— Да? 4 страница

Хун посмотрел прямо на Бена, потом перевел взгляд на Цюаня:

— Зачем вы собрались?

— У нас был ужин. Мы обсуждали урожай, затем играли классическую музыку. Такую, которая нравится нашему президенту Цзян Цзэминю.

Хун ухмыльнулся:

— Обсуждали урожай? Так вы этим занимались?

Он посмотрел на семью Фу, а те все смотрели в пол.

— Да, — быстро ответил Цюань. — Мы ожидаем хороший урожай.

— Вы не фермеры.

— Урожай — это тема, которая интересует нас всех. Нам нужно есть, чтобы жить, и мы должны работать, чтобы произрастить еду. Тай Хун тоже нуждается в еде, разве нет?

— У меня много еды — ваша еда мне не нужна, — сказал Тай Хун, передвинувшись к двери и жестом приказав сопровождающим выйти из дома.

— Я приду снова, Ли Цюань. Пожалуй, после отъезда твоего американского друга. А может, раньше. В следующий раз, возможно, я захочу встретиться с тобой у меня. — Он угрожающе улыбнулся.

Подойдя к двери, Хун еще раз посмотрел на Бена. Бен понял, что, если бы он не был выдающимся бизнесменом с американским паспортом и долгой историей в Китае, эта встреча могла бы закончиться иначе. Дверь закрылась. Минь обняла Шэня.

— Что ж, приятный частный визит, — сказал Бен.

— Да, — ответил Цюань. — Куница пришла поздороваться с цыплятами.

Может быть, таким образом Тай Хун дал мне понять, что он знает о моем посещении домашней церкви, и мне лучше быть поосторожнее?

Но, как он делал всегда в своей жизни, Бен предпочел держать свои страхи при себе.

Пока Минь помогала Шэню собраться в школу, Бен сидел на своей кровати, а Цюань на своей.

— Сколько народу в домашних церквах имеют Библии? — спросил Бен.

— Обычно немного. Говорят, что в Китае каждый день ко Христу приходят от пяти до десяти тысяч человек. Новообращенных намного больше, чем новых Библий. Неважно, сколько Библий поступает в страну, — их все равно не хватает.

— У меня дома на полке стоит по меньшей мере три Библии, — сказал Бен. Однако он не стал говорить, что не может вспомнить, когда в последний раз читал эту Книгу.

— У нас в Китае есть пословица: «Далекая вода не поможет потушить пожар». У нас есть люди, которые с радостью отказались бы от недельной пищи в обмен на духовную пищу, стоящую у тебя на полке. В стране с населением более миллиарда человек даже десять миллионов Библий были бы каплей в море.

— Понадобилось бы очень много денег, чтобы доставить такое количество Библий.

— Хадсон Тейлор сказал: «Божья работа, выполняемая Божьими путями, всегда будет обеспечена необходимыми ресурсами».

— Кто такой Хадсон Тейлор?

— Ты никогда не слышал о Хадсоне Тейлоре? — удивился Цюань.

— Это один из мужей Элизабет Тейлор?

— Кто такая Элизабет Тейлор?

— Ты никогда не слышал об Элизабет Тейлор?

— Хадсон Тейлор был основателем Китайской внутренней миссии. Он привел к Иисусу моего прапрадедушку Маньчу, когда тот был мальчиком. Хадсон Тейлор сделал ему операцию на глазах. Ты знаешь, что в некоторые дни он делал до двухсот операций на глазах? Полагаю, ты никогда об этом не слышал, потому что ты о нем ничего не слышал! Но я тоже достаточный невежда, — я не знаю, кто такая Элизабет Тейлор. Она тоже была великой миссионеркой?

— Не совсем.

— Ли Маньчу жил в Хан Чжоу, там находилась первая штаб-квартира Внутренней миссии Китая.

— Хан Чжоу? Так вот почему ты говоришь, что ты из Хан Чжоу, хотя никогда и не бывал там?

