— Да? 6 страница

Цюань сморщился от этих воспоминаний.

— Когда мне исполнилось пятнадцать, моя мама заставила меня пойти в тюрьму.

— И что ты там увидел?

— Человек, которого я там увидел, не был похож на моего отца. Его лицо было бледной, искаженной маской. Но я узнал его глаза. В тот день он сказал мне свои последние слова: «Zhen jin bu ba huo lian».

— Настоящее золото не боится огня, — перевел Бен.

Цюань кивнул головой.

— Затем он добавил: «Однажды ты умрешь. Ты должен прожить жизнь, готовясь к этому дню». Я часто спрашивал себя: «Неужели это тот день?»

— Что делала твоя мать, когда он умер?

— Она уже выполняла его работу. Они называли ее «улыбающийся пастор». Она была хорошим проповедником. Много раз она проповедовала и мне! Теперь я жалею, что не слушал ее. Я не слушал ее даже в тот вечер, когда вернулся домой и увидел, что ее избили. Тогда ей выбили два зуба, — Цюань дрожал, рассказывая об этом. — Даже с этой болью она умудрялась улыбаться, но мне было больно видеть, что у нее нет зубов.

— Кто избил ее?

— МОБ.

— Почему?

— Потому что она была христианкой. Более того — пастором. Божьим врагам не нужны другие причины.

— Сколько тебе было лет, когда она умерла?

— Восемнадцать. Когда произошло землетрясение, я проводил время с друзьями. А когда через завалы я прибежал домой, то увидел только поднимающиеся клубы дыма. Наш дом рухнул и загорелся. В нем я нашел мамино тело. Она сделала все для меня. Ни у кого больше не было такой доброй матери, переполненной радостью Иисуса. Но тогда я этого не ценил. Да, я плакал по ней, но плакал больше о себе, потому что остался без дома.

— Куда ты пошел?

— К родителям матери. Они тоже были христианами. Они не знали, что делать с моими аргументами против христианства, которые я приносил из школы. Я также сердился на то, что мне не разрешали сидеть на красивом стуле, сделанном моим дедушкой. Когда у нас бывали гости, я садился на твердый пол, а стул оставался пустым, — он указал на большой стул из красного дерева, стоящий у стола. — Я не видел смысла в том, что на красивом стуле никому не разрешалось сидеть.

— Так в чем же был смысл, в конце концов?

— Ты еще не знаешь?

— Не уверен.

— Тогда тебе лучше узнать самому.

— Я не достоин того, чтобы мое имя находилось на этой стене вместе с твоим и именами других мучеников.

— Однако здесь стоит имя Ли Вэня, плотника, — сказал Ли Маньчу. — Разве Создатель Стены, Который пишет здесь имена, не знает, кому надлежит здесь быть записанным?

— Я не умер за Господа, как вы оба.

Есть разные варианты смерти, — сказал Ли Маньчу. — Ты умер для обычной жизни. Ты умирал каждый день в служении Иисусу. Ты свидетельствовал о смерти твоего отца и матери. Что может быть труднее?

— Много лет спустя, когда твой сын умер, — сказал Ли Тун, — ты позаботился о его жене и сыне. Когда я завершил свой труд на земле, твой продолжился. Мученики — не только те, кто умирают, но все верные свидетели, которые страдают за Имя.

- Разве видеть, как умирают мать, отец и сын, легче, чем умереть самому? — спросил Ли Маньчу. — Нет. Это намного тяжелее. Господь Иисус знает, что иногда бывают семьи мучеников, которые заслуживают такой же награды, что и сами мученики. Вот почему на этой стене написано так много имен жен и мужей, отцов и матерей, сыновей и дочерей, сестер и братьев мучеников.

— Кроме моей мамы я уважал моего отца больше, чем кого-либо другого, — сказал Ли Тун, кладя руку на плечо отцу.

