— Да? 3 страница

— Ну... хорошо.

— Птичка видела небо таким, каким оно было в реальности. Лягушка видела только крошечную часть неба. Мы не всегда видим так ясно, как нам кажется. Ты был на праздновании пятидесятилетия в Пекине?

— Конечно. Это было великолепно.

— Ты знаешь, что некоторые люди во время этого праздника были прикованы у себя дома цепями? Среди них был мой двоюродный брат. Его семья не могла выйти из дома целых три дня. Правительство боялось, что они начнут акцию протеста. Поэтому на улицах Пекина были только приглашенные.

— Значит, у этого праздника был дирижер?

— Повсюду формируется и рисуется конкретный образ. Поэтому большая часть мира видит все, как та лягушка, а не как птичка. И пока мир аплодирует новому Китаю, за камерой происходит нечто другое. То же самое было в те дни, когда нашу страну посетил ваш президент. Телевизионные камеры могли снимать только в определенных местах. И там, где им разрешалось снимать, все было прекрасно. Нищие, обездоленные и попрошайки — всех их оттеснили на три улицы назад и не позволили близко подходить к камерам, пока велись съемки.

— Так кто я... лягушка или птичка?

И прежде чем Цюань смог ответить, Бен задал следующий вопрос:

— Что ты видишь, когда смотришь на стену?

Цюань оглядел горизонт, задумчиво подергивая изуродованную мочку уха:

— Я вижу надгробную плиту длиной в полторы тысячи миль, лежащую на могилах десятков тысяч китайских крестьян, которые погибли от принудительного труда.

Бен почувствовал, как к его щекам прилила кровь.

— Их силой увели от семей. Они были рабами, которые умерли от перенапряжения, истощения, голода, холода и болезней. Их закидывали грязью и камнями там, где они падали. На их могилах нет имен, и о них нет памяти, нет самих могил. Семьи не получили даже известий об их смерти. Грандиозный проект нужно было закончить. При строительстве этой стены погибли десятки, может быть, сотни тысяч людей. Ни за что. Ты говорил о пирамидах? Та же история.

— Я видел пирамиды. Они действительно изумительны.

— Я должен спросить тебя, Бен, ты когда-нибудь думаешь о ком-нибудь, кроме себя?

Бен прикусил губу.

— Ты думаешь о других семьях? О тех, чьи любимые умерли от рабского труда при строительстве пирамид или этой стены, и все для того, чтобы ты потом мог приехать, полюбоваться и повесить фотографию этой стены у себя в офисе?

И все ради чего? Чтобы иметь гордое видение коррумпированных людей. Разве ты не читал, что делал фараон с избранным народом, превратив их в рабов и заставляя строить целые города? Но рука Бога и тогда была над ними, и Он размножал их даже тогда, когда они находились под угнетением. И прости меня, если я не восторгаюсь тем, что строит правительство или бизнес, будь то города, пирамиды или стены. Посмотри на крошечные дворики, рассыпанные по всему Китаю. Что ты видишь? Стены. Стены держат людей вовне и внутри. Ли Цюань не восторгается стенами.

— Но по любым стандартам, — Бен махнул рукой над красочной панорамой, — это величайшее достижение.

Большая часть китайцев тоже так считает. Но, возможно, эта панорама не так величественна по стандартам крестьянки, которая отдала в жертву камням и известке своего мужа и сыновей? У нас и на этот случай есть пословица: «Начало мудрости — называть вещи своими именами». Вот почему я больше не называю эту стену Великой стеной. Я называю ее Стеной страданий.

Цюань внезапно повернулся и стал быстро спускаться по ступенькам. Бен шел за ним по пятам. Обогнав друга, Бен положил ему руку на плечо:

— Я снова тебя обидел. Похоже, это входит в привычку.

— Это тяжелое место для Ли Цюаня. Я вижу эту стену всего второй раз. Когда я был мальчиком, мой отец обещал привести меня сюда. Но так и не собрался.

— Почему?

