Donald Iv a I s с h e d 9 страница

Например, постоянное отвержение матерью, которое Линора переживала в детстве, не могло быть «сохранено » как воспоминание и осталось лишь как ощущение ужасного напряжения в желудке, положившее начало ее ранней язвенной болезни. Только тогда, когда чувства, связанные с этим отвержением, вновь ожили в отношениях с ее мужем, она смогла восстановить «зависящие от состояния » воспоминания о ранней травме — она оказалась способной на это, когда у нее имелся образ ее детского «я » и поддерживающие терапевтические отношения, которые помогали ей в этом. Юнг однажды сказал, что простое от-реагирование (abreaction) травмы не представляет собой исцеляющего фактора: «переживание должно быть воспроизведено в присутствии врача» (Jung, 1928a: para. 269). По-видимому, присутствие свидетеля переживания необходимо для констелляции той самой «инаковости », которая вводит в действие психику в качестве «третьего» фактора.

Обычно психика является тем органом переживания, который создает связи и ассоциации между элементами личности, преследуя цели интеграции, целостности и единства личности. Однако в случае травмы мы видим, что психика не только устанавливает связи, но и разрушает их —

расщепляя или диссоциируя. Мы могли бы представить диссоциативные защиты психики в виде «маленького человечка », который смотрит за тем самым предохранителем в электрической цепи в доме и разрывает цепь, как только ударяет молния. Это обеспечивает личности выживание — в условиях травмы целью психики является не индивидуация, а выживание. Защита психики спасает жизнь, однако спустя какое-то время она ошибочно принимает каждую «вспышку света» за ту самую когда-то пережитую катастрофу и компульсивно разрывает цепь. При этом платится чудовищная цена — потеря духа. Живительное начало психической жизни или то, что мы бы назвали духом, уходит, когда разум и тело разделены.

С этого момента положение вещей несколько усложняется, так как возникает вопрос: «Куда уходит дух?». Как мы видели на примере наших случаев, зависимые от состояния «воспоминания» точки напряжения в желудке как раз и могут быть одним из таких «мест», куда уходит дух. Другими словами, он инкапсулируется в неких «соматических» бессознательных состояниях. Однако мы также видели, на примере Линоры, что ее дух был инкапсулирован и в «разуме»—в этом искаженном и искажающем внутреннем мире, сплетенном из архетипических фантазий; Винникотт (Winnicott, 1971a: 32) назвал это «фантазированием», противопоставив воображению. Мы могли бы назвать его «душевным» или «духовным» бессознательным. В случае Линоры картина выглядела так, будто бы существовало два «места », где была инкапсулирована энергия: одно в ее теле и другое в ее разуме. Оба были «бессознательными». Однако вместо того, чтобы говорить о «бессознательном » во множественном числе, мы, следуя Юнгу, скажем, что бессознательное имеет два аспекта или «полюса »—один полюс соотносится с инстинктом и с телом, а другой — связан с духовным измерением бытия.

В аналогии Юнга психика располагается в видимой части спектра. В этой части спектра человеческий глаз может воспринимать цвета от красного на одной границе до фиолетового — на другой. На каждой из сторон спектра есть «цвета», которые являются «бессознательными», так сказать, вечно вне осознания. На одной стороне — инфракрасные лучи, а на другой — ультрафиолетовые. Мы можем представить себе инфракрасную область как хто-

нический или «психоидный» уровень — инстинктивную, телесную сторону бессознательного, а область ультрафиолета как духовное или «высшее» душевное измерение бессознательного. По-видимому, психика использует крайние области спектра тело/разум как депозитарий, как «места », куда уходит личностный дух, где он может быть скрыт. Вероятно, дух отправляется одновременно в оба места, когда он покидает единую структуру тело/разум. «Возвращается » же он также из двух мест одновременно. Личностный дух не только сходит с небес в виде голубя, как это изображено на средневековых образах нисхождения Святого Духа. Он также появляется и снизу — из телесного нижнего мира как распрямляющаяся змея Кун-далини. Когда эти два аспекта духа встречаются, мы имеем то, что можно было бы назвать рождением души или психики и воплощением духа или божественного ребенка. «Numen» и «lumen» воссоединяются (см. Jung, 1949: paras 259—305).

