Примечания 12 страница

— Если бы я только знала! Я ведь дважды проходила мимо этой мельницы, когда ты был там.

— Правда? Пожалуй, — рассудительно заметил Колин, — если бы там была всего одна мельница, ты бы сразу об этом подумала, но когда их там дюжины, и у всех крылья вертятся, и все стоят на виду, ты их даже не замечала. Понимаешь, что я хочу сказать?

— О да. «Похищенное письмо».

— Что-что?

— Рассказ Эдгара По. Классическое произведение о том, как лучше всего что-нибудь спрятать. Продолжай. Что же произошло на следующий день?

— Рано утром пришла Софья и накормила меня. Для этого ей пришлось развязать мне руки и вынуть кляп изо рта. Я попытался расспросить ее о Марке и умолял отпустить меня. Разумеется, она знала, что я стану спрашивать ее про Марка, но в ответ она лишь покачала головой и показала рукой в сторону гор. И при этом все прикладывала платок к глазам. В конце концов я ухитрился каким-то образом сообразить, что мужчины отправились в горы искать его при свете дня.

— Джозеф, по крайней мере, искал.

— Да, и обнаружил, что он исчез. Но мне этого, к сожалению, не сказали. Видишь ли, я, конечно, понимал, что, как только они убедятся, что Марк мертв, мне тоже будет крышка; но, когда снова пришла Софья, я больше ничего не смог от нее добиться. В ту ночь, когда она принесла мне еду, она вообще ничего не говорила. Взгляд у нее был испуганный, она словно онемела от страха. А вчера утром я узнал, что они решили убить меня. Это точно. Потому-то я и подумал, что Марк мертв.

Он говорил легко и непринужденно, с таким же успехом он мог бы обсуждать погоду. Пережитое больше не довлело над ним, сейчас он был счастлив и исполнен надежд. Несмотря на всю свою независимость, подумала я, он совсем еще ребенок.

Колин продолжал:

— Тогда я не продумал этого до конца, но сейчас, возвращаясь мысленно назад, кажется, понимаю, что произошло. Они жутко беспокоились насчет того, куда мог подеваться Марк; Джозеф, наверное, целых два дня рыскал по округе и не нашел никаких следов. Ты сказала, что он ходил и в высокогорные деревни, но и там ничего не обнаружил; и в Агиос-Георгиос, разумеется, ничего не происходило. Так что они решили, что могут считать Марка мертвым. Джозеф, пожалуй, прикончил бы меня без долгих раздумий, но с Софьей у Стратоса, наверное, возникли затруднения, да и Тони, возможно, был против — если он вообще снизошел еще хоть раз до этой темы. Вполне вероятно, он просто закрыл глаза на это и предоставил им самим разбираться.

— Возможно. Думаю, ты прав; по идее, они никак не могли тебя отпустить — Франсис сразу предположила, что они тебя убили. Что же случилось?

— Вчера еду принес Джозеф, а не Софья. Я услышал стук мужских ботинок по ступенькам и ухитрился перекатиться и взглянуть сквозь эти дыры в полу. Он был в своем критском одеянии, с ножом за поясом, винтовкой в одной руке и моей едой — в другой. Поднявшись на один этаж, он остановился, прислонил винтовку к стене и… помнишь эти квадратные посудины?

— Да.

— Так вот, он достал из кармана пушку и спрятал ее за одной из посудин.

— Пушку? Ты имеешь в виду пистолет?

— Ну да.

Рука его скользнула под овечью шкуру, и он вытащил оттуда устрашающего вида пистолет. Затем помедлил, взвешивая его на руке и ухмыляясь мне с видом мальчишки, которого застали за игрой с огнем.

— Колин!

— Должно быть, он принадлежал Алексу. Жалко, что он не успел им воспользоваться. Тяжелый, правда?

Он услужливо протянул мне пистолет.

— Я не дотронусь до него ни за какие деньги! Он заряжен?

— Нет, я вынул пули и таскаю их с собой. Видишь?

— Ты, кажется, умеешь обращаться с этой штукой, — заметила я, успокаиваясь.

