Annotation 37 страница

Я напомню, что специально для внутреннего пользования была изобретена комическая православная «анафема» католику-Наполеону (католику-то — лишь для политической проформы). Еще задолго до 1812 года — в декабре 1806 года, когда никаким русским границам Франция угрожать не могла (и почти одновременно с манифестом «О составлении… временных ополчений»!) было издано «Объявление Святейшего Синода». Какую же «карту» разыграл царь Александр, чтобы выдумать объяснение, зачем русские люди должны идти проливать свою кровь далеко в Европу (повторяю: не только армия, но и созванное УЖЕ в 1806 году — «народное ополчение»!)? Это примитивно и несколько комично, но «ларчик просто открывался»: бытовой пещерный антисемитизм («за что вы нашего русского?..»). В Объявлении ручного министерства-Синода говорилось: «Наконец, к вящему посрамлению оной (церкви — прим. мое, Е.П.), созвал во Франции Иудейские синагоги, повелел явно воздавать раввинам их почести и установил новый великий сангедрин Еврейский, сей самый богопротивный собор, который некогда дерзнул осудить на распятие Господа нашего и Спасителя Иисуса Христа — и теперь помышляет соединить иудеев, гневом Божиим рассыпанных по всему лицу земли, и устремить их на ниспровержение Церкви Христовой и… на провозглашение лжемессии в лице Наполеона».11

Таким образом, известная подробность в реформаторской и гуманистической деятельности Наполеона (простое дарование иудеям равных прав с другими гражданами) была выдана за нечто чудовищное. Более того: по нынешним законам Российской Федерации, упомянутые в «Объявлении» определения можно квалифицировать как нарушение статьи Уголовного кодекса. Однако это не мешает разным государственным музеям приглашать сегодня попов на «научные конференции», где те радостно с трибуны и в микрофон (а почему они используют изобретения «от лукавого», почему пользуются приборами, которых не было в «исконную» пору?) цитируют ту же байку про «Наполеона-антихриста». В итоге мы должны понять, что оправдывающие агрессию Александра авторы лишь следуют басням его пропаганды двухсотлетней давности.

Итак, кампания, начавшаяся в июне 1812 года — это лишь часть обширной агрессии, которую Александр I проводил против Франции (а, в большей степени, лично против Наполеона). Хронологические рамки конкретной кампании должны значиться как 24 июня 1812 г. — 4 июня 1813 г. Почему подобное деление могло было быть неприятным и неудобным моим предшественникам и их «хозяевам» (от царей — до генсеков)? Очевидно, потому, что тогда пришлось бы включать в «войну 1812 года» новые поражения русских (под Лютценом и Бауценом), а также Наполеон в этой ситуации (а, я подчеркиваю — это единственная реальность, с юридической точки зрения!) добивался своего. Кроме того, деятельность (а, вернее, бездеятельность) М.И. Кутузова, пожар Москвы и тому подобное становились бы лишь подробностями кампании, а главный пропагандистский миф о «справедливой войне» окончательно бы и безоговорочно рассыпался. Перейдя границу в 1813 году и сочинив процитированный выше манифест в 1816 г., Александр самолично лишил 1812 год оснований на некую «отдельность» и «самостоятельность». Лихорадочное отступление 1812 г. было для него лишь методом продолжительной агрессии — а не целью необходимой обороны! Целью всего проекта была интервенция во Францию — а события 1812 г. были только тактическим ходом (в связи с отсутствием талантливых военачальников и общей технической отсталостью России) на пути к этой интервенции.

Обращает на себя внимание, что современники делили события 1812–1814 гг. лишь на кампании (по географическому принципу). К примеру, вышедшая уже в 1814 году в Глазго книга (я рад ее иметь в личной коллекции) Джеймса Маккуина была озаглавлена «A narrative of the political and militaryevents during the memorable campaigns of 1812, 1813, 1814 in Russia, Germany, Spain, France…». Причем это издание начинается с описания причин конфликта еще в 1792 году! Из этого мы понимаем, что для современников все те кампании были лишь звеньями одной цепи, одного конфликта, который начался, когда Наполеон был еще нищим офицером.

Примечательный факт: английский генерал Джордж Каткарт (1794–1854) в 1850 году опубликовал в Лондоне книгу «Commentaries on the war in Russia and Germany in 1812 and 1813». Хотя Дж. Каткарт в 1813 и 1814 гг. находился при главной квартире союзников, его книга 1850-го года — это большое аналитическое исследование. Так вот: участник событий, военный и исследователь военной истории посчитал логичным не заканчивать описание войны декабрем 1812 года. Очевидно, он понимал, что и с политической, и с юридической, и с чисто военной (тактической и стратегической) точек зрения, кампания 1812 года продолжилась в 1813 году! Но, к сожалению, в историографии постепенно победила выдуманная при русском дворе концепция а) справедливой войны 1812 года и б) еще более справедливой войны 1813–1814 гг. (следствием которых, я напомню, стал преступный хищнический дележ территорий и насильственная оккупация земель по итогам Венского конгресса).

