Примечания 8 страница

— Франсис наверняка этим займется, а я, пожалуй, составлю ей компанию. Мистер Алексиакис, «Эрос» принадлежит вам?

— «Эрос»? Видели его, значит? Мне, а как вы догадались?

— На яхте работал паренек, которого я до этого видела в гостинице. Это, конечно, ничего не значит, просто мне стало любопытно. Я только хотела попросить…

Я замялась в нерешительности.

— Хотели бы выйти в море, да?

— О, с радостью! Мечтаю посмотреть на этот берег с моря. Местные ребятишки рассказали мне, что здесь вполне можно встретить дельфинов. Они сказали, где-то неподалеку, к западу отсюда, есть бухточка, окруженная скалами, и порой дельфины даже резвятся среди купальщиков.

Он от души, искренне расхохотался — может, даже чересчур искренне.

— Знаю-знаю это местечко. Значит, жива еще старинная легенда! Откровенно говоря, здесь не видали ни единого дельфина со времен Плиния! Уж я-то знаю: рыбачу в тех краях довольно часто. Не скажу, что много выхожу на каике — это работа Алкиса; я уже отвык от тяжелой работы такого рода. Но каик продавали по дешевке, вот я и купил; я, знаете, люблю одновременно заниматься несколькими делами и, когда развернусь как следует, смогу неплохо заработать на туристах. А пока что я получаю рыбу по дешевке, а скоро, пожалуй, мы сможем организовать собственные поставки продуктов из Ханьи.

Мы подошли к гостинице, и он остановился.

— Но вы, разумеется, можете выйти в море с Алкисом в любое время. Лучше отправляйтесь на восток, там берег лучше, и не так далеко развалины старой гавани, а если оттуда немного пройти пешком, увидите древнюю церковь, если вас интересуют такие вещи.

— О да. Конечно же, интересуют.

— Значит, завтра?

— Я… да нет, наверное; то есть у моей кузины, возможно, будут свои соображения… Понимаете, она столько времени провела на море, что наверняка захочет побыть денек-другой на берегу. Попозже я с радостью приму ваше приглашение. Вы… вы вроде бы сказали, что сами не пользуетесь яхтой?

— Очень редко. Сейчас у меня мало свободного времени. Рыбачу порой ради забавы, но для этого у меня есть небольшая лодочка.

— Это та, что стоит рядом с гостиницей? Оранжевая? Вы что, отправляетесь на ночную рыбалку с этими огромными фонарями?

— Вот-вот, и с гарпуном. — И вновь эта усмешка, дружелюбная, чуть осуждающая, с претензией на некую общность знаний, недоступную пониманию жителей деревни, что, впрочем, не казалось оскорбительным. — Простенько и мило, да? Но чертовски увлекательно — как и все примитивные забавы. В молодости у меня это очень неплохо получалось, но за двадцать лет маленько теряешь навык.

— Однажды я наблюдала за ночными рыбаками в заливе, в Паросе. Фантастическое зрелище, но с берега много не разглядишь. Видно только мелькающие огни да человека с биноклем, вглядывающегося в морские глубины, а временами еще и того, что с гарпуном, когда он вонзает его.

— Хотите составить мне компанию?

— С удовольствием!

Слова эти вырвались у меня искренне и бездумно, прежде чем я успела осознать, что до тех пор, пока не выясню о Стратосе Алексиакисе массу вещей, совершенно определенно не отважусь провести с ним ночь в маленькой лодочке или еще где бы то ни было.

— Ну что ж, — начал было он, а мозг мой лихорадочно искал выход и пробуксовывал, словно граммофон со сломанной пружиной, и в этот момент навстречу нам по ступенькам сбежал Тони, легко и грациозно, точно артист кордебалета в «Спящей красавице».