— Мы родом оттуда, откуда наши предки. Жизнь Ли Цюаня не началась с Ли Цюаня.

— Но она также не началась с твоего прапрадедушки.

— Мы выбираем кого-нибудь из своей семьи, кто установил направление для жизни всего рода. Ли Маньчу был первым Ли, кто последовал за Иисусом. Вот почему я из Хан Чжоу, как и Ли Шэнь.

— Он тоже там не бывал, верно?

— Нет, не бывал. Но почему это так важно для тебя?

Бен засмеялся:

— Просто все это кажется странным.

— Для меня Америка странная. Каждый человек ведет себя так, будто жизнь начинается с него и с ним заканчивается.

— Не могу сказать, где жил мой прапрадедушка, — сказал Бен, — или чем он занимался, и даже как его звали.

Бен буквально сжался, увидев в глазах Цюаня сожаление.

— После того, как я стал христианином, — сказал Цюань, — я посмотрел в Гарвардской библиотеке материалы о мучениках Боксерского восстания в Китае. Я нашел там имена всех двухсот тридцати миссионеров, которые были убиты во время восстания. Но исторические книги называют лишь некоторые имена из тридцати пяти тысяч китайских христиан, которые также были убиты в это время. Там не было имени моего прапрадедушки.

Бен посмотрел в глаза своего друга. Б них была глубокая печаль.

Ли Тун, стоя рядом с Ли Вэнем и Ли Маньчу, указал на имена, написанные на Стене Мучеников. Читатель громко произносил вслух каждое из сотен тысяч имен. Он никогда не прекращал это чтение.

— Когда он закончит, — объяснил Ли Маньчу вновь прибывшему, — он начнет читать имена снова, начиная со Стефана. И каждый раз, когда прибывает новый мученик, а это происходит каждый день, он останавливается и произносит его имя.

Вновь прибывший прошел к Стене и протянул к ней руку, проведя пальцем по одному из имен.

— Давай останемся и послушаем имя следующего мученика, — предложил Ли Вэнь.

— Однажды, — сказал Ли Маньчу, — следующий мученик будет последним.

Все Ли кивнули головами, дрожа от предвкушения этого события. Затем они взялись за руки.

- Расскажи мне о тюремном заключении твоего отца, — сказал Бен. — Я имею в виду, если хочешь.

— Для меня большая честь, что ты спрашиваешь об этом, — ответил Цюань. — Первый раз мой отец попал в тюрьму в первые дни Народной республики. Потом его снова посадили в шестидесятые, во время Культурной революции. Мне было восемь лет, когда Ли Туна посадили в последний раз. Несколько раз в году мне разрешали навестить его, хотя прикасаться к нему было запрещено. Но когда мне исполнилось двенадцать, мое сердце отвернулось от него. Я был маленьким и гордым коммунистом, и я отказывался посещать своего отца в позоре.

Цюань сморщился от этих воспоминаний.

— Когда мне исполнилось пятнадцать, моя мама заставила меня пойти в тюрьму.

— И что ты там увидел?

— Человек, которого я там увидел, не был похож на моего отца. Его лицо было бледной, искаженной маской. Но я узнал его глаза. В тот день он сказал мне свои последние слова: «Zhen jin bu ba huo lian».

— Настоящее золото не боится огня, — перевел Бен.

Цюань кивнул головой.

— Затем он добавил: «Однажды ты умрешь. Ты должен прожить жизнь, готовясь к этому дню». Я часто спрашивал себя: «Неужели это тот день?»

— Что делала твоя мать, когда он умер?

— Она уже выполняла его работу. Они называли ее «улыбающийся пастор». Она была хорошим проповедником. Много раз она проповедовала и мне! Теперь я жалею, что не слушал ее. Я не слушал ее даже в тот вечер, когда вернулся домой и увидел, что ее избили. Тогда ей выбили два зуба, — Цюань дрожал, рассказывая об этом. — Даже с этой болью она умудрялась улыбаться, но мне было больно видеть, что у нее нет зубов.

