— Да? 2 страница

Бен смотрел на дрожащие губы друга. Он вспомнил, как завидовал Ли Цюаню — и стал противен самому себе. Должно быть, Цюань часто испытывал именно такое чувство... стыд.

— Долгие годы я думал, что Бог, возможно, наказывает меня за то, что когда-то я стыдился отца, и потому был недостоин такого наследия. Но Минь сказала, что это не так.

— Ты говорил, что твой отец был пастором и умер в тюрьме. Больше ты ничего мне о нем не рассказывал.

— Да, он был пастором. Но ему не платили за это. Он зарабатывал деньги, работая в другом месте. Об этом в колледже я не упоминал и не хотел, чтобы ты знал об этом.

— О чем?

— Он был подметальщиком улиц, — сказал Цюань. — Пастор не мог получить более достойную работу.

Он широко улыбнулся, показывая на цитату Кинга на стене. Он говорил так громко, что Чжоу Цзинь и посетитель повернули к ним головы.

Отец Ли Цюаня, Ли Тун, хорошо делал свою работу. Он был самым великим подметальщиком из всех, кто когда-либо жил на этом свете.

Царь кивнул головой, затем улыбнулся и сказал низкорослому и широкоплечему человеку, стоявшему рядом.

— Да, Ли Тун. Ты очень хорошо сделал свою работу.

Бен сказал:

— Я боялся, что ты заставишь меня сделать это.

— Мы должны сделать это.

Они ехали из мастерской молча. Но за обедом разговор вернулся к временам учебы в колледже. Теперь мужчины сидели лицом к лицу, а Минь наблюдала за ними. Цюань запел, отбивая такт музыки гимна Гарварда. Бен почти невольно пытался подпевать ему:

Прощай! Пусть твоя судьба будет яркой и передовой!

Учи своих детей

Со свободой мысли и терпением,

С правом смелой жизни.

Пусть замшелые ошибки не остановят тебя в пути,

И плыви по течению истины мира.

Будь глашатаем света и носителем любви

Пока племя пуритан не вымрет.

Минь засмеялась и захлопала в ладоши:

— Что это значит?

— Пусть профессор истории расскажет, — сказал Бен.

— Думаю, эта песня теперь не значит того, что значила когда-то.

— Наверное, так. Времена меняются.

— Но разве истина изменилась? Интересно, что те пуритане подумали бы сейчас о нашей альма-матер?⁷ И даже тогда, когда мы в ней учились?

Бен откинулся на стуле, потягивая зеленый чай. В дверь вошел Шэнь, наклонился и снял с плеча грязную дерюгу с углем.

— Это кто под углем, Ли Шэнь? — спросил Бен, еще раз надеясь изменить тему разговора.

Шэнь улыбнулся, положил на пол свою ношу, затем с гордостью стал закидывать уголь в топку.

— Ты почистишь бобы, пока я починю туфли Минь? — спросил Цюань.

— Конечно.

Они сели на пол, и пока руки были заняты, ум был свободен. Холодный цементный пол прикрывал тонкий половичок, но Бену все равно было некомфортно.

— Вопрос, — сказал Ли Цюань. — Ты обсуждал со своими студентами «Шесть—Четыре»?

— Что?

— Резню.

— Ты имеешь в виду события на площади Тяньаньмэнь?

— Наши студенты называют это «Шесть—Четыре».

— Почему?

— Это произошло четвертого числа в шестой месяц 1989 года.

— Конечно, мы говорим об этом. Для некоторых китайцев это событие по-прежнему непростая дилемма, разве не так?

Цюань положил на пол молоток и посмотрел на Бена:

— Это настолько важное событие, что оно полностью предопределило ход дальнейшей истории нашей страны. — Наступило полуминутное холодное молчание. — Когда ты говоришь о «Шесть—Четыре», ты говоришь, что твой товарищ по Гарварду тоже там был?

— Ты шутишь.

