Гробовщик 2 страница

И появляется в красной комнате, сделанной из кусков мяса и кишок, выпадающими из стен, как нити на некачественной одежде. Повсюду видны руки. Руки, отрубленные до локтя, торчащие из стены и перебирающие между собой эти кровавые ленточки, вытаскивая их из мясных стен и засовывая обратно. На месте же лампы, что должна производить свет на комнату, расположен склизкий мозг, а из него доносится совсем тусклый, слабый свет, падающий лучами на картину Рембрандта, вывешенную на стене, где Христос, подняв правую руку, воскрешает мертвеца – Лазаря – лежащего в погребальной пещере и вот, первое открытие глаз. И изумлённые лица, увидевшие чудо. Но свет в красной комнате не направлен во все стороны. Свет идёт на по двум местам – освещая картину, и прямиком вниз от себя – пороча чёрный стул, сотканный из загнивших конечностей, на котором восседает молодой мальчишка, лет шестнадцати, привязанный к стулу крепкими верёвками, и по всей их длине расположены глаза, смотрящие прямо на Петра.
- Отец, помоги мне, - истощённо выговорил мальчишка, с усилиями подняв свою голову. – Ты принёс пистолет? Тогда пристрели меня, я больше не могу.
- Кто ты? Куда я попал? – Начал беспокойной произносить Пётр нервным от страха и отвращения голосом. Ноги его все погрязли в кровавой субстанции соков, что творит комната свисающими ногами с выломленными костями со своего потолка, капая на пол и образуя лужу, что начинает заполонять комнату.
- Ты снова всё забыл? – Опустив голову, отчаянно риторически спросил он у отца. – Сейчас всё не важно. Ты должен исполнить свой долг. Застрели меня. Как любящий отец – это лучшее, что ты можешь сделать. Когда-нибудь ты поймёшь меня.
Посмотрев себе на руки, Пётр увидел, что они все в морщинах, а в них он держит револьвер странной формы. Барабан был меньше обычного, но вмещал тринадцать пуль. А ствол столь велик, что пистолет скорее оказывался схож с веткой от сломленного дерева, уничтоженного одним из лесорубов, чем на смертельно опасное оружие. Однако, он вполне был дееспособен. В этом Пётр убедился, случайно нажав на курок и выстрелив в пол.
-А-а-аргх! – Издался ужасающий, приглушённый вопль чего-то огромного, доносящийся далеко сверху, будто в далёких горах, но такой громкий, что дошёл и до наших бесправных ушей самаритянинов.
- Хорошо, ты можешь владеть им. Теперь направь на меня и нажми снова на курок. И всё пропадёт, всё станет лучше, как прежде. Ты это знал, и ты для этого и пришёл.
- Но что, если я не хочу стрелять в тебя?
- Иначе умрёшь и ты. Мне очень тяжело говорить. - В этот момент мальчишка несколько раз кашлянул кровью на землю. И она поползла совсем медленно, как улитка, в сторону Петра, делая редкие, но целеустремлённые рывки. – Тебя убьёт эта комната. И посадит туда, где сейчас я.
- Как тебя звать?
- Ты мне часто рассказывал эту историю. Вы с мамой назвали меня в честь вашего общего друга, что помог вам выбежать из пожара по лестнице, которую он успел привезти именно к вашему окну. Меня зовут Антон.
- Надеюсь, ты простишь меня, - трепетно сказал Пётр и наставил веточный револьвер в сторону Антона. Комната начинала заполоняться соком, текущего с потолка, всё быстрее, а руки, до этого только перебирающие ленточки, начинали хватать Петра за ноги и руки, постоянно мешая ему совершить детоубийство. Руки его сильно дрожали и он не мог всё никак решиться на огненный выстрел, что пронзит молодое тело.
- Пауки! – Крикнул Антон, отчего Пётр испугался настолько сильно, что пальцы непроизвольно свелись в кулак. И один из пальцев был на курке пистолета, направленном на Антона. Выстрел.
Весь свет погас в ту же секунду. Глаза, смотревшие из верёвки, захлопнулись. Руки, начинающие обхватывать всё тело Петра, пропали, оставив лишь кровавые следы на его футболке и джинсах. Жидкость, что уже просочилась в ботинки Петра, испарилась паром. И Пётр оказался во тьме. Без ничего. Только с обломленном револьвером, что сломался пополам от рокового залпа, продырявившего сердце сына. Тьма сделала свой удар.

Осталось только идти. Снова, не зная куда, не зная зачем. Окружённым лишь чёрной мглой, безграничной, всепоглощающей. Пётр не видел ни своих ног, ни рук. Он шёл по ощущениям. Первый шаг оказался самым сложным – потому что был до ужаса не предсказуемым. Но, наполнив свои лёгкие крепким вдохом, Пётр решился и сделал шаг. И ничего, будто наступил на те же лестничные плиты. Однако он почувствовал отсутствие ботинок. Страшно перепугавшись, Пётр схватил себя за тело и понял, что он стоит полностью без одежды. Он делает второй шаг растопыренными пальцами по темноте.