— Вот вы и встретились, дорогие мои; Стратос, этот негодяй из Ханьи хочет по двенадцать драхм за каждую бутылку вина, а иначе, говорит, не будет присылать. Разве это не кошмар? Он сейчас на проводе, разберешься с ним? Ну как, моя радость, хорошо погуляли? Почту нашли? Чудненько, не правда ли? Но вы, наверное, умираете от жажды. Позвольте принести вам лимонного соку? Прямо с нашего собственного дерева, это я вам гарантирую. Ой, глядите, это не каик только что причалил? И какая-то дама поднимается со стороны гавани, а рядом Георгий несет ее чемодан. Как только этому сорванцу всегда удается вовремя подсуетиться и заработать пару драхм… Чертовски везуч, совсем как наш Стратос. Это ваша кузина? Ну, все прекрасно! К тому времени, когда мисс Скорби распакует чемодан, как раз придет пора пить чай.

ГЛАВА 10

Ты ринулась к Криту,
Быстрой стреле Артемиды подобно,
И вот ты здесь!

Джон Китс. Колдунья

— Ну что ж, — заметила Франсис, — здесь очень даже мило. А чай просто великолепный. Надо думать, маленький лорд Фаунтлерой[6] готовит его собственноручно?

— Тише ты, бога ради, он же услышит тебя! По его словам, если нам что-нибудь понадобится, стоит только крикнуть — он всегда поблизости. И потом, он довольно мил. Я на него глаз положила.

— Насколько мне известно, ты увлекаешься каждым встречным мужчиной. Я бы, пожалуй, решила, что ты заболела, не переживай ты очередного романтического увлечения. Я уже даже научилась распознавать различные стадии твоих увлечений. Ладно-ладно, это ведь и в самом деле так приятно, не правда ли?

Мы сидели в гостиничном «садике», в тени виноградной лозы. Вокруг не было ни души. Позади нас через открытую дверь виднелся пустой вестибюль. Тони снова трудился за стойкой; с другой стороны дома, из кофейной, едва слышно доносились голоса.

Солнце быстро клонилось к закату. Легкая рябь пробегала по тусклой шелковистой глади моря, и ветерок доносил до нас усыпляющий аромат гвоздик, растущих в кувшинах для вина. На солнце, у края посыпанной гравием площадки, стояла большая кадка с лилиями.

Франсис вытянула перед собой длинные ноги и достала сигарету.

— Что ж, недурно ты придумала, о-очень недурно. Афины во время Пасхи — это немного чересчур. Теперь я это понимаю. Я и забыла, пока ты не написала, что в Греции Пасху справляют позже, чем у нас. Мы отпраздновали ее в прошлый уик-энд, когда были в Риме. Полагаю, Пасха в греческой деревушке имеет некоторые отличия, и, откровенно говоря, жду не дождусь ее. Да, спасибо, с удовольствием выпью еще чашечку. Итак, сколько же времени я тебя не видела? О боже, почти что полтора года! Рассказывай о себе все, до мельчайших подробностей.

Я с нежностью посмотрела на нее.

Франсис, хоть и приходится мне двоюродной сестрой, намного меня старше. В ту пору ей уже слегка перевалило за сорок, и я, хоть и знала, что считать этот возраст преклонным значит только подтверждать собственную незрелость, все равно ничего не могла с собой поделать: сорок лет для меня казалось ужасно много. Сколько помню себя, Франсис всегда была рядом. Когда я была совсем маленькой, то звала ее «тетя Франсис», но три года назад она положила этому конец, когда после смерти мамы я переехала к ней жить. Знаю, что некоторые находят ее грозной и внушительной; высокая, темноволосая, довольно худая, с решительным голосом и столь же решительной манерой поведения, она обладает неким обаянием, которое сама ни в грош не ставит и редко снисходит до того, чтобы пустить его в ход. Благодаря работе на свежем воздухе она приобрела цвет лица, который называют «здоровым»; она вынослива как лошадь и обладает бесподобными деловыми качествами. Одевается со вкусом, хотя и просто. Однако этот ее внушительный внешний вид обманчив, поскольку в действительности она на редкость уживчивая женщина — терпимее ее я не знаю никого, и порой она возводит принцип «живи и давай жить другим» до тревожных высот. Есть лишь две вещи, которых она не терпит, — это жестокость и претенциозность. Я обожаю ее.