— А я уважал своего сына больше, чем кого-либо другого, — Ли Маньчу положил свою руку на другое плечо своего сына, Ли Вэня.

— Кроме того, Ли Вэнь, — сказал Ли Маньчу, — ты создал тот стул.

— Интересно, — сказал Ли Вэнь Ли Туну, — закончится ли род мучеников в нашей семье на тебе, или за нами последует Ли Цюань?

— А если не Ли Цюань, то Ли Шэнь?

— Посмотрим.

— Может быть, один из них, — прошептал Ли Маньчу, — будет последним мучеником.

Мужчины посмотрели друг на друга, не осмеливаясь говорить о такой великой чести.

Во вторник вечером Бен открыл письмо, пришедшее от Мартина.

Бен,

я все время тревожусь после нашего последнего разговора по телефону. Вон Чи позвонил вчера утром и сказал Джеффри, что ты присутствовал на подозрительном обмене пакетами в какой-то гостинице, называемой «Биньгуань». Каким-то образом он узнал о приходе гостей на ужин в дом к Ли Цюаню и визите заместителя начальника полиции, Тай Хуна. Чи говорит, что против тебя у них нет конкретных обвинений, но против твоего друга готовится дело, и они тебе не доверяют.

Бен, если ты когда-либо доверял мне, прошу, послушай меня.

Не могу сказать, насколько важно, чтобы ты не делал ничего нелегального. Ты даже косвенно не должен участвовать в чем-либо противозаконном. Ты меня понимаешь? Я рассчитываю на тебя. Единственный инцидент может навредить репутации компании. Не позволяй этому произойти.

Письмо встревожило Бена, но одновременно принесло ему чувство облегчения. Они ничего не знают о моем посещении церкви!

На следующее утро Бен отвез Цюаня на работу. Затем он походил по городу, продолжая разговаривать с людьми. Большая часть людей была настроена дружелюбно и с удовольствием отвечала на вопросы. Бен удивлялся тому, насколько больше он узнал о мыслях и чаяниях простых людей. Он понял, что не знал Китая в достаточной мере, как считал раньше. А понимание людей было ключевым фактором в продаже им чего бы то ни было. Материал, который он собрал во время своих интервью, ошеломит всех в их офисе.

Во время обеда Бен направился в мастерскую слесаря. Когда он вошел туда, Цюань вручил ему листок бумаги.

— Что это?

— Это циркулярное письмо от партии с запретом на употребление одного слова. Они доставили несколько таких писем к нам в мастерскую. Это официальная декларация о запрете партии на слово qianxinian, «тысячелетнее счастье». Они утверждают, что это христианское выражение, направленное против правительства, поскольку оно подразумевает правление Христа на земле в течение тысячи лет с низложением всех человеческих правительств. Они утверждают, что в Китае этому слову не должно быть места. Они знают, что Чжоу Цзинь и Ли Цюань христиане, поэтому они принесли нам циркуляр в первую очередь. И все же, — он улыбнулся, — они предпочитают иметь с нами бизнес, потому что мы делаем нашу работу лучше всех.

— Церковь повинуется этому циркуляру?

— Большая часть зарегистрированных церквей — да, но не все. Ни одна из домашних церквей не станет подчиняться этому запрету. Можешь представить, Бен, что американским христианам запретили использовать на публике определенные слова? Ты представляешь общество, в котором христианам говорят, что если они произнесут на публике определенные слова, если они буду говорить то, что считается политически непопулярным, они могут потерять свою работу? Для тебя это немыслимо, Бен, я знаю. Но здесь это случается.

Бен вздохнул, не имея мужества сказать, что на самом деле такое случается и у них.

— Что ты знаешь о нашем руководителе отдела по делам религий? — спросил Цюань.

— Не так уж много.

— Ты знаешь, что он атеист?

— Что?

— Мой отец, Ли Тун, обычно говорил: «Церковный лидер, который не верит в Бога, подобен босоногому человеку, продающему обувь». Мы называем нашего руководителя отдела китайским Каиафой.

