позволят взять новоприбывшего на какой-то срок попечения. Так что, дав ему пару дней спокойного жития, затем разберутся, оставлять его у себя, или пусть дальше бродит по округам.
- Ты заговорил о технологиях, и я как раз об этом хотел спросить. Что по поводу технологического прогресса? Он же остановится, если мы запремся все в общинах и перестанем контактировать друг с другом.
- Николай, как ты думаешь, две тысячи лет назад существовал хоть один счастливый человек?
- Думаю, да, - сказал Николай, откинув догоравший бычок в открытое окно.
- Чем мы хуже тех людей? Не технологии нам делают счастливыми, а тёплые и дружественные взаимоотношения между собой. А в общинах, где все занимаются тем, что они сами захотят с уже существующими технологиями, люди смогут быть счастливы в ещё больших объёмах, ведь у них не будет знаний, что есть что-то другое.
- Но как ты хочешь запереть всех людей в общинах?
- Не запереть, а чтобы они сами пришли к этому. Если до огромного количества людей донести мысль, что чем больше у них выбора, тем более они не счастливы, и доказать им это, то люди начнут самостоятельно скопляться постепенно в кружки единомышленников, объединяясь в деревнях, посёлках, городах и т.д. Так и уничтожится государство - когда счастье людей увеличится из-за пребывания рядом с единомышленниками и отпадом стремления к постоянному и бессмысленному улучшению потребления, которого и так в достатке. Государство просто перестанет иметь столь огромное влияние, как сейчас. Тоже самое произошло и с церковью сотни лет назад - люди выросли и созрели до понимания, что сказки религий – бредни и люди сами смогут организовать свое общество, без божьего влияния, а под управлением выборных представитель, что смогут урегулировать жизнь людей. Теперь же, людям надо созреть до уровня, когда они поймут, что им не нужен никакой регулировщик и они достаточны сознательны, чтобы самостоятельно справляться с собственной жизнью.
- Допустим, произошло все именно так, как ты говоришь. Но нельзя ведь отрицать и человеческий фактор - человек стремится к власти. Вполне возможно, что в одной из таких общин люди возьмутся за оружия и начнут подчинять другие общины.
- Дорогой мой Николай, ты только что описал, как появились первые государства на планете. Но я ведь и не говорю, что мы разделимся на общины прямо сейчас. Мы это сделаем, когда станем достаточно сознательны и поймём, что счастье не в наличие безграничного выбора, а в радости к тому, что ты имеешь сейчас. Например, ты ведь уверен, что люди не начнут вновь все жить по христианским догматам. Хотя ещё 500 лет назад другая жизнь даже в голове представиться не могла без насмешек и обвинений в богохульстве. В какой-то момент выбора станет настолько много, что люди начнут бежать от него в далёкие деревушки, где царит спокойствие и природа, а вокруг тебя лишь знакомые, любимые лица. И этот процесс будет глобальным – осталось лишь дождаться его.
- Но существуют ведь и более насущные проблемы, которые и объединённые государства не могут решить. Например, ядерное оружие. Что делать с ним?
- У человечества два выбора - или договориться и утилизировать ядерное оружие, значит общинам не будет ничего угрожать столь огромной мощью. Или в конце концов самоуничтожиться, ведь других вариантов у нашей цивилизации нет, если мы кончиком пальца всегда легонько касаемся красной кнопки. Одно неловкое движение - и всем нам конец. И это неловкое движение когда-нибудь, но настанет.
- Хах, увернулся-таки от ответа
- Это не увёртывание от ответа, а горькая и тяжёлая правда. Хотелось бы верить, что мы умрём своей смертью, а не от ядерной вспышки.
- А что по поводу экологических проблем?
- К тому времени, когда мы образуемся в общины, наверняка технологии достигнут более экологически чистых вариантов механизмов, да и сами люди станут более сознательными, беспокоясь не только о личном пространстве, но и о личном пространстве других, а значит и всей планеты. Но если люди не достигнут понимания таких элементарных вещей, то о никаком светлом будущее и речи идти не может, и весь наш разговор не имел и капли смысла. Однако, я верю в людей, мы сможем поумнеть и стать самостоятельнее, наконец высвободившись из-под крыла нашего двухглавого орла, - сказал Виктор и сделал передышку, наконец вспомнив о своём застывшем чае и выпив весь стакан разом, затем, сморщив лицо, завершил. – Не люблю холодный чай.
