Annotation 63 страница

…Вольдемар фон Левенштерн, наблюдавший за происходившим боем с русских позиций, поскакал в ставку Кутузова объявить, что к ночи Ней будет захвачен в плен.

Однако сорокатрехлетний сын бочара из Лотарингии не принадлежал к числу тех, кого легко взять. …И пусть он не был самым проницательным из маршалов Наполеона, Нея с полным на то правом можно назвать находчивым и, уж конечно, храбрейшим. После совещания с генералами, он решил обставить русских путем переправы через Днепр, протекавший более или менее в параллель с дорогой в некотором отдалении от нее, а потом двинуться на Оршу по другому берегу, обходя, таким образом, Милорадовича и превращая реку в преграду между собой и русскими.

Демонстративно устраиваясь на ночь, Ней отправил польского офицера разведать берега Днепра в поисках подходящего для перехода реки места. Когда таковое отыскалось, в ту же ночь, не пожалев усилий для разведения костров на бивуаке в стремлении убедить неприятеля, что там находится весь корпус, Ней увел остатки сил — не более двух тысяч человек — с тракта Смоленск-Орша в лес к северу от него. Марш был изматывающим и трудным, в особенности из-за оставшихся пушек и максимума снабженческих фур, каковые только удалось протащить по глубокому снегу.

„Никто из нас не представлял себе, чем все обернется, — вспоминал Раймон де Монтескью-Фезансак (годы жизни барона де Монтескью-Фезансака: 1784–1867 — прим. мое, Е.П.). — Но одно присутствие рядом маршала Нея вселяло в нас уверенность. Не зная, что он намеревался или что в состоянии сделать, мы понимали: он что-нибудь да сделает. Его уверенность в своих силах не уступала доблести. Чем сильнее опасность, тем больше решимость, а когда он делал выбор, то уже не сомневался в исходе. И в тот момент лицо его не выдавало ни нерешительности, ни тревоги.

Все глаза обратились на него, но никто не отваживался задавать ему вопросы“.

…Так, в итоге, остатки корпуса вышли к Днепру, скованному ледовым покровом, который был способен выдержать вес рассредоточенных людей и лошадей, но не давление больших скоплений или пушек с их упряжками.

Солдаты начали переход, сохраняя дистанцию между собой, пробуя лед впереди ружейными прикладами, если он издавал зловещий треск. „Мы скрупулезно скользили один за другим, страшась оказаться проглоченными льдом, когда тот потрескивал с каждым нашим шагом. Мы шли между жизнью и смертью“, — описывал эту переправу генерал Жан-Даниэль Фрейтаг, в то время бывший еще полковником и командиром 129-го линейного полка. Добравшись до другого берега, они очутились перед необходимостью выбираться на крутой и скользкий косогор. Фрейтаг тщетно силился преодолеть преграду, досадуя на собственную беспомощность, но тут Ней заметил его и, срубив саблей деревце, протянул полковнику ствол и вытянул его.

…Все артиллерийские орудия и около трехсот людей остались на южном берегу, но Ней с другими вырвался и скоро наткнулся на неразграбленное село, богатое провизией, где они и остановились на отдых. На следующий день французы двинулись по целине в западном направлении.

…Не вполне уверенный в обстановке, не знавший толком, где они, Ней выслал вперед польского офицера. На подходе к Орше он, в итоге, набрел на пикеты корпуса принца Евгения, и как только тот узнал о приближении Нея, тут же поспешил ему навстречу. И вот, в конце концов, солдаты Нея, каковых осталось не более тысячи, — тысячи до крайности измотанных людей, едва бредущих через ночной мрак, — услышали родной оклик „Qui vive?“ („Кто идет?“), из последних сил проревев в ответ: „France!“ („Франция!“). Спустя минуты, Ней и принц Евгений заключили друг друга в крепкие объятия, а солдаты их тискали друг друга вне себя от радости и облегчения».71