Начал дуть сильный ветер, сносивший усталое тело Петра в сторону, отчего он сделал несколько резких шагов назад, но смог устоять на ногах. Ветер доносится откуда-то спереди, но он не чувствовался естественным. Будто кто-то включил огромный вентилятор в жаркий, летний день, чтобы обеспечить прохладным ветерком в уютной беседке сидящего мужчину со вкусным мороженом в руке и рядом стоящей ледяной водой, которую совсем скоро откроет один из друзей, решивший облить всех окружающих для всеобщего веселья. Но ничего из этого здесь не было. Лишь печальный, искусственный ветер, что усиливался с каждой новой прокруткой, и составляющий разогнавшимися порывами воздуха слова: «Уходи отсюда, ты мне не нужен!».
Пётр, упёршись крепко ногами о невидимую им землю, начал двигаться дальше, несмотря на всё не гостеприимство сего места. Он начал забывать, как выглядит мир в красках. Пётр забыл звуки природы, заводов, машин. Темнота давила на него, на его сознание, заставляя сжиматься памяти. Она была не просто всепоглощающа. Тьма уничтожила всё вокруг себя.
- Что? Свет? – Подумал про себя Пётр, когда увидел маленькое, совсем слабо видимое, но столь отличающееся от всего вокруг белое пятно, чьи лучи касались совсем аккуратно Петра, облегая тусклым светом его тело. Пётр первым же делом посмотрел на свои руки, и они были совсем детскими, гладкими, даже без намёков на первые волосинки. Только лёгкий, белый пушок рос на них.
Пётр побежал, что были силы к свету и вдруг ветер, бьющий до этого лишь в лицо ребёнка, начал поддувать его сзади, ускоряя разгоняющееся стремление покинуть тьму навсегда. Но Пётр не знал, из какого побуждения помогал ему таинственный вентилятор невероятной помощи. И была ли эта помощь на самом деле, или лишь его корыстные побуждения? Пётр никогда не узнает ответа. Ему это и не нужно. Он был слишком мало времени во тьме.
Свет уже оставлял свои яркие следы по всему телу Петра. Чтобы увидеть воочию прекраснейшие проблески, ставшие ценнее самой жизни для него, во всю их силу и ощутить снова чувство бескрайней свободы, Пётр опустил глаза и бежал вперёд, ориентируясь на отступающую тьму пола, место которого занимало белое свечение. Он поднимает свои глаза. Ярчайшая вспышка ослепляет его. И вновь, Пётр падает на колени. Но глаза не сгорают, как произошло в прошлый раз. Они стали видеть больше. Намного больше, чем прежде. В этом Пётр убедился, как только открыл глаза.

- Это же тот самый фонарный столб. Но теперь он целый. Ещё никто не разбил, - сказал Пётр, после открытия глаз, увидев снова ту улицу, по которой совсем недавно он шёл вместе с дядей в свою квартиру. Но, Пётр не был на той улице. Он смотрел на мир, будто через экран телевизора, а повернув голову в сторону от него, Пётр видел только тьму.
Отвернувшись от завораживающей своим величием тьмы снова на экран, чтобы не упасть вновь в глубины её царства, Пётр видит себя. Себя ребёнком, лет восьми. Блондинистые, кудрявые волосы. Уродливые, коричневые тапочки и чёрные носки, что не покрыли большой палец левой ноги из-за образовавшейся, довольно внушительных масштабов дыры. И Пётр видит, как Петька держит в своих руках угловатый, не помещающийся полностью в ладонь камень, а за углом соседского дома стояло около четырёх ребятишек, одна из которых была девочка в белом платьице в горошек, что пыталась скрыть смех нежной ладошкой.
- Неужели я сломал тот фонарь? – Подумал про себя Пётр и вдруг он слышит резкий звук стекла и взорвавшейся лампочки. Взор сразу же обращается на экран мира, и Пётр видит, как одна из стекляшек отлетела на юного Петьку, оставив кровавый шрам, что пересёк незначительную часть правой щеки, что он подставил, пытаясь спрятаться от стекольных брызг. Пётр, коснувшись щеки, почувствовал маленький, заживший шрам, оставшийся с ним навсегда.
Тяжёлый, оглушивший уши Петра грохот донёсся из тьмы, сравнимый мощью и энергией с не менее Великим Потопом, что покрыл мир солью и водой, оставив спасённым лишь Моисея и его зверей. Но мир Петра покрыла не вода, а сжавшиеся тьма со всех сторон, оставившая лишь немного кислорода для жизни человека, стоявшего вокруг неё и смотревшего на мир, с непонятными для самого себя целями. Это был первый отвратный поступок в жизни Петра. Отсюда и начинается отсчёт тьмы и света. Этот день является зарождением тьмы в сердце юнца. Тьмы, что живёт уже миллиарды лет. Тьмы, смерть которой осталось ждать так мало.