— Его арестовали. И даже когда выпустили на несколько месяцев, ему нельзя было выезжать из города. Он был под наблюдением. Но все равно говорил, что когда-нибудь свозит меня сюда. И продолжал встречаться в нелегальной церкви. Потом его снова арестовали. Но на этот раз уже не отпустили. Долгие годы я не мог простить его за то, что он нарушил свое обещание. Это место означает для меня не только Стену страданий, но и Стену нарушенного обещания и разбитой мечты.

Бен слушал Цюаня, не зная, что сказать.

— Я приехал сюда в первый раз после возвращения из Гарварда. Пришел уже как христианин. Я говорил ветру и просил у отца прощения. Но мой папа меня не слышал. Он был похоронен под другой стеной угнетения. Он ушел.

— Не ушел, Ли Цюань. Просто меня сейчас не видно, — сказал Ли Тун. — Я слышал, как двадцать лет назад ты говорил ветру. И я слышу тебя сейчас, мой сын. Ты пока не понимаешь, — некоторые обещания, данные в этом мире, не могут быть выполнены до наступления другого мира.

После спокойного возвращения из Пекина Бен и Цюань пришли в гараж РТЕ в Шанхае, чтобы забрать «Мицубиси». Пока Бен общался с менеджерами РТЕ, стало слишком поздно, и Бен предложил остановиться в гостинице «Джей Си Мандарин», уверяя Цюаня, что по сравнению с этим отелем отель в Пекине покажется ему сараем. Но Цюань торопился домой.

— Прости, что не предложил этого раньше, но почему бы тебе на сей раз не сесть за руль? — спросил Бен Цюаня. -Машина отличная.

— No problema, — поднял руку Цюань. — Я с удовольствием поведу, но у меня нет прав. Поскольку у нас нет машины, нужды в правах тоже не было. Последний раз я водил машину... с тобой, Бен Филдинг, когда мы ехали в аэропорт Логан в Бостоне, чтобы мне улететь обратно в Китай.

— Да, тот большой старый «Шевроле Импала». Потом я поехал на нем обратно, продал его и послал тебе деньги. Я совсем забыл. Так это был последний раз, когда ты садился за руль?

Цюань кивнул. Они ехали темными и кривыми улочками Шанхая.

— Это еще одна причина, по которой ты сожалеешь о своем возвращении в Китай?

— Машины для меня не значат много. Но иногда происходят некоторые вещи, и я начинаю сомневаться в правильности своего решения. Незадолго до твоего приезда в одно воскресное утро тоже произошло кое-что. Тогда я сильно переживал за Минь и Шэня.

— Что именно?

— Я подумал, что, возможно, я совершил ошибку, приехав обратно и подвергая их опасностям. Я мог бы жить намного более безопасной жизнью в Америке. Однако у Иисуса Свои планы для моей жизни. Его пути не всегда легкие. Но всегда лучшие.

— Ты сказал, что произошло кое-что... Это было в церкви?

— Во-первых, у меня есть вопрос к старому другу. Что случилось с тобой, Бен Филдинг?

— В смысле?

— Что произошло, и почему ты утратил свою первую любовь к Иисусу?

Бен почувствовал, как шея и плечи напряглись:

— Кто назначил тебя быть моим судьей?

— Если Ли Цюань не прав, поправь его.

Бен вцепился в рулевое колесо и в течение пяти минут смотрел прямо перед собой. Наконец он выдохнул:

— После колледжа моя мама сильно заболела. Рак. Она умирала медленно и мучительно.

— Да, я помню. Ты писал мне об этом. Весьма сожалею. Твоя мама всегда была очень добра ко мне, когда я гостил у вас летом.

— Я забыл, что мы с тобой переписывались, когда она умирала. Так или иначе, я усомнился в Боге. Если Он действительно любил меня, любил мою маму, почему Он допустил это?

— Матери других людей страдают каждый день, — парировал Цюань. — Странно, что ты не обвинял в этом Бога до тех пор, пока не умерла твоя мама.

