Annotation 69 страница

Как мы знаем из предыдущих глав, возвращение М.И. Кутузова к главной армии в 1812 г. стало для царя вынужденной мерой — и сейчас этот человек мозолил ему глаза. Александр хотел триумфов и отмщения обид — и ему не нужны были живые свидетели (пусть и раболепно холуйствующие) его краха и позора. Он прекрасно понимал, что выдавленные М.И. Кутузовым из армии два самых способных к командованию крупными соединениями генерала (М.Б. Барклай де Толли и Л.Л. Беннигсен) не смогут нормально действовать, пока «камбала» остается во главе войска.

В связи с этим нашим неожиданным расследованием, возможно, совершенно в ином свете прочитается одна известная фраза. Дело в том, что в историографии некоторое время бытовало описание сцены прощания царя с Кутузовым, который был уже на смертном одре, 27 апреля. О ней сообщает один из мелких чиновников штаба (некто Крупенников). По его версии Александр сказал фельдмаршалу: «Прости меня, Михаил Илларионович!» — «Я прощаю, Государь, но Россия вам этого никогда не простит».300 Считалось, что речь шла о том, что царь приказал идти проливать русскую кровь в Европу, противником чего был М.И. Кутузов: хотя сам фразеологический оборот и официальная льстивая решимость Кутузова этому несколько противоречат. Затем исследователи выяснили, что в тот день царь, по всей видимости, был в Дрездене.301 Однако это все же очень странно: откуда в записках современника взялась подобная, скажем так, идея — и на что он, в теории, мог нам намекать?..

Мы имеем еще одно важнейшее свидетельство, которое многое проясняет. 12 декабря 1812 года Александр дает обед в честь Кутузова в Вильно. Но насквозь лицемерный и лживый царь сделал это лишь для видимости. Буквально за несколько минут (!) до обеда в конфиденциальной беседе с английским комиссаром при русской армии Робертом Томасом Вильсоном он сказал: «Мне известно, что (фельд)маршал не исполнил ничего из того, что должен сделать. Он избегал, насколько сие оказывалось в его силах, любых действий противу неприятеля. Все его успехи были вынуждены внешнею силою». И далее: но «дворянство стоит за него и желает, дабы он вел нацию к славному завершению сей войны. Посему я должен наградить этого человека орденом Св. Георгия…»302 Вот так-то! Даже орденами «святых» «помазанник божий» награждал из лицемерия. Об этом, кстати, вы, дорогие мои читатели, должны помнить, рассматривая эффектные позднейшие портреты Кутузова со множеством ярких бляшек. Таким образом, «спаситель отечества», который не очень желает далее наступать на Наполеона против своих (зачем в новых поражениях терять выгодный имидж?) и российских интересов, был царю категорически не нужен и даже вреден.

Итак, часть внутренностей М.И. Кутузова на аутопсии была вырезана (иногда подобным манером стараются скрыть следы убийства — отравления) — и останки главнокомандующего отправлены в Санкт-Петербург. Путь был весьма неблизкий (через Познань, Ригу, Нарву) — и занял он больше месяца. Несмотря на такой большой запас по времени, сразу похоронить фельдмаршала в русской столице не вышло: виной всему ужасное разгильдяйство — ничего не успели подготовить. Поэтому тело М.И. Кутузова отправили «на временное хранение»: гроб с телом около 18 суток простоял в церкви в Троице-Сергиевской пустыни в нескольких верстах от Петербурга — и за это время успел сильно разложиться, приобрести крайне неприятный запах. И это — не в пример его сопернику Наполеону. Благодаря подробнейшим отчетам о вскрытии (при котором присутствовало несколько десятков официальных представителей Англии и Франции, офицеры и священник, а также уже известный нам отважный герой войны 1812 года генерал Гаспар Гурго) и нескольким зарисовкам мы знаем об удивительном факте: когда через 19 лет после кончины прах императора был извлечен из могилы на о. Св. Елены для перенесения в Париж, он оказался абсолютно не тронут временем, нетленным (!); сей факт поразил присутствующих и современников, а ученым еще предстоит найти материалистическое объяснение подобному феномену.303

