Марки. Её общага, мои углы

Марки

Мы молча шли. Куда? Зачем? Кто кого провожал: я – её, или она – меня? «Что ты молчишь?» - в сотый раз спрашивал я себя. – «Говори что-нибудь. Язык проглотил? А ещё писателем себя мнишь!» «А о чём говорить?» - отвечал я сам себе. - «Я старше её лет на двадцать! Мы живём с ней в разных мирах. Я и с дочерью-то не всегда могу найти общую тему, хотя знаю все её интересы и наклонности. Или думаю, что знаю». «Всё равно, что говорить – только не молчи, идиот! Сейчас она остановится и скажет, что пришла. И исчезнет…»

- Давай зайдём на почту, – наконец прохрипел я. – Мне надо отправить рукопись в московский журнал.

Она молча кивнула. Мы поднялись по трём выщербленным бетонным ступенькам, я с трудом отворил прижатую тугой пружиной железную дверь и пропустил Лену вперёд. Рыцарь, блин! Язык проглотил. А рыцари давно бы в комплиментах рассыпались перед дамой…

В помещении было душно. Воняло расплавленным сургучом, потом и злобой. Из трёх «окошек» работало всего одно, и к нему выстроился скандалящий хвост крикливых пенсионерок, сжимающих в руках ворохи квитанций оплаты жилья, газа, электроэнергии и прочего.

- Ненавижу очереди, – выдавил я из себя. – Пойдём отсюда.

- Подожди. Давай твой пакет. Здесь работает моя подруга: она обычно сидит вон в том закутке, продаёт фотоплёнку, альбомы, батарейки, рамки к фотографиям. Здесь можно сдать свою плёнку в проявку и получить отпечатанные фотки. Она, наверно, сейчас пьёт с почтальонками чай.

Лена решительно подошла к неработающему окошку, на прилавке которого лежало объявление: «Касса не работает», и что-то сказала сидящей внутри со скучающим видом полной девице. Та нехотя встала и куда-то пошла.

Я двинулся вдоль витрин, разглядывая содержимое их полок. Чего тут только не было! Рулоны туалетной бумаги всех цветов радуги, постельное бельё, стиральный порошок, детские игрушки, дамские романы, фантастика и детективы, красочные детские книги, диски с фильмами и музыкой. И только в самом тёмном углу, в последней секции, я увидел полки с истинно почтовыми товарами: конвертами всех сортов и размеров, открытками, пакетами бандеролей, наборами авторучек…

- Всё в порядке! – Вернулась Лена. – Сейчас Светка принесёт квитанцию. А что ты тут рассматриваешь столь увлечённо?

- Надо же, марки продают!

- Ну и что? Это ж почта!

- Я собирал их когда-то, в дни юности…

- У тебя есть коллекция марок?

- Валяется где-то. Удивительно: посмотри, большинство марок здесь, на витрине, ещё советские! Вот эти, красочные, на которых изображены картины великих художников, парусники и броненосцы, портреты героев и писателей, видишь, на них написано: «Почта СССР». А вот эти, невзрачные, - «Почта России» - их только на конверты клеить, а не в альбомы собирать.

- Я думала, коллекционеры берут всё подряд. Как говорится: для коллекции.

- Есть и такие, конечно. И я поначалу жадно хватал всё, что мог. Зарубежные марки в нашем захолустье были, разумеется, редкостью, а вот выбор наших, советских и тогда был не плох. У нас просто «слюнки текли», когда мы разглядывали всё это красочное богатство на витринах киосков «Союзпечати» и на почте. А вот денег-то в карманах не было! Поэтому мы не покупали марки, а больше менялись ими. Клянчили у соседей и знакомых конверты пришедших им писем и потом аккуратно отклеивали над паром кипящего чайника с них марки. Пусть они были «гашёные», со следами почтовых штемпелей, всё равно каждое приобретение было праздником. Почтальонку караулили у дома каждый день, чтобы узнать, кому пришли письма. Альбомов, а тем более кляссеров, у нас ни у кого не было. Мы хранили свои коллекции в обычных конвертах. В конвертах и приносили их на обменные встречи. Собирались в каком-нибудь подъезде, раскладывали марки на ступеньках лестницы. Хвастались приобретениями, обменивались. Больше всех задирали нос те, кто умудрялся приобрести целый блок.