- Получается, всё сводится к тому, что человечеству надо просто созреть и тогда оно сможет перейти на новый уровень бытия, где он перестанет стремиться к постоянному потреблению всего на планете, а засядет в одном месте, где будет жить с отсутствием знаний обо всем другом мире. Но что, если человек захочет познать весь мир?
- Николай, а как ты думаешь, у большого числа людей действительно искреннее желание познать мир вокруг себя, а не навязанное огромным количеством выбора и всемирной глобализацией с тонной видео про путешествия?
- Не знаю, если честно.
- Мне кажется, что таких людей крайне мало. Если человека запереть в пространстве, где ему крайне хорошо, и он не будет знать ни о чем другом кроме этого пространства, то мал шанс, что он решит отправиться в неизвестность, бросив все. Вспомни средневековье - все люди сидели в своих деревнях и крайне малое количество людей высовывалось в другие места. И то, даже среди них, большинство это делало от безысходности, а не истинного желания познать мир. Так что таких людей будет совсем мало - можно сделать исключение из правил.
- Думаешь, что как раз именно эти исключения не поломают всю тобою придуманную систему? Ведь те люди, которые, как ты сказал, от «безысходности» уходили со своих деревень, делали это для получения больше монет. Так и новые своеобразные купцы будут объединять разные деревни, торгуя между собой разными товарами. Можно сказать, ты хочешь нас просто вернуть в средневековье, но с нынешними технологиями. Думаю, может одно или два поколения поиграют в тобою придуманные правила, и, быть может, эти поколения как раз и будут теми, которым надоело такое обилие выбора, но вырастут новые поколения – те, что хотят узнавать мир, как когда-то это делали первооткрыватели, и их не будет останавливать довольствие нынешним порядком вещей.
- Этот вопрос решит образование, друг мой. Старшие поколения будут с самых первых школьных классов рассказывать детям о мире прошлого, и почему некогда глобализированная Земля разъединилась на миллионы лоскутков независимых общин. Так что большинство нового поколения будет хорошо знать историю своего ещё не столь давнего прошлого, и не допустит ошибки, которые допустили их предки, что не останавливали процесс всё больше и большего потребления, совсем забыв о том, что действительно важно. Что касаемо далеко грядущих поколений, ничего сказать не могу. Ничто не вечно, Николай, да и история циклична – когда-нибудь мы вновь вернёмся к всемирной глобализации.
- Считаешь, что новые поколения в большем своём количестве будут верны новым традициям, и не начнут контактировать с другими поселениями? Мне кажется, случится совсем наоборот, и тут не поможет никакой уровень образования. Почему мы стремимся всё к большему потреблению? Да потому что мы сидим на этом, как на наркотике, и всегда хотим всё большего. Ты говоришь, что из-за всеобщего счастья безграничное потребление остановится из-за ненадобности. Но счастье останавливает не только насилие, которое ты хочешь уничтожить, а целый спектр множества факторов. Если людей перестанут убивать, все в тот же момент не станут счастливыми, и также будет много несчастных, что не смогли себе найти место в мире, который ты им предлагаешь – крайне ограниченный и заставляющий тебя соблюдать определённый склад поведения, устаканившейся в данной деревне. И в какой-то момент, недовольные люди могут начать своеобразный бунт против тобою придуманного режима, даже никогда не видя насилие. Потому что насилие – это противодействие, что выработала эволюция в нас.
- В этом ты прав, Николай, но я тебе уже говорил – мы не на том уровни как технологического, так и духовного развития, чтобы всё, о чём я говорил, вдруг появилось в завтрашнем дне. И я искренне не понимаю, почему появятся недовольные, которые не нашли себе места. Деревни явно будут состоять не из пяти человек, а нескольких тысяч минимум. И что же, из такого огромного количества людей, занимающиеся самореализацией в каких только возможных направлениях не найдётся ни один человек, который будет симпатичен? Возможно, такие случаи и в правду будут, но крайне редки и вряд ли смогут они что-то поменять.