— Что это значит?

— Ты помнишь библейского Каиафу?

— Нет.

— У тебя кто-нибудь отнял Библию?

— Нет. Она стоит у меня на полке. Помнишь? У меня их три.

— Может, Бену Филдингу стоит отдать кому-нибудь две Библии и начать читать третью?

— Прости, что разочаровал тебя.

— Каиафа был первосвященником, который организовал распятие Иисуса. Иногда самыми опасными врагами Церкви становятся люди, занимающие самые выдающиеся позиции в религиозном мире. Как еще можно объяснить тот факт, что самый выдающийся церковный лидер в Китае — атеист?

— Во время моей встречи в Шанхае я разговаривал с моим другом Вон Чи о трех принципах самостоятельности церкви.

— Зачем?

— Мы просто разговаривали, и все.

— Ты говорил ему, что обсуждал со мной подобные вещи? Ты упоминал мое имя?

— Возможно. А что?

Ли Цюань отвел взгляд и стал оглядывать комнату.

— Послушай, я ничего плохого про тебя не говорил, Цюань! Чи говорил мне о том, что я слышал сотни раз. В зарегистрированной церкви всем хватит места. Они просто не хотят подводных течений. У них достаточно проблем с культами.

Цюань помахал листком бумаги, как адвокат, представляющий доказательство:

— Такие циркуляры рассылаются, чтобы напомнить людям то, о чем они не имеют права говорить. Партия боится христианства, потому что оно производит изменение сердца. Они не в состоянии контролировать этот процесс.

— Ну перестань, Цюань. Я ходил в твою церковь, и я уважаю людей оттуда. Это так. Но тебе нужно понять, что у каждого правительства есть свои правила. Они вынуждены так действовать. Ты не сможешь быть таким же свободным, как в Соединенных Штатах. У нас в Портленде, например, есть церковь, которая принимала бездомных и кормила их бесплатными обедами. В результате стали возникать пробки на дорогах, и приличные люди, жившие по соседству с церковью, стали жаловаться. Поэтому городские власти ограничили время собраний в этой церкви и количество людей, которые могли на них прийти.

— И церковь согласилась с этим?

— Ну, им это не понравилось. Но это вопрос, касающийся интересов двух сторон. Некоторые из таких церквей считают, что они могут принимать все больше и больше людей и устраивать собрания тогда, когда им это удобно. Но что делать с соседями, которым приходится мириться с шумом и проблемами в уличном движении? Разве у них нет прав?

Цюань молча смотрел на него.

— Слушай, на нашем старом месте жительства каждый четверг по вечерам собиралось до двадцати и более автомобилей, и некоторые из них занимали двойные места из-за своей величины. Постоянно хлопали двери, подростки то входили, то выходили из дома на противоположной стороне улицы. Там встречалась большая группа по изучению Библии. Несколько человек с нашей улицы поговорили с ними, однако хозяева того дома очень вежливо заявили, что имеют на это право. Тогда мы позвонили в полицию. Там нам велели обратиться в администрацию округа. Мы добились постановления, которое запретило им собираться в том доме. И точка. Если они хотят устраивать большие собрания, на это есть церковные здания, разве не так?

— Вот только там ограничивают количество людей, которым можно собираться... ты ведь так сказал?

— Ну... не всегда.

— Те подростки употребляли наркотики?

— Нет.

— Они портили вам имущество?

— Нет, но они занимали все места на парковке.

— Они что-нибудь украли у тебя?

— К чему ты клонишь, Цюань?

— Я удивляюсь, что ты выступаешь против молодых людей, которые изучают Библию, чтобы стать лучше. Если они не смогут встречаться для изучения Библии, — может, они соберутся для того, чтобы грабить дома, напиваться или употреблять наркотики, драться или портить чужое имущество. Разве это не высокая цена за отнятую свободу встречаться в церкви?