— Не совсем, но на военной подготовке мы возимся с винтовками, так что можно догадаться. Против винтовки от него, конечно, не много толку, но с ним как-то увереннее себя чувствуешь, правда?

— Бога ради!

Признаюсь, я посмотрела на это способное дитя с некоторым раздражением. Спасательная кампания становилась с ног на голову. Теперь получалось, что Колин эскортирует меня к Марку. А Ламбиса наверняка отрядят провожать меня домой…

— Вообще-то, — чистосердечно признался Колин, — я жутко боюсь этой штуки. — Он убрал пистолет. — Послушай, не слишком ли высоко мы забрались? Местность становится все более открытой.

Мы приближались к началу ущелья. Чуть впереди виднелось то место, где из-под груды камней и зарослей деревьев у подножия скалы выбивался ключ. Мне показалось, что я узнала старую скрюченную оливу, в дупле которой Ламбис прятал провизию.

— Да, здесь мы выйдем из укрытия. Только дай-ка я сначала одна поднимусь наверх — вдруг поблизости кто-нибудь бродит.

— Ладно. Но не лучше ли нам сначала передохнуть хоть минутку? Здесь подходящее местечко, чтобы присесть.

Он немного поднялся по южному склону оврага, где имелся довольно ровный участок, и растянулся на солнышке. Я присела рядом.

— Кончай свой рассказ, — предложила я.

— А где я остановился? Ага, как Джозеф спрятал пушку. Ну вот, он снова взял в руки свою винтовку и поднялся ко мне. Пока я пытался есть, он сидел там с винтовкой на коленях и смотрел на меня. У меня еда в горле застревала.

— Могу себе представить.

— Я все пытался вспомнить какие-нибудь греческие слова, но вообще-то я его совсем не знаю. — Он ухмыльнулся. — Только что ты выслушала весь мой репертуар, когда разбудила меня.

— В гаком случае ты преуспел. Не будь я столь подозрительно настроена, я бы просто решила, что ты туповат, к тому же слегка не в духе. Где ты раздобыл этот маскарадный костюм? Софья дала?

— Ага. В общем, в конце концов мне удалось-таки припомнить кое-что из классического греческого, и я решил попытаться. Вспомнил, что «брат» будет «аделфос», ну и попробовал. Очевидно, слово это сохранилось в языке без изменения. Вот уж не думал, — простодушно заметил Колин, — что Фукидид и иже с ним когда-нибудь пригодятся.

— И как, сработало?

Он плотно сжал губы, вмиг постарев.

— Да, пожалуй. Он ответил: «Нэкрос» — и для пущей наглядности провел рукой по горлу, вот так, будто отрезая ее. Потом ухмыльнулся, козел вонючий. Извини.

— Что? А-а… да ничего.

— Марк всегда меня затыкает и жутко злится, когда я ругаюсь.

— Марк? Правда? А почему?

— Ну, в общем… — Он перекатился на живот и уставился на дно оврага. — Говорит, одно дело, мол, в школе ругаться, но дома, перед девочками — совсем другое.

— Раз Шарлотта учится в Королевской академии искусств, — бесстрастно заметила я, — думаю, она тебя уже догнала.

Колин расхохотался.