Но вернемся к усопшему «кофейнику Зубова». Показательный нюанс: даже в момент накала восторженной демагогии русский официоз — журнал «Вестник Европы» — в заметке, посвященной М.И. Кутузову (вышедшей в связи с его кончиной), не смог назвать Бородино — победой усопшего304 (уж слишком живо было воспоминание о наглом обмане и последовавшей затем капитуляции Москвы).

Кукловод-История любит забавляться разного рода метафоричными «ответками» на поступки своих «кукол». Дешевая подлость М.И. Кутузова в отношении А.В. Суворова (когда он вычеркнул его имя из реляции) буквально через несколько недель вернулась к нему «бумерангом». Об этом практически не упоминают мои коллеги, но когда А.И. Михайловский-Данилевский записал в военном журнале фразу о том, что войска после смерти главнокомандующего «осиротели», то царь Александр I лично это вычеркнул: «слово сие было вымарано государем».305 И ведь нашел же Александр энергию на такую мелочь, не постеснялся адъютанта только что скончавшегося генерала. Сколько же было желчи в этом лысеющем и глуховатом существе: он ненавидел не только великого Наполеона, но и собственного подданного, русский монарх завидовал даже помершему старику.

Наспех учрежденный пропагандистский журнал «Сын отечества» по поводу смерти М.И. Кутузова отозвался одами двух ныне заслуженно забытых одоплётов — Н.Ф. Остолопова (1783–1833) и М.В. Милонова (1792–1821). Это не шутка: это реальные фамилии, которые печатали главные оды в главном журнале — т. е. «лицо» тогдашней России. Остолопова можно почитать в Части 4-й за 1813 год (стр. 200–201), а Милонова (это матрица?!) в номере 8 за тот же год — в разделе «Прибавление к журналу». В связи с художественным уровнем их сочинений вспоминается рассказ А.П. Чехова (1860–1904) «Смерть чиновника» (я напомню, что в последние годы жизни и деятельности М.И. Кутузов большую часть времени был именно чиновником — ну, или в опале). В общем, не Н.В. Гоголь и не его последователи первыми придумали «говорящие фамилии»… Кстати, в тему подобных фамилий можно вспомнить, что пропагандистский «Journal du Nord» редактировал Д.Н. Блудов (1785–1864),306 который одновременно писал нелепости против Франции, защищал галлицизмы в русском языке от психопатов из «русской партии», стоял у истоков общества «Арзамас», а затем (в 1832–1838 гг.) стал министром внутренних дел…

Что до упомянутого М.В. Милонова, то за бессмысленные сахарно-сентиментальные и пафосные рифмы он был высмеян А.С. Пушкиным («златых дней весны моей»). Вот что еще вспоминал о нем Александр Сергеевич: «Сатирик Милонов пришел однажды к Гнедичу пьяный, по своему обыкновению, оборванный и растрепанный. Гнедич принялся увещевать его. Растроганный Милонов заплакал и, указывая на небо, сказал: „Там, там найду я награду за все мои страдания…“ „Братец, — возразил ему Гнедич, — посмотри на себя в зеркало: пустят ли тебя туда?“»307 М.В. Милонов носил маленькие очки, неприятно морщился, сутулился и часто впадал в депрессивные состояния. Однако, возможно, именно в пьяном угаре у М.В. Милонова просыпались и дельные мысли — например, вспомним его сатиру на царского фаворита А.А. Аракчеева («К Рубеллию», 1810 г.):

Царя коварный льстец, вельможа напыщенный,

В сердечной глубине таящий злобы яд,

Не доблестьми души — пронырством вознесенный,

Ты мещешь на меня с презрением твой взгляд!