Опомнившись от звукового удара, чуть ли не проткнувшего своей мощью барабанные перепонки Петра, он почувствовал, как дышать стало легче. Но никаких изменений больше не заметил – сложно увидеть сжатие тьмы, когда всё вокруг тебя и есть она. Он продолжил наблюдением за юным собой, что к моменту очистки от посторонних шумов ушей Петра, уже побежал в сторону дома, в слезах, что перемешивались с кровоточащей раной щеки, образуя жестокие, розовые капли, сопровождающие по пятам ребёнка. Другие же дети, не ожидавшие исполнения в реальность проступка, на который, как они думали “Петька никогда не решится, он же самый трусливый трус!», побежали врассыпную, кроме той самой девочки с платьицем в горошек и распущенными, длинными, волнистыми волосами, что покрыли её слабую спинку.
Она побежала вслед за Петенькой, сорвавшись со своего уголка, за которым ещё считанные секунды назад тихо хихикала, наблюдая за недотёпой в отвратительных тапках. Пётр совсем не помнил её. Кем она ему приходилась? Может, это его сестра? Или же подруга? Или та самая девочка, что постоянно издевались над ним на школьных переменах за его неухоженный вид и нелюдимость? Пётр не знал. Но, видя её, он ощущал приятные эмоции. Будто видит своего давнего друга, которому можно довериться по любому вопросу – от выбора более прагматичного утюга, до разрешения сложных, моральных проблем. Вы когда-нибудь задавались вопросом, смогли бы вы убить человека? Думаю, что вполне, мой читатель. И как же вы ответили себе на этот вопрос? Какие вы находили оправдания своему ответу? Или же, вы были столь категоричны в своём ответе, что не искали аргументов за или против? Что же, тогда скажу вам вот что – Пётр никогда бы не подумал, что убьёт человека. Тем более, столь близкого к нему.
Когда девочка с платьицем в горошек забежала за угол дома, устремившись вслед за дитём, совершившим впервые зло, Пётр не мог наблюдать, что происходило дальше. Притык, конец экрана. Она убежала за занавес, а за кулисы посмотреть невозможно – роль охранника спектакля исполняет тьма, черту которой Пётр никак не мог преодолеть. Но он слышит звуки. Голоса города, что исходят со всех сторон. И в череде бесконечных автомобильных трасс, чей гром сопровождали нелепые разговоры о том, сколь стала дорога гречка и какой одеть сегодня костюм, словно хлопком дирижёра, что своим жестом знаменует окончание очередного учебного дня оркестра, издался душещипательный, пронзительный крик девочки. И Пётр узнал его – смех сменился плачем.
Её крик не прерывался, а каждое новое издыхание становилось только тяжелее. Хрустнула кость. И вновь, молчание. Начало нового учебного дня. Теперь же, окрашенным в буро-красные оттенки, на что один из участников композиции Земли, проезжая мимо страшного преступления, сказал: «Боже, какая мерзость…» и продолжил свой путь, не прерывая обучение.
Я бы не стал употреблять слово «мерзость» в этом случае. Куда больше подойдёт слово «ненависть». Именно оно охватило юного Петьку, когда девочка добежала до него и схватив за плечо, развернула к себе. И последним, что увидела она – плачущего мальчика, чьё левое запястье было разрезано до мяса от державшегося в ней осколка фонаря. Он сохранил его и сжал настолько сильно, что рука обагрилось нечестивой злостью, и гладкое, чистое стекло покрылось кровью убийцы, ещё не совершившего первое из двух главных преступлений против человечества, что он сделал за всю свою жизнь. Но вот он, момент свершения самосуда, или же правосудия? Думаю, вы сами ответите себе на этот вопрос. Однако, острый осколок уже воткнут в горло юной леди. Глаза стали широки, как две луны. И свет погас в них, будто луны улетели от Земли, оставив её одну в одиноком космическом пространстве, лишённом жизни. Теперь и друзей.
Она пыталась вытащить проткнувший её осколок, но руки начинали холодеть и не могли уже дотянуться до шеи. Упав на колени, бездыханное тело в платьице в горошек разлилось кровью по разрушенной дороге, полной ямами, заполнив трещины трагической смертью. Петенька убил невинную девочку в порыве ненависти к ней из-за избитой беспощадными ударами ноги собаки, ели как шедшей от бака к баку, словно тряпочка, пущенная по воздуху, в поисках еды. Он знал эту девочку, Петенька был даже влюблён в неё, испытывая первые, столь сильные чувства в своей жизни. Но он не знал, чем тогда мотивировала тот ужасный поступок девочка, пнув по боку обессиленную собаку, отчего та перестала нести свой свет. Почему же Петенька сорвался, совершив убийство? Петенька знал, что это за пёс. Алтай, Петя не считал тебя не нужным. Он пытался уговорить родителей. Надеюсь, ты убедился в этом.