— Ты не понимаешь, Цюань. Ты не понимаешь, как это работает в Америке. У нас все не так, как в Китае.

На лице Цюаня отразилось сомнение.

— Разве?

— Мы молимся за сестру У Ся, которая страдает от туберкулеза.

Наступило двадцать восьмое октября, второе воскресенье Бена в домашней церкви. Та самая женщина с сияющим лицом молилась об одном человеке за другим. Электричество мигнуло три раза, а потом погасло, но все равно была ввернута лишь одна лампочка.

Ли Цюань встал. Минь вытащила из свертка Библию его матери. Затем вручила ему. Он подошел ближе к мерцающей свече, открыл Библию на помеченной странице и стал читать. Бен пытался понять. Китайская христианская терминология была ему непонятна, как даже многим китайцам, поскольку этот лексикон был запрещен в обиходном употреблении.

О сем радуйтесь, поскорбев теперь немного, если нужно, от различных искушений, дабы испытанная вера ваша оказалась драгоценнее гибнущего, хотя и огнем испытываемого золота, к похвале и чести и славе в явление Иисуса Христа, Которого, не видев, любите, и Которого доселе не видя, но веруя в Него, радуетесь радостью неизреченною и преславною, достигая наконец верою вашею спасения душ.

Цюань перевернул страницу и посмотрел на размытые влагой слова.

Ибо что за похвала, если вы терпите, когда вас бьют за проступки? Но если, делая добро и страдая, терпите, это угодно Богу. Ибо вы к тому призваны, потому что и Христос пострадал за нас, оставив нам пример, дабы мы шли по следам Его.

Звук звонка заставил Бена вздрогнуть. Чжоу Цзинь вынул из кармана сотовый телефон. Он открыл его и стал слушать. Пастор разговаривает по телефону во время собрания? Чжоу Цзинь вскочил на ноги:

— Немедленно уходите, — сказал он собранию встревоженным голосом. — И да будет с вами Бог. Молитесь по пути домой. Мы оповестим вас о следующем собрании.

Цзинь передал сотовый телефон Цюаню:

— Уходи. Я попытаюсь задержать их.

— Я не оставлю тебя.

— Ты должен. Мы уже говорили об этом. Таково мое решение — я пастор. Заботься о них. Помни коня, который ускакал прочь.

Цюань обнял старика, затем быстро вывел семью из задней двери. Все велосипеды уже исчезли, и люди торопливо разъезжались по всем направлениям. Цюань бегом повел свою семью и Бена через лес.

— Разве нам не нужно идти к машине? — спросил Бен.

— Да. Но нельзя, чтобы нас увидели у дороги.

Они успели отойти всего на пятьдесят ярдов и спрятаться за деревьями, когда услышали, как хлопнула дверца машины и вслед послышались громкие голоса.

Цюань остановился и схватил за руки Минь и Шэня:

— Господи, пребудь вместе с Чжоу Цзинем.

Они бежали через редкий лес, громко топая по опавшей листве. Маленькие ножки Шэня стремительно двигались. Он заплакал, и отец взял его на руки. После полумили Бен забрал Шэня и посадил к себе на плечи, крепко держа его за упругие и грязные икры ног. Наконец они подошли к окольной дороге, где нашли «Мицубиси» Бена. Они забрались в машину и направились к дому Цюаня. Все тяжело дышали. Бен опустил стекла в машине.

— Что произошло? — спросил он.

— Облава.

— Ты имеешь в виду МОБ?

— Если полиция не устроила засаду в кустах, большая часть людей, наверное, смогла скрыться. Чжоу Цзинь остался, чтобы МОБ не погнались за остальными и не схватили их. В ярости они иногда выходят из себя и творят много зла. Чжоу Цзинь скорее позволит себя арестовать, чем навредит своему народу.

— Они его арестуют?

— В таких случаях да.