Пока Виктор говорил, Николай вытащил несколько тарелок из раковины и положил на стол, чтобы просунуть под кран чайник, который он решил вскипятить. В горле уже пересохло, так что стакан бодрящего кофе для ясности ума явно не помешает.
Поставив чайник на подставку и запустив выключатель, Николай вновь сел за стол ночных переговоров, как раз к моменту, когда Виктор, перебирая вытащенную им с колоды даму пики с пальца на палец, завершил свой монолог о «крайне редких людях», которых мы на самом деле встречаем каждый день – просто об этом не принято говорить.
- Пока я наливал воду, задумался – но ведь существуют отсталые страны, и вряд ли она куда-то пропадут, когда люди духовно вырастут в прогрессивных странах.
- И к чему же ты клонишь, Николай? – Положив карту в колоду, спросил Виктор, смотря на жёлтое от свечения ядовитой лампы лицо собеседника.
- Так разве, когда сильные государства уничтожатся и на их месте появятся независимые и свободные общины, другие государства, что остались централизованными и с сильной армией, не захватят эти земли? Они же станут для них как лакомый кусочек.
- Всё вновь упирается к новому мышлению человека будущего – он просто не примет снова появившееся на его земле государство, лишь под другим флагом, и будет отстаивать свою свободу, даже если придётся пожертвовать собой. Запомни, Николай – свобода важнее жизни, так и будут мыслить люди в будущем. Да и вряд ли другие государства захотят лезть на земли независимых общин. Каждая деревня станет ведь по своей свободе, можно сказать, отдельным государством; кто же захочет лезть в это болото, пытаясь подчинить себе каждую из них?
- Грызть по кусочку? Они же не будут заступаться каждый друг за друга, так что другие государства могут попросту уничтожать деревню за деревней.
- И получать к себе в государство людей, что вкусили прекрасный плод свободы и никогда не захотят работать на государство. А если они решат делать геноцид захваченных людей, то и их собственное население наконец отрезвеет и поймёт, сколь государство ужасно. Так что закрепощение вновь не произойдёт.
Чайник вскипел, и Николай двинулся к ящику сверху, чтобы достать оттуда последнюю пару чистых кружек. Пока Николай наливал кипяток сначала в один стакан, затем в другой, Виктор заметил несколько порхающих мотыльков, бьющихся о стенки лампочки. Они все стремятся к желанному их свету, хотят выбраться из окружающих их темноты, но всё бьются и бьются о преграду, начиная свой цикл борьбы раз за разом, в конце концов не достигнув ничего, кроме утомлённой смерти.
- Нам не хватает свободы, - продолжил говорить Виктор, когда Николай уже начал ставить кружки на стол, положив в дальнюю от себя чайный пакетик, а в свою класть ложечки кофе. – Её у нас совсем уж нет.
- В каком плане? – Спросил Николай, садясь за стул и начав потихоньку дуть на чай, чтобы тот быстрее остыл.
- Кем ты хотел стать в детстве?
- Да много кем. Сперва мечтал быть, вроде как, космонавтом. Точно не помню почему, может пересмотрел «Тайну третьей планеты» слишком много, один из моих любимых мультиков был. Затем вроде как президентом, но в какой-то момент подумал, что слишком тяжёлая и нервная работа, - Виктор трепетно слушал Николая, вслушиваясь в каждое его слово и вежливо кивая, проявляя интерес к рассказу собеседника. – Потом мне хотелось стать полицейским и защищать людей, что попали в беду, готов был даже безвозмездно этим заниматься. Нам бы такую полицию, какую я её себе воображал в голове, - сказал Николай, немного посмеявшись и испив глоток. – Закончилось затем всё на фокуснике. Помню, по телевизору шла какая-то передача, где мужчина в чёрном костюме показывал детям разные фокусу, по типу доставания из шляпы зайца. Мне настолько понравилось, что я захотел стать тоже фокусником, но через месяц-два где-то желание просто пропало, само по себе.
- Коля, а кем ты сейчас работаешь?
- Логистикой склада и, в принципе, меня всё устраивает, платят вполне неплохо.