Почту ль внимание твое ко мне хвалою?

Унижуся ли тем, что унижен тобою?

Одно достоинство и счастье для меня,

Что чувствами души с тобой не равен я!..308

Мы снова видим элементы «войны всех против всех»: даже на примере эмоции поэта против царского любимца (а где же хваленое единство общества?).

В биографии же Н.Ф. Остолопова, как в зеркале, отражается вся та «Русь, которую мы потеряли»: родился в Сольвычегодске, служил мелким чиновником в министерстве юстиции, в министерстве финансов, затем стал прокурором — а после этого (!) его вдруг назначили директором Императорских театров. Параллельно Н.Ф. Остолопов писал бездарные стишки с патриотическими экстазами, переводил Вольтера, а в 1802 г. сочинил повесть «Амалия», через год переработав ее в повесть «Евгения…».309

Блестящий интеллектуал, хотя и принадлежащий к разряду философов-консерваторов, Жозеф де Местр, с поразительной точностью и умением видеть суть явления и его перспективу описывал все происходящее в докладе своему сюзерену — королю Сардинии Виктору Эммануилу I (1759–1824): «Великие сии свершения показали в то же время и всю силу предрассудков, подкрепляемых духом нетерпимости и национальной кичливостью. Сия последняя непременно желала иметь своего героя, и он был сотворен точно так же, как сколачивают ящик или шьют туфлю (выделено мной, Е.П.); ей надобен был козел отпущения за все свершившееся зло, и его тоже отыскали. Нет ничего более заурядного, нежели кампания, проделанная Кутузовым, хотя некоторые ее части и претендуют на то, чтобы войти в историю. В последние дни жизни он был осыпан почестями. Смерть настигла фельдмаршала в нескольких верстах от Дрездена; останки его перевезли сюда и погребли в Казанском соборе (невиданная доселе честь). Ему будет поставлен памятник. Но если предположить, что человек этот предстал бы перед одним из наших военных советов или английским трибуналом, кто мог бы поручиться за его голову (выделение мною Е.П.)? Чичагов, напротив, не совершил ни единой ошибки, всегда оказывался там, где ему надлежало быть, и наносил страшные удары врагам отечества; однако же именно отечество отвергло его и, ничего не желая знать, обвиняет в том, что он упустил неприятеля».310

В этом документе звучит важнейший тезис: в стране, где властвует логика и закон, военный, совершивший должностное преступление, более того, многократно обманывавший своего повелителя, должен был быть предан трибуналу. Но сам повелитель нуждался в фальшивых героях, оправдывавших уже его преступление — саму войну. И единственным вариантом наказания и предупреждения подобного впредь могло быть тайное устранение провинившегося (на котором, однако, за отсутствием прямых доказательств я настаивать не могу).

Свидетельница событий 1812 года Н. Нарышкина записывает актуальнейшую мысль: «Величайшее несчастье России заключается в безнаказанности высших сановников, а также в изобилии всевозможных наград, которые лишь изредка и только отчасти достаются самым достойным. Министр, губернатор, генерал могут быть ворами и неспособными к должности; в один прекрасный день могут открыться невыносимые злоупотребления администрации, которые заслуживают показательного наказания; однако ничего не происходит. Правда, виновного увольняют со службы, но он утешается лентами, титулами, пенсиями и т. д. Говоря о Кутузове, батюшка как-то сказал, что слепая Фортуна воспылала страстью к одноглазому».311

Так или иначе, но и отход М.И. Кутузова в автолиз не повысил боеспособность русской армии: Наполеон разбил ее под командованием уже других царских генералов в сражениях при Лютцене (уже 2 мая 1813 г., а «светлейший» умер 28 апреля), Бауцене (20–21 мая) и Дрездене (26 и 27 августа 1813 г.). Вместе с тем неожиданная смерть фельдмаршала была благом для его репутации, которая неминуемо была бы посрамлена в новых боях с Наполеоном — а так лживые реляции зимнего похода смогли прикрыть позор Аустерлица, Бородина, Москвы, Малоярославца и должностное преступление во время Березинской операции (также до поры до времени притихли разговоры о наклонностях «светлейшего» в отношении малолеток). Однако обо всем по порядку: вернемся к хронологии военных действий 1813 года.

