Гробовщик 3 страница

Вы когда-нибудь были свидетелем ссоры своих родителей, будучи совсем маленькими детьми? Несомненно да, семейная жизнь невозможна ведь без ссор – этого можно избежать лишь при полном подчинение одного человека другим, но такой исход не нужен никому. Никто не захочет стать самовольным рабом. Тем более того, кого ты презираешь.
Хоть Пётр и не юнец уже вовсе, пока Николай наблюдал за Петром ещё до момента уничтожения генераторов, погрузивших город во тьму, Пётр стал свидетелем куда более могущественной ссоры, что длится на протяжение сплетения мира в одну шёлковую, поверхностную ткань со всеми изгибами, вмятинами и остатками чей-то деятельности, увековеченной в веках, с самого его зарождения. Он попал в ссору света и тьмы, где теперь Тьма являлась тем узником в семье, интересы, порывы, идеи и мечты которого затухли под проливным дождём гнетущего брата, отца, мужа и дедушки в одном лице, обретшего власть, а сама потерявшую её ещё миллионы лет назад.
- Ты нарушаешь баланс сил! Ты не сможешь жить без меня! – Говорил маленький человечек, объятый тьмой, получающий удар за ударом от светлого мужчины, стоящего в полный рост, кулак которого был размером с голову избивающейся Тьмы.
- Это моя долгожданная месть, я наконец дождался её! – Снова замахнувшись кулаком, сказал гигантский мужчина, и обрушил всю накопленную мощь на избитое лицо темноты, у которой совсем пропали глаза, уши, нос и рот. Хребет остался позади веков, и с каждым новым ударом Она становилась больше похожей на бесформенный клубок чего-то столь ничтожного, что любой ребёнок на детской площадке, увидев Тьму в её нынешнем состоянии, лишь пнул бы мечом, громко смеясь и говоря своим друзьям: «Смотрите, я нашёл чей-то мячик!», на что ему ответил бы другой: «Да выкинь его, какой-то он страшный, давай лучше тот, что целёхенький. Его Машка принесла сегодня утром. Макс, кстати, тебя родители сегодня пустят меня к тебе?»
- Ты ничем не лучше меня… - Издала хрипло звук Тьма, держа удар за ударом.
- Ты была тираном всего сущего миллионы лет! Тебе вспомнить, как ты уничтожила мои яркие звёзды, что я расставлял в твоём безжизненном и тёмном космосе, чтобы хоть как-то придать убранности твоему не засеянному полю? Или как я создавал планеты и зарождал в них жизни своим лучезарным потоком ручей, а ты приходила на них и растаптывала, принося жестокость ночи, заставляя замёрзнуть до состояния льдинки мои потуги? Пришёл конец твоей империи зла и бесправия, теперь настанет эпоха жизни и благоденствия! – И снова он ударил Тьму размашистым кулаком, оставив от неё чуть ли не одну слякоть, оставленной на полу небрежным ребёнком, занёсшим грязь на ковёр не разутыми ботинками после весеннего утреннего дождя.
- Пройдут века. И ты поймёшь, как тяжела была ноша. Наслаждайся властью, пока она есть у тебя. Но знай – ты лишь отделившаяся часть меня. Ты – не вечен, побочный продукт, которому я позволила родиться и расцветать. Была бы моя воль, я уничтожила бы тебя в ту же секунду, как только твои первые лучики начали бы пронизать мою бескрайнюю тьму. Но я дала тебе жить. Ты должен быть благодарен мне. Но ты решишь уничтожить меня. Я растворюсь в веках, но расправлю свои плечи, как только твои любимые цивилизации света не уничтожат друг друга под напором злобы и ненависти. Источником которых ты и являешься – лишь при свете могут существовать все чувства, эмоции и мысли. И оно не долговечно, в отличие от меня. Потому что я - сама вечность.