Вот почему в ответ на ее требование «рассказать о себе все, до мельчайших подробностей», я именно этим и занялась — во всяком случае, попыталась представить бессистемный и откровенный отчет о своей работе и о своих афинских друзьях. Я даже не потрудилась отредактировать свой отчет, хотя знала, что некоторые из моих знакомых не слишком удачно вписались бы в солидный и степенный беркширский дом Франсис.

Она молча слушала меня, попивая третью чашку чая и стряхивая пепел в ближайший пифос.

— Что ж, судя по всему, ты очень весело живешь — да ты, собственно, за этим и приехала. А как поживает Джон? Ты о нем даже не упомянула.

— Джон?

— Или его звали Дэвид? Вечно забываю их имена, хотя не пойму почему, ведь твои письма напичканы ими, словно пирог смородиной, пока длится твое увлечение. Разве его звали не Джон, этого репортера из «Афинских новостей»?

— Ах, его. Это было сто лет назад. Точнее, на Рождество.

— Вот как, значит. Кстати, я вдруг вспомнила, что два твоих последних письма были удивительно бессодержательными. Ни в кого не влюблена, и сердце твое свободно?

— Абсолютно.

Подтянув к себе розовую гвоздику на покачивающемся стебле, я вдохнула ее аромат.

— Ну, тогда дело другое, — кротко заметила Франсис. — Иметь сердце вроде пластилина — это, конечно, замечательно, только в один прекрасный день благодаря своим порывам ты влипнешь в какую-нибудь историю, из которой не так-то легко будет выбраться. Слушай, а над чем это ты смеешься?

— Да так, ни над чем. «Паоло» заберет нас в понедельник?

— Если все будет хорошо. Поедешь с нами на Родос? Прекрасно. Хотя в данный момент у меня такое ощущение, что я в жизни не захочу сдвинуться с этого места. Экскурсоводы определяют это словечками «просто и незатейливо», но здесь так хорошо, так потрясающе тихо… Ты только прислушайся.

Жужжание пчелы над лилией, тихое шуршание морских волн по гальке, приглушенные голоса греков…

— Я сказала Тони, что, на мой взгляд, лучше бы им сохранить все как есть, — заметила я. — Ведь здесь настоящий райский уголок.

— Ммм. И ты была права, любовь моя. Цветы, которые мне удалось увидеть, даже те, что растут вдоль дорог, способны заставить женщину напиться.

— Но ты ведь приехала сюда на яхте?

— О да, но, когда мы застряли в Патрах в воскресенье, трое из нас взяли напрокат автомобиль и отправились обследовать окрестности. До наступления темноты оставалось немного времени, и мы не успели уехать далеко, но я заставляла шофера останавливаться так часто, причем тут же опрометью бросалась в поле, что он решил было, что я либо свихнулась, либо страдаю хроническим циститом. Но стоило ему сообразить, что я бегаю смотреть на цветы, как он знаешь что сделал?

Я прыснула со смеху:

— Собрал для тебя букет?

— Да! Возвращаюсь я к машине, а там стоит он, шестифутовый образчик величественной эллинистической мужественности, и поджидает меня с охапкой орхидей, анемонов и каких-то фиалок, от которых у меня на несколько градусов взлетела температура. Ну разве они не милые?

— Вообще-то я не знаю, о каких фиалках…

— Да не фиалки, балда, а греки! — Она снова блаженно потянулась. — Боже, как же я рада, что приехала сюда! Я собираюсь наслаждаться каждой минутой, проведенной здесь. Почему, ну почему мы живем в Англии, когда могли бы жить здесь? А кстати, Тони-то почему живет здесь, а не в Англии?

— Говорит, здесь можно будет неплохо заработать, когда они возведут новое крыло — точнее было бы сказать, когда они построят гостиницу, которая на самом деле будет гостиницей. Я еще мысленно полюбопытствовала: сам-то он вложил в нее деньги? И еще он говорит, что у него больные легкие.

