КАЗНИТЬ!. Двойник. Пожалуйста, ваше пюре

КАЗНИТЬ!

Двойник

Молодая семья захотела себе в дом собаку, как символ нечто общего, скрепляющего их недавно созданный брак. Решили они не покупать её, а взять из приюта несчастливца, попавшего в сию обитель бездомных собак. Настояла на данном решение жена, сильно сопереживающая бедным животным – сочувствие к ним перешло ей от отца, посвятившему свою жизнь в помощь тем, кому повезло меньше из наших братьев меньших.
Придя в приют, они увидели множество клеток, в которых сидели плохо ухоженные, беспородные собаки, похожие то на овчарок, то на бульдогов, но не являющихся никем из них. Когда пара проходила мимо собак, все они начинали отчаянно лаять, пытаясь обратить на себя внимание новоприбывших людей - уже шестых за день. Но только один из них сидел абсолютно беззвучно в своём тёмном углу, даже несмотря на них, а уставив свои глаза вниз, на грязный пол от запачканных лап.
- Посмотри на этого! – Сказала своему мужу жена, обратив внимание на собаку, сидящую в тишине.
Муж подошёл на её окрик и увидел перед собой собаку средних размеров с пушистой, белой шерстью, но очернённой в грязи, а возле каждого из глаз вытекала длинная, мокрая линия от слёз, текущих с её глаз.
- Этот у нас совсем новенький, сегодня ночью нашли на улице, ещё вымыть даже не успели. По дороге шёл один, без хозяина. Ни ест, ни пьёт, всё сидит так и не двигается. Нашли у него в зубах теннисный мячик, когда наткнулись на него. Видимо, что-то он для него значит, но мы его забрали отмывать. Не знаю, откуда этот пёс, вряд ли бы решился взять его себе в дом, но если заберёте, то отдадим вам и мяч. - Рассказал сотрудник.
- Ты хочешь взять его? – Спросил у жены муж, когда та села возле клетки и вглядывалась в чёрные, огромные глаза, не издавая ни единого звука, подобно печальному псу.
- Да, уверена, мы берём его, - ответила она, прекратив своё задумавшееся молчание.
- Но знайте, по псу видно, что уже староват, возможно, много проблем возникнет в дальнейшем.
- Ничего страшного, я все равно беру для неё, - сказал муж и затем отдалился в сторону с женой для малого разговора. Вернувшись, он ответил. – Хорошо, доставайте нам эту собаку. У него есть кличка?
- На ошейнике написано «Джонатан». Видимо, так и звать, – ответил сотрудник. – Тогда пройдите за мной, мы побеседуем с вами и проверим документы, после чего можете брать его себе и не забывайте ухаживать за ним – мы через недельку приедем, проверим, как он у вас поживает.

Прошло несколько дней, как пара приютила Джонатана к себе в дом на окраине. Но он остался таким же необщительным - никак не контактирует со своими новыми хозяевами и даже близко не подходит к другим собакам во время прогулок, чем расстраивает девушку, заставляя мыслить только о том, как помочь собственной собаке.
- Джонатан даже не ест, надо свезти его к ветеринару, - сказала жена во время семейного завтрака за общим столом в огромной гостиной, откуда открывался отличный вид на цветочные луга из панорамных окон.
- Хорошо, я завтра съезжу с ним, сегодня у меня совсем нет времени, полно работы. – Ответил муж, кушая сваренный свекольный суп.
- Он реагирует только на мяч, который нам дали в приюте. Смотри.
Девушка подошла к Джонатану, сидевшему в углу комнаты и упёрши взгляд в пол. Она села возле него, покрыв длинным платьем цветом хаки ковёр с яркой надписью «Welcome!» и поднеся мяч к лицу собаки. Джонатан начал медленно, через силу поднимать голову, будто на шее находился тяжёлый груз, и посмотрев несколько секунд на мяч, снова опускал её, продолжая смотреть вниз.
- Видишь? Он реагирует только на него – ни на что больше, - сказала девушка, поднявшись на ноги.
- Странно. Но в любом случае, я смогу только завтра с ним съездить к врачу, - поднеся ложку ко рту, ответил муж.
- Сегодня совсем никак? – Сев обратно за стол, спросила жена, доедая сделанный ею утренний салат.
- Боюсь, что нет. А почему бы тебе самой сегодня не пройтись с ним до ветеринара?
- Ты разве не знаешь? Сегодня ведь день массовой охоты, так что могут возникнуть вопросы, если я буду ходить вместе с Джонатаном. Даже в такси без проблем проехаться не получится.
- Ах да, точно, я совсем забыл. Согласен, больше лишней мороки будет, - сказал муж, и испив свою кружку кофе, встал со стула, убрав со своего чёрного костюма оставшиеся крошки. Подойдя к выходу с квартиры затем, сказал. – Дай ему разной еды по чашкам, когда уходить будешь. Может, что-нибудь да и съест.