Очевидец так описывает встречу Наполеона с героическим маршалом М. Неем: «Никогда не было ничего более экспансивного, чем эта встреча, где он, обняв маршала, сказал ему: „Я готов был отдать все, чтобы не потерять вас“».72

Оценки подвига М. Нея современников и объективных ученых-историков неизменно восторженные. Генерал Жан Давид Фрейтаг (1765–1832) вспоминал: «Это был подвиг, который занимает одну из прекрасных страниц военных анналов».73 Ж. Пеле: «…на обратном пути кампании слава маршала Нея достигла своего апогея…»74 А. де Коленкур: «…ни одно выигранное сражение не производило никогда такой сенсации. Радость была всеобщей; все были точно в опьянении; все суетились и бегали, сообщая друг другу о возвращении Нея; новость передавали всем встречным. Это было национальным событием (напомню, что в России подобное было невозможно: империя состояла из практически никак не связанных между собой этносов и сословий — прим. мое, Е.П.); офицеры считали себя обязанными сообщить о нем даже своим конюхам. Офицерам и солдатам — всем казалось, что нам не страшны теперь судьба и стихии, что французы непобедимы!»75

В русском же стане все чувствовали досаду и обвиняли друг друга в неудаче. Например, А.П. Ермолов обвинял П.П. Коновницына.76 Маневр М. Нея ускользнул даже от вездесущих мародеров атамана М.И. Платова.77 Генерал Л.Л. Беннигсен свидетельствует: «Ней ушел, никто не говорил об этом, но все думали с сожалением о том, что мы могли бы достигнуть в тот день».78 Уже известный нам русский майор В. Левенштерн признавал: «Этот подвиг будет навеки достопамятен в летописях военной истории».79

Современный ученый, доктор исторических наук А.И. Попов, посвятивший событиям вокруг Красного специальное исследование, солидаризируется с мнением знаменитого польского историка М. Кукеля, «который подчеркнул, что „героический катабасис“ (букв. „сошествие в ад“ — мифологема, прим. мое, Е.П.) Нея принес ему уважение в среде профессиональных военных и навсегда вошел в анналы военной истории».80

Вновь обратимся к первоисточникам. Послушаем участника событий под Красным — Д.В. Давыдова. Этот очевидец очень точно описывает разницу между цивилизациями обеих противоборствующих армиях, принципиальную разницу в их качестве: «Сего числа, на рассвете, разъезды наши дали знать, что пехотные неприятельские колонны тянутся между Никулиным и Стеснами. Мы помчались к большой дороге и покрыли нашею ордою (показательное определение — прим. мое, Е.П.) все пространство от Аносова до Мерлина. …Наконец подошла старая гвардия, посреди коей находился сам Наполеон. Это было уже гораздо за полдень. Мы вскочили на конь и снова явились у большой дороги. Неприятель, увидя шумные толпы наши, взял ружье под курок и гордо продолжал путь, не прибавляя шагу. Сколько ни покушались мы оторвать хотя одного рядового от сомкнутых колонн, но они, как гранитные, пренебрегали все усилия наши и остались невредимыми… Я никогда не забуду свободную поступь и грозную осанку сих всеми родами смерти угрожаемых воинов! Осененные высокими медвежьими шапками, в синих мундирах, в белых ремнях с красными султанами и эполетами, они казались как маков цвет среди снежного поля! Будь с нами несколько рот конной артиллерии и вся регулярная кавалерия, бог знает для чего при армии влачившаяся, то как передовая, так и следующие за нею в сей день колонны вряд ли отошли бы с столь малым уроном, каковой они в сей день потерпели.

Командуя одними казаками, мы жужжали вокруг сменявшихся колонн неприятельских, у коих отбивали отстававшие обозы и орудия, иногда отрывали рассыпанные или растянутые по дороге взводы, но колонны оставались невредимыми.