— Кто избил ее?

— МОБ.

— Почему?

— Потому что она была христианкой. Более того — пастором. Божьим врагам не нужны другие причины.

— Сколько тебе было лет, когда она умерла?

— Восемнадцать. Когда произошло землетрясение, я проводил время с друзьями. А когда через завалы я прибежал домой, то увидел только поднимающиеся клубы дыма. Наш дом рухнул и загорелся. В нем я нашел мамино тело. Она сделала все для меня. Ни у кого больше не было такой доброй матери, переполненной радостью Иисуса. Но тогда я этого не ценил. Да, я плакал по ней, но плакал больше о себе, потому что остался без дома.

— Куда ты пошел?

— К родителям матери. Они тоже были христианами. Они не знали, что делать с моими аргументами против христианства, которые я приносил из школы. Я также сердился на то, что мне не разрешали сидеть на красивом стуле, сделанном моим дедушкой. Когда у нас бывали гости, я садился на твердый пол, а стул оставался пустым, — он указал на большой стул из красного дерева, стоящий у стола. — Я не видел смысла в том, что на красивом стуле никому не разрешалось сидеть.

— Так в чем же был смысл, в конце концов?

— Ты еще не знаешь?

— Не уверен.

— Тогда тебе лучше узнать самому.

— Я не достоин того, чтобы мое имя находилось на этой стене вместе с твоим и именами других мучеников.

— Однако здесь стоит имя Ли Вэня, плотника, — сказал Ли Маньчу. — Разве Создатель Стены, Который пишет здесь имена, не знает, кому надлежит здесь быть записанным?

— Я не умер за Господа, как вы оба.

Есть разные варианты смерти, — сказал Ли Маньчу. — Ты умер для обычной жизни. Ты умирал каждый день в служении Иисусу. Ты свидетельствовал о смерти твоего отца и матери. Что может быть труднее?

— Много лет спустя, когда твой сын умер, — сказал Ли Тун, — ты позаботился о его жене и сыне. Когда я завершил свой труд на земле, твой продолжился. Мученики — не только те, кто умирают, но все верные свидетели, которые страдают за Имя.

- Разве видеть, как умирают мать, отец и сын, легче, чем умереть самому? — спросил Ли Маньчу. — Нет. Это намного тяжелее. Господь Иисус знает, что иногда бывают семьи мучеников, которые заслуживают такой же награды, что и сами мученики. Вот почему на этой стене написано так много имен жен и мужей, отцов и матерей, сыновей и дочерей, сестер и братьев мучеников.

— Кроме моей мамы я уважал моего отца больше, чем кого-либо другого, — сказал Ли Тун, кладя руку на плечо отцу.

— А я уважал своего сына больше, чем кого-либо другого, — Ли Маньчу положил свою руку на другое плечо своего сына, Ли Вэня.

— Кроме того, Ли Вэнь, — сказал Ли Маньчу, — ты создал тот стул.

— Интересно, — сказал Ли Вэнь Ли Туну, — закончится ли род мучеников в нашей семье на тебе, или за нами последует Ли Цюань?

— А если не Ли Цюань, то Ли Шэнь?

— Посмотрим.

— Может быть, один из них, — прошептал Ли Маньчу, — будет последним мучеником.

Мужчины посмотрели друг на друга, не осмеливаясь говорить о такой великой чести.

Во вторник вечером Бен открыл письмо, пришедшее от Мартина.

Бен,

я все время тревожусь после нашего последнего разговора по телефону. Вон Чи позвонил вчера утром и сказал Джеффри, что ты присутствовал на подозрительном обмене пакетами в какой-то гостинице, называемой «Биньгуань». Каким-то образом он узнал о приходе гостей на ужин в дом к Ли Цюаню и визите заместителя начальника полиции, Тай Хуна. Чи говорит, что против тебя у них нет конкретных обвинений, но против твоего друга готовится дело, и они тебе не доверяют.