Наступила ночь. Очередная бессонная и голодная ночь для Джонатана – он так ничего и не съел. Джонатан продолжал сидеть в углу, который приметил сразу же, только войдя в квартиру, как самое тёмное место в доме, где свет ему не будет докучать. Но резко произошло то, что заставило его вздрогнуть. С бешенной скоростью влетела в окно птица, пробив его на осколки. Она упала наземь, истекая в крови и подёргивая своими крыльями, в которые впились мелкие стёклышки. Джонатан подошёл к ней, дабы понюхать, но птица уже перестала двигаться. Муж же с женой не проснулись от шума – на улице бесперебойно идёт крайне сильный дождь.
Джонатан обратил внимание на окно. Оно полностью было разбито на мельчайшие кусочки, лежавшие на полу, и только верхние части стекла остались на месте. Джонатан понял – это его шанс. Взобравшись на шкафчик, стоявший под окном, он смог вылезти из своего заточения, кладя одну лапу за другой на тумбочку.
Спрыгнув с окна, Джонатан оказался на улице под проливным дождём, не видя ничего перед глазами. Мелкими шагами, Джонатан двигался вперёд, шатаясь из стороны в сторону от неумолимой усталости и подбивающего ноги потоков воды. Вскоре он смог выйти с внутреннего двора, появившись на дороге и увидев перед собой множество белых кораблей с мотором внутри, что забрызгивали белую шерсть собаки водой под гул электричества. Джонатан продолжил свой путь, идя по тротуару и проходя мимо людей, идущих в компаниях - смеющихся и беззаботных, желающих провести весёлую ночь, не знакомую старой собаке.
Шёл Джонатан долго. Промокнув, он стал больше похож на мочалку, чем собаку. Покрылся он и крупным слоем грязи, попадавшей на его белоснежную шерсть от луж, которые он всхлипывал своими лапами, беспамятно шагая по длинной дороге с вечно проезжающими машинами, летящих с блеском жёлтых фар. Но вскоре асфальтированная дорога оборвалась, что означало выход Джонатана за пределы города. После очередного десятка минут ходьбы, он наткнулся на проходящую железную дорогу, расположенную среди лугов, лежащих зелёной простынёй справа от обочины. Воспоминания нахлынули на него, и Джонатан вышел к железной дороге. Его не волновала возможная угрозе в виде поезда, что мог выехать из рядом находящегося тоннеля под покровом темноты – будто что-то вело Джонатана, и он шёл к нему, несмотря на опасность судного дня.
Джонатану повезло и в этот раз - ни один мелькающий свет фар не надвигался на него, и спустя ещё продолжительное время ходьбы, заработав на своих лапах множество шрамов от разбросанных на рельсах стёклах, Джонатан достиг тоннеля, внутри которого лежала собака с белоснежной шерстью.
Проходя мимо и обратив свой слабый взор на неё, Джонатан увидел перед собой собаку, что выглядела точь-в-точь, как и он сам. Его это крайне удивило – он никогда не видел кого-то столь похожего на него самого. Заинтересовавшись, он подошёл к спящей собаке и нежно прикоснувшись кончиком носа к её белой шерсти, стал обнюхивать. Почувствовав холодное касание, лежащая собака проснулась. Обессиленная от долгих скитаний, она лишь приподняла свою малую голову к Джонатану и посмотрев на него чёрными глазами, снова опустилась на прижатые лапы к груди.
В этот момент, поведение Джонатана изменилось. Он будто вновь ожил, и в его жизни появился маломальный, но смысл – Джонатан хотел помочь этой беззащитной собаке. Ляг животом на холодный бетон, он вытянул лапы и начал толкать мордой собаку по спине, пытаясь её разбудить. После нескольких толчков, собака начала пытаться встать на шатающиеся лапы. Сначала у неё не получилось – только сев на задние лапы и выпрямив передние, они тут же рухнули на пол. Но со временем, собака смогла встать, и Джонатан заметил, что у неё точно такой же ошейник, как у него - с такими же написанными на нём символами, лишь третья круглая буква, ели заметно, отличалась своей формой маленьким хвостиком.
Джанатан смог встать с третьей попытки, преодолев нависшую на него слабость от холода и неутолимого голода. Джонатан легонько прикусил белоснежными зубами Джанатана за висящее ухо, будто зазывая идти за ним дальше по тёмному тоннелю. Двойник не сразу понял призыва, так что Джонатану пришлось несколько раз повторить свой укус, что становился с каждым последующим лишь нежнее, пока наконец Джанатан не последовал за ним.