Замахнувшись для очередного удара, Свет не смог сокрушить Тьму. Резко, всё пространство вокруг них и Петра от белой комнаты превратилось в чёрное болото, затягивающее в себя. Ноги Петра начали медленно спускаться вниз, а сам он не мог никак их вытащить обратно на землю, которую, он перестал видеть. Смотря обратно на Свет и Тьму, Пётр видел только облик того светлого мужчины, что сопротивлялся под тяжким напором будто навалившейся на него вагонетки в подземной шахте, что выехала с полной скоростью из тоннеля на рельсах, и начала стремительно спускаться по горке вниз, где и стоял Свет, оглушённый взрывом динамита над ним, обрушившим чёрную пыль с потолка на его плечи.
- Ты не сможешь без меня! – Кричала заполонившая всё пространство вокруг себя Тьма, нанося одновременно тысячи ударов по стоявшему уже на коленях мужчине, что пытался защититься, обхватив руками колени и взгромоздив свою огромную голову между ними, спрятав лицо от ударов.
- Я уничтожу тебя! – Ярким всплеском порывом своих чувств, окрасил всеми возможными цветами Свет, вспорхнувшись над Тьмой: красные, синие, жёлтые, белые, зелёные оттенки распространялись по всему пространству, уничтожая и смешиваясь с тьмой, оставляя за собой то ярко-белые оттенки жёлтого, словно солнечные лучи, то тёмно-красные цвета, будто от вылившейся крови отрубленной головы человека на плахе.
Порыв всеобщей борьбы всех со всеми сказался и на Петра, что стал одним из участников всего безумства, что окружало его палитрой цветов. И с огромной скоростью, оттенки начали бить в тело Петра, окрашивая его во все летающие вокруг мира цвета: голова стала красна, ноги окрасились в зелёный, травяной цвет, руки стали голубее прибрежного моря, а тело пылало жёлтым цветом добра и справедливости, что вырывалось из его груди. Но и эти цвета начали смешиваться друг с другом, образуя множество новых, что расположились по всему его телу миллионами оттенков.

Детский плач. Роддом. Деревянные, обесцветившиеся стены и врач в белом балахоне с пятнами крови на нём, держащий кричащего ребёнка, чья пуповина ещё не разъединена с матерью.
- Hoe noemde u het kind, mevrouw Van Gogh?
- Vincent. Zijn naam is Vincent Van Gogh.
Перерезание пуповины. Теперь ты свободен, художник.

Гробовщик

- Копай быстрее! – Закричал мужчина.
- Что ты медлишь, старик? Быстрее работай! – Дополнила его жена
- Совсем уже руки не двигаются? Да вы посмотрите, он лопату-то держать не может, весь дрожит!
- Уберите немощного старика, он ничего не может сделать! – Выкрикнула и маленькая девочка в испачканном чёрном платьице.
- Простите… - Заговорил слабым голосом дряхлый гробовщик, что выкапывал похоронную яму умершему мальчику от удушья. – Я стараюсь быстрее, но не могу…
- Стараться надо лучше! – Закричала мать умершего мальчика не своим голосом, но её в тот же момент отвела дочь, которой по виду нельзя было дать больше шестнадцати лет – гладкая, нежная кожа, светлые волосы и пёстрые голубые глаза украшали её чётко выверенное, красивое лицо.
- Мама, он ведь старик, уже ничего не понимает, ему дожить-то осталось годик-два от силы, не трать на него свои нервы, - сказала она тихо, лично маме, будто никого вокруг не было. Но гробовщик всё слышал. Обида и боль покрыла его сознание гладкой оболочкой со сквозящими дырами, однако он сдерживался, продолжая торопливо капать и отбрасывать вскопанные куски земли из образовавшейся, но ещё не большой ямы, на недавно высыпавшийся, ноябрьский снег на поверхности, где стоит сборище недовольных, скорбящих лицемеров.
- Да господи, вы же видите, что он беспомощен! – Выйдя из толпы серых, бледных лиц, что подобны чёрным бесчувственным столбам, повсюду из которых торчат наточенные иглы, сказал зрелый мужчина с неухоженной, пышной бородой, словно коршун, взлетевший в вышине. – Уберите старика, пока он кони не двинул!