— Как часто случается такое?

Цюань пожал плечами.

— А что там было с сотовым телефоном?

— Технологии можно использовать и для добрых дел. У нас есть друг в полиции. Он один из немногих особых людей, кто знает этот номер телефона. Его миссия — предупреждать нас об облавах.

— Это просто возмутительно, — сказал Бен, подъезжая к дому Цюаня.

— Такова жизнь, — сказал Цюань.

— Что имел в виду Чжоу Цзинь, когда говорил о коне, который ускакал прочь?

— Это старая история, которую знает каждый китаец. Очень давно рядом с границей жил один старик. Однажды его конь убежал. Ему сказали, что конь ушел далеко. Утешить его пришли все его соседи, но старик был совершенно спокоен.

Он сказал: «Может быть, все это не так уж и плохо. Может, это даже к лучшему». Однажды ночью старик услышал большой шум и встал, чтобы посмотреть, что случилось. К своему удивлению, он увидел не только своего старого коня, но и молодую, красивую кобылицу. Его конь привел домой подругу. Все соседи пришли поздравить его.

— И в чем мораль?

— Чжоу Цзинь хотел сказать, что то, что кажется потерей, может на деле оказаться приобретением, когда мы увидим все в полноте. Китайская мудрость говорит нам об этом, и обычно так оно и оказывается. Божье Слово тоже говорит нам об этом, а оно всегда право. Когда Иосифа продали в рабство, и он долгие годы просидел в тюрьме, наступил момент, когда он встал перед братьями и сказал: «Вот, вы умышляли против меня зло; но Бог обратил это в добро».

— Но то, что произошло сегодня, никак не может быть благом.

С нашей точки зрения — нет. Не здесь, и не сейчас. Но, возможно, с другой точки зрения? Кроме того, то, что ты увидел, было исполнением закона, который некоторое время назад ты считал разумным. Ты начинаешь менять свое мнение об удивительных религиозных свободах в Китае?

Бен проигнорировал этот вопрос:

— Почему Чжоу Цзинь отдал тебе сотовый телефон?

— Потому что, — ответил Цюань, — я теперь пастор.

Meряя шагами комнату, Бен проговорил:

— Все равно не могу в это поверить.

Цюань сидел на полу с тазиком воды и старой тряпкой в руках. Сначала он вычистил грязь с ботинок Бена, потом с обуви Минь и Шэня и теперь чистил свою обувь.

— Теперь, когда ты увидел все это собственными глазами, оно для тебя стало реальностью? Но для нас это было реальным всегда.

— Но почему они это делают?

— Mogui ненавидит Церковь. Его изгнали из небесного дома и отдали этот дом Церкви.

— Что значит mogui? Не помню этого слова.

— Сатана.

— Дьявол?

— Один из наших братьев из Канады говорит, что церковь в Китае — самая быстрорастущая церковь в мире. Он утверждает, что здесь христиан больше, чем в Америке и Европе, вместе взятых. Mogui — это дракон. Я имею в виду, в библейском смысле. Дракон — добрый персонаж в китайской истории, но в Книге Откровение — злой. Mogui — злой дракон, который хочет пожрать Церковь.

Вдруг глаза Цюаня зажглись, и рука с мокрой тряпкой перестала двигаться:

— Но Иисус — добрый Лев, могущественный и мудрый, и Он уничтожит дракона. Дракон уже повержен. Он будет сокрушен под нашими ногами. Тот, Кто в нас, сильнее его. Но по мере того, как истекает время сатаны, он корчится в смертельной агонии, извергая на нас все виды казней, какие только может.

Но не такого объяснения ждал Бен.

— Они тоже в этой комнате, ты знаешь? — сказал Цюань

— Кто?

— Праведные и злые воины. Они бьются в смертельной схватке.

— И ты действительно веришь в это?

— Конечно верю. Бог не лжет. И разве ты сам не видишь вокруг многие свидетельства?