- Что такое блок?

- Блок – это набор марок общей тематики.

- Как блок сигарет, что ли?

- Нет. В сигаретном блоке все пачки одинаковые. А в марочном все марки разные, хоть и скреплены они между собой в единое целое. Можно, конечно, этот блок разорвать по зубчикам на отдельные самостоятельные марки, и некоторые почтальонки так и делали, когда кончались обычные марки, а клиенту надо было отправить письмо, бандероль или посылку. Простым гражданам было всё равно, из блока марка или простая – лишь бы цена её покрывала стоимость пересылки. А мы, филателисты, конечно, хотели иметь целый блок, а не оторванные от него части. Бывают блоки и из одной марки, но тогда она является как бы частью большой картины, находится внутри неё.

Позднее, когда моя коллекция разрослась, я уже перестал хватать всё подряд. Мне подарили настоящий альбом, и я начал расклеивать в нём марки по тематикам. И вот, когда я их сортировал: эти – живопись, эти – фауна, эти – флора и так далее, мне впервые пришло в голову, что не все марки мне интересны. Вот тогда я шагнул на следующую ступень коллекционера и стал избавляться не только от двойных экземпляров, но и от марок не интересной мне тематики, стараясь обменять их на нужные.

У меня было много марок Ленинианы. Самая большая часть моей коллекции, и я, неожиданно для друзей безжалостно пустил её на обмен. Ленин окружал нас тогда буквально со всех сторон – марки, значки, открытки, плакаты, песни, фильмы, книги, и я считал, что так будет всегда. А вот картины художников, флора и фауна, космос – это в нашем провинциальном городке я мог увидеть только на марках. Теперь я жалею об отринутой тогда Лениниане, так как ситуация кардинально изменилась.

- А теперь ты не собираешь марки?

- Нет. Давно уже. Хотя альбомы храню.

- А почему?

- Почему не собираю марки или почему храню?

- Почему хранишь. Я знаю, что хобби не может длиться вечно. Я сама и мои подруги чего только не собирали! Один знакомый парень даже банки из-под пива собирал. Но со временем все переключались на что-нибудь другое, и ту гору жестянок мы всей компанией однажды дружно сдали в утиль.

- А я не смог расстаться с марками, хотя бывали времена, когда мне просто позарез нужны были деньги, и я не раз видел в газетах объявления: «Куплю марки». Видишь ли, эти альбомы для меня, как напоминание… В общем с марками у меня связана одна история, довольно неприятная. Все мы когда-нибудь делаем подлость или поступок, которого позднее стыдимся. И стараемся как можно быстрее забыть об этом и не вспоминать никогда. Как будто ничего и не было. Кому нравятся муки совести? Но ведь если забыть, то можно и повторить! Ничто не остановит. И вот марки не дают мне забыть…

- Расскажи.

- Рассказать? То, что принято скрывать?

- Расскажи, мне можно.

- Хорошо.

Позор

Это было в детстве, в классе шестом или седьмом. У нас была обычная для тех времён рабочая школа. Рабочая - не в смысле для рабочих, а просто в ней учились дети рабочих нашего завода. Все практически жили в одном районе сталинских бараков и хрущовских коммуналок. Все мы были, как сейчас вновь принято выражаться, одного круга. И вот когда начался очередной учебный год, в сентябре, в наш класс вошла новенькая.

- Это - Оля Жупанова, - представила её Кувшинка, наша классная руководительница. – Дочь нового главного инженера нашего завода. Она будет учиться в вашем классе. Юлинов, - обратилась класснуха ко мне, - пересядь пока на заднюю парту. Оля недавно вернулась с родителями из Монголии, ей надо как можно быстрее влиться в наш учебный процесс.

Я не был отличником, но учился довольно ровно по всем предметам, без двоек и почти без троек. А вот мой сосед по парте, Толян, был отпетым хулиганом и двоечником. Поэтому Кувшинка посадила нас за первую парту, прямо перед учительским столом. Типа, я должен помогать Толяну в учёбе, разъяснять ему непонятое на уроке, а бдительное око учителя пресечёт любые попытки хулиганства и отлынивания от учебного процесса. И вчерашний хулиган волей-неволей перекуётся в «хорошиста».