Пётр же, слышавший до этого только звуки, увидел последствия совершённого преступления только спустя десять минут, когда крик прекратился. Мальчик, чьи руки наполнились кровью, неторопливо пошёл в обратную сторону, снова на ту же дорогу, где был разбит фонарь, и шёл, плача в раскаянии. Петенька не хотел убивать. Он хотел лишь справедливости.
Пройдя своё шествие и вновь пропав с поле зрения Петра, взрослый мужчина, что наблюдал за миром по ту сторона экрана, понял всё, что произошло с юным им в те минуты. Пётр услышал шаги, что текли, как вода, но с отчётливым топотом, но не столь странное сочетание звуков смутило Петра. А то, что звук доносился сзади него.
«Ты знаешь о двух своих преступлениях против человечества. Время расплаты.» - сказал обернувшемуся Петру тёмный силуэт без лица, кожи, костей и мяса. Пётр не успел издать и звука, как длинные, бестелесные руки обогнули шею мужчины и начали давить с мощью, сравнимой с чёрной дырой, и мир, сзади него, обрушился под гнётом тьмы, закрывшей его полотном несвета. Пётр не мог дышать. Он перестал видеть. Слух пропал, как и боль. Осталось только чувство сжатия. Бесконечное удушение без проблеска надежды. В таком состоянии Пётр прожил более тысячи лет.
Пётр полностью потерял восприятие мира. Самыми сложными были первые десять лет – когда все ощущения ещё сильны, но ты не можешь ничего сделать, чтобы остановить пытку, что не просто страшнее смерти. Она страшнее любой жизни на Земле. Пётр стал мучеником, а приговор ему вынесен был тьмой. Обездоленной, обиженной, оскорблённой тьмой, что хотела лишь мстить. Уничтожить тех, кто родился под заревом света, а не в обугленной темнотой душной комнате, наполненной запахами безумства и ненависти. Уничтожить сам свет, что получал с каждым годом всё больше силы, придаваемая прожекторами, фонарями и блестящими неоном вывесками. Затем навсегда погрузив мир в бездну свету. Пётр же теперь обязан выслушать и тьму, несмотря на её вечное безмолвие.
Дальнейшие сотни лет, когда Пётр смирился со своей жизнью и перестал ощущать время, пространство, и какие-либо другие чувства, прошли практически незаметно. Он перестал о чём-либо думать, Пётр не считал уже каждую секунду, надеясь, что вот-вот и всё кончится – нужно подождать и тебя отпустят, обязательно выпустят снова на свет. Пётр погрузился в себя, впав в анабиоз и, быть может, вспоминал о своей прежней жизни раз в несколько лет, которую помнил он так плохо, однако мысли его эти быстро отпускали.
- Чем больше думаешь, тем медленнее идёт время, - задумался Пётр, но сразу же опомнился и снова ушёл в себя, ожидая окончания наказания, назначенным тьмой.

*********************************Немного про тьму**********************************
Она – обездоленный ребёнок, которого лишили всего.
Безмерной власти.
Свободы деяния чего она соизволит.
Огромной Вселенной, что был ей как родной дом.
И кто же лишил её всего? Быть может, Бог, что появился из ни откуда и направил свои лучи по миру, образовав всё вокруг, что увидим мы, повернув свою голову влево, или направо?
Или же началу послужила та самая маленькая, совсем неприметная шкатулка, что набивалась с каждым годом всё большей энергией и силой, оставаясь всё такой же незаметной, но бурлящей, как вскипячённый суп, коробкой, что неприметно должна была взорваться?
Ответьте себе сами на заданный вопрос. Но помните всегда – Тьма честна и справедлива.
Но каков бы ни был ваш ответ, Тьма будет недовольна приведшим результатом. Она теряет свою прежнюю мощь с каждой секундой всё больше. С каждым годом возникает всё больше цивилизаций, что учатся разжигать огонь, или добывать электричество, подключая его к миллионам генераторов, наконец осветив свои квартиры, что находились в полумраке. И Тьма хочет реванша. Она требует его.

- Ты расплатился. Но печаль твоя будет длиться вечно. Ты умрёшь, восстав опять. Но не под заревом Света, а моим чёрным огнём. - Спустя тысячу лет, сказала величавым голосом премудрого владыки Тьма и обвившие шею руки Петра развязались, словно плохой морской узел юнги, что пробрался на борт корабля, сбегая от родителей, мечтавших о его будущем в сапожном деле. Пётр начал падать, и пола, сделанного из тьмы, в этот раз не было. Он очнулся уже в полёте. Но не чувствовал, что что-то изменилось – его горло было слишком сильно сжато, чтобы первые глотки драгоценного воздуха начали проникать в его лёгкие. Однако, горло начало расширяться. Постепенно, как заклинившиеся огромные врата, не открывавшиеся никем долгие года. Кислород, всё это время окружающий Петра, наконец приобрёл своего носителя. Вдох. Сознание пробудилось. «Я падаю» - прошла сразу же мысль, за которой понеслась огромная череда воспоминаний и размышлений, что имел раньше Пётр и приобрёл вновь.