Глава 3

Д налог между Фрейдом и Юнгом о внутреннем мире травмы

Ужасно то, что красота есть не только страшная, но и таинственная вещь. Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы — сердца людей. Достоевский, «Братья Карамазовы »*

Жане и демоны одержимости

Глубинная психология берет свое начало в открытии того факта, что человеческая личность содержит в себе не один, а два (и даже больше) центра организации и идентичности. К середине девятнадцатого века последователями Мессмера, практиковавшими гипноз и «животный магнетизм», было опубликовано множество замечательных работ с яркими описаниями случаев раздвоения личности или множественной личности, состояний сомнамбулической одержимости, каталепсии и других форм «дипсихизма » (см. Ellenberger, 1970:112-47). Эти исследования наглядно продемонстрировали, как в измененном состоянии сознания вторичное эго-состояние, со своей собственной полноценной жизнью, берет контроль над повседневной личностью индивида.

Вторичная личность, изучавшаяся в этих ранних исследованиях, рассматривалась как «демоническая», находящаяся во власти «духа» (обычно злого), овладевающего

* Полное собрание сочинений. Л.: Наука, 1976, т. 14, с. 100.

личностью изнутри. Часто в состоянии гипнотического транса этот дух одержимости называл себя демоном. Задолго до работ Жане и Фрейда было известно, что источник власти демона одержимости находится в тяжелом травматическом опыте и что состояние демонического «транса » каким-то образом блокирует организацию травматического опыта в виде воспоминаний. В ранних работах Шарко и Жане описывалось, как демоны, имеющие свои имена, лестью и уговорами вовлекались в процесс лечения. Их гипнотическая власть над эго пациента «переносилась » на врача, и таким образом травматические воспоминания могли быть восстановлены.

Жане особенно нравилось обводить вокруг пальца этих внутренних демонов. Один из его пациентов, названный Ахиллом, был одержим самим Дьяволом и извергал потоки богохульства и проклятий до тех пор, пока Жане хитростью не вовлек этого внутреннего демона (используя метод автоматического письма) в сотрудничество с ним в процессе лечения, и тот взял на себя гипнотический контроль за поведением пациента изнутри! Вскоре после этого в сознании пациента всплыла травматическая история о том, как он в поезде изменил своей жене. В момент измены он стал фантазировать о Дьяволе и неожиданно для себя впал в состояние одержимости. Бред пациента прекратился в тот момент, когда Жане удалось заполучить рассказ об этой глубоко конфликтной ситуации. Внутренний демон пациента оказывал сильнейшее сопротивление лечению до тех пор, пока он не был вовлечен в сотрудничество. Подводя итог, Жане резюмировал по поводу этого случая, что причиной болезни этого пациента был не демон, а муки совести (см. Ellenberger, 1970:370).

В этом случае Жане продемонстрировал свое истинно «современное » понимание того, что источником «настоящей болезни » является интрапсихический конфликт (бессознательные чувства вины/раскаяния), причиняющий слишком сильное страдание, с которым не может справиться эго пациента. Психика, защищая себя от непереносимой боли, посылает архетипического демона, представителя системы самосохранения психики, цель которого состоит в диссоциации чувств стыда/тревоги пациента. Этот демон «думает» и «говорит», озвучивая интерпретации пациентом своей неосознаваемой боли.

Глагол «интерпретировать » образован от греческого hermenuenein, т. е. «исходящее от Гермеса», бога комму-

никации и герменевтики, мудрого посредника между божественной и человеческой сферами. Бог границ и перекрестков («переходного пространства» по Винникотту (Winnicott, 1951), Гермес также является святым покровителем глубинной психологии.

Итак, мы видим, что внутренний мир травмы состоит из созданий Гермеса, являющегося, кроме того, Триксте-ром. Его сообщения — часто ложь и обман (см. Radin, 1976). Возможно, образ Гермеса (во второй части книги мы увидим его во множестве обличий) является наиболее точной персонификацией того, что я назвал архетипической системой самосохранения психики.