Разумеется, эта идея была чистой утопией. Да, у Толяна на первой парте стало меньше возможностей для проделок, но и учиться он отнюдь не собирался. Просто назло Кувшинке хотя бы. А каверзы по его приказу стали делать другие ребята. Кулаки Толяна были лучшими стимулами для не согласных и колеблющихся. Зато я неожиданно превратился, так сказать, в «особу, приближенную к императору». Меня перестали задирать и сам Толян, и его хулиганистое окружение. У нас сложился некий симбиоз: я давал Толяну списывать у меня домашние задания, решал за него контрольные, а он стал, как говорят ныне, моей «крышей».

Ты только не думай, что я помогал Толяну из страха перед ним. Нет! Толян был моим кумиром. Мы жили с ним в одном дворе, и он и там был всеобщим заводилой и атаманом нашей мальчишеской стаи. Только Толян крутил «солнышко» на дворовых качелях. Никто не мог этого повторить. Уверяю тебя, я не раз пытался. Но как только мои ноги начинали отрываться от опоры в близкой к зениту точке, руки, на которых повисало почти вниз головой тело, слабели и я, судорожно вцепившись ими в железные стойки, на которых крепилось сиденье, прекращал раскачиваться, стараясь прочнее утвердиться на ватных ногах. И, видимо, то же самое происходило и с другими ребятами нашего двора. Поэтому все мы с восхищением следили за тем, как Толян «крутит солнце», замирая на секунду в высшей точке оборота вниз головой.

Так же я никак не мог заставить себя до конца пройти «усыпление». Была в нашем дворе и такая забава. Несколько ребят хватали кого-нибудь за руки, за ноги, зажимали рот и нос, перекрывая дыхание, и с силой сдавливали живот и грудь. От недостатка кислорода парень терял сознание. Его сразу отпускали и клали на землю. Через несколько минут тот приходил в себя. Главное в этой забаве было не струсить и дойти до конца. Преодолеть страх смерти. Дело это было совершенно добровольное, и испытуемый в любой момент мог остановить процедуру просто постучав кистью своей руки по себе или по кому-либо из державших его ребят, как это делают, сдаваясь при болевом приёме, борцы на ринге. Я несколько раз пытался, но так и не смог дойти до конца. А Толян и в этом испытании всегда был на высоте.

Так что он не был банальным тупым хулиганом с большими кулаками и маленьким интеллектом. Думаю, Толян был умнее и способнее меня. Он просто не желал «быть как все», не хотел зубрить уроки «от сих до сих» и тем зарабатывать отметки и авторитет. Он уже тогда знал, что его удел – завод, станок и водка. Всё, как у отца, деда, прадеда… К чему зубрить всякие физики, химии, истории… А вот лениво пройти мимо продавщицы, молниеносно выхватить из алюминиевого бака несколько свежих, горячих ещё пирожков и смыться от погони – вот это было дело! Это единственное, что мне удавалось не хуже Толяна.

- Погоди-ка: ты воровал пирожки?! – изумилась Лена.

- Да. Очень уж, знаешь, есть хотелось. Некоторые ребята из более-менее «сытых» семей делали это «за компанию», из желания показать, что и они, как говорится, «не лыком шиты». И попадались. Потому что для них пирожки не были, как для меня, безотцовщины, жизненной необходимостью, средством утолить голод. Перед продавщицей обычно стояло три-четыре бака с пирожками: с повидлом, капустой, мясом или рисом. И мы заранее распределяли, кто из какого бака и сколько пирожков должен принести в общий голодный котёл. Со временем продавщицы уже знали нас всех в лицо, и это дополнительно усложняло задачу. Надо было прятаться в толпе, выжидать момент, когда продавщица отвлечётся на продажу, счёт денег и тому подобное. Многие из нас всё же попадались, но не мы с Толяном. И этот факт несколько сблизил меня с ним.

Так что, когда нас неожиданно посадили за одну парту, я был только счастлив и горд таким соседством. А уж то, что я в чём-то превосхожу своего кумира и могу ему помочь…Сама понимаешь.