— Вполне возможно, но я ж тебе говорил, что он малость консерватор. Но вообще-то он в порядке, старина Марк, брательник что надо. — Без всякого перехода Колин вернулся к своему повествованию. — После этого Джозеф заткнул мне рот, когда я попытался было что-то сказать. И лишь после его ухода до меня дошло, что он не прятался, позволил мне себя рассмотреть. Сидел передо мной совершенно открыто, прямо на свету, который пробивался сквозь ставни. Объяснить это я мог только одной причиной — они собрались меня убить. Весь тот день я отчаянно пытался освободиться, но лишь разодрал до крови запястья. Но как бы то ни было, вечером того дня пришел не Джозеф, а Софья. Она пришла очень поздно — чуть ли не утром, наверное, — и развязала меня. Сначала я даже этого не понял — двигаться я все равно не мог. Она растерла мне ноги, смазала растительным маслом запястья и перевязала их, а потом накормила меня супом. Она принесла его в открытом кувшине, и он был еле теплым, но жутко вкусным. И еще вино. Я немного поел, прикидывая в уме, скоро ли ноги послушаются меня и смогу ли я улизнуть от нее, но потом вдруг понял, что она знаками велит мне следовать за ней. Знаешь, сначала я ужасно перепугался. Решил, что… ну, в общем, развязка близится. Но оставаться там все равно было совершенно бессмысленно, так что я стал спускаться следом за ней по лестнице. Она шла впереди, так что я ухитрился стащить пистолет из-за той посудины, а потом спустился за ней. Было довольно темно, только-только начало рассветать. Тогда-то я и увидел, что все это время просидел на мельнице. Остальные мельницы стояли тихие и недвижимые, словно привидения. Было зверски холодно. Ах да, я и забыл, она принесла эту овечью шкуру и палку, чему я был чертовски рад; первые несколько минут я стоял и дрожал, словно желе, — от холода и слабости. Она увела меня довольно далеко, куда — я не имел представления, мы прошли сквозь заросли каких-то деревьев и мимо маленькой пирамидки из камней…

— Это придорожный алтарь. Там еще иконка Богоматери.

— Правда? Тогда было слишком темно, я не разглядел. Мы шли уже довольно долго, и уже рассвело — более или менее, и мы добрались до этой широкой тропы. Там она остановилась. Показала мне дорогу и что-то сказала, но я не разобрал. Может, она сказала, что эта тропа ведет к церкви, где они впервые с нами столкнулись; наверное, решила, что оттуда дорогу я найду. Как бы то ни было, она слегка подтолкнула меня и затем заспешила назад. Неожиданно взошло солнце, стало совсем светло, а остальное тебе известно.

— Значит, я все-таки упустила ее! Если б только у меня хватило духу караулить всю ночь!.. Итак, насколько я понимаю, ты решил, что безопаснее спрятаться в овраге и отлежаться там, пока не стемнеет?

— Ну да. В сущности, я просто не в состоянии был долго идти — слишком устал и все тело словно одеревенело, так что подумал: заберусь лучше в укромное местечко и немного отдохну. У меня ведь была пушка, а с ней чувствуешь себя куда надежней. — Он засмеялся. — Само собой, я не собирался так «вырубаться»! Должно быть, я продрых несколько часов!

— Ты же совсем обессилел. Сейчас-то ты как? Пойдем дальше?

— Конечно. Ну и ну, погляди-ка на этих птиц! Кто это?

Тени скользнули по неровной поверхности чуть ниже нас и стали плавно и неторопливо описывать широкие круги. Я посмотрела вверх.

— Ого, Колин, да это бородачи! Бородачи-ягнятники! Кажется, я вчера видала одного. Разве они не великолепны?

Сегодня я уже могла испытывать волнение и восхищение при виде этой редкой огромной птицы, так Же как прежде меня взволновала пестрая змейка. Я и раньше встречала бородача — в Дельфах, да и вчера тоже, но ни разу не видела его так близко, так низко, да еще в паре.

Пока я поднималась на ноги, они взлетели еще выше.

— Это самая крупная хищная птица в Старом Свете, — сказала я. — Думаю; размах крыла у нее чуть ли не десять футов. И они довольно красивы, не то что остальные птицы-хищники, потому что у них нет этой противной голой шеи и… Колин? Что-то случилось? Тебе плохо?

Он не сделал даже попытки встать вместе со мной и совсем не смотрел на птиц. Взгляд его был прикован к чему-то на дне оврага.

Я вгляделась. Сначала я ничего не увидела. А потом изумилась, почему не увидела этого сразу.

Возле небольшой группки кустов, неподалеку от того места, где мы сидели, земля была свежеперекопана. Сейчас там возвышалось нечто, по форме напоминавшее могильный холм, на который кто-то сверху набросал камни и сухие колючки, чтобы уничтожить следы недавней работы. Но сделано это было в спешке, быть может, не нашлось под рукой нужных инструментов; и с той стороны, что была к нам ближе, земля слегка осыпалась, обнажив предмет неясных очертаний, который вполне мог являться ногой.