Посмотрев себе под ноги, Пётр видел свет, что с течением времени расширялся – туда и падал Пётр, получив долгожданную свободу. Пётр видит звёзды, украшающие земной небосвод. А вот и оно – Солнце, греющее нас каждый день, а мы забываем его благодарить за это. Летя же вниз, Пётр сразу же сказал: «спасибо!», добавив затем «я действительно скучал по тебе!». Пётр видит уже и очертания планет. Вот он, Меркурий – серенький, как маленькая мышь, по сравнению со всем величия Солнца. А рядом уже пролетает и Венера, жёлто-белая, как кофе с молоком, налитое баристой в уютной, маленькой кафешке, выполненном в стиле ретро восьмидесятых, с яркими, неоновыми вывесками и игровыми автоматами, куда маленькие дети засунули свои монетки и решили поиграть в «SpaceWar», затем прокомментировав далекими от комплимента словами: «Пойдём лучше в плойку дома поиграем, мне мама вчера как раз денег дала на игру. Хочешь, чтобы я тебе переломал пару рёбер в теккене или мортале?» с явным ехидством сказал паренёк постарше, толкнув легонько второго сжатым кулаком по плечу, после чего они выходят из кафе со спором, какой персонаж всё-таки самый сильный в игре.
Земля. Голубая, с зелёными вставочками, и окружённая повсюду облаками, затмившими именно сейчас деревни и города Сибири, одним из которых был Норильск – родной город Петра, где он и свершил своё преступление. Резкое торможение и спустя совсем короткое время, лёгким касанием нагих ступней, Пётр касается пыльной, плоской крыши посреди буднего дня. Но, дойдя до обрыва, чтобы разглядеть улицу вокруг себя, Пётр не узнал свой город. Повсюду размещены экраны, покрывшие безжизненные хрущёвки с выбитыми окнами, с которых доносятся постоянные рекламные ролики и лозунги, а люди ездят лишь на общественном транспорте без выхлопных труб, отчего небо, куда и поднял свою голову Пётр, очистилось от дымных стогов, которые он наблюдал с самого детства, однажды тогда растрогав до слёз свою маму, когда они уехали на отдых в Турцию и одной из первых выговоренных фраз маленьким Петькой стало:
- Как же тут легко дышится, мама! Почему дома не так?
- Потом всё станет лучше, Петенька, - начала говорить мама, а из её глаз начали выбиваться горькие слезинки. – Когда-нибудь в нашей жизни точно всё станет хорошо. Смотри в окошко! Там море! – Перебросив внимание Петеньки, сказала Мария, оставив с биноклем его на балконе рассматривать Чёрное море, а сама отошла в туалет гостиницы, чтобы вытереть лицо от эмоций, что должны стать чужды ей в момент отдыха. Она приезжала сюда не плакать.

- Эй, чего стоишь на крыше? – Сказал вышедший из нижних этажей мужчина в футболке с логотипом маленькой радуги по центру, открыв железную дверь наведением своих глаз на детектор, сняв преждевременно очки. Его волосы достигали плеч, режа глаз своим кислотно-красным ярким цветом. Когда он одел обратно очки, Пётр, отозвавшись на крик, заметил, как из них доносится слабый свет, обхватывающий глазницы незнакомца, а в руках он держал стаканчик с налитым чаем, от которого шёл приятный, ягодный аромат.
- Жить надоело? Понимаю тебя. Может чая хочешь? – Договорил красноволосый парень, когда голый Пётр обернулся к нему лицом.
- Где я нахожусь? – Не узнав родной город, спросил Пётр.
- На крыше. Так ещё и голый. Сегодня холодновато на улице, ты вот весь дрожишь аж, - Пётр и впрямь от холода обхватил руки по локоть и трясся от каждого дуновения морозного, норильского воздуха, дополняющегося сейчас и первыми выпавшими снегами, на слякоть от которых Пётр уже наступил несколько раз своими растопыренными ступнями. – Хватит тут стоять, глядеть на дорогу. Мне на тебя аж больно смотреть. Так ещё тебя сейчас заметят службы, проблем не огребёшься.
- Можно тогда зайти во внутрь? – Стуча зубами, выговорил Пётр.
- Я тебя и хочу пригласить. Давай-давай, быстрее шевели лапками.
Войдя внутрь, парень снова прислонился взглядом к детектору, отчего дверь закрылась, а радуга, расцветшая на его футболку, сменилась на тучку, из которой исходит несколько капель и бьёт жёлтая молния, издавая приглушённый свет в тёмном чердаке, заполненного звуками работающих механизмов, создавая гул по всей квартире.