Вот и пронёсся скоростной поезд белым мгновением по тоннелю, а из его окна виднелся лишь один пассажир – старый мужчина, с ухоженной седой бородой и длинными, шелковистыми, но также седыми волосами, обволакивающими его плечи, покрытые в тёмно-зелёную кофту с вышитым на ней детскими руками оленёнком. В момент, когда поезд проезжал сквозь холм, мужчина как раз смотрел в окно и увидел двух удивительно схожих собак, стоящих около друг друга дрожащими ногами, будто в объятие – быть может и не телесном, но душевном, поддерживающим огнём сухого полено, брошенного в тлеющий костёр.
Спустя долгое времени пути в темноте, они наконец смогли выйти из тоннеля. Луна светилась на горизонте и скоро она должна уже будет зайти за него, но до тех пор продолжала царить темнота и беззвёздное чёрное небо над головами двух собак. Их ход был крайне долог, пока сбежавший Джонатан не заметил чью-то оброненную трость, утопающую в новообразованном болоте. На её стволе было выгравировано мелким шрифтом «Любимому дедушке». Выхватив зубами её в пасть, Джонатан пошёл дальше по невидимому следу, но вдруг Джанатан обвалился в грязь и начал завывать от бессилия, поняв, что не может вылезти с сыпкой пропасти.
Джонатан медленным перебиранием лап, опустив тело к земле, двигался к Джанатану с тростью в зубах, протягивая её своему двойнику. Когда Джанатан схватил ручку трости зубами, Джонатан начал тащить её на себя, двигаясь неторопливыми шагами назад, вытягивая друга с трясины. Наконец, Джанатан смог выбраться, но Джонатан продолжил нести в своих зубах трость – она что-то значила для него. Вскоре после происшествия, они дошли до прохода в сломанном заборе, вырытом под ним ещё юным Джонатаном, когда тот случайно заблудился в лугах и услышав голос любимого хозяина, тут же начал рыть подкоп, несмотря даже на то, что в нескольких минутах ходьбы забор обрывается. Джонатан так никогда и не узнал, что забор имеет конец.
С тростью было тяжело залезть – она упиралась об деревяшки, так что пришлось её положить вертикально и проталкивать лапами вперёд, по земле. Дождавшись, пока Джанатан проползёт по подкопу, они двинулись дальше – к уже не далеко стоящим панелькам, что виднелись из-за длинных кустов, сквозь которые им придётся пробираться, цепляясь за острые ветки.
Выйдя снова на дорогу, но уже не столь бушующую жизнью – можно было увидеть лишь пару человек по пути, и то не в самом лучшем своём состоянии – они вскоре подошли к одному из домов. Он не отличался ничем другим от остальных – серые стены, малое крыльцо, выстроенное из бетонных ступенек и пластмассовые окна, где сиял свет только на верхних этажах хрущёвки. Джонатан лёг рядом с бетонным сооружением, находящимся на крыльце и, видимо, когда-то исполняющим роль колодца, но сейчас являющимся лишь декоративным рудиментом, из которого отовсюду прорываются зелёные ростки. Джонатан положил себе на лапы трость, на которую и смиренно обронил свою голову. Джанатан хотел уйти, поняв, зачем именно пришёл сюда Джонатан, но сильно устав от долгого похода не смог, и лёг рядом со своим двойником, уткнувшись носом в его вымученную шею с самодельным ошейником.

- Эй, сюда идите. как раз те двое, про которых нам говорили, - сказал один из сыщиков тихим голосом уже утром, когда двое собак спали возле друг друга, свернувшись в клубки.
Услышав человеческие голоса, Джанатан проснулся от испуга и увидев человека в ненавистной им форме, принялся рычать писклявым, измождённым голосом. Отступая лапами назад, Джанатан случайно задел лапами и Джонатана, отчего тот проснулся и увидел сыщика, наступающих на них.
- Чёрт, они проснулись, - заговорил сыщик полным голосом. – Парни, давайте быстрее, пока не сбежали! А вы стойте тут и не двигайтесь, - обращаясь к собакам, говорил сыщик, плавными движениями руки пытаясь их успокоить. Джанатан не переставал рычать, оставаясь на месте.
Через минуту из-за угла бетонного дома появилось ещё пара сыщиков – у одного в руке огромный сачок, предназначенный для ловли собак, другой же держал дубинку.
- Обходим их с обеих сторон, они старые, от нас сбежать не смогут, - сказал первый и вытащил из кармана две прочные верёвки.
Ловля для сыщиков оказалась и в правду лёгкой. Пока Джанатан лишь продолжал рычать, Джонатан и вовсе не стал сопротивляться. Для него люди всегда были друзьями – он не мог бы и представить, что люди могут причинить ему какой-либо вред, и Джонатан продолжал лежать на месте, не двигаясь, пока мужчина в белой форме и фирменным значком на груди обматывал его тонкие лапы, откинув трость подальше. Двое других успешно схватили Джанатана и без насилия – загнав в угол, словили в сачок, затем перевязав и его лапы в верёвку.
Затолкав в вольер фургона, где уже по клеткам сидело множество других собак и ожидало своей участи, сыщики сказали водителю: «Белых высади на Пушкинской двенадцать, там уже разберёшься» и получив одобрительный кивок от него, ушли дальше на охоту, закрыв фургон. Поездка началась.