Бен, если ты когда-либо доверял мне, прошу, послушай меня.

Не могу сказать, насколько важно, чтобы ты не делал ничего нелегального. Ты даже косвенно не должен участвовать в чем-либо противозаконном. Ты меня понимаешь? Я рассчитываю на тебя. Единственный инцидент может навредить репутации компании. Не позволяй этому произойти.

Письмо встревожило Бена, но одновременно принесло ему чувство облегчения. Они ничего не знают о моем посещении церкви!

На следующее утро Бен отвез Цюаня на работу. Затем он походил по городу, продолжая разговаривать с людьми. Большая часть людей была настроена дружелюбно и с удовольствием отвечала на вопросы. Бен удивлялся тому, насколько больше он узнал о мыслях и чаяниях простых людей. Он понял, что не знал Китая в достаточной мере, как считал раньше. А понимание людей было ключевым фактором в продаже им чего бы то ни было. Материал, который он собрал во время своих интервью, ошеломит всех в их офисе.

Во время обеда Бен направился в мастерскую слесаря. Когда он вошел туда, Цюань вручил ему листок бумаги.

— Что это?

— Это циркулярное письмо от партии с запретом на употребление одного слова. Они доставили несколько таких писем к нам в мастерскую. Это официальная декларация о запрете партии на слово qianxinian, «тысячелетнее счастье». Они утверждают, что это христианское выражение, направленное против правительства, поскольку оно подразумевает правление Христа на земле в течение тысячи лет с низложением всех человеческих правительств. Они утверждают, что в Китае этому слову не должно быть места. Они знают, что Чжоу Цзинь и Ли Цюань христиане, поэтому они принесли нам циркуляр в первую очередь. И все же, — он улыбнулся, — они предпочитают иметь с нами бизнес, потому что мы делаем нашу работу лучше всех.

— Церковь повинуется этому циркуляру?

— Большая часть зарегистрированных церквей — да, но не все. Ни одна из домашних церквей не станет подчиняться этому запрету. Можешь представить, Бен, что американским христианам запретили использовать на публике определенные слова? Ты представляешь общество, в котором христианам говорят, что если они произнесут на публике определенные слова, если они буду говорить то, что считается политически непопулярным, они могут потерять свою работу? Для тебя это немыслимо, Бен, я знаю. Но здесь это случается.

Бен вздохнул, не имея мужества сказать, что на самом деле такое случается и у них.

— Что ты знаешь о нашем руководителе отдела по делам религий? — спросил Цюань.

— Не так уж много.

— Ты знаешь, что он атеист?

— Что?

— Мой отец, Ли Тун, обычно говорил: «Церковный лидер, который не верит в Бога, подобен босоногому человеку, продающему обувь». Мы называем нашего руководителя отдела китайским Каиафой.

— Что это значит?

— Ты помнишь библейского Каиафу?

— Нет.

— У тебя кто-нибудь отнял Библию?

— Нет. Она стоит у меня на полке. Помнишь? У меня их три.

— Может, Бену Филдингу стоит отдать кому-нибудь две Библии и начать читать третью?

— Прости, что разочаровал тебя.

— Каиафа был первосвященником, который организовал распятие Иисуса. Иногда самыми опасными врагами Церкви становятся люди, занимающие самые выдающиеся позиции в религиозном мире. Как еще можно объяснить тот факт, что самый выдающийся церковный лидер в Китае — атеист?

— Во время моей встречи в Шанхае я разговаривал с моим другом Вон Чи о трех принципах самостоятельности церкви.

— Зачем?

— Мы просто разговаривали, и все.

— Ты говорил ему, что обсуждал со мной подобные вещи? Ты упоминал мое имя?

— Возможно. А что?

Ли Цюань отвел взгляд и стал оглядывать комнату.