— Ну что ж, прости меня, мистер Совершенство, но у меня нет другой матери!

— Я не хотел...

— Кого еще я мог обвинить? Если бы я был всемогущим, я не позволил бы людям так страдать!

— Похоже, ты не можешь отличить начала от конца. Ты не понимаешь Божьей способности использовать страдания для высших целей.

— Я знаю одно — я доверял Богу, а Он предал меня. Ты не знаешь и половины моей истории!

Цюань замолчал. Наконец он сказал:

— Ты не хочешь рассказать мне оставшуюся часть истории, которую я не знаю?

— Зачем?

— Так делают друзья. Мы с тобой старые друзья.

Бен вздохнул:

— У меня был еще один ребенок, сын. Джейсон, наш младший ребенок. — Как только он произнес это имя, он понял, что пути обратно нет, и ему придется рассказать все. — Однажды я смотрел, как он играет у бассейна. Зазвонил телефон... звонил кто-то из офиса. Я вошел в дом всего на несколько секунд. Когда я вернулся, он уже был под водой. Я пытался вернуть его к жизни, но...

— Я так сожалею, Бен Филдинг.

Бен рывком остановил машину у грязной обочины. Он повернулся к Цюаню и заорал на него: — Что это за Бог, Который отворачивается, когда ребенок тонет?

Вопрос повис в воздухе на полминуты, и ответом ему была лишь тишина.

— Почему ты думаешь, что Бог отвернулся? — мягко спросил Цюань.

— Ты что, не слышал меня? Мой сын умер! И твой Бог это допустил.

— Да, Он допустил. Но Он любит твоего сына. И тебя тоже.

— Где в этом смысл? Не наивно ли это?

— Я знаю кое-что о страданиях, Бен Филдинг. Я понял, что Бог мне не слуга. Неужели ты думаешь, что Он похож на сказку об Аладдине? Он что, твой джинн? Ты думаешь, это прирученный, укрощенный и безопасный Бог, Который по твоему приказу будет выделывать трюки, чтобы развлекать тебя? Наверное, это американское восприятие Бога. Но к Господу это никак не относится. Ты не можешь потереть волшебную лампу и приказать Богу исполнить твою волю. Ты принимаешь благословения из Его руки и продолжаешь получать их, однако, отвергаешь Его из-за свалившихся на тебя бедствий?

— Это был мой единственный сын.

— Да. И мой дедушка тоже потерял своего единственного сына. Ли Цюань потерял своего единственного отца в тюрьме. И мою единственную маму в землетрясении, и двух двоюродных братьев, и многих дорогих друзей. Иногда по ночам мне так хочется увидеться со своими родителями. Но я вижу глаза отца и улыбку мамы только во сне. Да, твой старый товарищ знает кое-что о страданиях, хотя меньше, чем знают многие. Но разве мы не глина, а Бог не Горшечник? Когда Он отказывается согласовать свои действия с твоими желаниями, разве мы можем отречься от Него? Если ты ищешь религию, которая вращается вокруг тебя единственного, Бен, я должен согласиться, что христианство — не тот выбор.

— Он не имел права так делать.

— Он имеет право прибить нас на этом самом месте. Почему ты цепляешься за права, которые тебе не принадлежат? В каком месте Он обещал, что ты никогда не будешь страдать? Я могу процитировать многие места из Писания, где Он обещал, что мы будем страдать. Разве ты отрекся от такого Бога? Или ты отвернулся от ложного бога, которого сам создал в своем воображении?

— У тебя на все есть ответы, да? Ну так я заявляю, что это высокомерие, когда ты берешься говорить вместо Бога.

— Я не говорю вместо Бога. Я только повторяю то, что Он Сам сказал. И в этом вся разница. Есть многое, чего я тоже не понимаю. Но я верю Богу, верю, что Он благой, всех любит, и Он всемогущ. Он есть Бог Провидения, и Он совершает все события ради достойных целей.

— Не вижу Его Провидения.