Списывать у меня, даже сидя на первой парте, для Толяна не составляло никакого особого труда. Я думаю, сами учителя всячески старались предоставить ему такую возможность. Они не сидели за своим столом, а ходили по классу или долго стояли у окна, глядя на улицу.

И вот, неожиданно, Кувшинка нарушила сложившееся равновесие. Конечно, новенькая сразу привлекла к себе всеобщее внимание. Это была красочная бабочка среди муравьёв. Даже её школьная форма была сшита из какой-то невиданной у нас, явно дорогой материи. Оля вовсе не была красавицей, нет. Это была пухленькая приземистая девочка, без талии и груди, с короткими и жидкими прямыми волосами неопределённого серо-каштанового цвета, тусклыми маленькими глазками на грушевидном лице и брезгливыми губами. Но вела себя она, как принцесса, случайно зашедшая в свинарник. Девчонки вились вокруг неё стаей, и некоторые из них тоже стали поглядывать на нас, ребят, свысока. Не походили мы на тех «принцев», что ранее окружали «принцессу». Девочки жадно, с завистью разглядывали фотографии Оли в небывалых нарядах в окружении столь же изысканно одетых мальчиков на фоне экзотических пейзажей. «Это мы в Африке, это – Вьетнам, а это – в Монголии»… - небрежно комментировала «принцесса».

Оля приносила в класс иностранные красочные журналы, и девчонки на переменах с ахами и охами разглядывали фотографии зарубежных див, пытались подражать их манерным позам, взглядам, лицам. Нам, мальчишкам, всё это было и смешно, и обидно. Конечно, сейчас мы знаем, что Монголия – это нищая страна, большую часть которой занимает пустыня. Но всё равно, это - заграница, иной мир. Никто из нас даже не мечтал когда-либо туда попасть. А вот Оля побывала. И не только в Монголии, но и где-то в Африке. И, конечно, многие, а может, и все мы, ей завидовали. И относились соответственно, позволяя ей вести себя с нами надменно и порой пренебрежительно.

Но скоро всё резко изменилось. Пришла пора контрольных, и Толян по привычке сунулся к соседке, чтобы списать решение. Однако Оля, резко отстранив его, громко пожаловалась учительнице, что сосед ей мешает и пытается списывать. Лебезившая перед дочкой Главного инженера учительница приказала Толяну выйти из класса. В звенящей тишине Толян встал. Оглядевшись, принял сочувствующие мужские и ехидные девчачьи взгляды, потом спокойно посмотрел на торжествующую Олю Жупанову и громко сказал ей:

- Жопа ты, а не принцесса.

Мужская половина класса зашлась от хохота. Девчата, потупив глазки, еле сдерживали смех, хотя и не могли сдержать улыбок. Жупанова впала в ступор. Наконец опомнившаяся учительница забегала по классу, застучала указкой по партам, восстанавливая тишину. Толян уже был у двери, когда учительница приказала ему вернуться и извиниться перед Олей Жупановой.

- За что? – удивился Толян. – Разве я виноват, что она – жопа?

Класс снова грохнул, и на этот раз смеялись все: и ребята, и девчонки. Красная, как рак, Жупанова вскочила и вылетела из класса, оставив дверь распахнутой настеж.

- Прекратить немедленно! – заорала испуганно-взбешённая произошедшим училка, замолотив по столу указкой.

На шум, как утка переваливаясь на коротких ножках, прибежала Кувшинка.

- Что здесь происходит?

Училка, лицо которой то бледнело, то покрывалось красными пятнами, что-то быстро зашептала той на ухо, показывая указкой то на Толяна, то на опустевшее место Жупановой.

- Тихо! – властно взмахнула рукой Кувшинка, ликвидируя последние смешки. – Петухов, завтра я жду твоих родителей.

- А что я сделал? За что? – хмуро поинтересовался Толян.

- За оскорбление Оли Жупановой – раз, и за срыв контрольной – два. И вообще, того слова, которым ты обозвал Олю, в русском языке нет!

Надо сказать, что «Кувшинкой» мы назвали класснуху не в честь цветка. И теперь, когда она стояла перед нами, уперев свои тонкие ручки в мощные бёдра, мы в очередной раз убедились, что не ошиблись в выборе кликухи. И когда Толян, прямо глядя на соответствующую часть амфорообразной фигуры Кувшинки, внятно сказал: «Как же так - жопа есть, а слова нет?», весь класс снова зашёлся от хохота.