VII

В каком же виде остатки русской армии переходили Неман? Надо признать, что буквально в шутовском: их униформа так износилась (а замены никто не предусмотрел), что армейцы были вынуждены кутаться в тряпье, содранное с трупов солдат Великой армии, иногда приходилось использовать и одежду штатских, а также не брезговать дамскими мехами. У многих обувь совсем износилась. Офицер 11-й полевой артиллерийской бригады И.Т. Радожицкий после детального осмотра 28 пехотных полков сообщал: «В некоторых полках были английские ружья с короною в штемпеле, французские „Мобеж“, прусские „Потсдам“ и даже шведские».312 В 11-й дивизии летом 1813 г. были обнаружены ружья 13 образцов 5 европейских стран.313 В 1814 г. командир 14-го гренадерского егерского полка полковник Я.О. Отрощенко (Отрищенко) свидетельствовал: «Мундиры и панталоны испещрены были разноцветными заплатами. Между ними были и кожаные, да и самих мундиров нельзя было узнать, какого они были цвета, потому что вовсе потеряли цвет. Кивера были всех форм, какие только употреблялись в России и в неприятельских войсках. Шинели до того изношены, что вовсе к употреблению не годились; ранцовые ремни были даже и веревочные, а фляжек водоносных вовсе не было, их истребили солдаты, на бивуаках употребляя для варки в них для себя пищи. Сумы патронные были разных форм и величины, в ружьях была смесь: русских, английских, французских и прочих держав».314 С.И. Маевский восклицает: «Я осмотрел полк и с ужасом увидел, что каждый мундир моего солдата сшит из 5–6 французских. Это было разноцветное маскарадное платье. Я, как говорят, ухитрился: накупил красок, набрал котлов, и окунули их в черную краску».315

И вот персонажи подобной commedia dell'arte (если не устроить более комичное сравнение с одним современным парадом…) пошли воевать в Европу.

С униформой случались и курьезные случаи. Офицер лейб-гвардии Семеновского полка И.М. Казаков описывает, как манерный царь Александр перед вступлением в Париж приказал нашить на рейтузы красные лампасы — и «ночью всем нашили лампасы». А теперь заметим разницу цивилизаций: за сукном алого цвета послали в еще не занятый и вражеский Париж — и там спокойно это сукно русским продали316 (то есть заработали на русской армии — вспомним теперь, какие жертвы были без всякого толку принесены Москвой). Хуже и позорнее было другое: когда русские уже вошли в Париж, то некоторые армейцы стали продавать свою экипировку и даже награды, другие же поспешили заказать все новое у местных мастеров. Буквально через несколько дней после вступления в Париже «между прочими вещами продавались… русские эполеты, сабли, шитье на воротники и даже орденские знаки».317

Россия — страна отсталая, феодальная, ее монархи всегда остро нуждались в деньгах. За годы агрессии против Наполеона царь Александр окончательно расстроил финансы. Теперь ему нужны били деньги, но где их взять? Реформы же не проведены, а города в прифронтовой полосе сожгло само русское командование. Оставался классический вариант — продавать рабов, «пушечное мясо». Весной 1813 г. Александр I начинает активно шантажировать Англию: он потребовал немедленной выплаты Лондоном 7 миллионов фунтов стерлингов «на обеспечение 200-тысячной армии».318 В конце марта 1813 г. кабинет лорда Ливерпуля принял решение выделить 1 333 334 фунтов стерлингов России и 666 666 ф. ст. Пруссии (всё в звонкой монете). Кроме этого, России выделялось дополнительно 500 000 фунтов на содержание флота.319

Об этом практически не пишут историки кампании 1812 г., но тогда война велась и на море. Здесь стоит вспомнить российского адмирала (как часто бывает, иностранца — англичанина по происхождению…) Егора (Джорджа) Егоровича Тета (1745–1826). С июня 1812 г. его эскадра находилась у английских берегов — а затем совместно с англичанами атаковала голландско-французский флот.