— Тогда, наверное, тебе следует открыть глаза. Я вижу Его Провидение в том, что более двадцати лет назад Он поселил меня с тобой в общежитии Гарварда, Бен Филдинг. И в том, что Он снова дал мне встретиться с моим старым другом в Китае после стольких лет разлуки.

— Я бы сказал, что события происходят в результате тяжких трудов, случайностей, везения или невезения.

— Ты говорил о высокомерии. Разве не высокомерие не верить в Писание и доверять только самому себе?

— Я отказываюсь верить в Бога, Который отправляет людей в ад.

— А ты думаешь, что твой отказ верить в Бога заставит Его изменить Его натуру? Он есть Тот, Кто есть, вне зависимости от твоего о Нем мнения. Независимо от мнения американцев, вселенная не есть демократия. Истина не определяется большинством голосов. Что касается ада, если ты такой же справедливый и святой, как Бог, ты бы понимал, что все люди заслуживают ада. Ничего нет удивительного в том, что люди должны закончить свою жизнь адом. Однако удивительно, что люди отправляются в рай.

— Он убил моего единственного сына.

— Он убил Своего единственного Сына, чтобы ты и твоя семья могли жить. Чтобы твой сын и ты не отправились в ад, которого заслуживали, но на небеса, которых не заслуживаете. Вместо того чтобы презирать Бога за то, что Он не последовал твоим инструкциям, тебе следует упасть на колени и восхвалить Его за Его благодать к тебе. Сожалею о твоих страданиях, Бен Филдинг. И плачу о твоей утрате. — Бен впервые видел слезы друга. — Но не обвиняй Того, Кто дает тебе каждый вздох, Кто предлагает тебе благодать вне всякой меры. Он есть Творец, а мы — Его творение. Мы подотчетны перед Ним, а Он не должен отчитываться перед нами.

Бен чувствовал наплыв гнева, желания защищаться и оправдываться и вины одновременно:

— Я не теолог, как ты, Профессор. Я ничего об этом не знаю.

— Но ты знаешь, что детям нужны отцы.

— Мертвым сыновьям не нужны отцы.

— Твои дочери не виноваты в том, что твой сын умер. Они по-прежнему нуждаются в отце.

— Уже слишком поздно.

— Если ты все еще жив и если живы они, то никогда не поздно.

После полуночи в доме Цюаня Бена разбудил пронзительный крик. Он инстинктивно занял оборонительную позицию, выставив перед собой кулаки.

— Все в порядке, —- услышал он шепот Цюаня, — тебе опять приснился плохой сон.

Он услышал, как Шэнь, что-то бормоча, забрался в маленькую постель к родителям. И хотя было совсем темно, Бену показалось, что он видит, как руки Минь обнимают мужа и сына.

Он услышал приглушенный стон Цюаня, за которым последовали рыдания в ночи. Минь уверяла его, что все в порядке. Всегда невозмутимый Ли Цюань теперь показался Бену маленьким мальчиком, который боится темноты и хочет защиты и безопасности.

Бен сидел на постели, чувствуя себя виноватым в том, что стал очевидцем такой личной сцены. Он надеялся, что Ли Цюань забудет о его присутствии.

Большую часть последующих трех дней Бен провел в Пушане, разговаривая с продавцами и людьми на улицах. Он использовал компактный, но навороченный диктофон, чтобы записывать ответы, которые могли помочь специалистам в области маркетинга и отделу продаж компании «Гетц».

В субботу Бен с извинениями снова уехал на «собрание в Шанхае», чтобы в очередной раз уединиться в отеле Пушана. Он не должен быть в гостях у друга, когда тот собирается на нелегальное собрание. Он хотел сказать Мартину, Вону Чи и любому другому, что в семье друга не видел ничего, что можно было бы использовать против Цюаня.