Травма и открытие Фрейдом психической реальности

К тому времени, когда Фрейд начинал свою работу, в описаниях случаев, подобных случаю Ахилла Жане, было показано, что исцеление может быть достигнуто посредством гипнотического индуцирования «вторичного», измененного состояния сознания, контролируемого «демоном». Однако движущий механизм этих исцелений оставался непонятым. В том факте, что вызывание (или изгнание) демона оказывает на пациента целительное действие, не видели в то время никакого смысла, поскольку считалось, что причина раздвоения эго психотических пациентов лежит в некоем наследственном «изъяне» мозга или их патологической умственной слабости.

Применив гипнотические техники Шарко к своим истерическим пациентам и получив от них подробные описания своих травматических историй, Фрейд сделал открытия, приведшие его к созданию первой психоаналитической теории травмы и, что самое важное, к открытию психической реальности perse*. Фрейд обнаружил, что за истерическими симптомами его пациентов лежит некий болезненный аффект, который остается в «связанном» состоянии, поскольку относится к изолированному от сознания воспоминанию. Заблокированная связка аффект-воспоминание, согласно Фрейду, становится ядром «вторичной психической группы» (Freud, 1894:49)или «предсознательным комплексом идей » (Freud, 1893:69п). Однажды образовавшись в «травматический момент», это ядро служит причи-

* Как таковой (лат.)

ной уменьшения сопротивляемости психики при повторении травматических ситуаций, схожих по силе воздействия. Отсюда следует, что лечение не достигнет успеха, если не будет реконструирован исходный травматический момент наряду с аффектом, ассоциированным с ситуацией травмы. Согласно широко известному изречению авторов, «истерические пациенты в основном страдают от реминисценций» (Freud, 1893: 7).

Однако возникает вопрос: «Реминисценции чего? » Что является травматическим моментом и ассоциированным с ним «блокированным аффектом?» В этой работе Фрейд дает ясный ответ, какой именно момент он считает травматическим. «Во всех случаях, которые я анализировал,— пишет он,— корни болезненного аффекта лежат в сексуальной жизни субъекта» (Freud, 1894: 52). В 1896 году Фрейд выдвинул еще более сильное заявление:

Поэтому я заявляю, что в основании каждого случая истерии лежит один или более случаев преждевременного сексуального опыта... Я убежден, что это является важной находкой, открытием caput Nili [источника Нила] в нейропатологии.

(Freud, 1896: 203)

Подводя итог размышлениям на эту тему, Фрейд предположил, что результатом травмы является не повреждение мозга, а повреждение психики (расщепление эго). Именно это приводит к образованию «вторичной психической группы», которая становится источником сопротивления исцелению.

Теория соблазнения

В своих ранних исследованиях Фрейд вскоре столкнулся с разнообразными препятствиями, что потребовало от него пересмотра положений теории и практических методов. Во-первых, многие травмированные пациенты отказывались от гипноза и многими разными способами сопротивлялись попыткам аналитика добиться доступа к их диссоциированному материалу. Во-вторых, Фрейд обнаружил, что некоторые из его пациентов скорее отреагировали фантазии о травматическом сексуальном абьюзе, чем реальную ситуацию сексуального соблазнения. Фрейд жалуется в своем письме Флиссу: «Вначале я определил этиологию [неврозов] слишком узко; фантазии здесь занимают гораздо большее место, чем я думал прежде »(Freud, 1959).

Это не было отказом от теории соблазнения, как Мей-сон (Masson, 1984) пытался представить в различных своих работах (см. Kugler, 1986). Напротив, эти слова отражали растущее сомнение Фрейда по поводу того, может ли стать причиной невроза одно лишь объективное травматическое событие, без участия более глубоких слоев души (mind) (в особенности это касается участия бессознательных фантазий и ассоциированных уровней бессознательной тревоги). В этот период Фрейд был занят поисками психического фактора, который мог бы лежать в основании того факта, что к расщеплению психики приводит не сама травматическая ситуация, а устрашающий смысл, который событие обретает для индивида. Этот смысл должен быть найден, доказывал Фрейд, в универсальной бессознательной фантазии — своего рода ядре или «Kerncomplex», лежащем в сердцевине всех неврозов (см. Кегг, 1993: 247ff).