Тени бородачей скользнули по ней, и еще, еще раз.

Прежде чем я смогла что-то сказать, Колин уже вскочил на ноги и ринулся вниз.

— Колин! — Спотыкаясь, я бросилась за ним. — Колин, не ходи туда! Вернись, прошу тебя!

Он не обращал внимания. Вряд ли он вообще меня слышал. Он остановился над могилой. Это была нога, сомневаться не приходилось. Я схватила его за руку.

— Колин, пожалуйста, пойдем отсюда, подальше от этой жути, да и ни к чему здесь шуровать. Это наверняка тот человек, которого они убили, тот самый несчастный грек, Александрос… Наверное, они перетащили его сюда, потому что здесь слой почвы глубже…

— Его закопали в поле рядом с мельницей.

— Что? — тупо спросила я, и рука моя, державшая его, бессильно обвисла.

— Его закопали в поле рядом с мельницей. — Колин повернулся и напряженно посмотрел на меня, лицо его стало каким-то чужим, незнакомым. Можно было подумать, что он видит меня впервые. — Я слышал, как они копали. Всю первую ночь я слышал, как они копали. И потом еще вчера кто-то был там, приводил все в порядок. Я слышал.

— Да. Стратос. Я его видела. — Я тупо уставилась на него. — Но тогда кто это может быть? Могила совсем… совсем свежая, можно подумать…

— Ты обманывала меня, ведь так?

— Я? Обманывала тебя? О чем ты? — И тут выражение его лица заставило меня понять. Я вздрогнула, как от удара, и резко сказала: — Это не Марк, не будь идиотом! Я не врала, рана действительно была неопасной, кость не задета, и он поправлялся — поправлялся, слышишь? А вчера ночью, даже если рана в самом деле снова вскрылась, все равно ничего подобного не могло случиться!

Я вдруг осознала, что снова сжала его руку и с силой трясу ее. Он стоял, словно окаменев. Я выпустила его руку и сказала более спокойно:

— С ним все будет в порядке. Ламбис всегда рядом, он позаботится о нем. Рана в самом деле заживала, Колин, клянусь тебе, это так.

— Ну и кто же это тогда?

— Откуда я знаю? Наверняка это тот человек, которого они убили.

— Говорю тебе, его закопали в поле. Я же слышал.

— Ладно-ладно, ты слышал. Но отсюда не следует, что это Марк. С чего бы?

— Джозеф застрелил его. Вот почему Джозеф не вернулся за мной вчера ночью, хотя, клянусь, он собирался это сделать. Он был здесь, закапывал Марка. Или же Стратос… В котором часу Стратос стоял с тобой возле того сарая вчера ночью?

— В час или минут на двадцать позже — точно не знаю.

— Стратос позднее вернулся, чтобы убить его. Он знал, что шум был вызван не котом. Просто хотел отделаться от тебя, спровадить тебя в гостиницу, чтобы потом…

— Неужто Марк все это время стоял бы и спокойно дожидался? — Я все еще пыталась вразумить его. — Ты что, совсем ему не доверяешь?

— Он был ранен. И если до этого несколько часов рыскал по деревне, совсем выдохся, сама же знаешь. Да и вообще — кровь та, может, вовсе не из его плеча. Может, это когда Стратос…

— Колин! Замолчи и не дури! — Голос мой звенел от напряжения. Я судорожно сглотнула и добавила более или менее спокойно: — Стратос не выходил больше из гостиницы — до того, как я вернулась в сарай и обнаружила, что Марк ушел. Думаешь, я не следила? Поверь и мне хоть немного! К тому же вряд ли они стали бы убивать его в деревне и тащить сюда, чтобы закопать… И потом, а как же Ламбис? Он-то где при этом был?

— Возможно, его они тоже убили. Или он убежал.

— Он ни за что не убежал бы.