Толяна тогда чуть не исключили из школы. Но, в конце концов, всё обошлось. Отец Жупановой оказался нормальным мужиком, как видно тоже не любившим ябедников и доносчиков, и не стал требовать драконовских мер по отношению к Толяну. Меня снова вернули на первую парту, а вот Оля Жупанова с тех пор сидела одна.

Сначала она восприняла это как привилегию и по привычке задрала нос, но вскоре оказалось, что никто и не хочет с ней соседствовать. Доносчиков мы не уважали, и Оля из «принцесс» неожиданно упала на самую нижнюю ступень классовой иерархии, превратившись во всеобщую мишень для насмешек и издевательств. Обидная кличка прилипла к ней намертво. Те, кто ещё вчера пресмыкались перед ней, стали самыми ярыми её мучителями. Я не буду тебе пересказывать все унижения, через которые прошла Оля, пытаясь если не вернуть своё прежнее положение, то хотя бы избавиться от настоящего. Она льстила, лебезила перед своими обидчиками, приносила в класс конфеты, пирожные и торты, делала мелкие подарки – ничего не помогало.

Толян Жупанову не трогал. Ему под страхом исключения запретили даже смотреть в её сторону. Но ты же понимаешь, что Толяну и не нужно было участвовать в травле лично. Достаточно было подмигнуть одному, показать кулак другому, кивнуть третьему…

А девчонки просто мстили Жупановой за своё прежнее преклонение перед ней. Нет никого несчастней падшего ангела…

- А причём здесь марки?

- Сейчас дойдём и до марок. Однажды Жупанова поняла, или кто-то подсказал ей, что главным дирижёром травли является Толян. Она попыталась подкупить его, но тот презрительно отказывался и от конфет, и от подарков. И тогда Оля обратилась ко мне. Ведь мы с Толяном составляли некий симбиоз, взаимозависимую пару, и только я мог хоть как-то повлиять на него. Она знала, чем подкупить меня и принесла в класс марки. И не просто марки, а монгольские, вьетнамские и африканские! Ничего подобного ни я, ни мои друзья тогда не видели. С красочных зубчатых прямоугольников и треугольников на меня смотрели огромные динозавры, страшные африканские маски и зубастые крокодилы, а на гладких, без зубчиков, вьетнамских марках порхали невиданные бабочки. Да, я не смог устоять. Это была первая и последняя в моей жизни взятка! Никогда не забуду презрительных глаз Толяна.

- Продал меня? – спросил он, сжимая кулаки.

- Почему сразу «продал»? – промямлил я. – Ничего я не продал…

- Дурак ты, Серый! Этими марками она столкнула нас с тобой. Жопа в долгу передо мной, потому что выдала училке, и теперь расплачивается за это. Ты был на одной стороне со мной, против неё. А теперь что?

- Я и теперь с тобой…

- Нет! Теперь ты ей должен! Ты взял её марки и обязан их отработать. Перешёл на её сторону. Понял?

- Фигня! Никуда я не переходил. Да, я был ей должен, но уже отработал свой долг, разговаривая о ней с тобой. Я обещал ей только поговорить! Заставить-то тебя я не могу что-то сделать или не делать… Просто скажи, будет ли когда-нить конец травли или нет, и я с ней в расчёте.

Толян выругался и расслабился.

- Ладно, Серый, не боись. Бить тебя не буду. Потому что знаю: для тебя такие марки всё равно, что бутылка водяры для моего отца-алкаша. Взял марки, и правильно сделал! Но я считал тебя умнее: неужто сам не дотумкался до того, что никак не дойдёт до этой дуры - Жопы? Не тем она со мной пытается расплачиваться! Не нужны мне её подачки. Она меня обидела при всём классе, дураком выставила. А просить прощения её, как видно, никто никогда не учил. Была б она парнем, я б, как положено, отвёл её после уроков за угол и… Ну, ты видел, как некоторые на коленках передо мной ползали, размазывая кровь по харе. Быстро понимали, что и как надо делать. А на Жопу мне и смотреть запретили, так что вот я её и вразумляю другим способом, да видно не понимает. Объясни ей, отработай марки…

Я молча смотрел в окно почты, боясь повернуться и увидеть презрение в глазах Лены. Впервые после долгих лет старательного забвения мой марочный позор стал известен кому-то ещё, кроме меня и моего школьного друга Толяна. И этот кто-то – девушка, перед которой хочется выглядеть рыцарем без страха и упрёка, а не предателем и подлецом.