Маленький тёмный коридор с двумя ступеньками вверх, поднявшись по которым можно выйти на крышу, оказался пройден и Пётр очутился в технологическом раю. Повсюду его окружали компьютеры с футуристическим, минималистическим дизайном белых цветов, украшенные рядом стоящими бюстами Гомера и Аристотеля, однако некоторые из системников отдавали уже желтизной. Видимо, этот парень сильно любит чай, при этом не отличается от других людей аккуратностью. Из окон шёл яркий свет, будто сейчас только самый разгар дня, хотя это не так – над одним из окон висит циферблат, который показывает время 18:53. Должно уже темнеть, однако свет, доносящийся с экранов, фонарей и прочих окон поглотил её, заменив в вечере Солнце, что уже уходит за горизонт.
На потолке находился огромный экран, фон которого он сразу же поменял от странного видео, где пожилой мужчина в халате с броской синей причёской бежал от чудовища непомерных размеров вместе с мальчиком, одетым в жёлтую футболку – всё, что успел увидеть Пётр, обратив внимание первым же делом на потолок - от него издавались постоянно крики и взрывы. Теперь же, на потолке цвели ветки миндаля, совсем медленно, но настолько завораживающе, что Пётр не мог увести свой взгляд от экрана. «Может, это зацвела чья-то жизнь?» - подумал про себя Пётр, однако его размышления перебил Николай, по крайней мере, именно так обратился к нему компьютер, за который он тотчас успешно присел, подняв очередную кружку, наполненную крепким чаем и закинув в него дольку лимона, сделал глоток и начал говорить.
- Надо бы тебя приодеть, приятель, - легко, будто воздушно, сказал Николай в расслабленной позе на кресле, что обволок его тело, как мягкая, перьевая подушка, только более крупных масштабов. – Иди налево, там будет переход в другую комнату. Пароль – «7334», в шкафе возьми себе пару вещей. Можешь себе сразу и чая заварить, бери любую заварку, там гостиная совмещена с кухней. Я пока что доделаю свою работу.
Николай, сказав свою гостеприимную речь, повернул своё кресло, доселе направленное на Петра, обратно к монитору и принялся быстро печатать символы, которые Пётр никак не мог разобрать (Да, сначала Пётр решил скрытно полюбопытствовать, чем же таким занимается хозяин квартиры, но ничего не поняв, торопливо направился налево, надеясь, что Николай ничего не заподозрил). Дошедши до дверей, компьютер, встроенный в стену маленьким экраном, женским, приятным голосом сказала: «Назовите пароль». Пётр сначала смутился, однако быстро вспомнив пароль, проговорил его, и прозрачные двери разъехались в разные стороны - перед Петром открылась просторная комната, в углу которого стоял шкаф – всё, как говорил Николай.
Одевшись в первые кинувшиеся на взгляд вещи и налив из термоса, стоящего рядом со шкафчиком абсента, с надписью «Японский» себе чая, Пётр зашёл обратно в комнату с компьютерами. Но, к большому удивлению для Петра, Николай начал громко смеяться от вида его гостя.
- Ты серьёзно одел дома эту меховую шапку, валенки и уродскую, тёмную шинель моего деда? – Громко смеясь, описал абсурдность внешности Петра Николай, затем добавив. – Он в ней, наверное, ещё на войне яйца свои морозил! Помню, как предлагал мне в ней в тридцать втором на выпускной сходить, я на него тогда, как на дурачка смотрел, а потом он начал так смеяться, что мама аж выбежала из комнаты с криками, чтоб дали ей уже поспать после ночной смены. Хороший был всё-таки мужик, с чувством юмора.
- Вы настолько стары? – Спросил Пётр.
- А что, так сильно заметно? Да, надо побрить щетину, с ней выгляжу не на тридцать восемь, а сразу на все шестьдесят. Седины добавить чуток и живота пивного, вообще не отличишь (На самом же деле, Николай выглядел крайне молодо. Пётр, при первом взгляде на него, подумал, что юноше не больше двадцати пяти). Тебе кстати сколько лет, паренёк?
- Я не знаю, - ответил кротко Пётр. – Я даже не знаю, какой сейчас век.
- Ты из красной комнаты что ли вышел? Не повезло. Но сейчас двадцать первый век ещё идёт, пятьдесят второй год. Всё из рук в этом году валится, уже пару проектов запорол, в минуса ухожу. – Проворчавши сказал Николай и обернувшись обратно к компьютеру, продолжил трудиться над какой-то программой.
