Тихонравов, Ю. В. 6 страница

См Хёффе О. Политика, право, справедливость: основоположения кри-пскчкой философии права и государства.-.М.- 1994.- С.51.

Естественно-правовое мышление Нового времени оказало инспирирующее воздействие на американскую и Французскую революции и привело к возникновению общности современного типа - демократического конституционно-правового государства с характерным для него нейтральным отношением к религии, а также к различению личной морали и политической справедливости, к появлению таких феноменов как разделение властей, национальный суверенитет и права человека, понимаемые как фундаментальные права. Глубоким изменениям подверглись не только политическое устройство и публичное право - изменения затронули и сферу частного права. Так, естественно-правовые системы Нового времени легли в основу трех европейских сводов законов: прусского "Allgemeine Landrecht" (1974), французского "Code Civil" (1804) и австрийского "Allgemeine borderliche Gesetzbuch" (1811).

Однако после столь успешного развития в первой трети XIX века традиция естественного права прерывается. Сегодня естественное право представляется настолько исчерпавшим свои возможности, что оно уже не удостаивается вообще никакого внимания, даже в форме острой критики. Уже в конце XVIII века такие юристы, как Густав Гуго, рекомендовали своим коллегам даже вообще не заниматься проблемами естественного права. Правда, Гегель в 1821 году все еще дает своей "Философии права" подзаголовок "Основания естественного права и науки о государстве", предпринимая попытку после критики современного ему естественного права нащупать возможность продолжения аристотелевской традиции с учетом принципа субъективности Нового времени. Однако в последовавших за этим дискуссиях в центре внимания остается только гегелевская критическая интенция, в то время как заряд, который нес в себе новый конструктивный проект, истощается в столкновениях право гегельянцев с левогегельянцами. В борьбе против гегелевского тезиса о необходимости до развития права из его исторических оснований представить его "развитие из понятия" ("Философия Ирана", § 3) верх берет историческая школа права под руководством Карла фон Савиньи, и Карл Роттек в 1841 замечает, что "утверждение о недействительности естественного права" стало "общим местом". В основе подобного утверждения, лсжап, но пилимому, своего рода оптический обман. По скольку понятия и принципы естественного права входят в качестве составных частей в публичное и частное право и как бы растворяются в них, что так называемое "поражение" естественного права является на самом деле свидетельством его успеха54.

Можно по-разному оценивать то обстоятельство, что в правовом дискурсе определенные аргументы, присущие юридическому мышлению теряют свое значение; последующие десятилетия, правда, свидетельствуют о непрекращающихся попытках возродить или продолжить традицию естественного права. И все же, вопреки возражениям некоторых историков (Роттек), юристов (Гирке), философов права (Штаммлер, 1902) и католических теологов морали (Катрейн), только опыт вопиюще несправедливых государств, и в особенности, "Третьего Рейха", помогает естественно-правовому мышлению вновь набрать правовой и политический вес (Майхофер). Во время и после второй мировой войны оно находится в центре междисциплинарной дискуссии, имевшей большое общественное значение. В Атлантической Хартии 1941 г., в Декларации прав человека, составленной Объединенными нациями в 1948 г. и в отдельных решениях, вынесенных высшими судебными инстанциями европейских стран, естественно правовое мышление обретает непосредственный политический и правовой смысл. Его не обходят вниманием и марксисты (Э.Блох, 1961), и аналитическая философия права (Харт, 1961). Однако после периода расцвета естественно-правового мышления в 40-е и 50-е годы, наблюдаемого во многих странах мира, происходит резкий поворот, и мы вновь становимся свидетелями "вечного возвращения позитивизма", оттеснившего ес-recTBQHHO-правовую мысль на периферию философского государственно-правового дискурса.