Были налажены поставки оружия для русской армии. Граф Х.А. Ливен писал императору Александру I: «…лорд Каслри заявил мне в одной из наших последних бесед, что он с ужасом думает о том, как будет просить… деньги у парламента, что только подвиги Ваших армий, Государь, дали министерству надежду раздобыть такую большую сумму денег».320 В армию русского царя поступило 100 000 ружей. Итак, англичанам нужны «подвиги» русских — на их гибель, естественно, им было наплевать. По подсчетам кандидата исторических наук А.А. Орлова, в 1812–1814 гг. Россия получила из Англии 225 801 ружье, 300 артиллерийских орудий, а также 1 200 тон снарядов и патронов; в 1813–1815 гг. было переведено 6 миллионов фунтов стерлингов в звонкой монете и около 5 миллионов фунтов в «федеративных деньгах» (это огромная сумма — 165 миллионов рублей ассигнациями).321 Подчеркну, что оружие и деньги поставлялись в Россию и в 1814–1815 гг., когда уже и близко никакие французы не угрожали ее границам. Русский царь просто торговал жизнями безвольных рабов.

И раз уж мы затронули тему денег, я приведу данные доклада министра внутренних дел Франции, поданный Наполеону как раз во время его возвращения в Париж (между зимней и весенней кампаниями войны 1812–1813 гг.). Благодаря системным реформам, умелому управлению, постоянному контролю за целевым использованием государственных средств, наполеоновская Империя процветала. Жан-Пьер Башассон, граф де Монталиве (1766–1823) сообщал: «30 миллионов франков было использовано для строительства мостов, 54 миллиона — для каналов, 277 миллионов — для дорог, 100 миллионов — для устройства портов, 100 миллионов — на благоустройство Парижа, 150 миллионов — на нужды музеев, содержание улиц, площадей, Лувра, ремонта разрушенного революцией Версаля, 10 миллионов — для „заживления ран Вандеи“, 12 миллионов — для сиротских домов и приютов».322Таким образом, основные средства шли не на войну, а именно на обустройство комфортной и достойной мирной жизни. Большое внимание уделялось искусству. Отмечу, что при Наполеоне французы платили самые низкие в Европе налоги! Это ли не «социальное» и справедливое государство — «капитализм с человеческим лицом»? Пока в 1812 г. русские города горели, Франция каждый день отстраивалась и украшалась. Сам же де Монталиве был фигурой примечательной: представитель знатного рода, женатый на внебрачной дочери короля Людовика XV Аделаиде де Сен-Жермен (1769–1850). Жан-Пьер успешно и довольно долго возглавлял министерство внутренних дел при Наполеоне (1 октября 1809 — 1 апреля 1814): он руководил многими масштабными стройками империи (включая знаменитый Йенский мост в Париже, который сооружался с 1808 по 1814 гг. и был посвящен одной из великих побед Наполеона).

Обратимся вновь к основному театру военных действий войны 1812–1813 гг. Крупнейший специалист по наполеоновским войнам А. Лашук так описывает деятельность Наполеона перед возвращением на фронт: «Император обо всем думает, все видит; он издает приказ за приказом, в которых проявляется реальное видение окружающей действительности, энергия и быстрота.