- Так сам и убирай, если такой умный! – Выкрикнул сын какого-то дальнего родственника из толпы, что никогда даже и не знал мальчика, умершего тремя днями ранее.
- А ну сюда иди, паршивец! Я же знаю, что это ты, Володька, стоишь там, подпёздываешь!
- Не выражайся на моего сына! – Вступилась мать Володи, полная женщина лет пятидесяти, с очень уставшим, морщинистым и блеклым лицом, в гримасе которого появилась злоба и отвращение при взгляде на мужчину.
- А что ты мне сделаешь, Света, а? Воспитала пиздюка без каких-либо манер! Только и может, что стоять из-под угла и кричать свою хрень безнаказанно! Жаль, что Пётр так рано умер, никакого мужского воспитания, ремня в его жизни не было! – Выдвинув грудь вперёд, воспрявши духом, говорил мужчина, потакая женщине, в коей уже бурлила ярость, нарастающая с каждым новом словом, доносившимся с его рта.
Оскалив зубы, втянув к сморщенному носу дряхлые скулы, Света ничего не сказала. Она скрылась в толпе приехавших родственных незнакомцев, но спустя не более минуты, вернулась обратно, но в руках держа уже игрушечный пистолет, который оно отобрала у чьего-то ребёнка, развлекающегося с другими детьми, чуток отдали. Направив в мужчину, она стрельнула маленькой жёлтой пулькой в его лицо – Света занималась биатлоном и она умеет хорошо стрелять. Попав прямо в глазок, мужчина потерял равновесие от наступившей резкой, огромной боли и свалился в яму, над которой возвышалась одинокая вдова, схоронившая собственного сына, окружённая людьми, что приехали только из-за непоколебимых традиций. Обрушившись всем весом на старика, вместе с ним, на землю, упал и гробовщик, прогремев своими костями под тяжестью свалившей девяностокилограммовой туши.
- Ещё хоть слово скажешь про моего сына, - подойдя к яме и растопырив ноги по сторонам, начала кричать Света, - я тебе настоящим пистолетом глаз отстрелю, сукин ты сын!
- Шлюха! Я ничего не вижу! – Нелепо ворочаясь на земле, подбитый, кричал мужчина, повторяя круг за кругом брань, что приходила в его голову поочерёдно. Люди скопились вокруг Светы, отобрав у неё пистолет и убрав её с похорон, схвативши за руки. Вслед доносились лишь злобные крики, что выпускали заточенные иглы - «И идите к чёрту, неблагодарные!»
Семья Савиных – умершего мальчика – состоящая лишь из матери и её дочери, были обворожены произошедшем. По их бледному лицу читались все эмоции, что они пережили за эти минуты – удивление, шок, страх и не понимание, почему всё это происходит именно с ними.

- Сегодня день похорон, всё хорошо, мама? – Не спав всю прошедшую ночь, спросила Алёна, сестра умершего мальчика, у одиноко сидящей женщине у окна в чёрной, разваливавшейся хате, мило именующемся «домом» людьми, что всею душой ненавидят это место.
- Нет, не хорошо. Уже три дня прошло, как его нет, - сказала Марина, медленно повернувшись к дочери, потирая ладонью оплаканную щёку. Алёна, вкопанная в одном месте, увидела на нём лишь неописуемую боль и отчаяние, что проносились на лице матери линиями слёз.
- Пожалуйста, не плачь, мама, - жалостно проговорила Алёна, на чьих глазах начали выступать солёные капельки.
Растрёпанные, длинные волосы обволокли слабую мать, сидящей на стуле с отломленной спинкой в крепком, горячем объятие Алёны белыми руками, которые так давно не чувствовали тепла. Они молчали, схватившись друг за друга и лишь иногда всхлипывая от горя, что наступило к ним столь нежданно.
- Простите, я вас не потревожу? – Постучав в окно два раза, спросил дряхлый старик с совсем малыми остатками седых волос на голове – это пришёл гробовщик.