- Держи квитанцию, Ленусь. – Подошла к нам рыжая веснушчатая девушка, с лукавым интересом постреливая в мою сторону карим глазом. – Извини, что долго: старухи прям с ума посходили! И так каждый месяц. Как будто их чёрт разбирает приходить всегда в одно и то же время и толпиться со скандалом к кассам.

- Не судите их так строго. – Мой ещё недавно немой язык никак не мог утихомириться. – Большинство из этих старушек одиноки. Где и с кем им ещё удастся поговорить, обсудить цены, пенсии и своё житьё-бытьё, как не у вас на почте…

Её общага, мои углы

Мы снова молча шли по улице, почему-то в обратном направлении. Вот уже и знакомый институтский скверик. Коробки студенческого общежития были рядом, в десятке метров от учебного корпуса института.

- Мне надо зайти, переодеться. Подождёшь меня? Я мигом!

Я молча кивнул. «Вернётся или нет? – мучил подступающей к горлу изжогой вопрос. – Зачем я ей рассказал свою постыдную тайну!»

Вокруг дымили сигаретами и громко гоготали группки студентов. Тополиный пух кружил в воздухе. Господи! Почему мы встретились только сейчас? Почему её не было в той студенческой толпе, четверть века назад? Или была, но я прокурил, прогоготал нашу встречу в такой же вот «петушиной» толпе, где каждый старается самоутвердиться или, по крайней мере, войти в ближний круг уже признанных лидеров и фаворитов?

Она действительно вернулась быстро, сменив платье на блузку и джинсы. «Простила!» - возликовал я, и изжога немедленно исчезла.

Мы вновь пошли, как мне казалось, в никуда: вдоль бесконечного ряда «студенческих» машин, заполонивших всю дорогу перед институтом, под прицелом насмешливо-недоумённых взглядов и шуточек их хозяев. Надо что-то говорить, но что?

- Живёшь в студенческом общежитии? А я думал, ты – сотрудник издательства.

- Учусь на филологическом. В свободное время подрабатываю в редакции: перевожу рукописи в электронный вид, вычитываю гранки и тому подобное. Стипендии не хватает, не вагоны же мне разгружать!

- Вряд ли владельцы этих «железных коней», мимо которых мы идём, разгружают вагоны, чтобы заработать на бензин.

- Ну, а я не из таких. Нищие мы! Поступала честно, без блата и взяток. Живу в общаге, подрабатываю вот в редакции и ещё в одном месте... Не в том, что ты подумал.

- Откуда ты знаешь, что я подумал?

- А что, разве нет?

- Нет. Конечно, я знаю, как и многие в нашем городе, как «подрабатывают» студентки вашего института. Достаточно позвонить по определённому номеру, и приедет девочка, а то и несколько, по любому адресу, в любое время. Знаю, что «Дом малютки» в основном заполнен отказными детьми студенток. Но я знаю так же, что их «заработки» позволяют им не подрабатывать в других местах.

- Прости…

- Ничего.

Мы медленно шли по размякшему от жары тротуару. Рядом ослепительно блестели отполированные трамвайными колёсами рельсы. Лена неожиданно взяла меня под руку, чтобы встречные прохожие не вклинивались между нами, прерывая и так нелёгкий разговор.

- Конечно, хочется жить не в этом мерзком общежитии, а хотя бы в отдельной комнате, - сказала она. - Одеваться в «фирму», а не «китайщину», ездить на собственной машине, пусть даже отечественной…Но не такой же ценой! Здесь у меня, в груди, что-то не даёт. Лучше я буду набивать и править чужие рукописи. Понимаешь?