Случай Маленького Ганса дает нам неоспоримые свидетельства этого. Фрейд обнаружил в своем молодом пациенте четко выраженные сексуальные чувства ревности к матери и гнева к своему отцу, как к «сопернику» — темы, нашедшие свое мифологическое выражение в мифе о царе Эдипе, который Фрейд объявил чем-то вроде универсальной травмы. В свете этого мифа, то, что отец бранит своего сына за игры со своим пенисом, не составляет травму как таковую. Но эта брань означает угрозу кастрации, и этот смысл, в свою очередь, вызывает травматическую тревогу. Именно тревога, основанная на бессознательной фантазии, расщепляет психику. Акцент здесь поставлен на психической реальности. Внешнее травматическое событие само по себе теперь не рассматривается как патогенный фактор — скорее его внутреннее представление, аффект, преувеличенный смысл выступает теперь в роли источника психопатологии.

Теория комплексов Юнга и травма

Юнг был всецело на стороне Фрейда в попытках того включить в дискуссию о травме измерение смысла, бессознательных фантазий и бессознательной тревоги. Особый пункт, явившийся своего рода водоразделом, пролегшим между их концепциями травмы, заключался в точном понимании того, что представляет собой смысл ситуации, и что представляют собой бессознательные фантазии. Для Юнга очень важной представлялась идея о том, что травма — это не просто «перегрузка в цепи», но нечто, имею-

щее отношение к бессознательному смыслу. Даже на пороге своего окончательного разрыва с Фрейдом в 1912 году Юнг, в своих лекциях в Фордэмском университете, говорил о своем согласии с взглядами Фрейда:

Много людей пережили детьми или взрослыми травмы без того, чтобы из последних образовался невроз [в то время, как у других развивается невроз]... Этот вначале несколько смущающий результат сводит на нет этиологическое значение ранней сексуальной травмы, потому что, как из этого следует, совершенно безразлично, была ли травма в действительности или ее не было. Опыт учит нас, что фантазии могут воздействовать так же травматически, как и произошедшие в действительности травмы.

(Jung, 1912a: paras 216-17; курсивной. Д.К.*)

У того, кто читает утверждение Юнга о том, что «совершенно безразлично, была травма в действительности или ее не было», может создаваться впечатление, что Юнг здесь преувеличивает (и это было, в общем-то, присуще ему). Очевидно, что, с клинической точки зрения, дело обстоит совсем не так, да и Юнг на самом деле вовсе не настаивает на этом. В других своих работах, например, он весьма красноречиво излагает свое понимание важности произошедшего в прошлом пациента события и содержания травматической ситуации для процесса психотерапии (см. Jung, 1963:117).

На этом этапе развития психоанализа Фрейд и Юнг подчеркивали — в противовес более популярной в то время теории «повреждения мозга >> — потенциально травматоген-ный эффект бессознательных фантазий. Они наблюдали на примере своих пациентов, как часто воспоминания о реальном травматическом событии заменялись конфабуляци-ями, содержанием которых были бессознательные фантазии. Это затрудняло различение фактов и измышлений и усугубляло травму. Оба были согласны с тем, что эти фантазии могли быть по своим последствиям такими же травмирующими, как внешнее травматическое событие, часто продолжая травму во внутреннем пространстве, когда внешнее событие давно закончилось (поздняя фрейдовская концепция «навязчивого повторения»). Другими словами, оба при-

• Юнг К.Г. Избранные труды по аналитической психологии. Цюрих: Изд. Психологического клуба, 1939, т. 3, с. 11 (с ред.).

держивались той точки зрения, что само по себе травматическое событие (обычно) не является причиной тех глубоких изменений в психике, которые оно инициировало. Для того, чтобы понять процессы, происходящие в травмированной психике, необходимо включить в рассмотрение компонент фантазии. Но о какой именно фантазии идет речь? Это как раз тот вопрос, в котором Фрейд и Юнг не пришли к согласию и который, спустя восемьдесят лет после их трагического разрыва, все еще вызывает у нас замешательство.