Испугавшись, девушки резким движением отошли от слабого бледного кулака, стучащего по стеклу выдвинутой фалангой среднего пальца.
- Нет-нет, ничего страшного, - поднявшись со стула, говорила Марина, опустив глаза вниз и начав нервно собирать распущенные чёрные волосы в косичку. – Что-то случилось, Алексей?
- Извините, я бы хотел узнать длину гроба, что вы заказали для мальчика, - тонущим в звуках пения птиц голосом спросил гробовщик.
Вопрос старика поразил Марину, отчего та вошла в ступор на несколько секунд, а глаза её расширились от удивления. Начали выступать маленькие слезинки на красном, заплаканном лице. Алёна, увидев состояние мамы, перехватила общение с гробовщиком, чтобы не мучить её лишними вопросами.
- Сто шестьдесят сантиметров, Алексей. Прошу, уходите, - сказала быстро Алёна и закрыла окно зелёной, давно не стиранной шторкой со светящимися чёрными пятнами на бликах солнца.
Старик поковылял обратно не расторопными, долгими шагами, помогая руками перемещать левую ногу, что уже совсем перестала идти. Спрашивал он длину гроба для раскапывания могилы заранее – он понимал, что это займёт очень длительное время, а чем раньше начать, тем будет лучше. К тому же, никто кроме него не занимается похоронными делами – редко кто-либо умирает в этой деревне, что вымирает не естественным, а миграционным путём. В деревне Радужный осталось совсем мало людей, не больше тысячи. Как жаль, что паренёк умер, так и не увидев свет, даже самые слабые оттенки его.
Идя по длинной, растоптанной валенками снежной тропе, одетый в чёрное, поношенное пальто старик продвигался сквозь начинающую метель, бьющую острыми снежинками морщинистое лицо, замёрзшее насквозь. «Работа будет тяжела, сложно будет успеть к церемонии» - думал про себя гробовщик.

Вылезши из-под огромного тела, навалившегося своей необъятной массой на старика, Алексей пополз по снегу, переставляя локоть за локоть на совсем короткое расстояние, таща грузом за собой неподвижную ногу.
- Простите… Простите меня, пожалуйста… - Слабым голосом говорил про себя Алексей, ползя по могильной яме, как маленький, проткнутый тысячью выпадами рапиры червяк.
- Вытащите старика оттуда, он же помрёт сейчас! – Выкрикнул кто-то из толпы, не начав сам действия, к которым зазывал.
- Правильно, не то придётся ещё и вторую могилу копать, времени и так мало, вечереет уже!
- Да уже третью придётся копать, бабень-то наша вот, мужика подстрелила. – Подытожил Аркадий.
- Суки, я вас всех убью! – Всхлипывал раненый Виталий, из-под которого продолжал выползать Алексей. – Помогите мне, черти!
- Да господи, что же вы стоите! Тут люди умирают, а вы стоите и смотрите! – Выкрикнула женщина, попытавшаяся повлиять на рядом стоящих мужчин.
- Давайте мужики, вытаскиваем Витю, да и старика в придачу, а то он вот, инвалид, ничего сделать-то не может. – Сказал самый выносливый из мужчин, что подобен Атланту, с хорошо подтянутым телом и густой бородой. Он спрыгнул в яму, начав сначала вытаскивать старика из-под Виталия. Остальные мужики последовали за ним, схватив уроненную лопату и выгребая засыпанную снегом стену земли, создавая своеобразную горочку вверх, чтобы наконец вытащить подстреленного Витю.
- Простите, не трогайте меня, не трогайте, больно… - В панике начал говорить старик, ворочаясь как уж на огне, когда его подымали за локти.
- Не говори лишнего и не дёргайся, больнее только будет, - сказал мужчина с густой бородой, неся гробовщика.
- Простите меня за всё, простите, я не успел, я хотел всё успеть, у меня не получилось… - в бреду, говорил Алексей.