Видя, что все наши азиатские (еще один показательный термин и определение — прим. мое, Е.П.) атаки рушатся у сомкнутого строя европейского, я решился под вечер послать Чеченского (имеется в виду Александр Николаевич Чеченский /1780–1834/: мальчика Али во время борьбы с исламистом шейхом Мансуром подобрал в чеченском селе тогда еще шестнадцатилетний подпоручик, а впоследствии известный генерал Н.Н. Раевский; Али вырос у матери этого русского генерала Екатерины Николаевны в Каменке в Малороссии — прим. мое, Е.П.) полк вперед, чтобы ломать мостики, находящиеся на пути к Красному, заваливать дорогу и стараться всяким образом преграждать шествие неприятеля; всеми же силами, окружая справа и слева и пересекая дорогу спереди, мы перестреливались с стрелками и составляли, так сказать, авангард авангарда французской армии.

Я как теперь вижу графа Орлова-Денисова, гарцующего у самой колонны на рыжем коне своем, окруженного моими ахтырскими гусарами и ординарцами лейб-гвардии казацкого полка. Полковники, офицеры, урядники, многие простые казаки бросались к самому фронту, — но все было тщетно! Колонны валили одна за другою, отгоняя нас ружейными выстрелами, и смеялись над нашим вокруг них безуспешным рыцарством».81

В этом документе эпохи — вся суть происходившего в 1812 году, кроме того, мы можем лишний раз убедиться, насколько дальновидно Наполеон поступил, не пустив во время Бородинского сражения Императорскую гвардию в огонь — эта бравая и всегда боеспособная часть Великой армии весьма пригодилась во время похода от Москвы к Неману.

Подытожим: в те дни в районе Красного маршалы и генералы Наполеона выполнили свою оперативно-стратегическую задачу — они не позволили русским войскам преградить себе путь, причем М. Ней совершил подвиг, вошедший в анналы Истории, а гвардейцы вновь показали себя образцовыми войнами. О событиях 15–18 ноября Х.В. фон Фабер дю Фор записал в своем знаменитом «Иллюстрированном дневнике»: «Мы верили в Наполеона в Наполеона и его звезду, убежденные в том, что он проведет нас непобежденными сквозь русскую армию, хотя мы не могли даже выдержать неравный бой с враждебным климатом. И наши надежды не были обмануты».82

Теперь вы знаете документально доказанные факты. Откуда же взялся миф о некоем целостном «сражении» — тем более о «победе», причем значительной?! Все очень просто: по своему обыкновению, М.И. Кутузов, пробудившись от спячки, написал Александру I сказочного жанра донесения, в которых беззастенчиво солгал во всем: он сообщал, что произошло «генеральное сражение» (sic!), причем боем он командовал лично (находясь в 29 километрах от места действия —?!). Царь, вероятно, уже понимал, что все это наглые и позорные выдумки старого шута, но ему самому нужны были хорошие новости для негодующих на него петербургских салонов и усадебных кабинетов. В итоге он наградил Кутузова орденом Св. Георгия 1-го класса, а также пожаловал приставку к фамилии — «Смоленский». Надо сказать, что М.И. Кутузов принял все это без зазрения совести: но мы понимаем, что подобное является для русского дворянина полнейшим бесчестием. Таким образом, за Бородинское сражение Кутузов обманом получил звание «фельдмаршал», а за Красный — орден и часть фамилии. И все сие глубоко вросло в отечественную мифологию, учебники и т. д.