Наступило четырнадцатое октября. В тот вечер Бен вернулся к Цюаню, чувствуя себя виноватым за свой обман с шанхайскими собраниями. Когда он лежал в постели, испытывая раскаяние за свою ложь, он вдруг услышал в ночи тихие мужские голоса. Он нажал на кнопку подсветки на своих часах. 2:20 ночи. Бродяги или воры? Нет. У дверей стоял Цюань с горящей свечой в руке. Рядом с ним Бен увидел неясную тень. Тень вручила Цюаню нечто, похожее на мешок. Цюань повернулся, чтобы посмотреть на Бена. Бен мгновенно закрыл глаза. Затем молча и с легким стоном повернул голову, словно во сне.

Мужчины еще пошептались с минутку, в то время как Бен пытался расслышать их слова. Цюань, казалось, уговаривал человека провести в его доме ночь. Посетитель все время смотрел на Бена, который, в свою очередь, смотрел на них, чуть приоткрыв глаза. Человек несколько раз показал на Бена, задавая вопросы, которые Бен не мог понять. Этот диалект не был похож на мандаринский язык.

Цюань взял мешок, пересек комнату, встал на колени и руками стал искать что-то под кроватью. Минь и Шэнь либо крепко спали, либо притворялись. Бен видел, как Цюань затолкал мешок под кровать, в то время как посетитель все время переводил взгляд с Цюаня на Бена. Послышались какие-то невнятные звуки, потом Цюань встал. Бен застонал и вытянулся, думая, не переигрывает ли он.

Цюань подошел к двери и поманил за собой незнакомца. Оба тихо вышли и закрыли за собой дверь. Бен слышал их приглушенные голоса, удалявшиеся в ночи.

Он тихо встал и выглянул в окно. Бледная луна отбрасывала их тени под деревом гинкго. В комнате продолжала гореть свеча, всего в двух футах от головы Минь.

Кто этот человек? Что это за мешок? Почему Цюань спрятал его? Наркотики? Оружие? Отмывание денег? Не может быть, чтобы Цюань занимался этим.

Но ведь сам Цюань говорил о том, что порядочные люди были вынуждены продавать по ночам наркотики и осуществлять их доставку? Цюань говорил, что в Китае процветает коррупция. Его лишили хорошего заработка, запретив преподавать. Он зарабатывал мало, и ему было трудно обеспечить свою семью. Разве мог Бен осуждать его, если он делал что-то нелегальное, чтобы заработать хоть какие-то деньги? Он вспомнил холодные глаза человека, который шпионил за ними перед отелем. Он вспомнил о компьютере, который невозможно было купить на заработок помощника слесаря.

Бен снова лег и закрыл глаза в слабой попытке заснуть. Но мешок и его неизвестное содержимое тревожили его разум. Он полежал еще пару минут, затем сел на постели и свесил ноги. Он присмотрелся к теням, которые все еще виднелись из-под дерева гинкго, затем посмотрел на безмятежное лицо Минь. Он уже придумал себе оправдание. «Мне просто захотелось в туалет. Я не мог найти фонарь и потому взял свечу с пола».

Он поднял свечу и на цыпочках двинулся по комнате. Он был благодарен за цементный пол, зная, что деревянные половицы под его ногами обязательно заскрипели бы. Свет упал на льва, стоявшего в центре стола и смотревшего на него. Краем глаза он заметил какое-то движение. И замер. Затем резко повернулся и увидел, что темная фигура тоже повернулась.

Его тень.

Чувствуя себя идиотом, он встал на колени, надеясь, что Минь не проснется и не увидит его в таком положении.

Он поставил свечу на пол точно в то же место, куда ставил ее Цюань, когда прятал мешок под кроватью. Он низко пригнулся и далеко просунул руку в поисках мешка. Его пальцы прощупали холодный цементный пол, пока не наткнулись на что-то плотное. Похоже на дерево. Он подсунул пальцы под край. Там была неплотно прикрепленная доска. Он дернул ее и сдвинул в сторону, крепко зажав в пальцах.