Алёна и Марина всё это время стояли в ужасе, находясь будто в измученной клетке, наблюдая за воцарившимся хаосом на кладбище. Непрестанные крики и оскорбления доносились из каждых уст – от стара до млада, от слёз до гнева. И лишь маленький фургончик, в котором лежал мальчик, оставался спокоен среди юродивой жизни. Отойдя к нему, семья Савиных попросила человека, сидевшего в фургоне за рулём и наблюдающим за «спектаклем», посмеиваясь над каждой новой выходкой чудаковатой семейки, чтобы он наконец вытаскивал сына Марины и заканчивал похороны, превратившиеся в цирк неумелых артистов.
- Да, сейчас, дообедаю и подгоню фургон, выгружу гроб, - говорил водитель, наполняя рот ложкой лапши с крайне острым соусом, после которого каждый раз он выдыхал полной грудью, - Ну и купил же я дрянь мощную…
- Всё, меня это осточертело! – Откинув резким движением руки тарелку лапши, сказала Марина, возвышаясь над сидящим водителем, выпрямив спину и вытянув грудь вперёд. В лице же её выражалось столь сильная палитра злобных эмоций, угрожающая расправой над худощавым водителей одним лишь блеском глаз, что тот остался неподвижно сидеть, внимательно всматриваясь с ужасом в её горящие карие зрачки.
- Мама, не стоит
- Не вмешивайся! – Развернув демоническое лицо на Алёну, сказала Марина, отчего дочь впала в тот же ужас, что одолел и водителя. – А ты сейчас же идёшь и хоронишь моего сына в могилу, - развернувшись к водителю, продолжила Марина, - как нормального человека, над которым нельзя насмехаться! Думала, я не вижу, как ты сидишь здесь, в тепле и уюте, жрёшь свою паршивую лапшу и улыбаешься ехидной улыбкой?
- Я нь-не хотел, что вы, я бы никогда не смеялся над чьей-то смертью, - начал нервно перебирать слова юный водитель.
- Сейчас же идёшь и выполняешь свою работу!
- Всё, иду, только дайте пройти, - сказал он, после чего Марина отошла чуть в сторону, дав место для прохода водителю. Тот быстро вывалился из машины и открыл фургон, в котором стоял чёрный гроб, заказанный семьёй из последних накоплений, решившись отопления на весь ноябрь и декабрь месяц.
Везя гроб на катафалке, они двинулись к яме, обагрённой кровавым снегом с глаза Виталия.
- Простите, господи, как же мне жаль, мне так жаль… - Продолжал бубнить под себя гробовщик, хватаясь за плечо трясущимися руками мужчины, вытащившего его из ямы. – Я хотел быстрее, хотел, у меня ничего не получилось.
- Не беспокойся, дедуль, ты не виноват. Вот, гроб уже везут.
Поднявши глаза от земли, старик увидел, как вперёд, к толпе, пробегает щуплый паренёк, расталкивая весь народ, что стоит возле могилы, заодно отбирая нескольких парней, что должны ему помочь.
- Сегодня только я один смог выйти на смену, мужики, поможете гроб положить? – Говорил парень, обращаясь к большим лбам, сильно удивившимся его предложению.
- А нам-то будет что с этого? – Задал всё-таки один из них вопрос, что витал в воздухе уже более минуты, оставляя за собой шумную тишину мыслей.
- Ничем отблагодарить не могу, но это же ваш родственник, что вы, не поможете?
- Не, давай всё же за какую-нибудь плату, - продолжал настаивать на своём парень, задавший вопрос.
- Да ладно тебе, Стёпка, - решил вступить в разговор парень постарше. – Нас же мать учила, надо помогать людям, если те в беде оказались. А мы что, не люди что ли совсем? Давайте, дотащим уже этот чёртов гроб к могиле и дело с концом.
- Не называйте его чёртом, - вмешалась Марина, - в нём всё-таки мой сын лежит, - грустным голосом проговорила она.