Но время не стоит на месте — и даже в эпоху новой атаки казенной пропаганды на историческую науку, авторы официозной юбилейной (2012 г.) «Энциклопедии» (опубликована при поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям в издательстве «Российская политическая энциклопедия»), посвященной 1812 году и заграничным походам, вынуждены были признать: «Гл. силы рос. армии под команд. Кутузова в боевых действиях не участвовали, однако главнокоманд. в донесениях имп. Александру I изобразил трехдневные бои под К. как ген. сражение и исходатайствовал моногочисл. награды… В отеч. историографии значение ноябрьских боев под К. как правило преувеличивалось».83

Вообще же стоит обратить внимание на один показательный документальный факт, который умудрились не заметить мои предшественники: среди огромного количества гравюр, литографий, рисунков, живописных полотен и прочей иконографии темы 1810-х годов — и на 150 лет далее вы не найдете ни одного (!), на котором был бы изображен М.И. Кутузов в сражении при Бородине (где он практически не командовал, оставаясь все время вдалеке от боя), при Малоярославце (его на поле сражения вообще не было) или при Красном (дремал в 29 километрах…). Почему? Потому что, как мы понимаем, нечего было и изображать — в физическом смысле. Фельдмаршала как бы не существовало. Только после, так сказать, «назначения» Кутузова на «пост» «великого полководца» бандитом Кобой (он же «вождь советского народа» Сталин), постепенно сервильные маляры стали халтурить в этом направлении — и те 3–4 аляповатые картинки, которые растиражированы во множестве учебников и прочей макулатуре, созданы не ранее 1950-х годов. Но и они касаются лишь Бородина и присутствия Кутузова где-то на марше — вне сражения: советские пропагандисты не смогли в своих фальсификациях телепортировать Кутузова к Малоярославцу, Смоленску, Красному и Березине.

Продолжим. Отмечу, что даже известный своей негативной предвзятостью к Наполеону английский историк из Ливерпуля Чарльз Дж. Исдейл был вынужден констатировать: «Наполеон нанес поражение русским при Красном».84 Более того: тот же автор истории наполеоновских войн делает однозначный вывод о том, что никакой роли мифическая «народная война» в России не сыграла, а все произошедшее сводилось к роли климата и «географических условий».85

Показательный и трагикомический случай: к недавнему 200-летнему юбилею гражданской войны в России 1812 года (она же война 6-й антифранцузской коалиции) чиновники Смоленска использовали бюджетные деньги на установку памятной доски на доме, в котором якобы останавливался в описываемые дни благодетельный М.И. Кутузов. Однако возникла небольшая проблема: уже после установки памятки для обывателей образованные люди сообщили прессе, что в 1812 году М.И. Кутузов в Смоленске (в отличие от Наполеона) не останавливался вовсе, поскольку боялся приближаться к армии гениального полководца. Здесь же сообщу, что в Смоленске (оставленном и подожженном русским командованием) есть масса памятных объектов в честь «героев» войны 1812 года — и даже памятник ложью зарабатывавшему себе ордена М.И. Кутузову (открытие состоялось 20 июня 1954 г.). Скульптор этого не похожего на реальный образ генерала произведения — лауреат Сталинской премии первой степени (1950 г., за скульптурные барельефы «В.И. Ленин и И.В. Сталин — основатели и руководители Советского государства», создан с соавторами) Г.И. Мотовилов (1882–1963).

Но, чтобы вы могли прочувствовать всю мелочность и убогость этого персонажа — М.И. Кутузова, я приведу вам в пример эпизод, который полностью разоблачает «светлейшего». Рассказывает генерал Сергей Иванович Маевский: «Я помню, как в одно утро принесли готово-написанный приказ к фельдмаршалу, где от имени его напоминалось о Суворове. Фельдмаршалу прочитали его и все, кроме имени, ему понравилось. Но чтобы скрыть ревность свою, он раскрыл ее следующим разговором:

— Конечно, Александр Васильевич был великий полководец. Но ему не представилось еще тогда спасти отечество».86

Итак, имя А.В. Суворова завистливый «старый сатир» из текста выкинул — и подмахнул написанную не им басню (на подобное вечно спящему фельдмаршалу хватило энергии). Вспоминайте об этом случае, когда заметите на праздничных пропагандистских плакатах, на почтовых марках или в дезинформирующих школьников и студентов отечественных «учебниках» истории портреты обоих генералов в идиллической близости и с соответствующими увещеваниями.