Вдруг он почувствовал, что к его руке что-то прикоснулось. Затем он услышал что-то. Оно побежало по его руке, остановившись в дюйме от глаза, и в мерцающем пламени свечи оно показалось ему огромным. Он застыл. Оно сползло ему на подбородок, которым он уткнулся в пол. Потом оно оказалось настолько близко, что превратилось в нечто огромное и размытое. Он почувствовал, что к его подбородку что-то прикасается. Усики? Он в ужасе затаил дыхание, желая только, чтобы оно убежало. Но оно стояло на месте, словно не решаясь сделать следующее движение. Затем таракан взобрался на его губы. Бен взвизгнул и резко поднял голову, ударившись головой о фанеру под матрацем.

Он застонал, а потом услышал пронзительный крик Минь наверху.

Его правая рука сжалась, он вытащил голову из-под кровати, а таракан тем временем исчез в дыре. Его левая рука наткнулась на свечу, и та погасла.

Он слышал хриплый голос Минь, произносивший непонятные слова на каком-то диалекте, — бессвязную полусонную речь или камбоджийский язык из детства.

— Минь, это я, Бен. Все в порядке. Я хотел взять свечу и пойти в туалет. Я кое-что уронил, и оно закатилось под кровать.

Что он мог уронить? Он заново придумал историю для своего оправдания, пока Минь говорила что-то на непонятном языке. Затем он услышал, как тихо плачет Шэнь.

— Бен, это ты? — спросила Минь на мандаринском. — Где Ли Цюань?

И словно в ответ дверь в комнату распахнулась. Тьма продержалась еще минуту, а потом чиркнула спичка, после чего появился свет.

— Свеча лежит на полу, Цюань, — Бен пытался сделать вид, что хочет помочь, и старался принять невинный вид. — Я уронил ее. Она закатилась под кровать.

Его правая рука болела, словно побывала в тисках.

Цюань зажег свечу. Он увидел, что Минь стоит на коленях в постели, обхватив себя руками. Шэнь уже залез к матери, и его распахнутые глаза были мокрыми от слез.

— Я собирался выйти в туалет, — сказал он Цюаню. — Я уронил свечу, она закатилась под кровать, а там был... таракан. Он меня напугал, а я разбудил Минь. Простите, я...

Бен стоял как завравшийся ребенок, пытающийся скрыть свою ложь. Он слышал, как незнакомец возбужденно произнес какие-то слова, значения которых он полностью не понял. Затем этот человек показал на болевшую правую руку Бена.

Бен посмотрел вниз и увидел, что держит в руке доску размером в восемнадцать дюймов.

Бен сказал:

— Прости, Цюань, но ты что-то прятал. Я боялся, что ты в беде. Все это выглядело очень подозрительно, словно ты делаешь что-то... незаконное.

Он жестом показал под кровать, пытаясь отвлечь от себя внимание:

— Ведь это не наркотики, нет?

— Наркотики? — переспросил Цюань. — Ты веришь, что я пойду на нарушение закона ради наркотиков?

Бен услышал боль в голосе своего друга.

— Нет. Но ты сам говорил, что времена тяжелые. Люди делают то, чего в норме не делали бы. Но не ты, Цюань. Я знаю это. И чувствую себя глупцом.

— Тот, кто спрашивает, — глупец на пять минут, но тот, кто не спрашивает, остается глупцом навеки. Если у тебя вопросы к старому другу, спроси его.

Цюань включил лампу, затем встал на колени и сунул руки под кровать.

— Нет, — сказал человек, качая головой. Выражение лица Минь, отошедшей от кровати, тоже говорило «нет».

— Пришло время, — сказал Цюань.

— Ты уверен? — спросила Минь.

Цюань продолжал поиски, и Бен услышал знакомый звук. Сразу после этого Цюань вытащил из-под кровати мешок. Он встал и вручил мешок Бену.

— Цюань, ты не обязан мне его показывать. Это не мое дело. То есть, я хочу сказать... — Бен увидел встревоженное лицо незнакомца. Совершенно очевидно, что тот не понимал английского.

— Открой его, Бен.