— В то время я приехал в Пекин, и это был второй визит за последние двадцать лет. И представь себе, один из визитов пришелся как раз на четвертое июня. Миллионы людей наблюдали демонстрантов, которые стояли за демократию. Одним из протестующих был мой племянник, Ли Юэ. Племянница Минь, Чань Би, была убита. Я не видел ее в толпе, конечно. Мы не могли найти ее в течение трех недель, пока не узнали об ее гибели от другого демонстранта. Правительство так и не признало, что она погибла там.

— Сожалею. — Бен посмотрел с сочувствием на Минь. Она склонила голову.

— Сначала партия утверждала, что никто не погиб, затем признала гибель нескольких человек, а потом десятков людей. Я не знаю, что они признают сейчас. Но мы точно знаем, что там были убиты, по меньшей мере, сотни, а может, даже тысячи человек.

— Это, конечно же, ужасно. Но... может, это откат в прошлое?

— Откат в прошлое?

— Извини, я имел в виду... нехарактерное происшествие. Всплеск прошлых привычек, склонности к угнетению, но нетипичный для нового правительства.

— Трудно утешить мать, потерявшую сына, объяснением, что убийцы действовали нетипичным образом.

— Я не упрощаю случившегося, Цюань. Я просто говорю, что это было помрачение ума, отклонение, сложная фаза подгонки к новым условиям. Это несвойственно для нового Китая, и нужно это признать.

— Или это как раз то, что ему свойственно, и все это делается каждый день, но только втайне, с немногими, и не на публике в присутствии сотен людей, где происходящее может увидеть окружающий мир.

— Твои слова циничны.

— Это не цинизм. Я просто говорю то, что многие из нас знают как истину. Но прости меня. Уже поздно. Не стоит говорить о политике со старым другом. Ты сказал, что завтра тебе нужно съездить в Шанхай?

— Да, на собрание. Простое дело. Вернусь в воскресенье вечером. И найду отель.

И хотя Бен давно научился лгать, когда это было необходимо, теперь он испытывал особенное чувство вины. В Шанхае никакого собрания не намечалось. Он просто планировал поехать в Пушан, найти самый лучший отель, залезть под горячий душ, лечь в комфортную постель и свободно поговорить по надежно защищенному телефону. Но главная причина была проста — он не хотел, чтобы Цюань пригласил его в церковь. Хотя, возможно, Цюань не доверял ему в достаточной степени, чтобы повести его в подпольную церковь. Может, Бен делал ему одолжение, покидая его на этот день. В этом случае он избавлял семью от неудобств, связанных с походом всей группы на нелегальное собрание воскресным утром. Да, он делал Цюаню одолжение.

— Цюань, мне нужно спросить, — для разговоров действительно позднее время?

— То есть?

-- У тебя есть степень доктора наук из Гарварда. Тебе чуть за сорок. Ты бы мог преподавать еще лет двадцать пять. Ты не хочешь снова попытаться устроиться на работу преподавателем теперь, когда Китай стал открытой страной?

— Открытой страной? — Цюань буквально уставился на него. — Чужеземцы, похоже, знают о нашей стране намного больше, чем мы сами. Многие граждане теперь не так напуганы, как раньше, поскольку их политические и религиозные убеждения уже не торчат в горле партии, как кость. Но «Шесть—Четыре» заставило всех идеалистов проснуться. Оно повергло их в шок и вызвало недоверие к китайским лидерам. Они поняли, что экономический рост не означает свободы. Прогресс капитализма — это не то же, что торжество свободы.

Но свобода уже близко, — сказал Бен. — Действительно. Я изучал экономику, Цюань. Свобода — это бесшовное платье. Если у людей имеется собственность, они используют ее так, как правительству не нравится. Если у них есть право на владение и использование компьютера, они станут писать то, что не понравится их правительству. Если они смогут арендовать и покупать здания, тогда начнут происходить встречи, которые правительству не понравятся. Свободные ассоциации. Это неизбежно. Свободное предпринимательство должно привести к религиозным и политическим свободам.