Жизнь, а история — это та же самая жизнь, имеет смысл описывать только объемно, в разных плоскостях и в сопряжении пространства и времени. Поэтому сейчас мы на несколько фраз, на несколько взглядов перенесемся из района Смоленск — Орша в другие уголки Европы. Жители Петербурга продолжали оставаться в тягостном смятении, противоречивые слухи из армии вгоняли их в депрессивное состояние, нервы очень негативно отражались на здоровье. Александр I, которого уже успели возненавидеть многие, старался скрываться от взглядов света и с помощью разных советников пытался активизировать деятельность М.И. Кутузова. Сам царь трусливо боялся появиться при гибнущей армии (в противоположность достойному поведению Наполеона, который делил со своими солдатами и согражданами все тяготы судьбы). В сожженной русским градоначальником Москве все еще стоит вонь от трупов, которые сложно быстро убрать. Мануфактуры разбиты и заброшены. Во многих уездах продолжаются жестокие карательные операции отрядов царской регулярной армии против восставших крестьян и ратников ополчения.

В это же время в Великом княжестве Литовском (я напомню: данная территория уже несколько месяцев как провозгласила независимость от оккупировавшей бывшие польские земли Российской империи) чиновники и лучшие фамилии края готовились к празднованию очередной годовщины коронации императора — «Великого Наполеона». Это торжество успешно состоялось 2 декабря 1812 года. Во Франции Адриен Пьер Франсуа Годфруа — младший (1777–1865) начал работу над крупноформатной гравюрой «Битва под Аустерлицем» (с живописного оригинала барона Ф.П.С. Жерара): она появится в продаже уже в 1813 году (этот выдающийся лист есть и в моей коллекции). Севрская фарфоровая мануфактура переживает расцвет — заказов масса: в росписи предметов преобладают античные образы и сюжеты, но популярность набирают и беззаботные пышные гирлянды из цветов87(примеры подобного также есть в моей коллекции — и они очень помогают верно ощутить колорит и символический ряд эпохи). Создатель знаменитой статуи Наполеона и скульптурных портретов членов императорской фамилии Антонио Канова демонстрирует ученикам и друзьям моделло статуи «Мир» (завершенное, кстати, в день Бородинского боя — 7 сентября). Но еще больше его занимает новое детище: Школа искусств на Капитолии в Риме, которая открылась в августе.88 В Неаполе вовсю шла стройка Астрономической обсерватории Каподимонте: декрет о ее учреждении подписал король Неаполя — Джоаккино Наполеоне (он же маршал Жоашен Мюра, а в более привычной отечественному читателю традиции — Иоахим Мюрат). Сегодня это здание неоклассического стиля и окружающие скверы — одно из любимых мест моих средиземноморских прогулок и наблюдений. В те же недели в США публика наблюдала первый коммерчески успешный паровоз «Саламанка» (творение англичанина Мэттью Мюррея: 1765–1826). К сожалению, в занимавшей огромную часть суши Российской империи 1812 год никакими полезными новшествами отмечен не был.

Однако вернемся на фронт, а вернее, к несчастным людям, которые вели войну более не между собой, но со стихией климата и пространством. Картина похода представляла собой трагическое, зловещее и одновременно красочное полотно. На фоне снега, метели, голых и запорошенных деревьев, между льдом и вьюгой продвигалась кавалькада самых разных цветов: все оттенки униформы еще пышнее расцветали в хвосте колонны, где шли и ехали в основном штатские и нестроевые.