— Послушай, я ничего плохого про тебя не говорил, Цюань! Чи говорил мне о том, что я слышал сотни раз. В зарегистрированной церкви всем хватит места. Они просто не хотят подводных течений. У них достаточно проблем с культами.

Цюань помахал листком бумаги, как адвокат, представляющий доказательство:

— Такие циркуляры рассылаются, чтобы напомнить людям то, о чем они не имеют права говорить. Партия боится христианства, потому что оно производит изменение сердца. Они не в состоянии контролировать этот процесс.

— Ну перестань, Цюань. Я ходил в твою церковь, и я уважаю людей оттуда. Это так. Но тебе нужно понять, что у каждого правительства есть свои правила. Они вынуждены так действовать. Ты не сможешь быть таким же свободным, как в Соединенных Штатах. У нас в Портленде, например, есть церковь, которая принимала бездомных и кормила их бесплатными обедами. В результате стали возникать пробки на дорогах, и приличные люди, жившие по соседству с церковью, стали жаловаться. Поэтому городские власти ограничили время собраний в этой церкви и количество людей, которые могли на них прийти.

— И церковь согласилась с этим?

— Ну, им это не понравилось. Но это вопрос, касающийся интересов двух сторон. Некоторые из таких церквей считают, что они могут принимать все больше и больше людей и устраивать собрания тогда, когда им это удобно. Но что делать с соседями, которым приходится мириться с шумом и проблемами в уличном движении? Разве у них нет прав?

Цюань молча смотрел на него.

— Слушай, на нашем старом месте жительства каждый четверг по вечерам собиралось до двадцати и более автомобилей, и некоторые из них занимали двойные места из-за своей величины. Постоянно хлопали двери, подростки то входили, то выходили из дома на противоположной стороне улицы. Там встречалась большая группа по изучению Библии. Несколько человек с нашей улицы поговорили с ними, однако хозяева того дома очень вежливо заявили, что имеют на это право. Тогда мы позвонили в полицию. Там нам велели обратиться в администрацию округа. Мы добились постановления, которое запретило им собираться в том доме. И точка. Если они хотят устраивать большие собрания, на это есть церковные здания, разве не так?

— Вот только там ограничивают количество людей, которым можно собираться... ты ведь так сказал?

— Ну... не всегда.

— Те подростки употребляли наркотики?

— Нет.

— Они портили вам имущество?

— Нет, но они занимали все места на парковке.

— Они что-нибудь украли у тебя?

— К чему ты клонишь, Цюань?

— Я удивляюсь, что ты выступаешь против молодых людей, которые изучают Библию, чтобы стать лучше. Если они не смогут встречаться для изучения Библии, — может, они соберутся для того, чтобы грабить дома, напиваться или употреблять наркотики, драться или портить чужое имущество. Разве это не высокая цена за отнятую свободу встречаться в церкви?

— Ты не понимаешь, Цюань. Ты не понимаешь, как это работает в Америке. У нас все не так, как в Китае.

На лице Цюаня отразилось сомнение.

— Разве?

— Мы молимся за сестру У Ся, которая страдает от туберкулеза.

Наступило двадцать восьмое октября, второе воскресенье Бена в домашней церкви. Та самая женщина с сияющим лицом молилась об одном человеке за другим. Электричество мигнуло три раза, а потом погасло, но все равно была ввернута лишь одна лампочка.

Ли Цюань встал. Минь вытащила из свертка Библию его матери. Затем вручила ему. Он подошел ближе к мерцающей свече, открыл Библию на помеченной странице и стал читать. Бен пытался понять. Китайская христианская терминология была ему непонятна, как даже многим китайцам, поскольку этот лексикон был запрещен в обиходном употреблении.

О сем радуйтесь, поскорбев теперь немного, если нужно, от различных искушений, дабы испытанная вера ваша оказалась драгоценнее гибнущего, хотя и огнем испытываемого золота, к похвале и чести и славе в явление Иисуса Христа, Которого, не видев, любите, и Которого доселе не видя, но веруя в Него, радуетесь радостью неизреченною и преславною, достигая наконец верою вашею спасения душ.