(…) Перед лицом увеличивающихся несчастий Наполеон проявляет твердую волю и желание победить, демонстрируя физическую и интеллектуальную форму. …Кажется, что присущие ему энергия, работоспособность, живость ума, широта взглядов и внимание к деталям значительно увеличились. Он часами не выходит из кабинета, проводя многочисленные заседания… Нескончаемой вереницей к Наполеону прибывают курьеры. Он читает доставленные ими донесения и рапорты, принимает решения, дает аудиенции, прерывая работу, чтобы присутствовать на балу в Тюильри или на вечернем представлении придворного театра, поохотиться в Фонтенбло, устроить дипломатический прием, отправиться с визитом во дворец, строящийся для Римского короля в Шайо, посетить праздник карнавала или провести воинский смотр на площади Карузель».323

В итоге буквально через несколько недель в распоряжении полководца находится более чем 200-тысячная армия. Тот же А. Лашук совершенно верно замечает суть происходящего: «Беспощадная дуэль между Францией и Англией, длящаяся уже 11 лет, становится все более упорной».324 Именно так: на континенте Наполеон всего лишь отбивал антифранцузские коалиции, «пушечное мясо» для которых Англия закупала в таких феодальных странах, как, к примеру, Россия и Австрия.

15 апреля в 4 часа утра император выезжает из дворца Сен-Клу, а уже 16-го прибывает в Майнц: 140 лье (622 км) за 40 часов (т. е. 15,5 км в час) — поразительная скорость, но в этом, как говорится, весь Наполеон!325 Как обычно, гениальный полководец осуществляет все маневры стремительно — и вот уже вскоре начинаются активные боевые действия: планы союзников расстроены, а юные солдаты Великой армии сражаются самым храбрым образом. «Эти дети — настоящие герои» — докладывал маршал М. Ней своему повелителю.326

В ночь с 1 на 2 мая Наполеон ночует в Лютцене в доме судьи. Именно в этом здании в 1757 году перед сражением при Россбахе останавливался Фридрих II Великий (1712–1786), которого он так ценил и шпагой которого по праву обладал. И вот уже вскоре начинается военный маневр, принесший Наполеону две крупные и славные победы над русскими и их союзниками — при Лютцене и при Бауцене. Говоря о первом из названных боев, А. Лашук подчеркивает: «Император руководил сражением лично с неизменной энергией и точностью. Он лично направлял полки и занимался организацией контратак, исправляя на ходу ошибки маршалов и генералов».327

Под Бауценом только из-за нерасторопности М. Нея (он был хорош в атаках и безвыходных ситуациях, но иногда терялся, когда надо было самостоятельно увидеть стратегические цели) союзная армия избежала окончательного разгрома (хотя потерпела значительное поражение). Современный исследователь кандидат исторических наук Н.А. Могилевский пишет: «Таким образом, Ней оказался прямо перед важнейшими Креквицкими высотами, которые он незамедлительно атаковал. Ему удалось сбросить с них пруссаков, но при этом не удалось окружить их, Ней оставил им свободными пути отхода. Это позволило не допустить для союзников Бауцена катастрофы и отступить в относительном порядке. Около 4 часов пополудни было решено прервать сражение. Александр, уезжая с поля битвы, бросил Витгенштейну: „Я не желаю быть свидетелем этого поражения. Прикажите отступать“».328 Итак, произошел новый позор русского правителя, он в очередной раз вынужден бежать от гениального полководца. Призрак Аустерлица еще раз замаячил перед бездарным царем.

Надо заметить, что и без вечно спящего или интригующего М.И. Кутузова в русской армии был полный развал. А.И. Михайловский-Данилевский так описывает ситуацию, когда промежуточный главнокомандующий (П.Х. Витгенштейн) передавал дела М.Б. Барклаю де Толли: «Беспечность его относительно внутреннего управления армии привела ее в расстройство до такой степени, что иногда не знали расположения некоторых полков. Главная квартира его походила на площадь, наполненную вестовщиками».329 Об этом же говорит и другой офицер штаба — С. Хомутов: «…в армии беспорядок, Витгенштейн потерял голову, прочие генералы сами не знают, что делают, все хотят умничать, от того страшная сумятица».330