Однако в последнее время вновь видны попытки движения вспять55. Дело в том, что теория договора во многих своих конкретных вариантах являет собой пример аргументации, нос ходящий к естественно-правовому мышлению Нового иремени и в наши дни вновь приобретающий актуальность

благодаря очевидному возрождению интереса к философам Просвещения - Гоббсу (Буханан), Локку (Ноцик), Руссо и Канту (Роулс). Вместе с тем само выражение "естественное право" настолько дискредитировано, что оно полностью вышло из употребления; реабилитацию естественного права Нового времени предпочитают теперь именовать "теорией справедливости" (Роулс).

То обстоятельство, что в хоре представителей философии государства и права голоса сторонников естественного права зазвучали тише или вовсе умолкли, не следует расценивать как временное поветрие или дань исторически преходящей моде. На самом деле факт этот объясняется весомыми субстанциальными моментами и методическими соображениями, порождающими сомнения в бесспорности основных принципов этого права Первый ряд подобных контраргументов, однако, порожден скорее недоразумениями относительно основополагающей интенции естественного права -открывать путь сверхпозитивной критике государства. Хотя жертвами подобных недоразумений случалось становиться и самим приверженцам естественного права, чрезмерно увлекавшимся мыслью об "индивиде, правом уже в силу своей природы", гипертрофировавшим и деформировавшим эту мысль до такой степени, что критика напрашивается сама собой и появляется желание отказаться от вызывающей нарекания семантики. В сущности же возникновение этих недоразумений надлежит поставить в вину критикам естественного права, в особенности тем из них, которые ориентируются не столько на внушительную традицию, сколько на некоторых запоздалых ее продолжателей56.

В первых аргументах против естественного права можно распознать via negationis - минимальные условия, которым должно отвечать мышление в категориях естественного права и вообще любая сверхпозитивная критика государства и права, если она хочет, чтобы ее научно-философски принимали всерьез. Подобное мышление в категориях естественного права мы будем в дальнейшем называть "критическим", отчетливо отмежевывая его от догматической теории естественного права. Лишь исходя из критического понятия естественного права, можно зафиксировать тот решающий пункт, в

См.: Хёффе О. Указ, соч.- С.54.

котором теория справедливости отпочковывается (и отмежевывается) от естественно-правового мышления, и в котором сверхпозитивная критика государства и права кажется устаревшей, преодоленной, тогда как теория справедливости представляется вполне легитимной57.

Согласно одному из первых контраргументов (Альберт, 1978), естественное право относится к сфере мышления в космических категориях, коим оно попросту преодолевается. Однако уже беглый взгляд на историю естественного права обнаруживает богатую и разветвленную традицию; так что выступающие с этим возражением совершают ошибку, принимая часть за целое. Естественно-правовое мышление, как и философия вообще, эволюционирует, рождает все новые методы и системы аргументации; и оно, следовательно, признает минимальные условия недогматического мышления и отвечает им, что предполагает способность к критике и к усвоению нового. В особенности следует отметить тот факт, что естественно-правовое мышление Нового времени являет собой общеевропейское движение, активными участниками которого выступают голландцы (Гроций, Спиноза), французы (Воден, Руссо), британцы (Гоббс, Камберленд, Локк) и немцы (Пуфендорф, Томазий, Вольф, Кант), а также итальянцы (А.Джентили). При этом*естественное право развивается в условиях постоянного обмена идеями и взаимной критики. Не в последнюю очередь предпринимается попытка фундаментальной переориентировки в целях учета исторических перемен, произошедших в науке, (например, механистического понимания природы в новой физике), нового социального опыта, нового самосознания человека, сформировавшегося в эпоху Ренессанса или пришедшего к закату старого европейского общества, опыта гражданских войн на религиозной основе и динамики раннекапитали-стической экономики58.

Согласно другому контраргументу, программа естественно-правового мышления страдает нечеткостью, поскольку ее первый элемент - понятие природы и естественного - имеет несколько различных значений. И в самом деле, понятие природы многозначно. Однако его многозначность не играет

См.: там же.- С.55.