— Может быть, со временем. Но «свободные ассоциации» в Китае — явление выборочное. Когда правительство их не одобряет, это явление наказуемо. Существуют секретные места, глубокие и мрачные, о которых многие люди не знают, или делают вид, что не знают. После событий «Шесть — Четыре» притворяться стало труднее.

— Китайские бизнесмены, с которыми я разговаривал, утверждают, что если бы правительство не действовало решительно на площади Тяньаньмэнь, Китай пришел бы в упадок. Пострадало бы намного больше народу. Поэтому лидерам пришлось встать и сказать, что они не допустят раскола и анархии в стране. Иначе люди были бы обречены на голод, на улицах царило бы насилие, дома и предприятия были бы ограблены.

— Значит, доброе правительство спасло плохих людей от самих себя, — и ты в это веришь, Бен Филдинг?

— Ты искажаешь мои слова, — Бен почувствовал, как его лицо заливает краска.

— Тогда, пожалуйста, еще раз объясни без искажения, -сказал Цюань. Минь молча встала, отошла от мужчин и села рядом с Шэнем, который делал уроки на полу в дальнем углу комнаты.

— Ты спросил, почему я не попытаюсь снова устроиться в университет. Ответ прост — партия не позволит мне сделать это по той же причине, по какой она не разрешала мне сделать это тогда. Сейчас они еще меньше захотят мне разрешить преподавание, потому что я известен как последователь Иисуса и как защитник домашних церквей. И мое имя значится в архивах полиции.

— Почему они считают тебя такой угрозой? — Бен понизил голос, но напряжение в нем все равно чувствовалось.

Цюань заколебался, прежде чем ответить:

- Христианство сыграло важную роль в инициации освободительного движения в Восточной Европе. Моя мать учила меня: «Тот, кто сидит на тигре, боится с него слезть». Я с этим согласен. В определенной степени событие «Шесть—Четыре» принесло пользу. Многие студенты считали, что смогут изменить общество и обрести смысл жизни без Бога. В тот день все их надежды рухнули, и, как бы это ни было больно, всегда хорошо, когда ложные надежды рушатся. С тех пор многие стали уповать не на человека, но на Бога. В тот вечер мой племянник, Ли Юэ, рыдавший у меня в объятиях, пришел к вере в Иисуса. Ему было всего восемнадцать. Надеюсь, ты с ним познакомишься. Когда люди начинают осознавать, что нельзя надеяться на страну, на политические убеждения или на самих себя, они обретают свободу для упования на Бога.

Цюань снова взял молоток, поднял туфлю Минь и сказал:

— Я слишком много говорю, а работаю мало. Я задаю моему товарищу вопрос, а сам наполняю воздух своими словами. Пожалуйста, расскажи мне больше о том, чему ты учишь своих студентов о Китае.

— Ну, до постоянных торговых отношений мы спорили о предпочтительном национальном статусе. Я был уверен, что чем меньше Китай изолирован, тем более прозрачным он будет для иностранных наблюдателей, и тем легче будет обеспечить права человека в этой стране. Открытые позиции на глазах у мира позволяют контролировать тиранов.

— А что ты говоришь о Дэн Сяо Пине?

— Я рассказываю, что, когда он умирал, он шутил, что намеревается встретиться с Марксом. — Бен улыбнулся, но потом заметил боль на лице Цюаня. — Я объясняю им, что Дэн был реалистом. Проницательным. Показываю им портрет в техасском барбекю в высоченной шляпе на десять галлонов. Он был дружелюбным, его интересно было цитировать, и американцам было с ним легко, его не боялись, как Мао.

— Скажи, в чем между ними разница.

— Ты сам знаешь. Его четыре модернизации спасли экономику. Он дал обещание вывести Китай на лидерские позиции на международном рынке. И практически преуспел в этом.