После поражений под Лютценом и Бауценом русская армия вновь оказалась на пороге полного краха. А.И. Михайловский-Данилевский заявляет: «…у нас были полки, в которых под ружьем считалось от полутораста до двухсот человек. Некоторыми из них командовали капитаны. Бригады и полки были так перемешаны, что иные генералы не знали, какие войска состояли под их начальством. В артиллерийских снарядах уже под Люценом оказался чувствительный недостаток. А при Бауцене все снаряды были расстреляны. …Сверх того, нижние чины претерпевали нужду в одежде и обуви».331

В итоге победитель-Наполеон выдвинул ультиматум — и союзники были вынуждены заключить перемирие на самых невыгодных и жестких для них условиях (4 июня в г. Плейсвице (Пояшвице)). Его подписали: граф П.А. Шувалов (1776–1823) от России, генерал Фридрих Генрих Фердинанд Эмиль фон Клейст (1762–1823) от Пруссии и уже известный нам Арман де Коленкур от Франции.332

Именно здесь и именно так логически и стратегически заканчивается «война 1812 года».

Теперь, дорогие читатели, вы узнали факты, которые из достоверных документов известны ученым-историкам. Но интересно, как современники понимали происходившие события? Для примера я приведу без изъятий весьма репрезентативное свидетельство дочери Ф.В. Ростопчина Наталии — в нем, как говорится, все разложено по полкам: «Дела Наполеона были не столь плохи, как старались убедить нас. Сей завоеватель вышел из всех несчастий с еще большим величием, чем прежде (именно такая формулировка! выделено мной, Е.П.). Несмотря на новый рекрутский набор в России (16 на тысячу), французская армия, подкрепленная немцами и итальянцами, явилась на театре военных действий с численным превосходством. Александр, провозгласив близкое избавление Европы от Наполеона, рассчитывал на отпадение от него Австрии и германских государей, но лишь одна Пруссия перешла на нашу сторону. Однако вооружения у нас готовились весьма медленно, и весной 1813 года Александр смог выставить лишь 70 тысяч человек, с которыми Витгенштейн должен был противостоять 130 тысячам армии Наполеона. Прошло всего полгода после перехода через Березину, а французы уже забыли о своих неудачах, и в их сердцах зародились новые надежды на победы и славу. Кутузова уже не было в живых, и, быть может, его смерти мы обязаны успешной кампанией 1814 года, поелику сей упрямый старик не преминул бы возвратиться к своим бесконечным отступлениям, и Наполеон опять оказался бы у ворот наших столиц (весьма интересное замечание: во-первых, становится яснее, почему М.И. Кутузов не дожил до 1814 года, во-вторых, выясняется, что никакой катастрофы для Наполеона в 1812 г. не произошло — и он снова мог оказаться в Москве! — прим. мое, Е.П.). Битва при Лютцене, в который мы все-таки избежали полного поражения, хотя весьма значительно уступали неприятелю в силах, принудила нас отступить. Нам недоставало съестных и боевых припасов, но, к счастью, подошел Барклай де Толли со значительными подкреплениями, и 9 мая стотысячная русская армия заняла сильную позицию у Баутцена, где была атакована Наполеоном. Произошло кровопролитное сражение, длившееся два дня, и нам опять пришлось ретироваться вместе с нашими прусскими союзниками. Обе стороны понесли большие потери, но, как обычно, мы так и не узнали всю правду. Однако в России возникло всеобщее беспокойство, и робкие души уже предвидели второе вторжение Наполеона».333

Именно так: то, что мы привыкли называть «войной 1812 года», закончилось военным поражением России весной 1813 г., но «как обычно, мы так и не узнали всю правду». События самого 1812 г. отнюдь не означали краха империи Наполеона — наоборот, он мог начать новый поход вглубь России. Произошедшее в конце 1813 и весной 1814 гг. — это уже другая тема: и закономерный, удивительным образом оттягиваемый гением Наполеона итог борьбы обескровленной Франции против всей реакционной Европы, начиная с 1792 года.