— Почему же? Если Марка убили, и меня, как он считал, тоже, зачем ему было оставаться? Будь у него хоть капля мозгов, он бы уплыл… на яхте.

Его настойчивость стала передаваться и мне. Я вдруг обнаружила, что меня всю трясет. Однако с напускной злостью сказала:

— Чушь все это! Ты на ровном месте все выдумал! Это не Марк, говорю тебе, не он это! Это… да кто угодно. Послушай, может, там вообще никого нет. Просто земля так слежалась и… Колин, что ты делаешь?

— Я должен выяснить. Надеюсь, хоть это тебе понятно? Я должен все узнать.

И резким, неловким движением, за которым угадывался неописуемый ужас, он вытянул ногу и поддел засохшую грязь.

Несколько мелких комьев земли с шелестом осыпались, и мы воочию увидели человеческую ступню и лодыжку в носке, который когда-то был серым. Обуви не было. Виднелся кусок брючины из темно-серой фланели с треугольной дыркой, которая врезалась мне в память.

Несколько секунд мы стояли совершенно неподвижно, потом Колин издал какой-то животный крик и, упав на колени, пополз к другому концу могильного холма, где должна была находиться голова. Прежде чем я успела сообразить, что он собирается делать, он уже остервенело разбрасывал в стороны кусты, вырывая их с корнем, и камни, не обращая внимания на царапины и порезы, и рылся, словно пес в грязи. Что делала я — не помню; наверное, пыталась оттащить его назад, но ни слова, ни мои отчаянные жесты не производили на него ни малейшего впечатления, будто меня вовсе там не было. Поднимались клубы пыли, Колин кашлял и все скреб и скреб землю; по мере того как он углублялся все ниже, земля твердела…

Человек лежал лицом вниз. Теперь из-под грязи проглядывали очертания его плеч. Колин отбросил в сторону несколько комьев затвердевшей земли, и показалась голова… Ее прикрывала наполовину закопанная увядшая веточка. Я нагнулась, чтобы отодвинуть ее — осторожно, словно боясь оцарапать умершего. Листья с нее осыпались мне в руку, и я ощутила запах сухой вербены. А потом я увидела темные волосы, грязными, липкими клочьями торчащие из красной глины…

Дальнейшее помню нечетко. Видимо, я резко отпрянула назад, потому что ветка, которую я сжимала в руке, выскочила из земли, задев при этом свежую насыпь, которая тут же обвалилась на наполовину раскопанные голову и плечи мертвеца. Я вскрикнула, и вслед за моим криком и возгласом Колина, руки которого выше запястий вдруг оказались погребенными под землей, раздался еще один, пронзительный звук, разорвавший тишину и вселивший в нас еще больший ужас. Это был хлопок выстрела.

Наверное, я так и стояла там, отупевшая, с подступавшей к горлу тошнотой, сжимая в руке все ту же ветку, а Колин, на мгновение оцепеневший от испуга, сгорбился, стоя на коленях у моих ног. Потом он зашевелился. Смутно помню, как он вытаскивал руки из земли, как вновь взметнулись вверх удушающие клубы пыли, помню, как ветку выдернули из моих рук и бросили на прежнее место… потом я сидела скрючившись, укрывшись в зарослях кустарника чуть поодаль, обхватив голову руками, вся в холодном поту, меня тошнило и бил озноб, а после подбежал Колин, схватил меня за плечо и грубо встряхнул.

— Выстрел слышала?

— Я… да.

Он рывком повернул голову в сторону моря.

— Стреляли оттуда. Это они. Наверное, преследуют Ламбиса.

Я продолжала тупо смотреть на него. Все, что он сказал, казалось, не имело никакого значения.

— Ламбиса?

— Я должен пойти и посмотреть. Я… За ним я могу вернуться позже. — Он снова дернул головой, на сей раз кивнув в сторону могилы. — Тебе лучше остаться в укрытии. Со мной все будет нормально, у меня ведь есть эта штука.

На лице его застыло отрешенное выражение, он действовал словно во сне, однако оружие в его руке было вполне реальным.