Джанатана и Джонатана рассадили по разным, но соседским клеткам. Джанатан, хоть и обессиленный, ещё не менее часа продолжал лаять с момента своей посадки под хор остальных собак, что продолжали бороться за свою свободу звонким словом. Джонатан же лёг на трясущийся пол, бьющийся о вечные кочки, и рассматривал собак добрыми, слезящимися глазами. Разнообразие соседей было велико: от зашуганного и грязного бультерьера с отломленным на половину хвостом и пропавшим левым ухом, до королевского корги, будто сбежавшего с Елизаветского двора. Но их всех объединяла одна судьба – все они должны быть доставлены домой. Кроме одного.
Двойников высадили одними из последних с фургона, уже в глубокое вечере. С ними остался только один ретривер, на которого нацепили новый оранжевый ошейник с подписью «Испытательный», а на золотистой груди поставили синюю печать, оскверняющую красоту сей собаки, лежавшую неподвижно большую часть поездки. Она поняла свою учесть. Открыв дверь, водитель крепкого телосложения схватил обе клетки на каждую из рук и понёс их к дому – к новому дому Джонатана, с которого тот сбежал.
На встречу им вышли хозяева-молодожёны под синим зонтом – начинался собираться дождь. В последние дни погода совсем ни к чёрту.
- Нам позвонил мужчина, сказал, что узнал пса, пока проезжал в поезде. Но увидел их вот, двоих, - и поставив перед мужем и женой клетки на стриженный газон, продолжил. – Полностью одинаковые, не отличишь. Может знаете, какой именно ваш?
Жена села на корточки перед двумя собаками и стала их рассматривать. Джанатан уже давно исчерпал последние свои силы, так что его поведение ничем не отличалось от Джонатана – абсолютно неподвижное, немое лежание лишь с иногда поднимающейся усталой мордой. Печальный взгляд не отличался у них – в глазах Джонатана и Джанатана светится боль и бескрайняя тоска. Тоска по своим родным, которых давно уже нет.
- Я… Я не знаю, кто из них наш Джонатан. – Сказала жена, встав снова на ноги.
- А ошейники? Что на них написано? – Спросил муж, прикрывая её зонтом.
- Чуток запачканы в грязи, но имена читаемы и написаны одинаковые – «Джонатан».
- И что же делать будем? – Обращаясь будто к жене и к водителю одновременно, сказал муж.
- Решайтесь быстрее кто ваш, меня дети ждут дома.
- Попробуй взять тот теннисный мячик, я его положила рядом с ковриком - повернувшись к мужу, попросила девушка. – Наш Джонатан должен среагировать.
Передав зонт в руки девушки, муж направился под дождём к дому – благо, он находился в не более десятка метров от проезжей дороги. Схватив лежащий у наполненной кормом миски мячик, он направился обратно.
- Спасибо, - сказал вернувшемуся мужу жена, подобрав с его протянутой руки мяч. – Выпустите обеих собак, Джонатан должен будет подойти к мячу.
- Вы уверены? – Спросил водитель. – Они оба выглядят как мертвецы, не думаю, что хватит сил гоняться ещё и за мячом.
- Вы сами всё увидите. Просто откройте дверь.
Отперев ключом оба замка, закрепостивших Джонатана и Джанатана, водитель отошёл обратно на несколько метров, к своему прежнему месту. Изнеможённые и замёрзшие псы никак не отреагировали на данную им свободу – для них она не играла уже никакой роли. Они хотят тепла и уюта, долгожданного места для отдыха и семьи, что отняли у них. Но им приходится находится в клетки, в окружение незнакомых их людей и ждать. Ждать, когда наконец всё закончится.
Девушка снова села возле двух собак и положив на мокрую траву лаймовый мячик, начала произносить:
- Джонатан, держи, вот твой мяч, - тихим, убаюкивающим голосом, словно мать, держащая новорождённого ребёнка под томную грудью.
Тот, что сидел в левой от её руки клетки, начал шевелить хилыми лапами вперёд, будто тянусь вперёд, к последней оставленной надежде, ниспосланной девушкой с ярко-красными, горящими губами аристократичной, волнистой формы – возвышающихся по краям и стекающих в середину руслами ручьев, спадающих с великих гор.
Ползя, он смог вылезти из клетки, преломив мокрой шерстью газон своим костлявым животом.
- Это и есть наш Джонатан, - поднявшись, сказала девушка. – Только он бы среагировал на этот мяч.
- Хорошо, что не пришлось долго выяснять, кто есть кто, - сказал водитель и достал пистолет с выдвигающимся стержнем, прислонив его к затылку собаки. Раздался хруст. Смерть была быстрой.
- Спасибо вам, что нашли нашу собаку, - поблагодарил муж, пожав руку водителя.