Бен медленно открыл мешок, намного более громоздкий и тяжелый, чем он думал. Нервничая, он засунул в него руку, боясь наткнуться еще на одного таракана. Он схватил что-то и вытащил это наружу. Это была Книга в черной виниловой обложке, небольшого размера, но толстая, с символом рыбы, вытисненным на передней обложке снизу.

— Библия? — спросил Бен.

Цюань кивнул.

Бен вывалил содержимое мешка на кровать. Еще шесть Библий. Незнакомец, явно не одобряя происходящего, сел на пол. Цюань сел рядом. Бен пододвинул стул. Все еще дрожа, Минь снова села на кровати. Она обнимала Шэня, который снова стал засыпать.

— Это учебная Библия, она особенно ценная, — пояснил Цюань. — У большей части пасторов домашних церквей нет теологического образования. У них нет христианских книг. Они называют такие Библии карманной семинарией. Это Слово Божье с комментариями и инструкциями о том, как изучать и использовать его. Кроме того, эта книга объясняет, как проповедовать и учить Библии.

Цюань открыл книгу, и его голос стал страстным. Он перелистывал страницу за страницей:

— В этой книге есть список тем, тезисы проповедей, карты и схемы. Разве ты не понимаешь, что это значит, Бен Филдинг? Многие пасторы даже Библий не имеют. А те, кто имеют, не знают, как ими пользоваться. Эта Библия — подарок Иисуса нам.

— Что значит рыба?

— Греческое слово, означающее рыбу, ichthys, — сказал Цюань. — Ранние христиане использовали это слово как акростих. Оно значит — Иисус Христос, Сын Божий, Спаситель. Каждая греческая буква в слове «рыба» является начальной буквой каждого из этих слов. Когда христианская вера сделалась в Риме нелегальной, верующие рисовали этот символ палкой на земле, чтобы идентифицировать себя. Когда другие христиане это видели, они тоже рисовали этот символ. Таким способом они узнавали, что это их братья и сестры. Некоторые из нас тоже используют этот знак. Он также напоминает нам о рыбе, которую Иисус дал множеству народа, и о той рыбе, которую Он приготовил, преподнес Своим ученикам и ел Сам после Своего воскресения.

Бен кивнул, не совсем уверенный, что все понял.

— Вот почему мы подали тебе рыбу на тарелке нашей бабушки в первый вечер нашей встречи. Тарелка и рыба напоминают нам об Иисусе, Который подал нам Себя на Кресте, а через три дня после Своего распятия подал рыбу Своим ученикам. Мы хотим подавать Иисуса нашим семьям и соседям. Этот символ также связывает нас с нашими гонимыми братьями и сестрами, которые жили две тысячи лет назад. Но самое главное — не символ, а Сам Господь.

— Что ты сделаешь с этими Библиями?

— Я отвезу их в одно место и там отдам.

— Это отель «Биньгуань» и канадец с четвертого этажа, мистер Роджерс, так?

— Мистер Джеймс.

— Человек, который увеличивает громкость телевизора, когда к нему приходят посетители.

— Во многих гостиничных номерах есть насекомые.

— Что?

— Я использовал неправильное слово? Жучки? Да. Именно, во многих номерах есть жучки. Поэтому мы включаем телевизор, чтобы заглушить разговоры. Многие садятся в тюрьму, когда такие разговоры прослушиваются.

— Ты не дал мистеру Джеймсу мясо и хлеб, не так ли?

— О, да. Мясо и хлеб, которые привез мне мой старый американский друг.

— Ты отдал ему Библию, которую я привез тебе?

— Да.

— А что он дал тебе? «Классическую музыку»?

— Компакт-диски со словами и образами, которые как музыка для души. Это то, что правительство не разрешает нам иметь.

— Почему ты мне не говорил всего этого?

— Я рискую многим.

— Ты мне не доверяешь?

Цюань заколебался, но промолчал.

— Зачем ты уходил от дома спиной вперед?

— У тебя острые глаза. Ты все видишь. Это старый трюк, которому я научился у отца. Мои следы могут проверить. Иногда лучше, чтобы люди поверили, что кто-то пришел в твой дом, вместо того, чтобы они узнали, что ты сам уходил из дома.