Именно это заставило меня очнуться. Ноги мои подгибались, но я ухитрилась встать.

— Подожди. Один ты не пойдешь.

— Послушай, мне все равно надо туда идти, я должен найти яхту, больше мне ничего не остается. Но ты… для тебя все теперь изменилось. Тебе идти ни к чему.

— Я пойду. Я тебя не оставлю. Давай, пошли. Держись все время у подножия скал, в зарослях кустарника.

Больше он не стал спорить. Он уже карабкался наверх по склону оврага, где деревья росли гуще всего. Я последовала за ним. И задала ему только один вопрос, да и то не осмелилась сформулировать его прямо:

— Его… его снова закопали?

— Думаешь, я оставил бы его на растерзание поганым стервятникам? — отрывисто бросил Колин и зашагал между деревьями у края оврага.

ГЛАВА 15

Не тень приветствует меня, не бледный
призрак…
Входи же, доблестный герой!..

Уильям Вордсворт. Лаодамия

Разрушенная церковь оказалась совсем крохотной. Стояла она в зеленой ложбинке, сплошь поросшей цветущими сорняками. От церкви остался всего лишь пустой каркас крестообразной формы; центральный купол поддерживали четыре полукупола, прилепившиеся к нему, словно улитки, льнущие к своему родителю. Буйно разрастающаяся зелень скоро поглотит все это. Целое море сорняков — мальва и вика, молочай и чертополох — уже покрыли осыпающиеся стены до середины. Даже крыша и та была усеяна зеленью в тех местах, где сквозь разбитую черепицу проросли побеги папоротника, прикрыв блекло-красную кровлю. Деревянный крест, обесцвеченный морскими ветрами, венчал центральный купол.

Мы остановились у края ложбинки и внимательно осмотрелись. Ничто не шелохнулось: в воздухе не ощущалось ни малейшего движения. Прямо под нами виднелась тропинка — минуя вход в церковь, она устремлялась сквозь заросли маквиса по направлению к морю.

— Эта дорога ведет к яхте? — прошептала я.

Колин кивнул. Он раскрыл рот, словно собираясь что-то сказать, но вдруг осекся и устремил взгляд куда-то мимо меня. Я повернулась, чтобы посмотреть, и тут он резко схватил меня за руку.

— Вон там, видишь? Там кто-то был, мужчина. Я уверен, что видел его. Вон, видишь, где вниз сбегает серебристая полоса, над той группкой сосен? Направо от того места… нет, исчез он. Пригнись и наблюдай.

Я распласталась на земле рядом с ним, щурясь от яркого полуденного солнца.

Он махнул рукой:

— Вон, гляди!

— Да, вижу. Он идет сюда. Думаешь…

Колин резко бросил:

— Это Ламбис!

Он уже почти что поднялся на одно колено, но я рывком вновь притянула его к земле.

— С такого расстояния нельзя сказать наверняка. Если это Ламбис, он будет держаться в укрытии. Подожди.

Колин снова улегся. Маленькая фигурка быстро приближалась; должно быть, там была проложена тропинка, поскольку человек с приличной скоростью продвигался вдоль склона горы к тому месту, где пролегала основная дорога, и шел он — это было очевидно — совершенно открыто, ничуть не таясь. Теперь я уже могла разглядеть его более отчетливо: коричневые брюки, темно-синий морской бушлат и куртка хаки… его жесты, походка… Колин был прав. Это Ламбис.

Я уже собралась было сказать об этом, когда увидела, как чуть позади Ламбиса, выше тропинки, по которой он шел, из-за груды камней и зарослей кустарника появился еще один человек — должно быть, он там прятался. Человек этот стал неторопливо продвигаться вдоль склона, держась выше тропинки, но которой шел Ламбис, но постепенно спускаясь все ближе к ней. Ламбис по-прежнему его не видел, но зато я видела прекрасно: широкие бриджи и приталенная куртка, красная повязка на голове и винтовка.

Я хрипло выдавила из себя:

— Колин… Выше Ламбиса — это Джозеф.