- Это наша работа, до свиданья, - ответил водитель и закрыл клетку с собакой, затащив её обратно в фургон. Осталось разобраться с испытательной.

Пожалуйста, ваше пюре

Я оказалась посаженной в землю вместе со своими остальными сёстрами, от которых меня теперь отделяет толстая прослойка почвы. Но я всё ещё вижу небо – прекрасное, синее, окружённое воздушными перьевыми облаками. На меня посыпалась земля, вскопанная пожилым мужчиной, что возвышается надо мной, держа лопату в руках, и сыпет её прямо мне в глазницы, покрывая меня в гумусе, полным организмов. Они начинают ползать по мне – по множеству моих глазниц, смотрящих по разные стороны, и моим двум росткам, находящимся совсем рядом друг с другом – вскоре они станут тоже сёстрами, и скоро их тоже разъединят друг от друга. Здесь очень темно, я совсем ничего не вижу. И очень влажно. Мне страшно – действительно страшно. Я чувствую, как сила уходит от меня, внедряясь в почву. Осталось мне не долго. Совсем скоро я умру, растворившись в органике.
Проходил день за днём. Я чувствовала, как ростки внутри меня прорывались каждый день сквозь землю, окутавшую поверхность моего клубня. Корни начинают вылезать из меня, ответвляясь по почве, высасывая из неё все жизненные соки. Наконец-то я напитаюсь нужными мне веществами, а то умирала с голоду, пока меня перевозили в это место. Но это радость, что продлится не долго, ведь дети, что кормят меня сейчас, съедят всё из меня сами, оставив от меня лишь жалкое напоминание прошлого – того, кто дал им жизнь.
Я часто вспоминаю те последние счастливые минуты, что мне далось лицезреть. В тот роковой день, когда меня везли в машине, я не видела ничего сквозь окружённый темнотой мешок, в который нас засадили с сёстрами, постоянно давящие на меня то сзади, то сверху, то с боков, цепляясь своими нелепыми, не красивыми ростками об моих двоих детей. Но мне повезло – я находилась на самом краешке красного сетчатого мешочка, и когда открывали грузовик, я видела мир, полный всего сущего. Слева, совсем мельком, я видела старый, дряблый забор, построенный зубчиками и не подлежащий замене уже долгие десятилетия, а в некоторых его местах виделись отверстия, с одного из которых торчала слюнявая морда грозной собаки. А над нею, летя на смердевшего пса, толпились стаи мух, по очереди садясь на его грязную шерсть и не мытый нос, заставляя иногда вылезать из своей конуры, дабы спугнуть лаем надоедливых букашек. Тогда, бросив затею опочивать непримиримого пса, они взлетали вверх и сталкивались со стаей пчёл, что летели от маленького холма, находящегося по правую сторону от грузовика, полного разноцветных бутонов, а следственно, и множеством пыльцы. Летели же они на дачный участок, что находился за забором, охраняемым слюнявой мордой. Там уже росли множество других цветов, посаженных аккуратными рядками, нуждающихся в опылении трудолюбивыми пчёлами, что работают без перебоев – как только они не устают? Им надо и медовые соты делать, чем также занимаются местные жители, выращивая у себя множество пчёл, так ещё и все цветочки их опылить. Повезло мне, что я не пчела, совсем бы из ума выжила – будучи картошкой есть хотя бы время на подумать. Особо больше и нечем заняться здесь, в сырой земле, что станет моей могилой, когда дети мои начнут расти. Почему же, например, те люди, что погрузили меня в землю, так давно не мыли собаку? Не думаю, что это столь сложно, а проблем от неё хоть вешайся – в этом я уверена! Когда я была совсем маленькой, помню, как к нам землю пробралась такая же слюнявая морда и тыкала по нам своим влажным, склизким носом. Он уже пытался укусить одну из моих сестёр, но хорошо, что огромные великаны оттащили этого цербера от нас, пытавшегося съесть всю мою семью. После того случая, у меня крайне плохие отношения к псам, так что, будь моя воля, в жизнь бы не позволила этим бездельникам и убийцам жить спокойно, наслаждаясь своей грязнотой и пахучестью, а как облила бы их из водонапорной трубы, чтобы на собственной шкуре познали, каково это – быть полностью мокрым!
Что-то я увлеклась в своём негодовании. Пока я рассматривала полёт шмелей, один из дачников – женщина зрелых лет с шапочкой из белых волос - взяла наш мешок и потащила по узкой тропе, вымощенной каменными плитами, что давно износили себя, и сквозь них пробивалась дикая трава, а под грузовиком, напрямик через колёса, шла маленькая речка по аккуратному спуску вниз, насыщая траву минеральными веществами и кончаясь в глубоководье, мимо которого нас уже пронесла женщина, завернув налево, в сторону заборов, где ожидала приоткрытая, не ровно стоявшая железная дверь с овальным окончанием сверху. Она внесла нас на участок.