— Ты знаешь, что Дэн пообещал нам, Бен Филдинг? Он сказал: «Если коммунистическая партия даст вам экономическое процветание, вам следует отказаться от социальных свобод». Он предложил китайскому народу эту сделку. Естественно, никто не спрашивал народ, согласен ли он на эту сделку. «Шесть—Четыре» произошло по его приказу, так что он, наверное, не слишком сильно отличается от Мао.

— Я знаю одно — люди, с которыми я общаюсь, говорят, что жить стало намного лучше даже после того, как после Дэна власть перешла к Цзян Цзэ Миню. Дэн кажется вполне благоразумным, ты так не думаешь? Я видел, как Майк Уоллес брал у него интервью в своей программе «60 минут». Этот парень выучил Декларацию независимости вплоть до слов «все люди созданы равными». Он цитировал Джефферсона, Линкольна... и других.

— Это в том интервью он отрицал факт преследования христиан в Китае?

— Ну... по правде говоря, я не помню, что он говорил об этом. Меня больше интересовала... знаешь ли, экономическая сторона вопроса. — Как только Бен произнес эти слова, он пожалел об этом.

— Похоже, ты много информации о Китае черпаешь из телевизионных программ. Но высокие шляпы на десять галлонов, широкие улыбки и цитаты не всегда означают то, чем они кажутся.

— Эй, я лично разговаривал со многими китайскими бизнесменами и некоторыми правительственными чинами. Насколько я помню, однажды на обеде VIP-персон в Шанхае я встретился с мэром Пушана.

— VIP? Да, чтобы пообедать с нашими мэрами, тебе действительно нужно быть VIP-персоной. Но как ты думаешь, зачем им понадобилось обедать с тобой? Может, тебе будет легче вести с ними бизнес, если ты поверишь, что Китай — свободная страна?

— Да, конечно, но...

— Ты думаешь, они об этом не знают? — спросил Цюань. — Или ты думаешь, они тупые?

— Ты не можешь отрицать, что уровень жизни значительно повысился. В самолете я читал документальный очерк о человеке, который двадцать лет назад был простым поваром в шанхайском ресторане. Сегодня он финансовый магнат. Он носит часы «Ролекс» с алмазными вставками, у него два «Мерседеса» и красный «Феррари». Мечты сбываются.

— Может, у нас разные мечты.

— В любом случае, деньги лучше нищеты.

— Деньги сделали тебя счастливым, Бен Филдинг?

— По крайней мере, они могут сделать человека счастливым.

— Твой Дэн однажды сказал: «Неважно, черная кошка или белая, важно, чтобы она ловила мышей».

— Это не мой Дэн, — сказал Бен. — А что там с кошкой?

— Он имел в виду рыночную экономику, в противовес экономике, которую контролирует государство. Но для меня это значит, что если одна форма диктатуры не работает, тогда они попытаются использовать менее явные формы, завуалированные под свободы. Пока партия контролирует людей, то есть ловит мышей, все хорошо.

Приехав необычайно рано, в 10:30 утра, Бен с комфортом устроился в гостинице «Цзуаныни» в Пушане. Этот отель не был пятизвездочным, но по крайней мере имел на две звезды больше, чем отель «Биньгуань», где Цюань произвел обмен пакетами с мистическим человеком из Канады. Только некоторые отели имели лицензии для проживания иностранцев.

После некоторой разведки он решил, что это лучший. Он взял ведро со льдом и поставил в него бутылку с водкой. Затем налил себе первый бокал, который быстро снял с него напряжение первых трех дней, проведенных с Цюанем. Потом поднял трубку телефона.

— Мартин? Это Бен. Привет. Сейчас у вас пятница, семь утра, так? Ну что ж, в пятницу всегда плохо спится. На твоем месте я остался бы дома и посмотрел бы «Звездный путь».