Юнг, еще до своей встречи с Фрейдом в 1907 году и независимо от него, исследовал свою собственную версию фрейдовской «вторичной психической группы » идей, зарождающейся на основе «блокированных аффектов». В своих исследованиях Юнг использовал метод словесного ассоциативного теста: он просил пациентов выдавать неограниченный поток ассоциаций на слова-стимулы из списка, пытаясь таким образом обнаружить внутренние факторы, приводящие к нарушениям функционирования эго. Юнг обнаружил, что свободному потоку ассоциаций испытуемого обычно препятствуют различные аффекты — отсюда появился его термин «чувственно окрашенный комплекс ». Когда Юнг впоследствии группировал связанные с аффектом слова-стимулы вместе, то они, казалось, выдавали некую общую тему, но эта тема не всегда была связана с сексуальностью. Эксперимент действительно фиксировал эротические комплексы, которым соответствовали слова-стимулы, отражающие различные аспекты сексуального поведения. Латентное время реакции на эти слова было увеличено. Однако наряду с ними были и другие комплексы, в том числе комплекс неполноценности, комплекс власти, родительские комплексы или комплексы, образованные как бы вокруг какого-то поступка или события, являющегося источником сильного чувства вины, как это было в случае с пациентом Жане, имевшим сексуальную связь на стороне.

С точки зрения Юнга, следовательно, вторичные эго-состояния, воплощенные в комплексах, вызываются не одной лишь сексуальной травмой, но всеми трагедиями, всеми несчастьями человеческой жизни, каждое из которых по-своему уникально. Юнг не меньше Фрейда был увлечен попытками найти «универсальный» ядерный комплекс, стоящий за травматическими неврозами. Однако его собственное исследование «блокированных аффектов» в Диссоциативных состояниях привело его к пониманию

множественности травмы, к мысли о существовании множества разных индивидуальных историй и фантазий (комплексов) об этой травме. Неудивительно, что его теория либидо, появившаяся позднее, была плюралистичной и множественной. Она не была привязана к одному лишь инстинкту, к эдиповому сюжету с его (всеобщей) кастра-ционной травмой, принуждающей к отказу от инцестуоз-ного сексуального желания. Глубоко погрузившись в изучение мифологии, Юнг пришел к убеждению, что человеческая сексуальность является только одним из возможных путей, на которых универсальные бессознательные фантазии могут стать источником проблемы (травмы) для развивающегося эго.

Исходя из своего открытия, Юнг разработал плюралистическую модель, описывающую способности психики диссоциироваться на множество различных комплексов, каждый из которых содержит определенный набор архе-типических мотивов или образов в своей сердцевине. Эти архетипические образы сформированы более глубокими «пластами» бессознательного, придающими им «нуминоз-ный» характер. В качестве носителей нуминозности они являются частью исконного переживания человеком божественного (sacred), внушающего и благоговение, и ужас, т. е. потенциально травмирующими. Согласно Юнгу, именно среди этих нуминозных амбивалентных архетипических образов и ассоциированных с ними комплексов необходимо было бы в случаях неврозов предпринять поиск универсальных, связанных с травмой бессознательных фантазий. Другими словами, Эдипов сюжет и сексуальность не были единственными «демонами » для Юнга. Множество других «богов » могло причинить травму развивающемуся эго; особенно это касалось темной стороны «демонической » реальности, с которой Юнг столкнулся в излагаемом ниже случае.

Леди, которая жила на Луне

Открытие Юнгом религиозного измерения бессознательных фантазий и их связи с травмой является интересным эпизодом в истории психоанализа. Юнга чрезвычайно заинтриговали фантазии одной пациентки, перенесшей психическую травму1. Эти фантазии развернулись в целую, скрытую от посторонних глаз, драму, в которой она жила на Луне и старалась спасти детей от крылатого вампира,

угрожавшего их стране. Юнг полностью излечил эту пациентку от ее психоза. По ходу лечения он был вынужден столкнуться в переносе с архетипическим образом ее дьявольского «демона-любовника », который был основной фигурой ее похожей на сказку фантазии. В проекциях этой фигуры Юнг распознал «интенцию» психики к искуплению, для интерпретации которой не годился фрейдовский подход, заключавшийся в редукции подобного материала к сексуальным желаниям или «мечтам».