И он был прекрасен! Совсем вблизи, только войдя, я видела растущую капусту, завёрнутую в множество её зелёных ломтиков, а посреди неё росли красные ягодки в крапинку с совсем маленькими листиками сверху них. А чуть подальше, виднелось пустое поле, в которое засеивали моих сестёр – в которое засеяли и меня. Совсем же вдалеке росли чудные пионы, что были ростом чуть ли не как великаны, хозяйствующие здесь. И весь столь прекрасный вид обрамлялся постоянно летающими по округе пчёлами, комарами и мухами, щебечущими птицами и божьими коровками, изумляющими своей небывалой красотой. А отдалившись от огородов, стоял маленький, голубой домик с недостроенной до конца крышей, на крыльце которого наблюдал за передвижением своих родителей мальчик, что хоть и был мал в сравнении с другими великанами, но для меня оставался все равно огромным чудовищем.
Женщина понесла нас сразу на поле, где положила возле уже вспаханных грядок, оставив греться на солнце, стоявшим сейчас в зените – прямо над нами, лаская лучами растения вокруг, что жадно цеплялись за каждый фотон, поглощая его и выдавая обратно в воздух кислород, смешенный с приятнейшими ароматами, коими был заполнен весь участок – запах утренней росы, благоухание выращенных пион, фимиам свеч, усеявших в пасхальный день голубой домик, что пролетал дымом над иконами Творцов. Нам пришлось лежать не долго на бездыханной земле – совсем скоро вошёл взрослый мужчина, чью голову начала покрывать седина, втащив вместе с собой и несколько мешков остальных моих сестёр, совсем скоро очутившихся, как и я, в почве, ставшей нашей могилой.
Пребывая здесь, без каких-либо источников света и тепла, и с пониманием, что с каждой минутой я всё ближе к полному растворению с землёй, я стала замечать те прекрасные моменты, которые я упускала всё это время. Помню свои мысли, когда я лежала под лучами солнца, опираясь клубнем на остальных сестёр: «Лишь бы поскорее это всё закончилось, как же надоело здесь лежать, сейчас сварюсь вся, даже садить не придётся». Как же я была глупа, аж удивляюсь сейчас. Совсем не понимала, как важна была тогда каждая минута, которую я так безответственно теряла на не мысли о прекрасном, а на постоянные ворчания и раздражения. И откуда они только брались у меня? Я ведь толком и мира-то не видела, и вот, предстала возможность – природа во всей своей красе! Но я не стала наслаждаться ею. Отвергла, оставаясь постоянно недовольной. Теперь остаётся только ждать моей кончины.
Когда мы ещё лежали в мешке, к нам как раз подошёл тот мужчина вместе со своим ребёнком – тем пареньком, стоявшим тогда на крыльце и смотревшим куда-то вдаль, в небо. Жаль, что я не успела развидеть, что находилось тогда в небесах. Видимо, что-то необычайно красивое – что я больше никогда не смогу увидеть. Но, мальчик проснулся от длительного рассмотрения повиновением схватившей его за правую руку, покрывшуюся маленькой, белой шёрсткой волос, другой, более смуглой и сморщенной руки, что потащила его на поле нежным толчком. От таких неожиданного поступка, не видевший своего отца паренёк чуть ли даже не упал на зелёный ковёр, пробирающийся через каменные плиты, но вторая смуглая рука быстро подхватила его.
- Всё ты в облаках витаешь, пора работать, Вить, - сказал отец. Я уже не слышала, что ответил ему паренёк, пока меня несли на поле. Но когда они подошли уже ко мне и моим сёстрам, я начала вслушиваться в их разговор.
- Схвати лопату правильно, тебе уже десять лет, взрослый мужик! – сказал отец небрежно стоящему пареньку, что упёрся об вершину лопаты двумя ладонями в перчатках, и наблюдал за папой отвлечённым взглядом.
- Как же жарко… - Ворчливо ответил он, и схватившись за лопату так, что она стала направлена к земле под углом, начал вскапывать землю.
- Побольше бери земли, ты так одну яму часа два копать будешь.
- Она твёрдая, я не могу вскопать больше, - лишь жалостно ответил паренёк и продолжил делать маленькие вскопки.
- Потому что ты делаешь неправильно. Смотри, показывать буду только один раз, - подошедши к сыну и выхватив лопату из его нелепых длинных рук, сказал отец. Воткнув лопату в землю, и упёршись правой ногой об стальной лоток, он надавил на него, после чего резким движением рук поднял землю на воздух, отбросив в рядом стоящую кучу, оставленную от других грядок. – Теперь понял, как надо?
- Да, папа…
- Теперь давай ты. Держи лопату.