поначалу столь уж большой роли. Ибо, начиная, с софистов, права, которыми человек обладает "по природе", выводятся из их противоположности; они противостоят, как мы уже упоминали, некоему (голому) установлению - созданному самим человеком позитивному праву. И, подобно политической справедливости, естественное право полагает своего рода допозитивную инстанцию, более высокую по своему статусу, нежели инстанция позитивная, причем понимается она не в техническом или прагматическом, а в нравственном смысле. Естественно-правовое мышление представляет собой допытку занять по отношению к государству и праву моральную позицию и наметить соответствующую этой позиции перспективу.

Естественное право подвергается критике еще и потому, что под правом обычно подразумевают имеющие принудительный характер обязательности, границы которых точно устанавливаются государством и им же, государством, обеспечивается контроль над их выполнением. Однако в дефиниции естественного права эти три основных элемента как раз отсутствуют. Во-первых, речь идет о моральном требовании, а не об обязательностях принудительного характера. Во-вторых, даже если бы естественное право основывалось на наборе правовых основоположений (так, например, обстоит дело с правами человека в Новое время), то оказалось бы, что основоположения в лучшем случае лишь для отдельных ситуаций определяли бы, что именно человек имеет право требовать от других или что именно он обязан по отношению к ним делать. И в-третьих, поскольку элемент обязательной принудительности отпадает, естественное право не нуждается и в "историке-политическом оформлении" принуждения" -в государстве: естественное право есть "безоружное право": un droit desarme (Боббио, 1959). Отсутствие трех этих элементов, однако, никак не говорит против естественного права, ибо упомянутые элементы дефиниции относятся к позитивному праву, в отношении которого естественное право представляет непозитивную или же критическую обязательность. Критикующий естественное право совершает подмену понятий, ошибочно трактуя понятийные элементы позитивного права как понятийные элементы права сверхпозитивного.

В силу своей сверхпозитивности естественное право также не является чем-то вроде неполноценного заместителя позитивного права (не является, по крайней мере, изначально), то есть правом, которое - если говорить конкретно и процитировать, например, популярный в свое время учебник Г.Ахенвалля "Jus naturae in usum auditorium" (1774) или § 7 Гражданского кодекса Австрии (J811) - берет слово только тогда, когда замолкает позитивное право. Дело в том, что, выступая в качестве нормативно-критической инстанции, оно, с одной стороны, не имеет непосредственно позитивно-правовой функции; с другой стороны, его действие не ограничено лишь несколькими всеми забытыми социальными нишами, но распространяется на все сферы государственно-правовой жизниэ.

Четвертое возражение против естественного права исходит от этического релятивизма. Если бы принципы естественного права вообще существовали - так звучит возражение этического релятивизма - они должны были бы быть неизменными, то есть одинаковыми для всех времен и народов. В действительности же в разных обществах и культурах мы наблюдаем большие различия, а часто и противоречия; да и в пределах одного и того же общества правовые основоположения также претерпевают изменения.

Скепсис по отношению к этому релятивистскому возражению у нас может вызвать уже само то обстоятельство, что, хотя накопление эмпирических знаний расширило, углубило и обострило наш взгляд на многообразие государственно-правовых отношений, однако фундаментальный опыт естест-ненно-правового мышления, начиная с самых ранних его форм, был всегда актуальным. Самое позднее, начиная с пятого века до н.э. в Греции оживленно обсуждаются многообразие и изменчивость права, и дискуссии по этому поводу i мособствуют, среди прочего, и формированию самого понятия естественного права. Позднеантичное естественно-правовое мышление, конечно же, не забывает об этом опы-ic, а к сегодняшнему дню он принял форму банальной истины "другие народы - другие нравы".

"' Там же.- С.56-57. "" же.- С.57.

Как только опыт различия утрачивает привкус чего-то необычного, просветительского, релятивистское возражение можно уже рассматривать сравнительно беспристрастно, и тогда сразу бросится в глаза то обстоятельство, что в основе релятивистской интерпретации правовых различий часто лежит своего рода обман зрения, смещение перспективы. За видимым многообразием конкретных обязательностей нередко скрываются общие основоположения, которые вследствие различных по форме правовых определениях лишь вследствие различных конкретных условий их применения (географических, экономических и пр.), а также различных эмпирических знаний относительно вероятных правовых последствий.