Бен оглядел комнату:

—Ну... в общем, нет.

— Разве ты не чувствовал проявление сил сегодня, когда мы собрались — и когда разбежались? Неужели ты настолько слеп, что не понимаешь: Земля — это поле битвы, где ведется яростная война между двумя царствами за души человеческие?

Бен почувствовал, как у него возникает желание спорить и не соглашаться, но он решил обдумать все сказанное. Наконец он спросил:

— Ты когда-нибудь... видел ангела?

— Не уверен, но думаю, да.

— Когда?

— Кое-что из этой истории ты знаешь, я рассказывал тебе в Гарварде. Но что-то я никогда тебе не рассказывал, потому что знаю, что все это покажется тебе странным. После землетрясения, когда умерла моя мама, я остался совершенно один. Я был атеистом. Я отвернулся от веры своих родителей. Я отрекся от отца и отверг Иисуса, — он низко опустил голову. — Но я молился, и это было довольно эгоистично. Я молился о том, чтобы поехать в Америку. Я знал, что это невозможно. В те дни в Америку могли выехать только несколько сот китайских студентов из привилегированных семей. У меня были хорошие оценки, но все равно это было невозможно. Я сидел на обломках нашего дома, сердясь на Бога, когда кто-то похлопал меня по плечу.

— Кто это был?

— Некто, кто сказал, что пришел, чтобы помочь жертвам землетрясения. Там были европейцы из благотворительной организации, а среди них один американец. Но тот человек не был одет в обычную одежду. Он спросил, чем он может мне помочь. Я ответил, что хочу поехать в Америку, но понимаю, что это невозможно. Он сказал, что сможет помочь. Я дал ему адрес дедушки и бабушки. Он сказал, что напишет мне. И хотя другие работники из благотворительной организацииработали еще две недели, этого человека я больше не видел, несмотря на то, что искал его. Через месяц я получил приглашение из Гарварда, в котором сообщалось, что мне дают стипендию на обучение. Мне нужно было только заполнить заявление и отослать его обратно. В те времена также было невозможно получить паспорт, но каким-то образом я его получил. Кто-то дал мне точную сумму денег, чтобы долететь до Массачусетса. У меня в рюкзаке была только моя одежда. Вот почему мне пришлось носить твои большие рубашки, пока я не заработал на свою первую обновку. Даже возможность работать по студенческой визе была настоящим чудом. Мы не всегда признаем чудеса, когда они случаются, — а тогда я просто считал себя счастливчиком. Теперь я понимаю, что объяснить все это можно только вмешательством Бога.

— А что тот человек из благотворительной организации?

— Я никогда больше его не видел. И я не думаю, что это был человек.

— Ты думаешь, это был ангел?

— Думаю, что хотя я сердился на Иисуса, и даже отвергал Его, Он проявил верность ко мне. В Своем Провидении и из любви к моим верным предкам, моему отцу и матери, Бог послал ангела, чтобы подготовить для меня путь в Гарвардский университет, чтобы на чужбине я мог стать последователем Господа Иисуса. И мог встретиться с Беном Филдингом.

В воскресенье днем Ли Цюань молился о Чжоу Цзине. О нем по-прежнему ничего не было слышно. Цюань открыл свою Библию и читал отрывки из нее Шэню. Минь слушала, занимаясь ремонтом одежды. Все еще потрясенный случившимся, Бен открыл свой портфель, надеясь найти какое-нибудь чтиво, которое могло бы успокоить его встревоженный разум. Он вытащил оттуда две книги и журнал «Fortune».

Цюань взглянул на чтение Бена и встал с выражением ужаса на лице.

— Убери это из моего дома, — сказал он, указывая пальцем на литературу.

— Тебе не нравится «Fortune»?

— Я говорю вот об этой книге, — он указал на книгу с Далай-ламой на обложке.