Цюань перевернул страницу и посмотрел на размытые влагой слова.

Ибо что за похвала, если вы терпите, когда вас бьют за проступки? Но если, делая добро и страдая, терпите, это угодно Богу. Ибо вы к тому призваны, потому что и Христос пострадал за нас, оставив нам пример, дабы мы шли по следам Его.

Звук звонка заставил Бена вздрогнуть. Чжоу Цзинь вынул из кармана сотовый телефон. Он открыл его и стал слушать. Пастор разговаривает по телефону во время собрания? Чжоу Цзинь вскочил на ноги:

— Немедленно уходите, — сказал он собранию встревоженным голосом. — И да будет с вами Бог. Молитесь по пути домой. Мы оповестим вас о следующем собрании.

Цзинь передал сотовый телефон Цюаню:

— Уходи. Я попытаюсь задержать их.

— Я не оставлю тебя.

— Ты должен. Мы уже говорили об этом. Таково мое решение — я пастор. Заботься о них. Помни коня, который ускакал прочь.

Цюань обнял старика, затем быстро вывел семью из задней двери. Все велосипеды уже исчезли, и люди торопливо разъезжались по всем направлениям. Цюань бегом повел свою семью и Бена через лес.

— Разве нам не нужно идти к машине? — спросил Бен.

— Да. Но нельзя, чтобы нас увидели у дороги.

Они успели отойти всего на пятьдесят ярдов и спрятаться за деревьями, когда услышали, как хлопнула дверца машины и вслед послышались громкие голоса.

Цюань остановился и схватил за руки Минь и Шэня:

— Господи, пребудь вместе с Чжоу Цзинем.

Они бежали через редкий лес, громко топая по опавшей листве. Маленькие ножки Шэня стремительно двигались. Он заплакал, и отец взял его на руки. После полумили Бен забрал Шэня и посадил к себе на плечи, крепко держа его за упругие и грязные икры ног. Наконец они подошли к окольной дороге, где нашли «Мицубиси» Бена. Они забрались в машину и направились к дому Цюаня. Все тяжело дышали. Бен опустил стекла в машине.

— Что произошло? — спросил он.

— Облава.

— Ты имеешь в виду МОБ?

— Если полиция не устроила засаду в кустах, большая часть людей, наверное, смогла скрыться. Чжоу Цзинь остался, чтобы МОБ не погнались за остальными и не схватили их. В ярости они иногда выходят из себя и творят много зла. Чжоу Цзинь скорее позволит себя арестовать, чем навредит своему народу.

— Они его арестуют?

— В таких случаях да.

— Как часто случается такое?

Цюань пожал плечами.

— А что там было с сотовым телефоном?

— Технологии можно использовать и для добрых дел. У нас есть друг в полиции. Он один из немногих особых людей, кто знает этот номер телефона. Его миссия — предупреждать нас об облавах.

— Это просто возмутительно, — сказал Бен, подъезжая к дому Цюаня.

— Такова жизнь, — сказал Цюань.

— Что имел в виду Чжоу Цзинь, когда говорил о коне, который ускакал прочь?

— Это старая история, которую знает каждый китаец. Очень давно рядом с границей жил один старик. Однажды его конь убежал. Ему сказали, что конь ушел далеко. Утешить его пришли все его соседи, но старик был совершенно спокоен.

Он сказал: «Может быть, все это не так уж и плохо. Может, это даже к лучшему». Однажды ночью старик услышал большой шум и встал, чтобы посмотреть, что случилось. К своему удивлению, он увидел не только своего старого коня, но и молодую, красивую кобылицу. Его конь привел домой подругу. Все соседи пришли поздравить его.

— И в чем мораль?