— Что у тебя там происходит? — спросил Мартин. — Ты не читал мое письмо? Вон Чи снова мне звонил. Он говорит, что на твоего друга заведено дело. Он обвиняется в незаконной деятельности.

— Какой именно деятельности?

— Мне говорили о наркотиках, выступлениях против правительства и подрывной деятельности. Но конкретно ничего.

— Наркотики? Подрывная деятельность? Цюанъ?

— Послушай, Бен, Чи рекомендует несколько благонадежных семей, с которыми ты можешь встретиться и поговорить. И даже пожить там. Чи предлагает собственный дом. Думаю, тебе нужно уехать от твоего старого приятеля.

— Это было твое предложение, Мартин. Поэтому я сюда и приехал, помнишь?

— Но я же не знал, что он преступник.

— Они называют его преступником?

— Послушай, Бен, если ты знаешь, что твой друг занимается чем-то нелегальным, ты обязан сообщить об этом.

— Кто меня обязал к этому? И кому я должен донести?

— Ну, если не полиции, то, я думаю, можно сказать Чи, а он сам разберется, что к чему.

— Разберется?

— Мы не можем рисковать репутацией «Getz International». Мы здесь занимаемся бизнесом с разрешения властей. И не хотим гнать волну, так?

— Никто не гонит волну.

— Когда ты поедешь в Пекин?

— Во вторник.

— Обещай мне, что будешь хранить верность компании. Обещай, что не сделаешь ничего, что могло бы подвергнуть риску наши деловые отношения в Шанхае и Пекине, хорошо?

Бен вздохнул.

— Слово скаута. Обещаю.

Бен вернулся в дом Ли в воскресенье вечером.

— Ты, должно быть, устал после долгого путешествия в Шанхай, — сказала Минь.

— Немного, — солгал Бен. — Движение было неплохим. — Эта часть была правдой, но он всего лишь приехал из отеля в Пушане.

— Как прошло собрание? — спросил Цюань.

— Отлично. Но во вторник мне нужно будет уехать.

— Так скоро?

— Главным образом, мне нужно слетать в Пекин, помнишь? Поскольку я все равно в стране, мое руководство решило, почему бы не посетить Пекин. Я не против. Я привык много ездить. Ты уже подумал насчет поездки в Пекин со мной? Я уже говорил, это бесплатно. У меня накопилось много бонусных миль. И у нас особые соглашения с «Китайскими авиалиниями». Ты можешь взять два дня отгула? Мы поедем всего на одну ночь. Как насчет такого плана?

— Я обсудил этот вопрос со своим боссом. Он говорит, что я редко беру отгулы, и считает, что мне можно поехать. Мы поговорили с Минь, и она тоже согласна. Я поеду. No problema.

— Отлично.

— Но по пути туда ты сможешь еще раз заехать в отель «Биньгуань» в Пушане? Мне нужно кое-что завезти туда.

— Конечно. — Что он хочет завезти? — Нам в любом случае нужно будет выехать пораньше. Мы оставим машину в Шанхае, и до вылета самолета мне тоже нужно будет быстренько кое с кем встретиться.

Бен решил внимательно наблюдать за Цюанем. Он надеялся, что не выдаст себя. Он настоял на том, чтобы в понедельник утром отвезти друга на работу вместо обычной его езды на велосипеде. Сидя в мастерской, Бен прислушивался к разговорам. Он прослушал несколько телефонных звонков. Он также заметил туманные ответы Цюаня и его тенденцию уединяться и тихо разговаривать с некоторыми посетителями. Он чувствовал себя шпионом.

Бену казалось, что Цюань не вполне ему доверяет, и он сам не был уверен, что доверяет Цюаню. На то у Бена были веские причины. Он должен был выяснить, что происходит. Может, завтра, когда они поедут в Шанхай, а потом полетят в Пекин, что-то станет ясно.

Еще до рассвета девятого октября, во вторник, Бен подъехал к отелю «Биньгуань».