На это обстоятельство как раз и ориентируется критическое естественное право. Оно вполне отдает себе отчет в многообразии условий человеческого существования, в историческом характере последнего и в вытекающем отсюда различии конкретных правовых обязательностей. Оно ищет не завершенной системы законов, которая в качестве вечного, неизменного, равно действительного для всех людей и всех обществ права противостояла бы изменяющемуся, но позитивному праву и которая, тем не менее, была бы, подобно позитивному законодательству, подробно разработанной вплоть до мельчайших деталей. Именно представление, будто естественное право есть выписанный во всех мелочах и тонкостях свод законов, рассчитанный к тому же на веки вечные, только записанный не на камне, пергаменте или бумаге, а в сердцах человеческих, свод законов, точной копией которого должны стать все позитивные законы - все правовые обычаи и тексты, если они стремятся быть справедливыми - такое представление есть не что иное, как фатальное заблуждение, карикатура, ответственная за многие недоразумения6'.

Уже Аристотель расценивал естественное право не как некую внеисторическую норму, а как то, что вполне подвержено изменениям, притом, не само по себе ("волею богов"), а скорее волею человека ("нами", "у нас") ("Никомахова этика" Y 10 1134Ь 28-30), Фома Аквинский ("Summa theologiae" I-I1, q.94, a.4-6, а также q.95) четко различает различные ступени естественного права. Он начинает с общих (communia) и не-

См.: там же.-С.57-58.

. Идея права

изменных основных принципов (prima principia), из которых -подобно тому, как это происходит в демонстративных науках выводятся определенные производные принципы (secunda/secundaria principia), и завершает детальной разработкой законов (determinatio), которые уже учитывают обычаи, уклад страны, ее специфику - в остальном же законодателю предоставляется свобода творчества, аналогичная свободе архитектора.

Кроме констатации отмеченного факта "обмана зрения", на возражение со стороны релятивизма, занимающего критическую позицию по отношению к естественному праву, можно, в свою очередь, возразить тем, что он - как и релятивизм, выступающий против теории справедливости - дает нам однобокое описание предмета: выпячивая видимые различия, он пренебрегает общими чертами, которые в не меньшей степени доступны наблюдению и которые, говоря, например, словами Маргарет Мид, состоят в защите человеческой жизни (по крайней мере, внутри своей социальной группы), в запрете на инцест и в узаконении какой-либо формы частной собственности (по крайней мере, в личной сфере). Далее, в самых разных культурах в равной степени можно обнаружить запрет на ложь, высокую оценку смелости и готовности к взаимопомощи, позитивную оценку закрепления сексуальных отношений в браке и, не в последнюю очередь, некоторые правила судопроизводства.

Однако наличие подобных противоречий еще не дает оснований де-i.iib вывод, будто обязательных для всех людей правовых принципов не существует. Ведь главенствующие принципы, противоречащие один другому, относятся к сфере позитивно- нрава, естественное же право есть сверхпозитивная право-плч идея, и именно исходя из нее, позитивное право получает • пк'ику как легитимное или как нелегитимное.

И ссылке на основополагающую критическую интенцию ч i пшенного права опять-таки заключен решающий контраргумент против возражения со стороны релятивизма. Принимает ли критик к рассмотрению конкретные правовые определения или общие принципы права - это с систематической точки зрения имеет второстепенное значение. Решающим является то, что в обоих случаях он обращается к наличной реальности права и тем самым в своей критике естественного права вновь смешивает позитивное понятие права со сверхпозитивным или критическим.