— Гм. С виду он типичный горожанин, слишком типичный, чтобы обосноваться здесь, даже на короткий период… если только к этому не имеют отношения прекрасные глаза нашего хозяина. Они ведь вместе приехали из Лондона, да? Он-то каков из себя?

— Стратос Алексиакис? А откуда ты… ой, ну конечно, я и забыла, что обо всем тебе написала. Он производит очень приятное впечатление. Послушай, Франсис…

— Ммм?

— Не хочешь прогуляться вдоль берега? Скоро уже стемнеет. Я… мне и самой хотелось бы пройтись.

Это было неправдой, но то, что я собиралась сказать, едва ли можно было обсуждать под открытыми окнами.

— Ладно, — дружелюбно согласилась она, — только допью эту чашку чая. Как ты провела время в Чанье, если она так произносится?

— Нет-нет, это сочетание букв произносится не как «ч», а как «х» с придыханием. Ханья.

— Ну и как она?

— Ой, там… там было очень интересно. Есть даже турецкие мечети.

И еще об одном мне следовало упомянуть в отношении Франсис: одурачить ее было невозможно. Во всяком случае, мне это не удавалось. Наверное, она достаточно поднаторела в распознавании невинного вранья времен моего детства. Метнув на меня быстрый взгляд, она вытряхнула очередную сигарету из пачки.

— Значит, было интересно? Где же ты ночевала?

— В самом крупном отеле в центре города, я забыла название. Ты куришь одну за другой, заработаешь рак.

— Непременно, — промурлыкала она, зажигая сигарету. Затем еще раз взглянула на меня поверх пламени и поднялась на ноги. — Ну, пойдем. Только почему вдоль берега?

— Потому что там уединенно.

Комментариев с ее стороны не последовало. Мы пробрались сквозь яркие островки астр и вышли на нечто вроде каменистой тропки, которая вилась вдоль невысоких и сухих каменных глыб, граничащих с галькой. Чуть дальше впереди начиналась песчаная гряда, где мы могли идти рядом.

Я сказала:

— Мне надо кое о чем с тобой поговорить.

— О прошлой ночи, проведенной в Ханье?

— А ты чертовски догадлива, не правда ли? Да, в общем-то.

— Так вот почему ты засмеялась, когда я сказала, что твои порывы однажды доведут тебя до беды? — Поскольку я промолчала, она искоса бросила на меня лукавый взгляд. — Не мне судить, но, по-моему, Ханья — не самое подходящее место для дурного поведения.

— Да я вообще не была в Ханье прошлой ночью! И я не… — Оборвав фразу, я неожиданно хихикнула. — В сущности, я действительно провела ночь с мужчиной, только как-то забыла об этом.

— Судя по всему, — невозмутимо заметила Франсис, — он произвел неизгладимое впечатление. Ну-ну, продолжай.

— Ой, Франсис, милая, как же я тебя люблю! Да нет, это никакая не грязная любовная интрижка, да и когда я себе такое позволяла? Дело в том… Я столкнулась с бедой — это произошло не со мной, а кое с кем другим, и я хочу рассказать тебе обо всем и спросить, могу ли я тут чем-нибудь помочь.

— Если это не твоя беда, нужно ли тебе вообще что-то делать?

— Да.

— Сердце словно мягкий воск, — смирившись, произнесла Франсис, — и разум под стать. И как же его зовут?

— Откуда ты знаешь, что здесь замешан мужчина?

— Так всегда бывает. Кроме того, полагаю, именно с ним ты и провела ночь?

— Ну да.

— Кто он?

— Инженер-строитель. Его зовут Марк Лэнгли.

— А-а.

— При чем здесь «а-а»! Вообще-то, — отчеканила я, — он мне даже противен.

— О господи, — изрекла Франсис, — я знала, что когда-нибудь это случится. Да не смотри ты на меня волком, я же поддразниваю тебя. Ладно, давай дальше. Ты провела ночь с противным инженером по имени Марк. Начало интригующее. Рассказывай дальше.