- Что за красная комната? – Спросил Пётр, продолжая оглядывать комнату и замечая в ней множество удивительных деталей. Например, на полке у Николая стояла мантикора, точь-в-точь как живая, с развивающимися волосами от каждого ветерка, однако совсем малых размеров и не моргающая – это выдавало в ней искусственность. Её львиная голова, закованная в веках в чудовищной гримасе злости выпущенных зубов, придавала столь яркой светом комнате, повсюду украшенной кактусами и цветами, странную атмосферу беспокойности. Висела у него на стене и скрипка, над которой висел портрет маленького мальчика с белыми, короткими волосами и конопушками на чистом лице, с плохо подобранным светом школьного фотографа, что фотографирует уже пятидесятого ребёнка за сегодняшний день, меняющего композицию портрета под лад дилетантов-родителей, всегда недовольными видом своего ребёнка в итоге. Может, просто не надо жаловаться и дать профессионалу делать так, как он видит? Не думаю, что об этом задумывался изображённый на фото Николай в своём детстве. Он ждал окончания до ужаса скучной фотосессии, чтобы наконец прийти домой и начать играть в очередную всемирно популярную игру. Детство было у него счастливым.
- О-хо-хо, настолько мозги выбили? Черти правительственные совсем разбушевались, всю дурь из людей выбивают. Что же, напомню тебе, сразу ассоциации появятся. Так, пару секунд… И вот, смотри на потолок. Ничего не напоминает?
На потолке оказалась та самая комната, в которой Пётр убил своего сына по собственному его желанию. Те самые руки, торчащие из всех углов. Капающий потолок, что муровал ноги под тяжестью густой крови. И стул с поясом из глаз, но на картине, что показал Николай, он был пуст.
- Я вспомнил, - ответил Пётр. – Я в ней убил сына.
- Сын? Выглядишь на лет восемнадцать от силы. Хорошо сохранился, старик. Так значится сын твой провинился? Да, знаю, один из их любимых приёмов – привлекать к наказанию членов семьи. И ты, конечно же, ничего не помнишь, что с тобой происходили все последние года, верно?
- Да, совсем ничего. Будто в тумане, лишь вспоминаются некоторые фрагменты из жизни.
- Побочный эффект. Обычно, люди больше не восстанавливаются после такой взбучки по нервной системе. Власти не хотят, чтобы родители знали обо всём, что с ними случается в течение жизни. Очень ловкий способ для государства управлять людьми – просто заставлять их забывать, что они делали до этого. Пытаюсь бороться с этим уже пару лет, сколько комната существует. Охренел от того, сколько здесь компов? – Пётр кивнул, после чего Николай продолжил речь. - Создал первые прототипы, которые возвращают всю память. Ещё ни разу не тестировал на людях, только в эмуляции. В принципе, должно помочь. Если согласен, можешь стать моим первым человеком, опробующим систему.
- Она действительно сможет помочь? – Мягким, скромным голосом произнёс Пётр, наполненным надеждой. Может, наконец всё станет как прежде? Наконец, вернётся память, потерянная в тысячелетних муках?
- Буду честен – как повезёт. Однако, тебе все равно ведь нечего терять, я прав?
- Да
- Тогда, давай попробуем. Могу тебя уверовать в том, что не помрёшь. Возможно, станешь овощем, но если так произойдёт, то волновать тебя это уже точно не будет. – Встав из-за стола, он отряхнул свою футболку от съеденных им остатков салата, что остались следом на нём от невнимательности и безразличия к своему внешнему виду. - Иди за мной, сейчас всё покажу.
Он открыл дверь, что своим белым цветом абсолютно никак не отличалась от стены, посмотрев взглядом на пол, где была выгравирована надпись на древнегреческом: «Посмотри на меня». Николай явно фанат античности. Странное увлечение, не так ли? Он открыл для себя нечто прекрасное в культуре, что умерла тысячи лет назад, но смогла пронести свой хилый огонь и до наших дней, возрождаясь в сердцах людей по всему миру, даже в далёком городе на севере Сибири красноволосого парня, что хочет изменить мир? Или же, он вдохновляется лиро-эпическими произведениями «Илиада» и «Одиссея» великого греческого поэта, вычерпывая силы для своей праведной борьбы против закрепощения и использования всех людей общества в государственных, грязных и нарушающими любое естественное право человека преступлениях? Стоит спросить у самого Николая.
- Откуда у тебя такой фанатизм ко всему древнегреческому? – Заметив большое количество памятников культуры в его комнате, спросил Пётр, пока дверь медленно, со скрежетом открывалась от долгого застоя.
- Учился на истфаке. После первого курса раздавали все эти вещицы, я себе и забрал несколько. Поставил вот, вроде выглядят вполне органично. Хочешь, могу отдать статуэтку Зевса? Я у неё просто руку одну случайно надломил, пылится у меня в ящике, поставить некуда. Здоровая, с половину тебя будет!
Дверь наконец отворилась, и Николай решил, что первым должен зайти Пётр, поэтому, освободив путь от своего тела и сделав приветствующий жест, низко опустив своё туловище и голову, и отведя левую руку параллельно телу, а правую прислонив к груди, пропустил Петра вперёд.