Секунд семь-восемь мы наблюдали за ними словно парализованные; Ламбис, не ведая о нависшей над ним опасности, шагал спокойно и стремительно; Джозеф же двигался медленно и осторожно и, насколько я могла судить, находился уже в зоне обстрела… Дуло пистолета осторожно выдвинулось вперед рядом со мной; ствол его слегка подрагивал.

— Мне выстрелить, предупредить его? — выдохнул Колин, — Но вдруг Джозеф…

— Погоди! — Я снова сжала его запястье. И в следующий момент, не веря своим глазам, простонала: — Смотри!

Ламбис замедлил ход, повернулся и огляделся вокруг, словно дожидаясь кого-то. Держался он спокойно, без малейшего страха. Затем он увидел Джозефа, поднял руку и замер в ожидании. Критянин помахал рукой в ответ, а затем неторопливо спустился к Ламбису.

Несколько минут мужчины стояли и разговаривали, потом Ламбис вытянул руку, будто указывая на какую-то тропинку, а Джозеф поднес к глазам полевой бинокль и вернул его в восточном направлении. Бинокль скользнул мимо церкви, лощины, кустов, где мы лежали, и, не задерживаясь, перескочил дальше. Затем критянин опустил его и после недолгого разговора снова стал в одиночку спускаться к прибрежным скалам.

Несколько секунд Ламбис стоял и смотрел ему вслед, затем повернулся лицом к нам и торопливо продолжил путь, направляясь к церкви. Когда он подошел ближе, я заметила, что теперь в руках у него винтовка Джозефа.

Мы с Колином переглянулись.

— Ламбис?!

Никто из нас не произнес вопрос вслух, но он повис в воздухе, он явственно читался на наших ошеломленных и испуганных лицах. Мне вдруг смутно припомнились уклончивые ответы Ламбиса, когда я спросила его, где он родился. Да ведь его родина Крит; может, он прямо здесь, в Агиос-Георгиос, и родился? Неужели он использовал Марка и Колина как прикрытие, чтобы пригнать сюда свою яхту для неких целей, связанных со Стратосом и его делишками?

Но сейчас было не до рассуждений. Ламбис быстро приближался. Я уже слышала его шаги по скале позади лощины.

Рядом со мной Колин судорожно втянул в себя воздух, словно пловец, только что вынырнувший на поверхность; рука его крепко сжимала пистолет. Он тщательно выровнял его на своем запястье, целясь в ту точку возле церкви, где вот-вот должен был появиться Ламбис.

Мне даже в голову не пришло попытаться остановить его. Я только поймала себя на мысли, что прикидываю, какова дальнобойность автоматического пистолета и сумеет ли Колин попасть в Ламбиса под тем углом, под которым тот должен был появиться.

Потом я вдруг пришла в себя. Приложив губы к уху Колина, я прошептала:

— Ради бога, подожди! Мы должны поговорить с ним! Должны узнать, что произошло! А если ты пальнешь из этой штуковины, Джозеф прибежит на звук выстрела.

Он замер в нерешительности, а затем, к моему великому облегчению, кивнул. Ламбис вышел на расчищенный под пашню участок леса прямо под нами. Шел он непринужденно и спокойно, даже не держал руку на рукоятке ножа — а стоило бы, язвительно подумала я. Мне вдруг припомнилось, как он преследовал вчера Джозефа — несомненно, чтобы обсудить что-то вдали от посторонних глаз. И тут другая мысль кольнула меня: если Джозеф уже побывал в деревне, он наверняка рассказал Стратосу и Софье, что я имею отношение к этой истории. Но ведь они явно ничего не знали… иначе вели бы себя совсем по-другому. Значит, он пока что не возвращался в деревню… а теперь мы позаботимся, чтобы он никогда больше туда не вернулся.

Я даже не задумывалась, правильно мы поступим или нет. Марк был мертв, и мысль эта доминировала над всеми прочими. Если мы с Колином справимся, то Джозеф и вероломный Ламбис тоже умрут. Но прежде мы должны выяснить, что произошло.