Сделав всё по образцу, у паренька получилось вскопать целую рядку. Конечно, иногда не без помощи отца и делая раз в несколько выкапываний небольшие двухминутные перерывы, но всё же он старался. Я видела это – он делал не просто для галочки, а действительно хотел угодить отцу. Сделать своему старику доброе дело. Будь у меня губы, как у великанов, я бы улыбнулась и сказала ему, что он молодец. Отец же был скуп на комплименты.
- Тяжко идёт, конечно, но справился, молодец. Так, мама уже почти приготовила суп. Сейчас посеем клумбы и пойдём кушать. Проголодался?
- Да, я только с утра ел кашу дома и всё.
- Ну во, как раз пообедаем и пойдём дальше копать. Ещё надо рядка два хотя бы сегодня вскопать, и можно будет домой ехать.
- Ещё целых два рядка? – Встревоженно спросил паренёк, подняв свои глаза от рассмотрения мимо проходящих по почве муравьёв, облокотившись вновь на лопату.
- Да, ещё полно работы, - ответил отец, смотря на небо и пролетающих мимо ворон, которых я приметила в этот раз. – Не бездельничаем, пошли к мешкам.
Откинув мой мешок на землю, сёстры, включая меня, рассыпались по чёрному полю. Двое великанов начали быстро подбирать и класть нас по рядкам. Меня схватили не одной из первых – я укатилась слишком далеко, поэтому я смогла наблюдать, как остальных, таких как я, клали на обозначенные рвами места. Что я тогда чувствовала? Меня тогда это вовсе не волновало – я больше беспокоилась по поводу огромного вылезшего паука из травы, что своими лохматыми лапками и заострёнными глазами приближался ко мне всё ближе и ближе. Дойдя до моих ростков, он начал ходить по ним. Прикасаться своими грязными лапами к каждой части моего тела. Облеплять меня склизкой паутиной по диаметру, крутя меня передними конечностями в воздухе, упёршись задними о землю.
- Витька, под ногами! – Выкрикнул отец возвышающему надо мной и пауком пареньком. Посмотрев на нас со столь огромной высоты, от страха к паукам, он попятился назад.
- Папа, убей паука! – Боязливо вскричал и продолжил отходить, зайдя уже за спину отцу и принявшись заполнять ряды, находящиеся ближе к домику.
- Да это всего лишь паук ведь. Смотри, он даже не опасный, - присев к нам и подёргав пальцем паука, сказал седеющий великан. Паук после такого ужасающего выпада в свою сторону, побежал прочь, бросив свои нити и углубившись обратно в заросли кустов. – Он даже картошку успел покрыть паутинкой. Надо бы отчистить её, не хочешь заняться? – Со смехом, предложил отец сыну.
- Нет уж, спасибо, как-нибудь в другой раз, - ответил он и продолжил класть сестёр по рвам.
Отодрав от меня паутину, отец семейства аккуратно вложил меня во вспаханную землю, затем погрузив меня навсегда в специально приготовленный для этого гроб. С этим у меня постоянно возникает диссонанс. Почему люди такие жестокие, но при этом… милые? Они приговорили меня к смерти, и всё ради собственного довольства – чтобы потом съесть моих детей, которым я даю жизнь своей жертвой. Но при этом, они общаются между собой с огромной любовью, и постоянно смотрят на окружающую их природу, восхищаясь гармонией жизни и природы, воцарившейся вокруг них. Как может совмещаться вместе ежедневное убийство и восхищение одним и тем же? Разве это не странно? Мне никогда не понять огромных великанов. Может, убийство для них и считается объектом восхищения?
Прошла неделя. Силы всё больше уходят от меня, но я чувствую, как из меня прорастает наружу зелёные росточки, стремящиеся поближе к солнцу, дающему им столь нужные вещества. А внутри, под землёй, на корнях, углубляющихся всё дальше, начинает расти мои маленькие дети. Однако, хотела ли я их? Меня заставили, принудили к их размножению. Никто не спрашивал моего мнения, а лишь внушили, что так должно быть. Как и всем остальным моим сёстрам, что умирают вокруг меня, давая жизнь потомкам. Быть может, будь у меня выбор, я бы и вовсе никогда не захотела бы отбросить корни и давать кому-то ещё жизнь? Меня просто использовали для извлечения выгоды тем, кого я даже толком не знаю. Вся моя жизнь сосредоточена лишь в том, чтобы дать жизнь детям и спокойно умереть, разложившись в земле на остатки, которые съедят затем черви и бактерии, что ходят по мне каждый день и всё ждут момента моей кончины. Я не хотела такой судьбы для себя, я хотела наслаждаться чудами природы и жизни, окружающими нас каждый из дней. Но я ничего не могла поделать с этим – только принять условия, что поставила мне жизнь. Совсем скоро я умру, но чего я добилась? Ничего. Я стала такой же, как и миллиарды других до меня. И умру также, как и они.