— Что в ней плохого? Ну да, он не христианин, но он порядочный парень. Религиозный. Сострадательный. Думающий человек. По крайней мере больше, чем некоторые христиане. У него есть очень позитивное послание для мира.

— Для тебя, быть может, это просто книга, — голос Цюаня дрожал. — Ты не видел тьму твердынь mogui.

— О чем ты говоришь? Далай-лама? Это добрый, щедрый и очень уважаемый человек, помимо всего прочего, он был в списке бестселлеров, по оценке «New York Times».

— Я не знаю Далай-ламу. Но я знаю его религию. Я живу здесь, и я бывал в Тибете. Я мог бы рассказать тебе кое-какие истории, но ты не поверишь.

— В том-то и дело, Цюань. Ты рассуждаешь как ограниченный и неразумный человек. Пожалуй, нет более мудрого и щедрого на благотворительность человека из всех живых. Ты видел «Семь лет в Тибете» с Бредом Питом?

Цюань непонимающе смотрел на него.

— Это фильм. Как бы то ни было, Далай-лама был в этом фильме ребенком, одаренным и сообразительным, который вырос в мудрого правителя. В нем показано, как Китай покорил Тибет и...

— Два часа до обеда? — спросил Цюань Минь, внезапно переключаясь на мандаринский язык. Затем, взглянув на Бена, он сказал:

— Сначала я переоденусь. Потом на твоей машине мы поедем в Пушан.

— Куда именно?

— Увидишь. Но, пожалуйста, — Цюань указал рукой на книгу, — убери эту книгу из дома Ли.

Пока Цюань не видел, Бен затолкал книгу под пассажирское сиденье автомашины. Десятью минутами позже они выехали на улицу.

— Послушай, Цюань, я думаю, ты переигрываешь.

— Ты был в Тибете?

— Нет, но всегда хотел там побывать.

— Значит, ты читал книгу и видел фильм? Вот что делает тебя великим экспертом в ламаистском буддизме.

— Я никогда не называл себя экспертом. Когда ты был в Тибете?

— Когда мне отказали в месте преподавателя, помнишь? Я накопил денег и поехал подавать заявление в университет. Я стоял перед храмом Джоканг, одним из святейших храмов ламаистского буддизма. Китай действительно виноват в отнятии политических свобод у Тибета. Но не позволяй своим симпатиям к угнетенному народу превратиться в симпатию к религии, которая точно так же угнетает их.

— Куда мы едем?

— Выезжай на главную улицу Пушана. Я скажу, когда нужно будет повернуть. Еще десять минут.

— Тебе это не понравится, Цюань, но должен сказать, что я почерпнул много хорошего из буддистской философии. В ней действительно много полезного. В ней есть необычайное спокойствие, что очень притягивает. Теперь эта философия используется в деловом контексте, начиная с бизнес-семинаров и заканчивая укреплением психического здоровья персонала. Она помогает людям обрести мир с самими собой.

— Кто сказал тебе это, Бен Филдинг?

— Это написано в статьях. Об этом говорят по телевидению. В книгах. И у меня есть определенный опыт.

— Тогда все это — голос mogui. Иисус сказал, что дьявол — отец лжи. Если ты веришь, что мир можно найти в темной религии, которая отрицает Иисуса, значит, ты так же обманут mogui, как другие.

— Пожалуйста, неужели нельзя проявить немного терпимости, чуть больше приоткрыть разум? Куда приведет нас с тобой заявление, что я обманут дьяволом? Кому-то нужно научить тебя немного умерять свой пыл.

— Ли Цюань не хотел тебя обидеть. Я хорошо знаю mogui. Когда-то я служил ему. Чтобы выиграть битву, нужно хорошо знать противника. Думаю, ты не понимаешь стратегию сатаны. Он — мастер притворства и обмана.

— Неужели ты серьезно считаешь, что миллионы буддистов — потерянные люди?