Ламбис остановился у входа в церковь, чтобы зажечь сигарету. Я посмотрела на Колина: он судорожно сжимал пистолет. На лице его выступил пот, тело напряглось. Но он ждал.

Ламбис повернулся и вошел в церковь.

Раздался звук, гулко разнесшийся по пустому помещению, — скрежет камня о камень, как будто Ламбис передвигал части незакрепленной каменной кладки. Должно быть, он использовал это место в качестве тайника и пришел сюда, чтобы забрать то, что прежде спрятал здесь.

Колин начал подниматься на ноги. Но едва я попыталась последовать его примеру, как он свирепо прошептал:

— Оставайся на месте!

— Но послушай…

— Я и сам управлюсь. Держись в укрытии. А то можешь пострадать.

— Колин, прошу тебя, спрячь пока оружие. Он же не знает, что мы видели его с Джозефом — мы можем вполне открыто спуститься туда и сообщить ему, что ты нашелся. Если он решит, что мы ни в чем его не подозреваем, мы сможем завладеть его винтовкой. А уж тогда-то мы заставим его говорить.

Казалось, лицо мальчика — это экран, на котором одна картина молниеносно сменяет другую. Я увидела, как слепая ярость отчаяния уступила место некоему подобию трезвого размышления. Это было все равно что наблюдать, как оживает каменная маска.

Он снова спрятал пистолет под своей накидкой и не возражал, когда я поднялась и встала рядом с ним.

— Притворись, что не совсем твердо держишься на ногах, — посоветовала я и просунула руку ему под локоть.

Мы спустились в лощину.

Когда мы очутились внизу, Ламбис, должно быть, услышал нас, поскольку негромкие звуки, доносившиеся из церкви, резко оборвались. Чувствовался запах его сигареты.

Я сжала локоть Колина. Срывающимся голосом он позвал:

— Марк? Ламбис? Это вы?

Ламбис появился в дверном проеме, щурясь от солнца. В следующий момент он рванулся вперед.

— Колин! Да как же… мальчик мой милый… ты жив! Никола, это ты его нашла?

Я сказала:

— У тебя найдется что-нибудь попить, Ламбис? Он совсем вымотался.

— Марк там? — еле слышно спросил Колин.

— Нет. Зайдите внутрь, не стойте на солнцепеке. — Ламбис поддержал Колина за другую руку, и вместе мы завели его в прохладный полумрак церкви. — А я как раз направлялся к яхте. В термосе есть вода. Никола, усади мальчика… я дам ему попить.

Рюкзак Марка лежал в углу — Ламбис извлек его из тайника среди беспорядочно сваленной груды камней. В остальном же внутри церкви было пусто — хоть шаром покати; выложенный каменными плитами пол вычищен ветрами и дождями, сбившиеся в кучку купола оживлялись игрой света и тени, а сверху на нас взирал своим единственным глазом дух Христоса Пантократора. Винтовка стояла у стены возле двери.

Ламбис, повернувшись к нам спиной, склонился над рюкзаком и рылся в поисках термоса. Колин выпрямился, я отпустила его руку и подошла поближе к винтовке. Трогать ее я не стала — скорей бы я решилась дотронуться до змеи, но я намеревалась проследить, чтобы у Ламбиса не осталось ни малейшего шанса схватить ее прежде, чем Колин успеет завладеть положением. Пистолет был нацелен Ламбису в спину.

Наконец он отыскал термос, выпрямился и повернулся, держа его в руках.

Тут он увидел пистолет. Выражение его лица мгновенно изменилось; это показалось чуть ли не забавным.

— Что это? Колин, ты сошел с ума?

— Потише, — грубо рявкнул Колин. — Расскажешь нам о Марке. Мы хотим знать все. — Он помахал пистолетом, — Валяй. Начинай.

Ламбис стоял словно окаменев, потом перевел взгляд на меня. Вид у него был испуганный, и немудрено. Пистолет подрагивал в руке Колина; казалось, он в любой момент может выстрелить. И вопрос, заданный Ламбисом, был отнюдь не праздным: Колин и в самом деде производил впечатление помешанного.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