— Но зачем?

— Об этом лучше не говорить. Так было нужно.

Ты предлагаешь мне спрашивать, но не доверяешь, и потому не отвечаешь? Хорошо, тогда скажи, кто этот человек, который пришел к тебе посреди ночи? — Бен указал на незнакомца.

— Я не назову его имя даже тебе. Я никому не скажу этого, кроме тех, кому положено знать. — Цюань посмотрел на свои руки. — Ты прав. Я не уверен, Бен, что могу тебе доверять.

Эти слова ударили Бена больше, чем он мог предположить.

— Итак, я предлагал тебе задавать вопросы, и теперь я спрошу тебя. Кому ты верен больше, своей компании или своему Богу? Связан ли твой бизнес с китайским правительством? Обязан ли ты чем-нибудь партии? Я не знаю. Где сокровище человека, там и сердце его. Где твое сокровище, Бен Филдинг?

— Я могу не соглашаться с тем, что ты делаешь. Но я тебя не предам.

— Думаю, не предашь. Но у нас есть такая пословица: «Мысли обходятся дешево. А неправильные мысли — дорого». Если я ошибся относительно моего дорогого друга, я многих поставил в рискованное положение. Раньше я не мог решиться. Но теперь... думаю, что могу тебе довериться.

— Когда мы ездили в отель, кто были те двое мужчин?

— Один был офицером МОБ в штатской одежде. Главный — это начальник Тай Хун.

Минь вздрогнула и схватила Цюаня за руку.

— Кто он? — спросил Бен.

— Заместитель начальника полиции. Тай ненавидит верующих.

— Я снова видел его у отеля, когда мы ездили в Шанхай, чтобы улететь в Пекин, — когда ты понес с собой мешок.

— Тай Хун был там?

— Он наблюдал за тобой. Откуда пришли эти Библии? — Бен показал на шесть книг, лежавшие на кровати, одна из которых теперь была в руках Шэня.

Цюань посмотрел на человека и потом кивнул. Незнакомец с сильным акцентом сказал по-мандарински:

— Я — «осел Иисуса».

Бену показалось, что он не понял произнесенных слов.

— Я вожу на себе драгоценный груз. И делаю это тридцать лет. Это мое призвание. — Человек склонил голову.

— Откуда вы? — спросил Бен. Минь быстро встала и на цыпочках, как маленькая девочка, прошла к переднему окну и задернула занавески, затем подошла к заднему окну и сделала то же самое. Она надела на себя кожаную куртку, которую подарил ей Бен. Он заметил, что она дрожит.

— Падение в канаву делает человека мудрее, — сказал незнакомец. — Я падал в такое количество канав, что обрел достаточно мудрости для того, чтобы не отвечать на твой вопрос. Этнически я китаец, но из другой страны. Я знаю «ослов Иисуса» из семи стран, включая вашу страну. Иногда ваши люди привозят Библии извне. И я везу их дальше. Я вызываю меньше подозрений, потому что мои предки китайцы, и я бедный гражданин. Я заходил далеко вглубь континента, в регионы, где о Евангелии слышали меньше всего, — это мусульманские анклавы на северо-западе и Тибет на юго-западе.

— Зачем вы это делаете? — спросил Бен.

— Простите? — удивился незнакомец. — Цюань сказал, что вам можно доверять, но ваши вопросы показывают, что вы не знаете путей Иисуса.

— Наверное, не знаю. В таком случае научите меня.

Человек поднял Библию. Он поднес ее к носу и понюхал.

— Это книга Бога. Нет ничего более ценного. На прошлой неделе я доставил двенадцать таких Книг в церковь из одной тысячи человек. До моего приезда у них было пять Библий на всю церковь. Люди готовы отдать мне свое месячное жалованье за одну Библию. Но я доставляю их бесплатно и отдаю тоже бесплатно. Я соглашаюсь только на постель и еду.

⇐ Предыдущая 12 13 14 15 161718 19 20 21 Следующая ⇒