Резюме ее, когда я наконец закончила свой рассказ, прозвучало коротко и ясно:

— Он велел тебе уйти и держаться подальше от этого дела, а за ним есть кому приглядеть. Судя по всему, они с этим Ламбисом составляют весьма предприимчивый тандем, и твой Марк, вполне возможно, к настоящему моменту уже поправился. Вдвоем они вернутся на свою яхту и, можешь быть уверена, во всем прекрасно разберутся. Я бы на твоем месте лезть в это дело не стала.

— Д-да, наверное, ты права.

— И потом, чем ты можешь помочь?

— Ну понятно же, я могла бы рассказать ему, что я выяснила. То есть я абсолютно уверена, что это были Тони, Стратос Алексиакис и Софья.

— Вполне возможно. Если твой Марк точно запомнил все, что увидел и услышал, и на месте преступления действительно присутствовали некий англичанин, а также человек в критском костюме, и еще один грек, и женщина… — Она помолчала. — Да, стоит только допустить участие Тони в этой истории, и остальные действующие лица вырисовываются со всей неизбежностью. Узкий замкнутый круг: Тони, Стратос, Софья, Джозеф… и незнакомец — то ли англичанин, то ли грек, с которым Тони определенно был знаком и разговаривал.

Замерев на месте, я в упор уставилась на нее.

— Он? Но он-то тут при чем? Его же там не было. Были только грек, критянин и…

— Милая моя, — мягко сказала Франсис, — ты настолько сжилась с подходом Марка к этому делу, что забыла, с чего все началось.

— А с чего все началось?

— Был убит человек, — сказала она.

Повисло молчание, нарушаемое лишь хрустом гальки у кромки моря. Я нагнулась, подняла с земли плоский камушек и бросила его в воду. Он моментально пошел ко дну. Я выпрямилась, отряхивая руки, и уныло заметила:

— Какая же я непроходимая тупица.

— Ты побывала в самом пекле, милая, и была напугана. Мне легче вникнуть в суть, спокойно рассуждая в перерыве между таймами. Со стороны виднее. И потом, моих чувств это не затрагивает.

— А кто сказал, что мои затрагивает?

— А разве нет?

Я по-прежнему не сводила глаз с того места, куда упал мой камушек.

— Франсис, Колину Лэнгли всего пятнадцать лет.

Она мягко сказала:

— Дорогая моя, в том-то и суть. Вот почему я говорю тебе держаться в стороне, если только ты на самом деле не выяснишь, что с ним случилось. В противном случае ты можешь лишь навредить. Слушай, не отправиться ли нам в обратный путь? Солнце почти закатилось, и идти нам будет чертовски трудно.

Это было правдой. Когда я закончила свой рассказ, мы двинулись вокруг бухты и теперь достигли подножия больших отвесных скал у дальнего ее края. То, что я издалека приняла за полосу гальки, окружавшую подножия скал, в действительности оказалось узкой отмелью, состоящей из крупных валунов, нанесенных сюда южным ветром и морскими волнами. Наверху, между самыми высокими валунами и скалой, вилась узенькая тропка, крутая и труднопроходимая. Она огибала мыс, а затем отвесно спускалась к серповидному пляжу в маленькой песчаной бухточке.

— Как здесь мило, — сказала Франсис. — Интересно, это и есть твоя Дельфинья бухта?

— По-моему, она немного дальше, здесь слишком мелко у берега, а Георгий сказал, что там прямо возле скал очень глубоко и можно даже нырять. Посмотри, наверное, она вон там, за следующим мысом; видишь выступающую вперед группу скал? Когда солнце заходит позади них, они становятся похожими на тени.

Несколько мгновений мы стояли молча и прищурившись смотрели на искрящуюся гладь моря. Потом Франсис решительно повернулась.

— Пойдем, ты устала. И, судя по твоему виду, тебе не помешает выпить чего-нибудь покрепче перед ужином.

— Это идея.

Но голос мой прозвучал печально, даже сама я это почувствовала. Я повернулась и вслед за ней двинулась обратно по той же дороге, что и привела нас сюда.