Теперь мы вплотную подступили к описанию знаменитой Березинской операции, образ и истинный смысл которой в массовом сознании искажен до неузнаваемости. Рассмотрим соотношение и расположение сил сторон. В изнуренной голодом и холодом французской армии оставалось всего от 30 до 40 тысяч комбатантов (способных держать оружие, строевых).89 Движение замедляли сугробы и обледеневшая дорога, впереди ожидала сложно преодолимая преграда — река Березина, которая замерзла, но не до такой степени, чтобы по льду можно было перейти. Там же путь преграждала приближающаяся 3-я Западная армия адмирала П.В. Чичагова (32 тыс. чел.), а с фланга, со стороны Баран наступал 1-й отдельный корпус генерала А.Х. Витгенштейна (35 тыс. чел.). В главной армии М.И. Кутузова, которая так же, как и французская, находилась в ужасном состоянии и практически без боев сократилась со времени выхода из Тарутинского лагеря вдвое, насчитывалось не менее 50 тыс. человек.90 При данных обстоятельствах окружение войск Наполеона (со всем вытекающим отсюда позором и скорым завершением войны) было неминуемо. Знаменитый военный теоретик Карл фон Клаузевиц (в 1812 г. находился при русской армии) авторитетно заявлял: «Никогда не встречалось столь благоприятного случая, как этот, чтобы заставить капитулировать целую армию в открытом поле».91 В подобной ситуации для успеха, для победы над пространством, стихией и бесконечными солдатами, которых не жалели (ибо «бабы еще нарожают»), одного гения было, возможно, и недостаточно. М. Ней даже признался генералу Ж. Раппу: «Наше положение невозможное. Если Наполеону удастся выбраться отсюда сегодня, он точно дьявол».92 Как мы знаем, Наполеону все удалось!

Однако я еще раз напомню читателю об ужасном физическом состоянии тех солдат, которыми необходимо было ему командовать и которые должны были сражаться с природой и с противником. Этот вопрос проанализирован А. Замойским: «Холод воздействовал на все: пальцы немели, а кожаные ремни портупеи, конская упряжь и прочие предметы амуниции деревенели на морозе. Даже подметки башмаков приходилось постепенно смягчать, иначе они грозили треснуть. Солдаты, отходившие на обочину дороги и расстегивавшие штаны ради удовлетворения естественных потребностей, что многим из-за диареи приходилось проделывать часто, к ужасу своему оказывались не в состоянии застегнуть их обратно. „Видел нескольких солдат и офицеров, которые не могли застегнуться самостоятельно, — писал майор Клод Ле Руа. — Я лично помог одеться и застегнуться одному из таких бедолаг, стоявшему и плакавшему, точно дитя“.

Другим и вполне понятным следствием холода являлись обморожения. Большинство людей в Grande Armee происходили из регионов, где, благодаря климату, подобные явления были неизвестны, а потому они не предпринимали элементарных мер предосторожности, не распознавали признаков подступающей беды и не действовали соответствующим образом. Они старались как можно лучше согреться в избе или в ином помещении, подставить руки и лица поближе к огню костра, не понимая, что, как только попадут на мороз, разогретые открытые места станут лишь более уязвимыми. Когда кто-то ощущал затвердение плоти, или узнавал от других о своем неестественным образом побелевшем носе, обмороженный инстинктивно торопился в тепло — бежал к костру отогреваться. В результате тут же возникала гангрена. Пораженные участки приобретали синевато-багровый оттенок и трескались, если человек начинал тереть или разминать их. Единственным же выходом было не нагревать такие места, а как следует натереть снегом, чтобы циркуляция крови в сосудах на пораженном участке восстановилась. Но лишь немногие, за исключением поляков, швейцарцев и части немцев, знали, какие ужасные последствия способны повлечь обморожения. „Чтобы развлечь дам, можете сказать им, что, очень вероятно, половина их знакомых вернутся домой без носов и ушей“, — писал жене принц Евгений. Хотя поводов для смеха тут мало.

Капитан Шарль Франсуа, не веря глазам своим, смотрел, как перед отходом к сну один из друзей разворачивал смастеренную для утепления импровизированную обувь. „Когда он снял ткань и кожу, покрывавшие его ноги, отвалились три пальца, — писал капитан. — Затем, снимая обмотки с другой ноги, он взял большой палец, покачал и оторвал его, не чувствуя боли“. Потеряв пальцы на ногах, человек более не мог идти без посторонней помощи, утратив пальцы рук, оказывался неспособным управляться с оружием, даже взять еду, и ему оставалось лишь только грызть плоть мертвой лошади зубами и пить кровь.