— Чжоу Цзинь хотел сказать, что то, что кажется потерей, может на деле оказаться приобретением, когда мы увидим все в полноте. Китайская мудрость говорит нам об этом, и обычно так оно и оказывается. Божье Слово тоже говорит нам об этом, а оно всегда право. Когда Иосифа продали в рабство, и он долгие годы просидел в тюрьме, наступил момент, когда он встал перед братьями и сказал: «Вот, вы умышляли против меня зло; но Бог обратил это в добро».

— Но то, что произошло сегодня, никак не может быть благом.

С нашей точки зрения — нет. Не здесь, и не сейчас. Но, возможно, с другой точки зрения? Кроме того, то, что ты увидел, было исполнением закона, который некоторое время назад ты считал разумным. Ты начинаешь менять свое мнение об удивительных религиозных свободах в Китае?

Бен проигнорировал этот вопрос:

— Почему Чжоу Цзинь отдал тебе сотовый телефон?

— Потому что, — ответил Цюань, — я теперь пастор.

Meряя шагами комнату, Бен проговорил:

— Все равно не могу в это поверить.

Цюань сидел на полу с тазиком воды и старой тряпкой в руках. Сначала он вычистил грязь с ботинок Бена, потом с обуви Минь и Шэня и теперь чистил свою обувь.

— Теперь, когда ты увидел все это собственными глазами, оно для тебя стало реальностью? Но для нас это было реальным всегда.

— Но почему они это делают?

— Mogui ненавидит Церковь. Его изгнали из небесного дома и отдали этот дом Церкви.

— Что значит mogui? Не помню этого слова.

— Сатана.

— Дьявол?

— Один из наших братьев из Канады говорит, что церковь в Китае — самая быстрорастущая церковь в мире. Он утверждает, что здесь христиан больше, чем в Америке и Европе, вместе взятых. Mogui — это дракон. Я имею в виду, в библейском смысле. Дракон — добрый персонаж в китайской истории, но в Книге Откровение — злой. Mogui — злой дракон, который хочет пожрать Церковь.

Вдруг глаза Цюаня зажглись, и рука с мокрой тряпкой перестала двигаться:

— Но Иисус — добрый Лев, могущественный и мудрый, и Он уничтожит дракона. Дракон уже повержен. Он будет сокрушен под нашими ногами. Тот, Кто в нас, сильнее его. Но по мере того, как истекает время сатаны, он корчится в смертельной агонии, извергая на нас все виды казней, какие только может.

Но не такого объяснения ждал Бен.

— Они тоже в этой комнате, ты знаешь? — сказал Цюань

— Кто?

— Праведные и злые воины. Они бьются в смертельной схватке.

— И ты действительно веришь в это?

— Конечно верю. Бог не лжет. И разве ты сам не видишь вокруг многие свидетельства?

Бен оглядел комнату:

—Ну... в общем, нет.

— Разве ты не чувствовал проявление сил сегодня, когда мы собрались — и когда разбежались? Неужели ты настолько слеп, что не понимаешь: Земля — это поле битвы, где ведется яростная война между двумя царствами за души человеческие?

Бен почувствовал, как у него возникает желание спорить и не соглашаться, но он решил обдумать все сказанное. Наконец он спросил:

— Ты когда-нибудь... видел ангела?

— Не уверен, но думаю, да.

— Когда?

— Кое-что из этой истории ты знаешь, я рассказывал тебе в Гарварде. Но что-то я никогда тебе не рассказывал, потому что знаю, что все это покажется тебе странным. После землетрясения, когда умерла моя мама, я остался совершенно один. Я был атеистом. Я отвернулся от веры своих родителей. Я отрекся от отца и отверг Иисуса, — он низко опустил голову. — Но я молился, и это было довольно эгоистично. Я молился о том, чтобы поехать в Америку. Я знал, что это невозможно. В те дни в Америку могли выехать только несколько сот китайских студентов из привилегированных семей. У меня были хорошие оценки, но все равно это было невозможно. Я сидел на обломках нашего дома, сердясь на Бога, когда кто-то похлопал меня по плечу.

— Кто это был?