Последнее возражение, которое может встречать идея критического естественного права, идет от сторонников критики идеологии. Мыслители естественного права - утверждает, например, Топич (1971) - стремятся к упрочению существующих или восстановлению отошедших в прошлое общественных структур и так или иначе желают служить частным, партикулярным интересам, представляя эти интересы как общечеловеческие, и, стало быть, обслуживают определенную идеологию.

Конечно, отдельные высказывания сторонников естественного права так или иначе были связаны с теми или иными правовыми и государственными реальностями. Тот, кто вместе с Аристотелем, например, утверждает, что есть рабы не только в силу закона и вследствие примененного к ним насилия (Политика, I 6 1255Ь 15), но и силу своей природы (Политика, I 5 1255а 2 и далее), кто вместе с Кантом отводит женщинам лишь сугубо ограниченную роль в браке и семье и всерьез полагает, что подмастерья, ремесленники, посыльные и "весь женский люд" не могут быть активными гражданами ("Учение о праве", § 46)63, тот и впрямь рискует встать на защиту давно изжитых претензий на деспотическую власть и заявить о себе как о стороннике абсолютных принципов. Однако в традиции естественного права мы обнаруживаем и нечто противоположное. Более того: благодаря антитезе природы и закона (фюсиса и номоса) впервые формируется понятийный инструментарий для нравственной критики государства и права.

Уже у софистов, сформулировавших эту антитезу, проявляются ходы мысли, характерные для критики идеологии, которые мы ныне связываем с именами Маркса и Ницше: право как- инструмент господства сильных (Фрасимах, согласно платоновскому "Государству", 338е-339а) или, наоборот, как средство защиты ("Ressentiment") слабых (Каллйкл, согласно платоновскому Торгию" 481с и далее). По Антифонту (Фрагм. В 44), все гражданское и государственное право полиса следует рассматривать как дело рук человеческих, основывающееся на простом мнении, а не на истине, отчего без разбора подвергается критике, Другие софисты с помощью понятия природы впервые берутся рассматривать человека как человека и считают, что варвары по природе своей ни в чем не уступают грекам (Антифон, там же; Гиппий Элейский, по платоновскому "Протагору", 337с и далее), и начинают подвергать критике рабовладение (отчетливо мы можем это наблюдать у ученика Горгия - Ал-кидама).

В учении о естественном праве, представленном стоиками, критика рабовладения получает теоретическую разработку; выдвигается столь "современное" требование как требование равноправия мужчины и женщины и требование уважать права ребенка. Кант в своем "Учении о праве" тоже критикует рабовладение (крепостное прино: § 30) и колониализм (§ 58), дворянские привилегии (§ 49, прим. D) и предписываемую государством религиозную идентичность (там же). Естественно-правовое мышление Нового времени одним из первых выступило - среди прочего - с требованием признания неотчуждаемых прав человека и тем самым выдвинул идею, которая со времен влияния Локка на североамериканскую конституцию стала ведущим принципом организации современного государства и права и чей нормативно-критический потенциал требований большей политической справедливости, требований покончить с угнетением и эксплуатацией не исчерпан, пожалуй, и по сей день.

Собственно, не все постулаты какого-либо представителя естественного права непременно имеют естественно-правовой гмысл. Случается, что вменяемые в вину философам выска-п.жания даже вообще не сочетаются с их основополагающими тезисами: утверждение Аристотеля, что рабы существу-ни и "от природы", с трудом можно совместить с тезисом, •но человек как человек есть существо, одаренное разумом i Политика" I 2, 1253а 2 и далее); кроме того, если человек в мгныпей степени, чем другие, одарен разумом, то это ведет к по ииисимости от других, которая, однако, вовсе не обязательно должна быть рабской (об Аристотеле см. гл, 9 настоящего исследования). Равным образом не убедительным как с философской, так и с политической точки зрения выглядит кантовское обоснование права на собственность, которое проводится им через обоснование государства, а также утверждение превосходства мужчины над женщиной и дискриминация зависимых групп населения. Возражения вызывает и трактовка Кантом законов о браке и семье как "вещностного личного права", и отрицание права индивида на активное сопротивление (права на революцию), а также его тезис о допустимости смертной казни и даже кастрации.