- Извиняюсь за выражение. Давайте ребята, хватайте гроб, и-и-и… Оп! – Схвативши за каждый угол, понесли они его к заснеженной могиле, аккуратно кладя на мороженную землю малое тельце, запечатанное в деревянной коробке. Если так задуматься, то сколь необычная традиция, не думаете так? Если представить себя ребёнком, не зная ни о каких традициях, верованиях и религиях, вам бы пришла когда-либо идея класть тело сильно любимого вам близкого человека во что-то напоминающее шкатулку для вещей, так ещё и закапывать под землю? Больше походит на то, что вы пытаетесь нечто спрятать. Надеюсь, никто не захочет прятать моё тело под килограммами земли. Хочу разлететься по воздуху, чтобы самые малые частички меня очутились на бескрайних морях Тихого океана. Обложили остатками умершей кожи тропические ветки огромных деревьев Амазонии. А память обо мне осталась в разумах любимых людей, что будут вспоминать меня крайне редко, хоть раз в году, но с тёплыми и нежными словами, в коих не будет не искренней фальши. Говорите только честно о мне, даже если правда будет больна. Во лжи нет смысла, жизнь слишком коротка, чтобы успевать врать.
Часто навевают подобные мысли, когда ты находящийся рядом со смертью. Ещё сильнее они становятся, когда смерть дышит тебе прямо в спину. Это ощущение у гробовщика не пропадает уже несколько лет – его болезненное тело и тяжёлые вдохи, что с каждым новым глотком воздуха сокращают жизнь старика на новую минуту, доказывают мои слова. Когда гроб начали опускать на могилу, он не смог остаться на кладбище. Боль была слишком сильна. Алексей чувствовал себя виноватым перед семьёй Савиных, а вспыхивающие воспоминания, полные отчаянной тоски, добивали маленького человека, что хотел бежать с сего места не оглядываясь. Как жаль, что это место – его дом.
Доковылявши одной ногой до выхода из тёмных перил арки, что были входом к кладбищу, гробовщик пошёл влево, по просёлочной дороге. Вдруг он почувствовал, как его озябшее пальто нечто дёргает за кончик. Остановившись, на своё удивление Алексей увидел малую, серую мышь, вцепившуюся маленькими клыками в пальто. Присев на одно колено, приложив к этому немало усилий, гробовщик начал рассматривать мышку. Её тело всё дрожало от холода, а красный носик в виде пятнышка кружочком подымался с каждым новым вдохом всё выше, вдыхая запах старика. Алексей попытался взять его в руку, но как только первый палец коснулся его гладкой шёрстки, он тут же отцепился от пальто и побежал вперёд, будто испугавшись. Но у гробовщика вовсе не было ощущения, что он его напугал, нет, вовсе нет, скорее преобладало чувство, что мышка пытается ему нечто показать. Двинувшись за ней, он пытался идти как можно быстрее, поспевая за глупой серой мышью, не понимающей, как тяжело идти старику. «Куда ты спешишь?», «что хочешь мне показать?» витали в голове мысли у гробовщика, а она всё беззаботно бежала вперёд.
И как только кладбищенский забор, огораживающий обитель детритофагов и полночных ворон, закончился последним отломленным зубком, прояснилась разламывающиеся хижина, подобная всем остальным в этой деревне. Надеюсь, для Алёны подобные дома когда-нибудь станут чужими, не естественными, забытыми и мерзкими, и она никогда не вернётся туда, где начался отсчёт её жизни. Но мышь забежала в дом, что я так грубо описал. Прямо в щель в окошке, и затаилась в темноте ушедших последних лучей.
Провернув замок ключом, что таился под узорчатым стёртым ковром под дверью, Алексей дошёл до чайника. Схватив его за ручку, понял, что воды достаточно в нём, и положил на газовую плиту, которую в тот же момент и включил. Пройдя совсем немного и дошедши до другого конца своей хижины, что по размерам больше походила на будку собаки богатых хозяев, он сел на оголённый холодный стул, в некоторых местах которого даже появлялись льдинки, и начал наблюдать за видом в окошке с разбитым стеклом, не менявшимся уже годами. Он не стал искать мышь. Гробовщик понимал, что она где-то рядом, и точно никуда не уйдёт. На улице слишком холодно, чтобы бежать дальше, мышка вылезет попозже сама – ей только надо дать время освоиться.