Прошёл месяц. Меня несколько раз поливал мальчик – я это поняла по небрежно разлитой воде, половину которой вылилась даже не на меня, а куда-то в сторону. Но я все равно благодарна ему – так бы я умерла, даже не дав потомства. Мои дети совсем стали крупными, совсем скоро и их можно будет откапывать – они смогут вести самостоятельную жизнь. Простите, что-то я перегнула - зависимую не от меня, а от великанов жизнь. Я чувствую, как по бутону, расцветшему на поверхности, маленькими лапочками приземляются пчёлки, собирая пыльцу и неся их к себе, в улей, затем возвращаясь обратно и повторяя сей процесс. Лёгкий ветерок дует каждый день, иногда капал дождь, особенно на второй неделе – целыми ливнями, думала, что погружусь вся в воду и поплыву куда-нибудь по течению, смогу спастись. Но нет, наступила засуха, и вот, теперь меня поливает великан, что затем съест моих детей. Забавно думать об этом, но эти мрачные мысли окутывают мой разум каждый день. Смерть, дети, безысходность. Может, стоит думать более позитивно? И тот паренёк, которому я сегодня отдам своих детей, через несколько лет сможет спасти множество других детей? И тогда моя жертва не будет столь бессмысленной? Но, я же никогда не узнаю, что будет происходить после моей смерти. Всё станет по-другому и паренёк, что мило улыбался уставшей улыбке при выходе матери на крыльцо со словами «Суп готов!», станет затем ярым чревоугодником, пожирающим всё на своё пути, не давая никому из моих сестёр и шанса на выживание? Мою смерть нельзя оправдать. Что-то снова я ушла в мрачные мысли, однако тяжело в них не впасть, когда перед твоими глазками постоянно вид на умершего прямо перед тобой жука, что хотел обглодать твоё тело, но помер от ступни того паренька, чуть ли не раздавившего тебя своим не аккуратным шагом. Силы уже давно на исходе, остаётся ждать лишь конца.

- Не отставай, сейчас дам тебе лопату и будем картошку выкапывать. Она уже как раз созрела, - говорил отец своему сыну, когда они шли до маленького чулана, стоящего в тридцати шагах от домика, где уже вновь мама приготовляла всю посуду для будущего семейного пира.
Дойдя до кладовой, отец открыл дверь воткнутым ключом, сделав два оборота, и вошедши в комнату, дал сыну пару перчаток, лежавших на верхней полке.
- Одевай их, чтобы занозы не получить. – Сын быстро натянул рабочие перчатки, по виду которых можно было сказать, что они тут лежат не первый год. – Держи лопату, и пойдём за мной.
Также взяв лопату и натянув перчатки, отец пошёл вперёд и иногда оглядывался на сына, что шёл молчаливо и отвлечённо, совсем не желая находиться на даче.
- Когда-то я был таким же как и ты. Совсем не любил все эти огороды, дачи. Не видел от них никакого толка, - начал говорить отец, хоть как-то рассеивая напряжение, витающее в воздухе. – Бывало, что сбегал даже от родителей. Твой дедушка таких мне звездюлей давал ремнём, я потом неделю сидеть нормально не мог! – Говорил он, хохоча.
- Так а чего же меня сейчас заставляешь тем же заниматься? – Обиженно пробубнил паренёк, таща за собой лопату, словно тяжкий груз.
- Потому что всё изменилось, когда мне было четырнадцать. Дедушке тогда твоему плохо стало, всё-таки ещё тогда он был уже старичком. А помогать все равно надо было, но теперь с удвоенной силой. Тогда пахал целыми днями, всё лето, несмотря на каникулы. И в какой-то момент мне это понравилось. Да и деду твоему было приятно на душе, что сын так заботится о нём.
- Папа, хочешь сказать, что когда тебе станет плохо, то я полюблю эти огороды?
- Я надеюсь, что плохо мне никогда не станет, - с улыбкой ответил отец и продолжил. – Но даже если и настанет такой момент, хочу верить, что вы не бросите меня с братом. И пока я буду лечиться, лежа на своей кровати, мамиными снадобьями и наставлениями, что лучше надо было за здоровьем следить, вы будете работать весь день, чтобы под вечер мы устроили ужин всей семьёй. Этого мне хватит для счастья, когда и я стану уже дряхлым старичком.
- Да ладно тебе папа, ты ещё всех нас переживёшь, - отец ничего не ответил, рассматривая цветы по сторонам с малозаметной улыбкой на лице.
- Мы уже дошли, доставай лопату, будем откапывать картошку. Мама нас уже заждалась, наверное.
Сын, уже научившись правильно вскапывать землю, принялся идти по рядкам. Откинув часть почвы, он увидел смиренно лежащие, крупные картошки, полные жизни и полезных для человека веществ. Сев на одно колено, мальчик принялся собирать их один за другим и класть в корзину, которую заранее положил отец посреди поля.
- Надо наполнить всю за раз! – Выкрикнул отец с другой части поля.
- Хорошо! – И принялся дальше со<

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 Следующая ⇒