Согласно другому аргументу критиков идеологии, тезисы естественного права есть пустые формулы, "дающие видимость особой легитимности любым моральным или правовым законам или требованиям". Топич, утверждающий это, ссылается па Лемерсье, который на вопрос русской императрицы Екатерины II о том, каковы, по его мнению, оптимальные пути, ведущие к хорошему правлению, ответил, как говорят, так: благое, справедливое дело - поддерживать порядок и обеспечивать уважение к закону, а также издавать законы, основывающиеся на той природе вещей и людей, суть которой Бог внушил человеку в момент его сотворения. Но здесь перед нами лишь карикатурное изображение теоретика естественного права. В естественно-правовом мышлении имеются и более специфицированные принципы, как, например, выдвинутый стоиками тезис о равноправии мужчины и женщины или идея Локка о правах человека и разделении властей.

К традиционному правовому позитивизму принято относить, с одной стороны, таких философов как Х.Л.А.Харт, который придерживался определенных принципов справедливости и даже являлся сторонником минимального естественного права, Гоббса, которого считают отцом современного государственно-правового позитивизма; Гоббс, кстати, подробно развивает целый ряд естественных законов, которые вместе с принципом общего блага ("salus populi suprema lex") служат оценкой и нравственным обоснованием определенного правового строя ("Левиафан", ,гл. 14). Два других представителя английской традиции позитивизма, Бентам и Остин, тоже отстаивают сверхпозитивную критику права и государства. Впрочем, это обстоятельство не имеет принципиального значения.

Конечно, существуют еще, с другой стороны, такие влиятельные теоретики права, которые, как, например, Кельзен, действительно отвергают перспективу справедливости и концепцию естественного права. Вместе с тем в основе их отвержения лежит аргумент, стоящий в дополнительном отношении к основному теоретико-правовому аргументу и сменяемый последним. Поэтому не достаточно в сети речь лишь о различных формах позитивизма. Необходимо задаться вопросом, составляет ли вообще такая радикальная форма как политический аморализм самую суть правового позитивизма. Быть может, существование радикального позитивизма есть не более чем миф, созданный отчасти философами справедливости, искавшими себе мальчиков для битья, отчасти самими представителями правового позитивизма, походя выдвинувшими ряд допущений, которые с точки зрения содержания их теории вовсе не являются существенными.

Радикальный правовой позитивизм мы находим уже и античности. Неизвестный греческий автор цитирует, например, место из "Законов" Платона (889d-890a), где говорится о "высокомудрых мужах", которые, разбирая дилемму "природа или искусство" (фюсис или технэ), полагают, что право или справедливость относятся исключительно к искусству или воле законодателя. Следовательно, все, чего можно добиться силой, является, по большей части, справедливым. Сходной точки зрения придерживается Протагор (см. Платон "Теэтет" 167е), а также некоторые скептики, например, Фурий Фил, утверждающие, что существует только позитивное право (см. Цицерон "De re publica" III 8, 12 ff), исключая тем самым любую возможность сверхпозитивного права. Но о взглядах такого рода можно узнать фактически только из произведений их критиков, Платона и Цицерона, к ним поэтому надо относится с известной осторожностью. Похожие теории можно встретить и в эпоху зарождения западноевропейской теории государства и права. Но между ними тоже имеются существенные различия; кроме того, они не столь рафинированы:, как более поздние теорий. В Новое-время появляется ряд теоретиков права, утверждающих, что справедливость че имеет абсолютно никакого смысла (completely senseless) и объявляющие ее идеологией или чистым продуктом воображения. Однако такая позиция в Новое время составляет, скорее, исключеще.