Комната была освещена тёмно-синим цветом светильниками на потолке, а из пола выбивался сквозь плотные стёкла жёлтый, пшеничный цвет, а посреди стояло кресло, уже не бесформенное, как за столом у Николая, а с чёткими границами, красной обводкой и мягкой, чёрной спинкой, которую можно откинуть назад, дабы принять более удобную, лежачую позу. Это сразу же и сделал Николай, пока Пётр осматривал комнату в удивление того, как же Николай смог так расставить свет, чтобы на потолке вечернего неба будто летало множество чёрных птиц, перелетающих стаей с одного поля на другое, надеясь там найти себе пристанище, сбегая от резко издавшегося звука.
- Ложись на кресло, я сейчас принесу всё необходимое. – Сказал Николай и вышел обратно в свою компьютерную. Пётр сделал сразу же, что ему велели и принялся наблюдать то на потолок, ожидая, пока хоть одна птица шевельнётся и взлетит дальше, то на компьютер, стоящий перед ним со включённой программой, где быстро пробегало множество нулей и единиц красного цвета, иногда переключаясь на большую заставку во весь экран с надписью «Wedergeboorte», выполненным в тем же тонах.
Наконец, Николай вернулся, в одной руке держа стальной скальпель, а во второй нечто, похожее на чип
- Не беспокойся, выглядит стрёмно, но должно всё получится. Только погоди, мне надо записать первичную информацию о тебе на этот чип, перед тем как начать возвращение памяти.
Подойдя к компьютеру, он вставил в него чип, и вбив что-то в программу, начал расспрашивать Петра, присев на другое, более скромное, деревянное кресло:
- Так, начнём сначала. Тебя как зовут?
- Пётр.
Начав печатать на клавиатуре, Николай продолжил спрашивать.
- Сколько тебе лет?
- Не помню. Возможно, и впрямь только восемнадцать, и никакого сына не было.
- Такое невозможно, у тебя появились проблески воспоминаний, а ничего больше не помнишь – всё один в один, как у остальных. Напишу тогда, что сорок, а то программа может сбиться. Так, и по поводу семьи – её состав какой?
- Не знаю, жива ли ещё мама, но отец умер, когда я закончил школу – около восемнадцати моих лет. Дочерей и сыновей нет. Жены – не знаю.
- Хорошо тогда, что не написал, что тебе восемнадцать, уже сбой бы произошёл, никакие воспоминания не вернулись бы. Как прошло детство?
- Помню только один момент из него. Я убил девочку, когда мне было около десяти, - тяжело, сквозь зубы признался Пётр, стыдясь своего поступка.
- Ты из неблагополучной семьи что ли?
- Нет. Я сделал это в порыве злобы, но не помню, понёс ли я наказания тогда. Но теперь я чист, я достойно принял свою учесть.
- Ладно, не буду вдаваться в подобности, - сказал Николай и поднял кружку чая с нарисованной черепашкой с синей повязкой на глазах. Хлебнув совсем чутка и опустив снова на место, принялся дальше задавать вопросы. – Что помнишь из последнего?
- Темноту, что обволокла меня и душила. Я не мог ни пошевелиться, ни сделать глотка воздуха. Это продолжалось очень долго. Ты не можешь и вообразить себе срок, который я мучился.
- Неплохо так прибило по голове… Всё, я все данные вбил. Сейчас главное не нервничай и пытайся не шевелиться, чтобы я не сделал не нужный надрез.
Николай, вытащив чип из компьютера, подошёл к Петру. Схватив его одной рукой за голову для поддержания её в нужном положение, принялся другой рукой, что со скальпелем, делать лёгкий надрез на виске, свободном от отметины, данной ему жизнью. Боль была сильна, но Пётр сдержался, сморщив всё лицо. Николай явно не получал медицинское образование – это ещё можно было понять, когда он никак не обработал скальпель перед тем, как начать любительскую операцию на мозг. Интересное сочетание дилетантства и важности задания. Однако, он смог выполнить обещанное, и дав Петру выпить из своей чашки чая, чтобы успокоиться (Это и впрямь помогло – Пётр чувствовал полное умиротворение и спокойствие после нескольких хлебков), легко, бережливо, насколько мог Николай, вложил чип в голову, зубками внедрившись в открытые мышцы. Пётр, доселе державший чашку в руках, греясь об неё руками, водил пальцами из стороны в сторону медленными движениями, будто растирая палку для огня обессиленными ладонями уставшего кроманьонца, весь день охотившегося за огромным мамонтом вместе со своим племенем и оставшийся один живым из всего отряда из-за пробуждённой землетрясением лавины снега, покрывшей всех их по самую голову. И он, единственный вылезший на поверхность из-под груды ледяного снега, дошёл до прежнего своего лагеря с потушенным от топота костром, попытался вновь возжечь огонь на мёртвом месте неподвижными от окоченения руками во тьме, заполонившей уж<

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 Следующая ⇒