— Думаешь, я не понимаю, каково тебе сейчас? — Голос ее звучал совершенно буднично и удивительно успокаивающе. — Я советую тебе держаться подальше от Марка не только затем, чтобы уберечь тебя от неприятностей. И могу привести серьезные доводы. Если ты отправишься в горы искать его, тебя могут увидеть, выследить. Не исключено, что ты выведешь их на него. Или же, если ты вызовешь у них подозрения, вполне возможно — и это куда важнее, — что они испугаются и убьют Колина… если, конечно, он еще жив.

— О боже, наверно, ты права. Я… я толком и не обдумала всего. — Я провела рукой по лбу. — Видела б ты Софью… когда Джозеф не пришел домой. Вот что меня по-настоящему напугало. Видела бы ты ее лицо.

Хоть я и выражалась не слишком связно, она меня поняла.

— Ты имеешь в виду, что она беспокоилась не из-за того, что он свернул себе шею где-нибудь в горах, а из-за того, что он может сделать?

— Да. И на ум мне приходят всего две вещи, которые он может сделать.

— Ты хочешь сказать, если Джозеф и есть тот убийца в критском костюме — а я и сама рискнула бы это утверждать, — он либо все еще рыскает в поисках Марка, чтобы покончить с ним, либо стережет где-нибудь Колина?

— А она напугана до смерти, — судорожно сглотнула я. — Если он с Колином и она это знает и боится того, что он может сделать… ну, в общем, ясно.

Голос мой прозвучал едва слышно. Она не ответила, и несколько минут мы пробирались по тропинке в полном молчании. Солнце уже зашло, быстро погрузившись в море, и тень, отбрасываемая отвесными скалами, накрыла нас. Легкий ветерок утих. У противоположного конца бухты в гостинице горел свет. Казалось, это так далеко…

Наконец я сказала:

— Конечно, ты права. Марк велел мне держаться подальше от этого дела, он искренне этого желал. Если только я вдруг не отыщу Колина…

— Вот именно. Поэтому он упорно не желает обращаться к властям, он же тебе сказал. Если начнутся расспросы, или если Марк с Ламбисом открыто заявятся сюда, или же если кто-нибудь начнет ворошить это дело и будут предъявлены обвинения — в таком случае я не дала бы и гроша за шансы мальчика выжить и рассказать свою часть истории. Он заложник.

— Понимаю. Да и Марк то же самое говорил. Ладно, я… я ничего не стану предпринимать, Франсис, не волнуйся. Но все равно…

— Ну?

— Ведь ничто не помешает мне разыскивать его, правда? Если я буду предельно осторожна? Я… просто не могу взять и выбросить его из головы!

— Конечно нет, моя милая. Ты продолжишь поиски. Не знаю, как бы ты смогла перестать его искать, даже если б захотела. Это же не пропавший карандаш, о котором на следующее утро напрочь забываешь. Все, что тебе требуется, — это убедить себя, для собственного же спокойствия, что он жив, и держать ухо востро. А для начала вот что: если он жив, его надо кормить.

— Конечно! В таком случае его не могли спрятать слишком далеко. Если не спускать глаз с Софьи… хотя, возможно, этим занимается Тони.

Она улыбнулась:

— Держу пари, это Софья. Тот, кто этим занимается, вероятно, вынужден вставать, едва забрезжит рассвет, чтобы остаться незамеченным, а я не могу представить крошку лорда Фаунтлероя резвящимся при росе.

— Ладно, завтра же займусь этим. Рано утром отправлюсь поплавать неподалеку от гостиницы и буду смотреть во все глаза.

— Так и сделаешь, — согласилась Франсис. — Посмотри, на море кто-то есть. Маленькая яхта отчаливает от берега, видишь? А человек на ней и есть этот Стратос Алексиакис?

Какой-то человек, расплывчатый силуэт в быстро сгущавшихся сумерках, перегнулся через борт небольшой лодки, стоявшей на якоре у скал неподалеку от гостиницы. Забравшись в нее, он отчалил. Повозился с чем-то на корме, и вскоре до нас донесся шум мотора. Яхта двинулась по направлению к нам, все время держась близко к берегу.