- Понимаю. Я ведь тоже из нищих. У нас практически вся страна была и есть из таких. Нас большинство! Тоже в своё время поступал в институт честно, без блата и взяток, по конкурсу. Это москвичей принимали всех – лишь бы сдали экзамены, хоть на троечку. А вот для нас, «иногородних», был конкурс на те места, что остались после москвичей и принятых за взятку или по блату. А после основного конкурса - дополнительный: собеседование. Всегда ведь есть абитуриенты с одинаковым количеством баллов. И вот сидят люди в деканате, беседуют с ними (с нами!) и решают, кого взять, а кого отсеять, как «не прошедших по конкурсу». На основании чего они делают свой выбор, я до сих пор не знаю.

Мне повезло: меня приняли, хоть и без предоставления общежития. Для нашего факультета общежитие в то время ещё не построили. Ты вот считаешь общагу мерзкой, а мне почти два года пришлось скитаться по «углам».

У Надежды Дуровой, известной как «кавалерист-девица» - о ней ещё снят знаменитый фильм «Гусарская баллада», смотрела?…

- Сто раз! Поручик Ржевский такой прикольный...

- Так вот, у той самой Дуровой есть небольшая повесть под названием «Угол». Эта девица, ведь, после войны с Наполеоном стала писательницей. Писала чисто женские вещи, хоть и ходила до конца своей жизни в мужской одежде и велела всем называть себя мужским именем. Малоприятная, видимо, была особа! В той её повести героиня готова с радостью обменять свои шикарные апартаменты в богатом особняке на скромный «угол» в нищей избушке. А я эти «углы» стараюсь забыть, как страшный сон. Потому что «угол» - это просто постель на ночь в углу чужой комнаты, не более, лечь в которую ты можешь только тогда, когда начнут ложиться спать хозяева, и с которой встанешь не позднее опять же хозяев.

Почти полтора года после занятий в институте я мотался до позднего вечера по читальным залам и улицам весьма негостеприимной Москвы, – понаехали тут! – чтобы убить столь необходимое мне теперь время и придти в свой угол к тому моменту, когда хозяева ложатся спать. «Угол» в «детской» комнате я выдерживал не долго из-за постоянных шумных капризов и тихих пакостей детей, а во «взрослой» хозяева старались сдать все четыре угла! Твоё общежитие – просто рай по сравнению с некоторыми «углами», в которых мне пришлось пожить.

- А скинуться с кем-нибудь из сокурсников и снять комнату на двоих была не судьба?

- «Угол» тогда стоил двадцать – двадцать пять рублей, а стипендия у меня была сорок рублей. «Молодой специалист» по окончании института получал около ста десяти – ста пятнадцати рублей. В среднем, конечно. Сколько стоила тогда отдельная комната, я не помню, но вряд ли намного дешевле четырёх «углов». Вот и считай!

К тому же, это были первые года моей студенческой жизни. Я встречался с сокурсниками только на лекциях и в курилках, знал ребят своей группы, а не весь курс. Все они где-то жили, никто не ходил с табличкой: «Ищу сожителей в снятой комнате».

Жилищный вопрос – это просто кошмар!

- Кошмар, говоришь? Знаешь, мне часто снится один сон. Он каждый раз разный, но в то же время одинаковый. Я захожу в общежитие, иду знакомыми коридорами, подхожу к своей комнате, но за дверью почему-то слышны чужие голоса. В тревоге и недоумении я распахиваю дверь, и на меня с удивлением глядят незнакомые лица. Мои вещи перемешаны с чужими или задвинуты куда-то в угол. Все кровати заняты какими-то людьми. Мне здесь места нет! Меня охватывает внезапное чувство потери. Я выхожу и бреду в поисках коменданта уже почему-то незнакомыми коридорами. Те петляют, превращаясь в запутанный лабиринт. Отчаявшись, я поворачиваю назад, ищу свою комнату, но не могу найти…

В каждом новом сне это всегда другие коридоры и другие лица. Но каждый раз я совершенно уверена, что это именно моё общежитие, мои коридоры, моя комната. До того момента, как распахну дверь и войду…

Вот и сегодня ночью я вновь видела этот сон. Но на этот раз это была не каменная коробка, а деревянный барак. Скрипучие, стёртые сотнями ног полы. Грязные стены и двери, расписанные какими-то непонятными рисунками и надписями. И, тем не менее, я снова уверенно шла по своему коридору к своей двери, за которой меня как всегда ждали чужие голоса и незнакомые лица жильцов. И когда я вышла из этой комнаты в поисках коменданта, коридоры немедленно превратились в лабиринт. И начались блуждания…

Раньше я просто просыпалась с безумно колотящимся от страха сердцем и слезами разочарования. Но сегодня сон продолжился! Я каким-то чудом выбралась и нашла комнату коменданта. Это был новый поворот.