— Пожалуйста, не паркуйся перед отелем, — сказал Цюань. — Останови машину где-нибудь сбоку и посиди. Я скоро вернусь.

— Есть, сэр, — отсалютовал Бен.

Цюань вышел на тротуар, в его руке была спортивная сумка. Когда Цюань завернул за угол, Бен заметил на противоположной стороне улицы сидевшего в машине человека. Человек посмотрел на Цюаня, затем вышел из машины, глядя на главные двери отеля. Бен сразу узнал его военную выправку. И когда его холодный взгляд обратился к Бену, тот опустил глаза. Даже на этом расстоянии он почувствовал холодную сталь его взгляда. Человек перешел улицу и вошел в отель.

Что Цюань делает? И почему за ним следят?

Они долго ехали в Шанхай под дождем. В машине установилась тишина, и Бен чувствовал напряжение. Наконец он сказал:

— Должен признать, я удивлен, что ты не испытываешь восторга по поводу нового Китая, как я.

— Быть может, потому что я стремлюсь воспринимать Евангелие Христа как разрешение проблем, а не как проблему.

— Неужели все так плохо?

— Наше правительство обвиняет христиан за экономические проблемы в России и Восточной Европе. Христианство вызвало в людях жажду свободы, и те, кто боятся Бога, не боятся правительства, как того хотелось бы нашим лидерам. Историку трудно жить в стране, где вся история и каждое событие редактируются. Но сейчас в Китае больше христиан, чем членов партии, наверное, раза в два. Неудивительно, что партия делает все возможное, чтобы прекратить распространение христианства.

— Какую роль, по-твоему, Церковь должна была бы играть в будущем Китая?

Цюань посмотрел на него так, словно не понял вопроса:

— Церковь должна распространять Евангелие Иисуса. Иисус изменяет сердца людей. Измененные сердца изменят страну. Я думаю, ты не понимаешь, что китайская семья распадается, Бен, а мои соотечественники впадают в глубокое отчаяние. И дело не только в росте числа самоубийств. Существуют десятки тысяч уличных детей, и многие родители продают собственных детей бандитским группировкам всего за тридцать долларов. Неверие в Бога приводит страну к коррупции. То же самое произошло в Америке, не так ли?

— Ты бы предпочел коммунизм капитализму?

— Нет, — сказал Цюань. — Я не хочу быть покусанным ни львом, ни бешеной собакой. Хотя с бешеной собакой есть какой-то шанс на спасение.

— Капитализм — это бешеная собака?

— Разве Господь не сказал, что сребролюбие — корень всякого зла? Любовь к деньгам и к власти лежит в основе коммунизма. Мой отец объяснял это так: «Капитализм говорит — почеши мне спинку, а я почешу твою. Коммунизм говорит — почеши мне спинку, иначе я сломаю твою». Так что я предпочту — чтобы мне почесали или поломали спину? Ответ очевиден. Однако как бы хорошо ни чесали мне спину, пустота в моем сердце не будет восполнена. И даже если ты этого не знаешь, в наших сердцах по-прежнему есть пустота — и многие спины в Китае ломаются.

После приезда в головной офис РТЕ в Шанхае Бен оставил Цюаня ждать в вестибюле. В шестидесяти футах от этого места за закрытыми дверьми в большом конференц-зале Бен и Вон Чи завершили часовую встречу с обсуждением работы новой фабрики. Они поздравили друг друга с успешным ее функционированием.

— Ну что ж, мне еще нужно успеть на самолет в Пекин, — сказал Бен. — Позвоните мне, как только сможете повезти меня на экскурсию.

— Мы хотим до приезда мистера Филдинга организовать все на высшем уровне. Мы успеем менее чем за неделю. Я позвоню. — Вон Чи колебался. — Все ли в порядке с вашим «Мицубиси»?

— Да. Все отлично.