Наливая в кружку горячий чай, Алексей обхватил её обеими руками, отращенными ногтями левой руки касаясь правой, двигаясь по морщинистым фалангам в раздумье и ожидании появления нового друга.
- Вот ты и пришёл, - спустя больше десяти минут, наконец сказал Алексей, когда из угла появился короткий, поджатый хвостик, лежащий возле дёргающихся усиков у носа. Открыв хлебницу и отломив кусочек пшеничного, гробовщик положил его на ладонь и нагнулся, сидя на стуле, подставив руку близко к полу.
- Цыц-цыц-цыц, давай, иди сюда, я не кусаюсь, - маня спокойными движениями палец, говорил Алексей нежным голосом. Мышь доверилась старику – она видела по его маленьким, чёрным глазам над зияющей улыбкой нечто доброе и родное. Шевеля знобкими лапками по мёрзлому полу, мышь дошла до ладони, схватив белыми зубками из крохотной пасти хлеб, затолкав затем его ручками в щёки.
- Так-то лучше, Митенька…

Не видя даже кончика своего немалого носа, Алексей встал посреди ночи, откинув своё одеяло из овечьей шерсти с милой розовой расцветкой в другую сторону кровати. Затем, не понятным чутьём, словно лунатик в полнолуние, направился к другому окну – кухонному, под которым уже собирались ночные насекомые, окружая оставленную им на просторе стола отломленную булку хлеба. Отсюда открывался хороший вид на кладбище – Алексей часто глядит на него отсюда, так как он подрабатывает также и охранником могил, хотя он не сможет догнать и слепого вора. Однако он никогда не глядел в окно по ночам. Гробовщик в принципе крайне редко просыпался по ночам – среди стариков деревни до сих пор ходит история о том, как Алексея, ещё не в старческих годах, даже выливая бочонку холодной воды не могли разбудить. Конечно же, история с каждым годом обрастала всё большей небылицей и на самом деле в тот день это был далеко не бочонок, а маленькая кружка воды, что лилась совсем по тихонько на его лицо лишь ради детской забавы, но всё же сон гробовщика всегда был и остаётся крепок.
Вглядевшись в окно, он увидел, как тусклый огонёк свечи оранжевым цветом обескровил темноту, павшую пеленой на изломанный дом гробовщика и кладбище, покрывшееся уже умирающими остатками травы и заснеженным мхом под каждым пеньком. За свечой шагали маленькие, голые ступни по земле, волоча за собой рваный коричневый халат. В огне, совсем мельком, проскакивалось сквозь томный свет пустое лицо не молодой женщины, из-под капюшона которой пробивались отростки только появляющейся седины, касающиеся кончиками её милого лика. Шла она безответно, в самую гущу, не оглядываясь по сторонам, а бдительно взирая на свечу перед собой, обхвативши её костяными ладонями. Гробовщик вышел из дома, чтобы догнать неизвестную женщину, схватив с собой свою самую драгоценную трость, покрытую крохотными драгоценными камушками, переданную ему от отца. Но женщина была уже далеко впереди, уйдя в самое сердце кладбища, неся под сгорбленной спиной свой проблеск надежды в холодных руках. Гробовщик зашёл обратно, чтобы одеть шубу потеплее, но выйдя снова на порог, женщина пропала, а с нею – и огонь.
Алексей, собравшись полностью для предстоящей прогулки, уже не стал всё снимать обратно – «Мало ли, может споткнулась обо что-то, упала, нужно помочь» успокаивала его мысль. Выйдя из домика и идя неторопливым шагом, осматриваясь по сторонам дороги с корабельным фонарём, освещающий его путь в темноту, он наконец дошёл до первых могил с надгробными чёрными плитами и тёмно-жёлтыми надписями имён и фамилий. Продолжая шествие по тяжёлому грунту, гробовщик проходил украшенные цветами участки, направляясь к месту, где он видел в последний раз ту женщину.