— Вроде он, — сказала я. — Наверное, прицеплял навесной мотор… Интересно, куда это он направляется?

Мы остановились и стали наблюдать за ним. Он стоял на носу лодки, и, подойдя поближе, мы разглядели, что к рулю прикреплен длинный рычаг, позволявший ему вести судно, одновременно вглядываясь в освещенные морские глубины за бортом. Огромные светильники находились на своих местах на носу лодки, однако пока что не были зажжены.

Лодка подходила все ближе, и человек наконец увидел нас. Это был Стратос. Он заулыбался и помахал рукой, потом на минутку перешел на корму; мотор замедлил обороты, и лодка, казалось, залегла в дрейф. Я смогла разобрать белые буквы на ее носу: «Психея».

Он весело окликнул нас:

— Приветствую вас! Хотите составить мне компанию?

— В другой раз! — Обе мы заулыбались и принялись махать руками, рассчитывая таким образом выразить искреннюю признательность. — Но все равно спасибо! Удачной вам рыбалки!

Он поднял руку, затем снова склонился к мотору, и «Психея», развернувшись и описав длинную и красивую дугу, устремилась к дальней оконечности мыса. Поднятая ею волна мягко ударилась о берег рядом с нами, зашуршала мелкая галька.

— Хм, — изрекла Франсис, — очень любезно с его стороны.

— До этого я расспрашивала его о ночной рыбалке.

— Что ж, как бы то ни было, нам это кое-что дало. Так сказать, разжились информацией без особых усилий. В тех краях Колина наверняка нет, иначе Стратос едва ли стал бы радушно зазывать гостей, — Она повернулась, чтобы идти, потом вдруг спросила: — В чем дело?

Я стояла не шевелясь, прикрыв рот тыльной стороной ладони.

— Франсис! «Эрос»!

— Что-что?

— У него есть яхта, большая, она стоит в гавани! Колин там!

Несколько мгновений она молчала, устремив на меня хмурый взгляд, прочесть который до конца я не смогла. Потом она кивнула.

— Да, это стоит проверить. Если нам позволят приблизиться к «Эросу», наверняка там все чисто; если же нет, тогда, пожалуй, тебе завтра же следует отправляться на поиски Марка. Для них двоих не составит никакого труда после наступления темноты подплыть сюда на своей яхте, перейти на борт «Эроса» и хорошенько осмотреть его. Смыться они смогут мгновенно. А мы что-нибудь придумаем, дабы удержать Стратоса и компанию подальше от гавани, — подожжем гостиницу или сотворим еще что-нибудь в этом роде.

Я прыснула со смеху, потом с любопытством взглянула на нее.

— Знаешь, а я ведь подумала, что ты это всерьез!

— Если ничего другого не останется, то почему бы и нет? — решительно заявила Франсис. — Ведь речь идет о мальчике, напуганном и страдающем от шайки головорезов, более того — он, вероятно, все это время считает, что его брат мертв. О да, если бы небольшой поджог сыграл нам на руку, я ничуть не возражаю подпалить отель мистера Алексиакиса с ним самим в придачу. А пока что мы вполне можем взглянуть на «Эрос». Отправимся туда прямо сегодня вечером, хотя бы для того, чтобы тебя успокоить.

— Ты сказала — мы?

— А почему нет? Это будет выглядеть более естественно. Погляди, там, на террасе, нас поджидает этот самый Тони?

— Да.

— В таком случае давай, не мешкая, примем непринужденный вид. Предполагается, что я известный ботаник, — ты, по всему видать, создала мне рекламу, которой позавидовал бы и Линней. Итак, не изволишь ли ты остановиться на минуточку и со жгучим интересом воззриться вот на это растение — да нет же, сюда, ослица, на то, что растет на скале!

— Оно действительно редкое?