Существенный вопрос: за чьи интересы, за кого русские солдаты и офицеры проливали кровь в 1813 году (и далее)? Я предлагаю вспомнить, к примеру, один из визуальных символов того года — Кульмский крест (Kulmer Kreuz, в русском варианте «Знак отличия Железного креста»: по аналогии со «Знаком отличия Военного ордена»). Это прусская награда (за интересы Пруссии русские и гибли), которая уже в двадцатом веке приобрела широкую известность как одна из частых медалей, носимых солдатами А. Гитлера (в моей коллекции есть несколько ее образцов разных лет). Именно благодаря усилиям царя Александра I (неровно дышавшего к прусскому королю Фридриху-Вильгельму III…) Наполеон сохранил целостность Пруссии, объявившей в 1806 г. Франции войну — и (вместе с русскими союзниками) проигравшей ее. А в 1813 г. уязвленному самолюбию Александра льстило то, что он помогал пруссакам: и именно череда тех войн оживили немецкий национализм, приведший затем к созданию Германской империи. Как говорится, за что боролись — на то и напоролись.

В этой связи особенно символично и показательно процитировать мемуары лейтенанта Вермахта — австрийца Армина Шердейбауера (1924–2005): в составе 252-й пехотной дивизии он несколько лет воевал с армией большевиков на Восточном фронте. Послушаем его: «За 132 года до нас по этой дороге шла на Москву „Великая армия“. …Во время окопных работ в 1941 г. был найден наполеоновский орел с древка французского знамени. Эта реликвия была немедленно отправлена в Ставку фюрера».334 «Реликвия» — именно так! В Рейхе вообще с большим пиететом относились к Наполеону: А. Гитлер даже распорядился исправить давнюю несправедливость — и перенести (15 декабря 1940 г.) прах сына Наполеона из Шёнбрунна в парижский Дом инвалидов, где находится гробница великого императора (это знаменательное событие запечатлено, к примеру, на обложке известного французского журнала «L`Illustration» /№ 5102 от 21 декабря/, который также находится в моей частной коллекции). Но все это изначально было взращено на крови русских солдат, на «пушечном мясе», которое Александр I за деньги Англии поставлял в Европу.

Другой показательный исторический курьез, демонстрирующий отношение А. Гитлера к герою описываемой нами эпохи (для тех, кто не в ладах с логикой, сразу уточню: никто не ответственен за то, кому ты будешь нравиться через сто лет…). В «Волчьем логове» (Wolfsschanze) — в главной ставке фюрера (Führerhauptquartier) и одновременно командном комплексе Верховного командования Вооруженными силами Германии в лесу Гёрлиц (недалеко от Растенбурга) — С. Вестон и Б. Лагерстрем обнаружили стол «мореного дуба» с надписью: «Принадлежал Наполеону Бонапарту, императору французов. 1804–1810 годы».335

В 1945 г. решением Военного совета 1-го Украинского фронта (не путать с современным «русским миром» на Донбассе…) на кладбище близ деревни Обер-Тиллендорф был водружен мемориал с памятником недавно «назначенного» сталинской пропагандой на роль «великого полководца» Кутузова в центре. Тут же были погребены 141 красноармеец, которые погибли на территории Силезии.336 Не полезли бы в Европу в начале девятнадцатого века — не было бы трагедии 1939–1945 гг. Уже современница событий 1812 г. — дочь Ф.В. Ростопчина — удрученно писала: «К сожалению, благодарность немцев быстро испарилась, и в особенности пруссаки после заключения мира выказали себя самыми худшими нашими порицателями».337

⇐ Предыдущая 142 143 144 145 146147148 149 150 151 Следующая ⇒