- Женщина, что с вами? – приближавшись к могиле недавно умершего мальчика, сказал Алексей, увидев чёрные от грязи ступни вперемешку со снегом, над которым возвышался тонкий коричневый халат. Женщина ничего не ответила, и продолжая подходить к ней, гробовщик продолжил, - Марина, это вы? Вам нужно помочь?
Положив руку на плечо, женщина развернулась. К большому удивлению старика, перед ним оказалась не Марина, а молодая и красивая Алёна – её дочь, со стекающими слезами по лицу и почти полностью потухшей свечой в гладких руках.
- Ох, Алёна, это ты. Что ты тут забыла? – Спросил Алексей.
- Мама… Мама не выдержала… - Всхлипывая красным носом говорила она через силу, сидя на коленях.
- Боже правый, - сказал со скорбью гробовщик. – Тебе лучше не быть здесь, пойдём, я тебе налью горячего чая, познакомлю со своим новым жителем.
- Я никуда не пойду, - серьёзным и уверенным голосом, сквозь слёзы, сказала Алёна. – Я останусь здесь.
- Холодно ночью, простудишься вся, утром придёшь сюда, как рассветёт, я тебе шушайку потеплее дам.
- Алексей, уйдите, - продолжила Алёна настаивать на своём, а в её голосе начала появляться злоба.
- Я тебя здесь одну не оставлю, - положив фонарь на землю, а трость приставив к металлическому заборчику, сказал Алексей, присев рядом с Аленой.
Теперь старик мог намного лучше рассмотреть её лицо, находясь не из-за спины. Оно было крайне нервным – вены пульсировали по всему её лицу. Нос, щёки и подбородок безостановочно дёргались, будто под ударом электрического тока, а изо рта вываливались чуть жёлтые зубы, стучавшие по друг другу с невероятной сила, то и дело промахиваясь, выпуская из губ ошмётки крови. Она повернула полностью голову к Алексею, и на левой, ранее тёмной стороне лица, проявились страшные круговые ожоги, покрывшее пупырчатыми ломтями кожи щёку, глаз и лоб миловидной девушки.
Алёна схватила гробовщика за шею и уронила прямо на каменную могилу, вцепившись в него длинными ногтями и начав душить, с одной лишь целью – выплескать весь свой накопленный гнев за прошедшие дни. Жаль, что попался ей именно Алексей – человек, что не сможет сопротивляться. Попытавшись поднять руки, чтобы оттолкнуть Алёну, Алексей понял, что ему не хватает сил, и он перестал сопротивляться. Он начал лишь всматриваться в её яростное лицо, пытаясь взглядом уговорить Алёну перестать, но она ничего не видела. Её зрение покрыла красная бахрома и она уже не могла остановиться.

Начало рассветать. Серая мышь вылезла из своеобразной конуры, куда она забрала с собой ещё несколько оставленных Алексеем кусочков хлеба. Увидев открытую дверь, мышь выбежала из неё и побежала обратно к своему дому – к одной из могил, рядом с которой чуть ли не каждый день оставляют самую разную еду: от конфеток и сладких печенек до ломтиков сыра с ветчиной, положенной на хлеб. Проходя мимо остальных, менее богатых могил, она увидела тело старика, лежащее абсолютно бездвижно. Мышь узнала Алексея.
Подойдя к нему из любопытства, она стала бегать возле него, кусая за длинную шубу, прямо как вчера, чтобы хоть как-то расшевелить гробовщика, но он продолжал лежать, будто ничего не происходит. Решив попытать удачу, она залезла в его сапог и стала двигаться вверх по бледной ноге под чёрной штаниной. Наконец вылезши из них, она увидела, что глаза его открыты, но совсем не моргают, однако тело его было тепло. Поднявшись к месту, где расположено сердце, она выпнула лапкой оставленный листок бумаги с мазнями и закрутившись в клубочек, легла туда, где погорячее. Сегодня была холодная ночь, время согреться.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 Следующая ⇒