Когда Юнг впервые увидел эту молодую женщину, ей было 17 лет и она находилась в кататоническом состоянии. Родившись и прожив жизнь в небольшом соседнем городке, она получила лишь самое элементарное образование и не имела совершенно никакого представления о мифологии. Когда ей было пятнадцать лет, ее соблазнил старший брат, доктор, а потом изнасиловал одноклассник. Эти травматические события фрагментировали ее психику, и она погрузилась в полную изоляцию: она общалась только со злобным сторожевым псом, который принадлежал семейству, жившему по соседству. Брат, в отчаянии, привел ее к Юнгу и дал ему carte blanche на то, чтобы тот сделал все, что в человеческих силах для того, чтобы ей помочь,— невзирая на очевидный риск суицида. На первом приеме она была совершенно недоступна контакту, отказывалась от пищи и слышала голоса. Юнг так описывает первое ее появление:

Он привез ко мне пациентку в кататоническом состоянии, в полном мутизме, с холодными синими руками, застойными пятнами на лице и расширенными, слабо реагирующими зрачками. Я поместил ее в расположенный неподалеку санаторий, откуда ее ежедневно привозили ко мне на часовую консультацию. После многонедельных усилий мне удалось добиться от нее ответа на мои повторяющиеся вопросы: к концу каждого сеанса она шепотом произносила несколько слов. В тот момент, когда она собиралась говорить, у нее каждый раз сужались зрачки, исчезали пятна на лице, вскоре теплели и приобретали нормальный цвет руки. В конце концов она начала говорить — поначалу с бесконечными повторами и остановками — и рассказывать мне содержание своего психоза. (...) И вот она рассказала мне длинный и подробный миф, описание ее жизни на Луне, где она играла роль женщины-спасительницы лунного народа. Ей была неизвестна классическая связь

Луны с безумием, как и другие мифологические мотивы, звучащие в ее рассказе.

(Jung, 1958: 17t*)

Ниже приведено содержание фантазии, о которой она в конце концов рассказала Юнгу,

что поселилась на Луне. Судя по всему, Луна была обитаема, но вначале она увидела там только мужчин. Они тут же увели ее с собой и поместили в подлунное жилище, где содержались их дети и жены. На высоких лунных горах жил вампир, похищавший и убивавший женщин и детей; в результате лунному населению грозило полное уничтожение. Вот почему женскую половину населения пришлось поселить под поверхностью Луны.

Желая помочь жителям Луны, моя пациентка решила уничтожить вампира. После долгих приготовлений она поднялась на площадку специально возведенной башни и замерла в ожидании чудовища. Через несколько ночей она, наконец, увидела вампира, приближавшегося издалека подобно огромной черной птице. Спрятав длинный жертвенный нож в складках платья, девушка ждала вампира. И вот он перед ней. У вампира было несколько пар крыльев, прикрывавших всю его фигуру и лицо, так что ему были видны только собственные перья. Охваченная изумлением, девушка решила выяснить, каков вампир на самом деле. Положив руку на рукоятку ножа, она подошла поближе. Внезапно крылья распахнулись, и перед нею оказался мужчина неземной красоты. Железной хваткой он сжал ее в крылатых объятиях, тем самым лишив возможности воспользоваться ножом. Но взгляд вампира настолько очаровал девушку, что она все равно не смогла бы нанести удар. Он поднял ее с площадки и улетел вместе с ней.

(Jung, 1963: 129--)

После того как она рассказала Юнгу свою историю, она смогла разговаривать более свободно, без блокирования. Однако выдав свой секрет, она вдруг поняла, что уже

* Юнг К.Г. Психология переноса М.— К.: Рефл-бук-Ваклер,

1997 с. 91 (с ред.).

** Юнг К.Г. Дух и жизнь. М.: Практика, 1996, с. 134.

не сможет возвратиться на Луну, и ее безумие вернулось с прежней силой, так что ее пришлось вновь госпитализировать до тех пор, пока она не вышла из кататонии. После двухмесячного перерыва пациентка вернулась в санаторий и была в состоянии посещать сеансы. Медленно, как пишет Юнг, она начала понимать, что ее жизнь на Земле неизбежна. Она не могла вернуться на Луну. «Она отчаянно боролась с этим выводом и его последствиями», снова и снова уступая своему демону и попадая в больницу. «Почему я должна вернуться на Землю?— вопрошала она.— Этот мир не так прекрасен, как Луна; жизнь на Луне полна смысла...» (Jung, 1963:12а).