Но сильные морозы делали невозможным даже и это. Лошадям, сохранившим способность идти, объедая кору деревьев, кусты, находя какие-нибудь пробивавшиеся через снег ростки, жевавшим в отсутствие воды снег, становилось не под силу отрывать замерзшую кору или пробивать ледяной наст, а потому они умирали тысячами. Но околевший конь за считанные минуты превращался в каменную скалу — даже отрубить от нее мяса оказывалось невозможно. Для получения его требовалась еще живая, теплая лошадь».93

Каковы были действия Наполеона в этой безвыходной ситуации? Первое — это скорость, которая многое решает: все передвижения были стремительными, насколько подобное было возможно в описанных выше условиях. А далее — хитрость маневра и храбрость атаки. Император направил к д. Ухолоды к югу от Борисова небольшой отряд с целью привлечь внимание П.В. Чичагова к тому пункту, как к возможному месту переправы. Это возымело успех, русский командующий переместил большую часть сил к д. Забашевичи, оставив у Борисова и Студенки небольшие отряды.94 25 ноября туда подоспел корпус маршала Николя Шарля Удино (1767–1847), а также понтонеры и саперные части (около 400 чел.) генералов Ж.Б. Эбле и Ф. де Шасслу-Лоба (1754–1833). При этом сами понтоны из-за нехватки лошадей были уже сожжены — и мосты стали строить на козлах. Чтобы обеспечить прикрытие этого процесса, 26 ноября небольшой конный отряд перешел вброд и нанес поражение отряду генерала П.Я. Корнилова (1770–1828), отбросив его. А затем произошел подвиг, подобный которому сложно отыскать в мировой истории: с 8 утра понтонеры Великой армии начали строить мосты, работаю по грудь в ледяной воде (позднее около 100 из них умерли от переохлаждения).95 К часу дня мост для пехоты и кавалерии был закончен — и полки корпуса Н.Ш. Удино начали переправу «в величайшем порядке».96

Вскоре появился второй мост, но через некоторое время рухнул под тяжестью повозок — однако его смогли восстановить. Переправа частей наполеоновской армии продолжилась: сумела переправиться значительная часть артиллерии — и даже тяжелые повозки с императорской казной. 27 ноября подошел корпус К. Виктора. Этот день был отмечен ожесточенными боями на обоих берегах реки, так как уже подошел корпус П.Х. Витгенштейна. В то же время П.В. Чичагов понял, что его обманули — и попытался исправить положение, но оказалось поздно: посланные им 9-я и 18-я пехотные дивизии были остановлены, а затем разбиты, причем их начальники утратили возможность руководить боем. М. Ней довершил их разгром, послав кирасир генерала Жана-Пьера Думерка (1767–1847) предпринять немедленную атаку. Русский генерал А.Ф. Ланжерон свидетельствует: «кирасиры зарубили не менее шестисот человек и столько же взяли в плен».97

Я полагаю, что большая часть моих уважаемых читателей до сих пор об этом не знала, но во время Березинской переправы французы громили русские части и даже брали пленных! Эта информация была погребена под ранящими воображение сценами ужасов, изображавших штатских и больных, которые не перешли реку и стали жертвами варварских действий казаков и некоторых других русских армейцев. Послушаем секретаря Наполеона — барона А. де Фэна: «Все еще не перешедшая на другую сторону толпа сгрудилась у мостов, и произошла ужасающая свалка. Под тяжестью сего неимоверного скопища людей некоторые сваи лопнули; пришлось употребить силу, чтобы расчистить место, потребное для починки, после которой неудержимый натиск толпы возобновился с новой силой. Это была катастрофа, постигшая невооруженных людей в промежутке между двумя сражениями.