Молодая миловидная женщина в простеньком ситцевом сарафане приветливо встретила меня, усадила за небольшой деревянный стол, накрытый старой потрескавшейся клеёнкой, и участливо выслушала. Потом она достала обычную школьную тетрадь, на обложке которой было написано «Список жильцов».

- А компьютера у вас нет? – с удивлением спросила я. – В нём легче и быстрее найти номер моей комнаты.

- Чего? – с недоумением и жалостью взглянула на меня женщина и придвинула мне большой гранёный стакан крепкого ароматного чая. – Как, говоришь, твоя фамилия?

Она открыла тетрадь и стала неторопливо перелистывать её, водя указательным пальцем с коротко остриженным ногтем без малейших следов маникюра по списку имён. Я с изумлением увидела, что все страницы этой странной тетради покрыты разноцветными рисунками, поверх которых разными почерками фиолетовыми чернилами написаны имена жильцов и номера комнат. Портреты сменялись пейзажами и натюрмортами, но моего имени там так и не нашлось…

- И что было дальше?

- Будильник. Как думаешь, почему мне снится этот сон?

- Не знаю. Я не верю толкователям снов. Может, сны - это просто варианты наших страхов и желаний, моделируемых усталым мозгом. Или отблески памяти о прошлых жизнях. А может – короткие вспышки связи с параллельными мирами, где живут наши двойники. Скорее всего, у тебя обыкновенная тоска по собственному жилью.

- Думаешь?

Мы молча прошли мимо трамвайной остановки, заполненной пёстрой толпой изнывающих на солнцепёке пассажиров.

- Однажды, когда я пришла домой, в общагу, то увидела, что моя соседка по комнате, Ирка Белая, валяется в непотребном виде абсолютно пьяная на кровати Ирки Чёрной и храпит.

- Интересные у твоих подруг фамилии!

- Это не фамилии. Мои соседки обе – Ирки. Но одна – блондинка, другая – брюнетка. И когда меня кто-нибудь спрашивает об одной из них, то…

- Понял. Продолжай.

- Так вот. Храпела Ирка, лёжа на спине. Юбка задрана до пупа, трусы разорваны, а на одеяле и бёдрах характерные ещё влажные пятна. То ли её дружок, такой же пьяный, по быстрому сделал своё дело и ушёл, даже не удосужившись укрыть чем-нибудь свою подружку. То ли кто-то из проходивших мимо нашей комнаты ребят воспользовался ситуацией. Хотя, дружок вряд ли уложил бы Ирку на чужую кровать.

Утром Ирка судорожно металась по комнате. Одна половина лица – белая, другая – красная. Ирки Чёрной в то время не было – она заболела и уехала домой, в деревню, лечиться бабушкиными вареньями и мёдом. Так что на вопросы Ирки Белой о том, что с ней произошло накануне вечером, пришлось отвечать мне. Эта идиотка даже не помнила, как и с кем оказалась вчера дома. Я, естественно, ничем не могла ей помочь. Но Ирка мне не поверила. И с того дня отношения между нами стали ухудшаться. Чем больше ухмылялись окружающие в её сторону, тем всё более злобно та смотрит на меня. А чем я виновата? Я нашла себе работу и стараюсь бывать в общаге как можно меньше. Так что ты прав – я мечтаю об отдельном собственном жилье!

Ладно, оставим догадки и предположения о моих снах. Лучше расскажи, что было с тобой дальше.

- Дальше? Неужели я ещё не надоел тебе своими «баснями»?

- Нет, что ты! Мне всё о тебе интересно. Продолжай!

- Ну, хорошо. Значит, я остановился на московских «углах»…

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 Следующая ⇒