Однажды она решила смириться со своей судьбой и остаться в этом мире навсегда: она устроилась медсестрой в санатории. Вскоре обнаружилось, что она тайно носит с собой револьвер. Когда молодой доктор делал над ней пассы, она выстрелила в него. Во время последней встречи с Юнгом она вручила ему заряженный револьвер и в ответ на его изумление заявила: «Я бы застрелила вас, если бы вы бросили меня!». После того как история со стрельбой улеглась (доктор остался жив), она вернулась в свой родной город, вышла замуж, родила детей и в течение последующих тридцати лет регулярно письмами извещала Юнга о состоянии своего здоровья, которое оставалось превосходным все это время (см. Jung, 1963: 130 и Jung, 1958: 571-3).

Юнг дал фантазиям Лунной Леди следующую интерпретацию:

В результате инцеста, жертвой которого она стала в подростковом возрасте, у нее возникло чувство собственной униженности в глазах мира и одновременно с этим — чувство собственного величия в сфере фантазии. Она оказалась перенесенной в сферу мифа: ведь инцест — это традиционная прерогатива царственных особ и богов. Результатом стало полное отчуждение от мира, то есть состояние психоза. Девушка перешла, так сказать, во «внемирное» состояние и утратила контакт с человечеством. Она погрузилась в мир космических расстояний, во внеземное пространство, где встретилась с крылатым демоном. Как всегда бывает в подобных случаях, в процессе лечения она спроецировала образ этого демона на меня. Таким образом, я автоматически оказался под угрозой смерти — как и всякий, кто попытался бы убедить ее вернуться к нормальной жизни. Рас-

5 Калшед Д.

сказав мне свою историю, она в каком-то смысле обманула демона и связала себя с земным человеческим существом. В итоге она обрела способность вернуться к жизни и даже вступить в брак.

(см. Jung, 1963: 130, курсив автора*)

Интерпретация, данная Юнгом, нуждается в дополнении для того, чтобы мы могли поместить ее в контекст настоящего исследования. Да, пациентка Юнга в самом деле проецировала своего демона-вампира на Юнга, но проецировала не одну лишь его опасную, деструктивную сторону. Она также проецировала его «прекрасный », внушающий благоговение аспект, позитивную сторону демона, давшую ему власть очаровать ее. Вряд ли она рассказала бы свою историю, предавая демона, если бы не было любовного отношения к Юнгу в переносе, и она не оказалась источником любопытства внешнего объекта, который мог ей реально что-то предложить. Этот процесс, как мы знаем из описания случая, вызывал сильнейшее сопротивление со стороны демона. Только благодаря искреннему интересу к этому случаю Юнга, в то время еще молодого психиатра, система самосохранения ослабила контроль над внутренним миром пациентки.

В течение всего времени, что Юнг занимался этим случаем, он писал Фрейду. Из этой переписки можно понять, насколько важным был этот случай для эволюции его мышления. Например, в сентябре 1910 года Юнг пишет Фрейду:

Я работаю как лошадь, сейчас увлечен находками археологов в Иране. Я полагаю, моя догадка о том, что фантазии Миллер'"* составляют таинство искупления, может быть полностью подтверждена. Только вчера пациентка с так называемой Dem. praec.*** разразилась действительно грандиозными, до настоящего момента старательно оберегаемыми лунными фантазиями, литургические образы которых сложились в картину таинства искупления. Необыкновенно красивый слу-

* Там же, с. 135.

** Имеются в виду опубликованные Флурнуа фантазии его пациентки, анализ которых лежит в основе книги Юнга «Либидо, его метаморфозы и символы» (Переработанное издание— «Символы трансформации»).

*** Dementia praecox — раннее слабоумие — старое название шизофрении.

чай, но очень трудный, в основе лежит инцест с родным братом... Интересно... что ее знаний было совершенно недостаточно, чтобы придумать такое специально; эта фантазия берет начало в ее раннем детстве (примерно в 7-летнем возрасте). Сейчас ей I8V2 лет, она еврейка.— Как я уже сказал, я купаюсь в изумлении.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