— Вам еще нужна будет эта машина?

— Ну, мы с вами договаривались на полтора месяца. А что? Хотите забрать ее?

— У нас есть другие машины. Просто хотел узнать, как долго вы хотите задержаться в гостях у друга.

— Вы знаете Ли Цюаня? Он сидит в фойе. Извините. Мне нужно было привести его с собой.

Чи поднял руку:

— Не надо, спасибо.

— Что-нибудь не так?

— Нет, все в порядке. Просто нам позвонил один правительственный чиновник. Спрашивал, что вы делаете в доме этого человека.

— Что вы ему сказали?

— Сказал, что это идея мистера Гетца. Что вы хотите познакомиться ближе с Китаем. Он спросил, знаю ли я вашего товарища по колледжу. Я сказал, что никогда с ним не встречался.

— Откуда он знает, что мы с Цюанем вместе учились?

— Не спрашивал.

— Зачем он звонил?

— Обычные меры безопасности, наверное. Но...

— Да?

У вашего друга прежде были проблемы с МОБ. Он находится под подозрением.

— В связи с чем?

— Может... наркотики?

- Цюань? — Бен рассмеялся. — Слушайте, Мартин говорил мне об этом, Чи. И я уверил его в том, что эти подозрения не имеют под собой никаких оснований. Цюань в Гарварде даже не курил, когда мы все... То есть... в общем, забудьте. Цюань — хороший парень. Ну хорошо, он, его жена и их мальчик — христиане, но он никому не навязывает своих взглядов.

— Вы сказали, у него компьютер в доме?

— Да. Вы помогли мне найти его электронный адрес, помните?

— Где он его взял? Как может помощник слесаря позволить себе компьютер?

— Ну, я не знаю, но, похоже, он живет не слишком богато.

Чи заморгал.

— То есть, он не богат, ни в коем случае. Ну хорошо, полагаю, помощник слесаря должен быть еще беднее. Однако... я уверен, что эти обвинения ни на чем не построены.

— Говорят, что он выступает против Триединого патриотического движения протестантских церквей.

— Напомните мне еще раз о Триедином патриотическом движении.

— Я не эксперт в этом вопросе, но попытаюсь. Китайские церкви должны придерживаться трех принципов: самоуправление, самообеспечение и самостоятельное ведение проповеди. Это никак не затрагивает христианские взгляды, но эти требования нужны для того, чтобы церковь не контролировалась иностранными державами. Многие китайцы и без христианства являются порядочными людьми, вы знаете.

— Конечно, я знаю это, Чи. Я всегда был о вас высокого мнения.

Чи молча склонил голову.

— Думаю, Цюань не будет возражать против этого, — сказал Бен, пытаясь выглядеть уверенно.

— Может, если вы заметите какие-то проблемы с вашим другом, вы сообщите мне? — сказал Чи.

— Зачем?

— Чи сказал МОБ, что я буду держать глаза открытыми. Они нам много помогают. Мы стараемся помогать им, когда можем. Это хорошо для бизнеса.

— Цюань — мой друг. И я никоим образом...

Чи поднял руку, останавливая его:

— Я понимаю. Но ради своего друга мистер Бен Филдинг может предупредить его держаться подальше от проблем.

— Конечно, он так и сделает.

Они сидели в самолете «Китайских авиалиний», летевшем в Пекин. Было видно, что Цюань давно не летал. Летчик с молодым лицом, казалось, только что закончил летную школу.

— Тебе нужно было слышать, как я пел дифирамбы в китайском офисе, — сказал Бен. — Я сказал им, что через двадцать лет Китай обгонит США по уровню валового национального продукта.

— В Китае утверждают, что это произойдет через двенадцать лет, — заметил Цюань.

— Может быть. Два года назад я посетил китайскую компанию по производству велосипедов. Ты был там когда-нибудь? Нам нужно будет съездить туда вдвоем. Ты знаешь, что они производят четыре миллиона велосипедов в год? У них работает более семи миллионов человек. Они продают свои велосипеды по всему миру. Конечно, в Америке они продаются под другими названиями.