Обнаружение в праве универсального этического содержания тесно связано с решением вопроса: что есть право в конечном итоге - выражение некой объективной реальности или чисто субъективное, искусственное творение человека? Различение права естественного и права искусственного, проведенное античной мыслью, было затем, как известно, поддержано многими авторами последующих эпох. Распространенные в современной философии права естественно-правовые воззрения представляют собой весьма пеструю картину. Плюрализм естественно-правовых идей и конструкций не позволяет говорить о реальном существовании более или менее единой "теории" естественного права. Тем не менее, можно выделить такую теорию условно, как собирательное понятие. Но в самых общих чертах такую теорию можно определить как совокупность концепций, исходящих из различения права и закона, которые, во-первых, в той или иной мере базируются на идеалистических и субъективных в своей сущности представлениях о справедливости права; во-вторых, справедливость права символизируется понятием естественного права или аналогичным ему ("природа вещей", "право бытия", "истинноеправо", "препозитивное право" и т.п.); в-третьих, термином естественного права или аналогичным ему обозначаются:

О высшие нормы и принципы права, стоящие над позитивным правом и обладавшие абсолютной или относительной значимостью, имеющие материальный или формальный характер;

О содержание норм действующего права, подлежащее оценке в нравственно-этическом аспекте;

О не поддающийся объективированию в виде норм конкретный критерий справедливости социально значимых актов, проявляющийся в индивидуальной ситуации.

Концепции, составляющие теорию естественного права, опираясь в познавательном плане на различные течения современной философии, расходятся между собой в разработке гносеологических, онтологических и аксиологических проблем права и образуют несколько направлений в понимании и обосновании самой категории естественного права. В зависимости от познавательно-методологической основы здесь можно выделить четыре основных направления: теологическое, неклерикальное объективно-идеалистическое, субъективно-идеалистическое и психоиррационалистиче-ское".

В XX в. новый подход к теме естественного права был развит неокантианцами (Р.Штаммлер и др.), которые абсолютным естественным правом объявили начало справедливости. Это начало стало восприниматься источником и масштабом в оценке исторического движения права к недостижимому идеалу. Толкование права, таким образом, стало включать в свой предмет внутренне присущее (имплицитное) норме требование справедливости и соответствующего приспособления права к ценностям существующего общества. Так возникла концепция естественного права с исторически меняющимся содержанием.

Современный британский правовед Леон Фуллер считает, что правовая норма должна содержать в себе умопостигаемую цель и указывать на средства ее достижения. В -этом смысле каждая норма права субстанциональна (имеет сущностное содержание, несет значение должною, и таким образом, является ценностью). Одновременно с этим каждая норма инструментальна; в этом своем измерении она определяет средства для достижения цели. Ценностно нагруженной, с учетом сказанного, является и вся правовая система. Проясняя свою позицию, Фуллер вводит различение права имплицитного (подразумеваемого) и эксплицитного (внешнего, оформленного, сделанного).

Имплицитное право - это обычаи и сходные типы нормативного упорядочивания человеческого общения, которые часто лишены словесного и символического обозначения и фиксирования. Сделанное право - это внешне выраженные точные правила, заключенные в нормах и требованиях договора, статута и др. И эксплицитное, и имплицитное право суть целеположенное право, поскольку совмещают и сущее и должное. В отличие от позитивизма, объявляющего правом практически любой приказ суверенной власти, и в отличие от нормативизма с его иерархией норм и вершинной нормой, и от социологии с ее восприятием нормы права как предсказания возможного поведения суда Фуллер делает акцент на це-леполагании в праве, на средствах его реализации, которые также заложены в праве, что придает праву и всей правовой системе свойство ценностной системы. Наиболее общая цель в праве как системе - направлять и контролировать человеческую деятельность. Но есть также и более конкретные цели, которые Фуллер именует процессуальными (процедурными) целями: в договорном праве они одни, в судоговорении несколько другие. Все разновидности "сделанного" права должны отвечать следующим требованиям: быть оправданными, иметь общий характер своих требований, не иметь обратной силы, быть ясными и свободными от противоречий, а также достаточно устойчивыми, не требовать невозможного. Их применение должно находиться в соответствии с целями и средствами, заложенными в данной норме.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