- В этом и есть наша несвобода, Коля, - испив свой глоток чая, затем Виктор продолжил. – Мы не становимся теми, кем когда-то хотели быть или из-за плохо работающего государственного аппарата, или из-за банального стремления к большему заработку – фокусники ведь не зарабатывают миллионы.
- И в чём же несвобода? Я выбрал именно ту работу, которую хотел. Конечно, мог бы взять другую – что полегче и мне интереснее, но зарабатывал бы я там копейки, а у меня ещё вот, семья. Это ведь наоборот проявление свободы.
- Мысли глобальнее, Коля. Представь, что у твоей семьи и у тебя всегда будет базовый набор нужных вещей – еды, одежды, развлечений, да и крыша под головой. Если бы ты в таких рамках выбрал бы работу, что тяжелее и менее приятна, но платят больше, то это было бы проявлением свободы. А в нынешних условиях, это проявление принуждения, хоть тебе никто и не сказал в лоб, что работай только на данной работе. Нас окружает иллюзия свободы, а не настоящая её сущность. По-настоящему счастливы лишь те люди, что являются свободны.
- Я бы не сказал, что я несчастлив. У меня неплохая работа, которая хоть мне и не приносит тонну удовольствия, зато приятный коллектив, к тому же у меня прекрасная семья, которую я бескрайне люблю.
- Тебе повезло, и несвобода, которую создало государство вокруг нас, не помешало стать тебе счастливым. Но заметь – тебе хорошо из-за окружения вокруг тебя. Многим же людям просто не везёт, и несвобода, подкреплённая отсутствием приятного тебе окружения, по итогу убивает человека. А неприятное общество появляется из-за отсутствия свобод и не исполнившихся желаний людей, что стали гнить изнутри. Получается замкнутый цикл, но у которого есть голова в лице государства. Уничтожив его, наконец цикл прервётся – люди обретут свободу и смогут жить, как им хочется, без иллюзорного выбора и постоянного стремления к всё большему потреблению.
- А ты счастлив, Виктор? – Спросил Николай, допивая свою чашку.
- Невозможно быть счастливым, когда понимаешь, что все твои труды канут в небытие, а все усердия – лишь пустой звук из миллиардов других таких же пустышек. Остаётся лишь верить в лучшее и пытаться всеми способами улучшить жизнь вокруг, и цепляться за каждую возможность быть хоть чуток более самостоятельным и независимым от чего-либо внешнего и не родного. Пока не изменишься сам, никогда не изменится мир вокруг тебя, - закончив свою речь раскрывшегося разума от невероятной магии ночных рассуждений, допил чай Виктор, съев и только что вытащенную конфетку из верхнего кармана одетой в честь праздника рубашки. – Забыл подарить Кире.
- Надо бы отдохнуть от этих разговоров, а то они даже близко не жизнеутверждающие. Может в дурака сыграем пару раз?
- Давай, ты ведь знаешь, что я один из лучших игроков в дурака? Проигрывал лишь своему отцу, да и то в детстве, когда до десяти с трудом считал.

- Начинает светлеть, да и чай уже у нас кончился, - взяв перерыв, заговорил Николай после пятой проигранной партии подряд, смотря в окно, где холодное одеяло темноты начало замещаться тонкими струйками солнечного душа, падающего потоками капель на безжизненный асфальт и вой автомобильных выхлопных газов.
- Коля, думаю, тебе надо будет ещё поучиться играть в дурака. Хотелось бы проводить больше таких уютных ночей, возможно, приду к вам на следующей неделе, - сказал высокий Виктор с гордо поднявшейся грудью и блеском в уставших глазах. Отодвинув стул, он двинулся к выходу из кухни, выключив и лампу, в свете которой комната уже не нуждалась.
- Куда ты? - Спросил Николай, также отодвинув стул и открыв кран для последующего мытья посуды.
- Мне стоит поспать. Уже совсем никакой стал, голова плохо соображает, надо хорошенько вздремнуть. Кира, наверное, уже в садик уйдёт, когда я буду спать, а я забыл ей подарок отдать. Подаришь ей за меня, я положил в самый верхний шкафчик над тобой в коробочку.
- А что ты ей подарил?
- Набор юного врача. Надеюсь, ей понравится.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 Следующая ⇒