— Иисус сказал: «Никто не приходит к Отцу, как только через Меня». Эти слова придумал не я. Я просто верю в них.

— Не высокомерие ли это, и не осуждение ли?

— Бог действительно будет судить мир — Он есть Судия. Ты считаешь, что Он осуждает? Не думаю, что Он съежился от страха перед твоим мнением. Он не будет стоять перед твоим судом. Но ты будешь стоять перед Ним.

— Много истины в разных религиях, — включая буддизм.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь.

— Конечно не понимаю. Профессор Ли Цюань — единственный, кто все знает.

— Буддизм призывает к зависимости от собственного сердца или внутренней природы. Но Библия говорит, что лукаво сердце человека и крайне испорчено. Она утверждает, что есть пути, которые кажутся человеку прямыми, но конец их в смерти. Люди сами не в состоянии найти истину, они могут обрести ее только по откровению Божьему. Библия и есть такое откровение. Религии не открывают Божью правду, они скрывают ее. — Он указал рукой вперед. — Мы приближаемся к логову ламы.

— Тибетцы в Пушане?

— Да. Большая часть из них живет в Тибете, но некоторые перешли в Китай. У них во многих городах имеются свои общины. Вон туда, припаркуйся рядом с тем зданием.

— Это храм?

— Им не разрешают строить настоящие храмы. Но это здание называется храмом и используется для поклонения. В течение дня оно открыто для посетителей.

Они вышли из машины и перешли улицу, направляясь к входу. Цюань повернулся и заглянул Бену в глаза:

— Следуй за мной, но не разговаривай. Я не знаю, что произойдет. Но ты должен все увидеть сам. Будь осторожен.

Цюань склонил голову и пробормотал что-то, чего Бен не расслышал.

Они вошли в здание. У дверей, наполовину скрываясь внутри, стояли двое мужчин с бритыми головами в длинных желто-оранжевых платьях.

Когда Бен приблизился к ним, один из них взглянул на него с любопытством, а другой с явной враждебностью. Затем недружелюбный посмотрел на Цюаня. Бен увидел выражение двух чувств на лице монаха — ненависти и страха. Он даже не видел, но как бы ощутил или вкусил эти чувства. Что-то витало в воздухе, он знал, но это было знание, которому объяснений не было.

Это странно. Далай-лама всегда такой добродушный в своих интервью. Почему...

Цюань обратился к священникам сильным, но дрожащим голосом:

— Единый Истинный Бог в Своей священной Книге говорит: «Нет Бога, кроме Меня, и никогда не будет. Я есмь Господь, и кроме Меня нет другого Спасителя».

Прошла целая минута, в течение которой монах с пустыми глазами впитывал произнесенные слова.

— Уходи прочь, убирайся! — неожиданно прошипел голос неземного происхождения, словно масло, разлившееся на раскаленной печи. Голос был глубоким, глубже, чем что-либо и когда-либо слышанное Беном. От этого звука у Бена возникло ощущение тошноты и дурноты.

Вдруг этот голос стал говорить на странном диалекте, совершенно непонятном Бену. Он отступил назад, ему трудно стало дышать, словно чужая сила высасывала кислород из воздуха.

Цюань заговорил снова:

— Иисус сказал: «Я есть путь, истина и жизнь. Никто не приходит к Отцу, как только через Меня». Буддизм — не есть путь. Лама — не есть путь. Иисус — единственный Путь. Священная Книга утверждает: «Нет другого имени под небом, данного человекам, которым надлежало бы нам спастись». Иисус — единственное Имя, единственный Спаситель.

Первый монах исчез в темноте, но глаза второго затуманились, челюсть отвисла, и ужасающий голос заговорил снова:

— Уходите! Уходите, или мы убьем вас! — Мускулы на лице монаха судорожно двигались, словно на нем была надета резиновая маска. — Это наше место, — прошипел он.

⇐ Предыдущая 15 16 17 18 192021 22 23 24 Следующая ⇒