— Некто, кто сказал, что пришел, чтобы помочь жертвам землетрясения. Там были европейцы из благотворительной организации, а среди них один американец. Но тот человек не был одет в обычную одежду. Он спросил, чем он может мне помочь. Я ответил, что хочу поехать в Америку, но понимаю, что это невозможно. Он сказал, что сможет помочь. Я дал ему адрес дедушки и бабушки. Он сказал, что напишет мне. И хотя другие работники из благотворительной организацииработали еще две недели, этого человека я больше не видел, несмотря на то, что искал его. Через месяц я получил приглашение из Гарварда, в котором сообщалось, что мне дают стипендию на обучение. Мне нужно было только заполнить заявление и отослать его обратно. В те времена также было невозможно получить паспорт, но каким-то образом я его получил. Кто-то дал мне точную сумму денег, чтобы долететь до Массачусетса. У меня в рюкзаке была только моя одежда. Вот почему мне пришлось носить твои большие рубашки, пока я не заработал на свою первую обновку. Даже возможность работать по студенческой визе была настоящим чудом. Мы не всегда признаем чудеса, когда они случаются, — а тогда я просто считал себя счастливчиком. Теперь я понимаю, что объяснить все это можно только вмешательством Бога.

— А что тот человек из благотворительной организации?

— Я никогда больше его не видел. И я не думаю, что это был человек.

— Ты думаешь, это был ангел?

— Думаю, что хотя я сердился на Иисуса, и даже отвергал Его, Он проявил верность ко мне. В Своем Провидении и из любви к моим верным предкам, моему отцу и матери, Бог послал ангела, чтобы подготовить для меня путь в Гарвардский университет, чтобы на чужбине я мог стать последователем Господа Иисуса. И мог встретиться с Беном Филдингом.

В воскресенье днем Ли Цюань молился о Чжоу Цзине. О нем по-прежнему ничего не было слышно. Цюань открыл свою Библию и читал отрывки из нее Шэню. Минь слушала, занимаясь ремонтом одежды. Все еще потрясенный случившимся, Бен открыл свой портфель, надеясь найти какое-нибудь чтиво, которое могло бы успокоить его встревоженный разум. Он вытащил оттуда две книги и журнал «Fortune».

Цюань взглянул на чтение Бена и встал с выражением ужаса на лице.

— Убери это из моего дома, — сказал он, указывая пальцем на литературу.

— Тебе не нравится «Fortune»?

— Я говорю вот об этой книге, — он указал на книгу с Далай-ламой на обложке.

— Что в ней плохого? Ну да, он не христианин, но он порядочный парень. Религиозный. Сострадательный. Думающий человек. По крайней мере больше, чем некоторые христиане. У него есть очень позитивное послание для мира.

— Для тебя, быть может, это просто книга, — голос Цюаня дрожал. — Ты не видел тьму твердынь mogui.

— О чем ты говоришь? Далай-лама? Это добрый, щедрый и очень уважаемый человек, помимо всего прочего, он был в списке бестселлеров, по оценке «New York Times».

— Я не знаю Далай-ламу. Но я знаю его религию. Я живу здесь, и я бывал в Тибете. Я мог бы рассказать тебе кое-какие истории, но ты не поверишь.

— В том-то и дело, Цюань. Ты рассуждаешь как ограниченный и неразумный человек. Пожалуй, нет более мудрого и щедрого на благотворительность человека из всех живых. Ты видел «Семь лет в Тибете» с Бредом Питом?

Цюань непонимающе смотрел на него.

— Это фильм. Как бы то ни было, Далай-лама был в этом фильме ребенком, одаренным и сообразительным, который вырос в мудрого правителя. В нем показано, как Китай покорил Тибет и...

— Два часа до обеда? — спросил Цюань Минь, внезапно переключаясь на мандаринский язык. Затем, взглянув на Бена, он сказал:

⇐ Предыдущая 21 22 23 24 252627 28 29 30 Следующая ⇒