— Многое другое продается в Америке под другими названиями.

Бен посмотрел в иллюминатор. На этот раз я не огрызаюсь.

Цюань умел прекратить разговор.

Цюань снова сидел в фойе, но на этот раз в фойе роскошного делового офиса на двадцать втором этаже пекинского небоскреба. Время от времени он вставал, чтобы выглянуть в окно, выходящее на площадь Тяньаньмэнь.

В четыре вечера Бен вышел с совещания. После прекрасного ужина Бен и Цюань попытались поселиться в международном отеле Пекина. Но когда работники отеля узнали, что Цюань местный, они не разрешили ему остаться в отеле. Тогда Бен попробовал другой отель, где оказалось, что Цюань может там поселиться, а Бен нет. Наконец Бен отправился в другой международный отель, попросив Цюаня подождать на тротуаре. Он взял номер с двумя комнатами, сказав, что его друг приедет позже. Никто не стал спрашивать, кто его друг, а Бен не стал говорить об этом. Получив ключи, он повел Цюаня в номер.

— Просто все время говори по-английски, и все будет нормально, — сказал Бен, пока они шли по прекрасно обставленному зданию. Цюань постоянно всему удивлялся, даже тренажерному залу. Он все время повторял, что ничего подобного никогда не видел.

Оказавшись в номере, он посмотрел на огромные зеркала в ванной, на отдельную ванну и душевую с позолоченной сантехникой.

— Даже в Америке я не видел подобной роскоши, — сказал он.

— А что ты видел, кроме общежития?

Когда они устроились, каждый в своей огромной кровати, раза в два больше, чем кровати в доме Ли, Цюань потянулся и рассмеялся.

— Минь удивилась бы этому, — сказал он.

Утром в среду Бен взял машину компании, и через час они были в его любимом месте у Великой Китайской стены. Они долго поднимались по ступенькам, любуясь открывающейся со стены панорамой раскинувшихся вокруг просторов. Бен поражался этому древнему монументальному строению, предназначенному для сохранения Китая от внешних пороков.

— Как забавно, — сказал Бен Цюаню, тяжело отдуваясь. — Я стою на стене, которая была построена, чтобы держать снаружи таких людей, как я.

Ступеньки становились все круче, и Бен перестал разговаривать. Наконец они взобрались на самую высокую точку и повернулись, чтобы полюбоваться на зеленые холмы вокруг.

— Великолепное зрелище, — сказал Бен. — Посмотри, как стена растеклась по всей земле, извиваясь между холмами и долинами. Я думал, кстати, найти здесь какое-нибудь место, которое «Гетц» смог бы купить для себя. Возможно, под Центр обучения для сотрудников компании.

Цюань ничего не ответил. Бен прекратил попытки разговорить его.

После десяти минут молчаливого обозревания окрестностей Цюань спросил:

— Что видит Бен Филдинг?

— У меня в офисе висит панорамная фотография Великой Китайской стены, снятая примерно с того же места, где мы стоим. Я всем рассказываю, что могут сделать китайцы. Вам нужно только вообразить те цели, которых вы хотите достичь. Стена представляет собой полторы тысячи миль упорного труда и решимости. Это потрясающее достижение, дань видению, гениальности и настойчивости. С этим ничто не сравнится, кроме пирамид. Когда погода облачная, здесь все равно красиво, но в такой день, как сегодня, ты можешь видеть сквозь века. Просто невероятная перспектива.

— В колодце жила лягушка, — сказал Цюань. — Одна птичка остановилась у колодца, чтобы попить воды. Они поспорили относительно того, как выглядит солнце. Лягушка была уверена, что оно очень маленькое. Птичка считала, что оно очень большое.

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 151617 18 19 20 Следующая ⇒