…Атака Чичагова захлебнулась. Его генералы Чаплиц и Пален, не смогли прорвать рядов поляков и французов, выстроенные Неем, и наша кавалерия завершила сей бой блестящей победой. Наша кавалерия! Это были те самые доблестные кирасиры Думерка на издыхающих клячах, которые пронзали все неприятельские каре. Изрубленные и опрокинутые, русские обратились в беспорядочное бегство к Стахову, оставив на поле боя тысячу восемьсот пленных.

…Атака Витгенштейна оказалась ничуть не более удачной. Эскадроны Фурнье… опрокинули первые ряды атакующих».98

Я не буду описывать все подробности боев того дня: они хорошо известны — и описаны в ряде детальных работ, посвященных непосредственно переправе.99 Обе стороны понесли потери убитыми, ранеными и пленными, но суть и смысл всей операции заключается в том, что французской стороне удалось совершить практически невозможное — и выйти победительницей. Отмечу: наука не стоит на месте — и правда все же торжествует над лубочным мифом (хотя и не сразу…). Вот какой вывод мы читаем даже в официозной юбилейной «Энциклопедии», посвященной событиям 1812–1814 гг. (издана в 2012 г.): «Оказавшись на грани катастрофы, Наполеон сумел „переиграть“ рос. командование, вывел из окружения цвет своего генералитета, б. ч. офицерского корпуса, Имп. гвардию, и др. боеспособные части, сохранил боевое ядро армии, нанес преследовавшим его рос. войскам чувствит. удар… В боях на Березине войска всех наций, входившие в состав Вел. армии, проявили величайшее мужество и самопожертвование. Особенно это касается корпуса Виктора, почти сплошь состоявшего из иностр. контингентов».100

А что же главнокомандующий, и фельдмаршал, и «Смоленский» — М.И. Кутузов? Дело в том, что Кутузов остановил марш и в течение нескольких дней не двигался с места, он практически перестал даже координировать действия групп обхвата! Известный современный историк А. Замойский справедливо обращает внимание на следующие обстоятельства: «Фельдмаршал осознавал, что как полководец император превосходит его, а французские маршалы и генералы не чета его вечно ссорящимся подчиненным, к тому же закаленные бойцы Grande Armee дрались лучше против его солдат, огромная доля которых приходилась на крестьян, призванных под знамена всего несколько месяцев тому назад».101 Все это справедливо, но я не могу обойти вниманием и другие документально подтвержденные факты: М.И. Кутузов хотел отомстить П.В. Чичагову за то, что тот был назначен командовать Дунайской армией после его увольнения — а затем еще и вскрыл коррупцию «светлейшего» (об этом я сообщал в предыдущих главах). Кутузов сначала нарочито подставил своего подчиненного (а это должностное и государственное преступление!) — а затем в рапорте царю вдобавок обвинил П.В. Чичагова в провале операции!

Механизм этой мелочной «расправы» весьма подробно изложил ее очевидец — Денис Давыдов: «Кутузов со своей стороны, избегая встречи с Наполеоном и его гвардией, не только не преследовал настойчиво неприятеля, но, оставаясь почти на месте, находился все время значительно позади. Это не помешало Кутузову писать Чичагову, будто он, Кутузов, уже „на хвосте неприятельских войск“, и поощрять Чичагова к решительным действиям. Кутузов, при этом, пускался на очень затейливые хитрости: он помечал свои приказы Чичагову задним числом так, что адмирал ничего понять не мог и делал не раз весьма строгие выговоры курьерам, отвечавшим ему, что они, будучи посланы из главной квартиры гораздо позднее чисел, выставленных в предписаниях, прибывали к нему в свое время».102 А на самом деле Кутузов все время оставался на месте в Копысе.

⇐ Предыдущая 136 137 138 139 140141142 143 144 145 Следующая ⇒