— Прелесть моя, оно растет на каждой стене на юге Англии. Это постенница, но можешь поспорить на что угодно, Тони это не известно! Давай-давай, можешь оторвать от него побег или сорви эту хрустальную травку, да что хочешь! Продемонстрируй чуточку рвения.

— Астры сойдут?

Я послушно нагнулась. Тони ждал под тамарисками, не далее чем в пятидесяти ярдах.

— Посмотри, — сказала я, протягивая ей цветок. — Они уже свернулись в трубочки. Ну разве они не похожи на пластиковые зонтики?

— О святые небеса! — патетически воскликнула Франсис. — А я-то рассчитывала когда-нибудь сделать из тебя натуралиста! Да, кстати, эта белая цапля, о которой ты говорила… Если верить книгам, в Греции белые цапли не водятся.

— Знаю. — Даже не глядя в сторону Тони, я почувствовала, что он вышел из-под сени тамарисков и теперь стоял у края площадки, выложенной гравием. Мой голос, должно быть, отчетливо доносился до него. — Точно так же, как здесь не водятся иволги — официально, однако я видела их в Эпидавре и, признаться, встретила парочку сегодня, между Ханьей и Кастелли. А уж в отношении иволг ошибиться я не могла. Насчет белой цапли я, может, и ошиблась, но кто же это тогда был?

— Может, желтая цапля? В полете они кажутся белыми. Ой, нет, ты ведь сказала, черные лапки с желтыми кончиками… Привет, Тони, что это так восхитительно пахнет?

Я весело заметила:

— Надеюсь, это не тот осьминог, которого я сегодня видела в гавани?

— Нет, мои дорогие, это фрикасе, фрикасе из телятины, приготовленное по моему собственному рецепту — с вином, грибами и крошечными, малюсенькими горошинками. Я называю это блюдо «veau à jouer» — «телятина по-азартному».

— Но почему?

— Разве вы забыли мою фамилию? Телятина а ля Гэмбл, — пояснил Тони. — Итак, дамы, ужин почти готов. Когда вы спуститесь, напитки уже будут ждать вас. Что предпочитаете?

ГЛАВА 11

Ах, что за птица так поет,
Выводит жалобную трель?
Да это в клетке соловей.
Тоскливо, скорбно он кричит,
И грусть разносится в ночи.

Джон Лили. Кампаспе

Яхта стояла на прежнем месте, неподвижно замерев в спокойных водах гавани. На мачте горел фонарь, его отражение тускло мерцало в воде. Еще один светильник, только побольше, был установлен на железной треноге в конце пирса. Не считая этих двух источников света, все вокруг было окутано тьмой и пропитано влажным, соленым запахом моря.

Тот юноша, Алкис, по-видимому, на ночь покинул яхту, поскольку маленькая шлюпка больше не жалась к ее бортам, а лежала в дрейфе рядом с пирсом, у наших ног. Мы стояли и молча на нее смотрели.

И тут вдруг рядом со мной раздался голос.

— Хотите поплавать на лодке? — спросил Георгий. — Я вас покатаю!

Я снова взглянула на яхту, так мирно и спокойно замершую в темноте. Стратос где-то рыбачит, Тони — за стойкой бара, Алкис, наверное, ушел домой. На первый взгляд, нам, похоже, выпал шанс, который не стоило упускать… Но отправиться кататься сейчас, вместе с Георгием и, возможно, на самом деле обнаружить там Колина… среди ночи…

— Что он говорит? — спросила Франсис.

Я сказала ей о предложении Георгия и поделилась своими сомнениями.

— Боюсь, ты права. Придется нам подождать до утра со своими изысканиями. Если мы действительно найдем его на борту… — Она тихонько хохотнула, — Тогда нам останется лишь одно — сниматься с якоря и гнать этот самый «Эрос» на всех парусах на поиски другой яхты. Не сомневаюсь, что именно так и поступил бы твой предприимчивый приятель, но давай мыслить трезво — это один из тех случаев, когда принадлежность к слабому полу налагает определенные ограничения. Вряд ли ты умеешь управлять такими посудинами, а?

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