В этой связи можно еще вспомнить известный классический труд британского военного историка Дэвида Чэндлера (Чандлера) «Кампании Наполеона», в котором он дал подзаголовок «Часть четырнадцатая. Отход»: «Вторая часть русской кампании Наполеона с 16 сентября 1812 года до 6 марта 1813 года». То есть действительно крупный специалист по теме не завершил «войну 1812 года» в 1812 г., а верно продолжил описание операций далее, но он никак это дополнительно не объяснял, не обозначил всю войну изначально, как двухлетнюю — и все же рассказал о Лютцене и Бауцене отдельно. Помимо этого, несколько забегая вперед, из подобной концепции автора мы понимаем, что никакого «контрнаступления Кутузова» объективный английский исследователь не обнаружил: «отход» — и всё.12

III

Важной проблемой является определение точного числа противоборствующих армий (особенно в начале кампании). Поразительно, но авторы десятков тысяч (!) исследований о войне 1812 года до сих пор не провели детального и подробного исследования этого принципиального вопроса. Здесь мы также сталкиваемся с мифами о «полчищах» Наполеона, которые стали причиной скорого отступления «малочисленной русской армии». Обратимся к документам и фактам.

Французский кадровый офицер и военный историк Жозеф Габриэль Андре Фабри (1869–1913) известен специалистам как выдающийся архивист, который создал знаменитый многотомный труд «Campagne de Russie», изданный в Париже и Нанси в 1900–1903 году (более 4 000 страниц!). Среди прочего им собраны и опубликованы архивные документы состояния всех соединений Великой армии на время переправы через Неман в конце июня 1812 года: именно они и являются наиболее достоверными сведениями по комплектованию армии Наполеона на время начала кампании (копии исходных документов находятся в парижском Национальном архиве, Serie AF. IV и в Военном архиве: Cartons C2 522–535). Из этих документов мы узнаем, что во всех корпусах, которым предстояло вскоре действовать на колоссальном по протяженности фронте от Риги до Волыни и от Немана до Москвы, в конце июня 1812 года (см. об этом подробнее в специальной главе) состояло по спискам всего 379 161 чел. (не считая перечисленных поименно нескольких маршалов и высших офицеров-командиров: см. главу с подробным расписанием ВА) и 956 орудий. В названном числе учитывались инженерные воска, понтонная служба, административная служба, посыльные Главной квартиры — и тому подобное.

Но, как мы понимаем, списочный состав не всегда соответствует реальности. Еще в 2004 году блистательный историк Адам Замойский писал: «Численность армии, вышедшей и разместившейся на позициях давно, как обстояло дело в случае русских, дислоцировавших войска на границе несколько месяцев тому назад, довольно легко поддается учету, поскольку части сосредотачиваются в одном месте, а потому нет причин и нужды для отсутствия кого-то из личного состава больше чем на несколько часов… В то время как с армией, находящейся в пути, все совершенно иначе.

Каковой бы ни была расчетная численность части в походе, они никогда одновременно не концентрируется в одном месте или даже районе. Полк всегда оставляет какое-то подразделение, порой целый батальон, в депо. …Таким образом, численность ежедневно меняется, в основном в сторону уменьшения».13 И далее автор приводит подробные примеры из армейской жизни, сообщая о больных, для помощи которым выделяют несколько человек из роты, о дезертирах, которых очень сложно посчитать на марше и т. д. В итоге, приводя дополнительные сведения из первоисточников, он делает однозначный вывод о том, что в армии Наполеона в реальности могло быть не более двух третей от списочного состава!14 О проблеме догадывался и сам Наполеон. 14 июня он разослал гневный приказ по командирам всех корпусов: «Необходимо разъяснить в отдельных корпусах, что они должны рассматривать как обязанность по отношению к императору доведение до него чистой правды».15

Но карьеристы не всегда хотят открывать начальству правду. Известный генерал, командир 1 бригады 1 пехотной дивизии Гвардии Пьер Бертезен (1775–1847), чье имя сегодня выбито на Триумфальной арке в Париже, констатировал в своих мемуарах: «Его обманывали самым ужасным образом. От маршала до капитана, все словно специально соединились и сговорились скрывать от него правду; и пусть негласный, но такой заговор существовал, так как объединял общий интерес». Наполеон гневался, когда видел по ведомостям, что войска несут небоевые потери, поэтому обман был выгоден командирам. По данным самого П. Бертезена, к примеру, в гвардии из списочных 50 000 никогда не было более 25 000 (тогда совершенно понятно, почему перед Бородинским боем, по перекличке 2 сентября, в ней состояло всего 18 862 человека, хотя ее не использовали от начала кампании). По мнению этого прекрасно информированного участника Русской кампании, в день переправы через Неман во всей Великой армии было всего 325 900 человек! И в этом числе: 155 400 французов и 170 500 союзников (всего в армии — 984 орудий).16 Подобные выводы подтверждают и другие мемуаристы.17 Такие цифры согласуется с тем, что мы знаем о количестве больных еще до перехода границы — 60 000 (по иной системе расчета — до 120 000!).18 Сопоставляя ведомости за начало и конец июня месяца, мы видим, что буквально за несколько дней перед началом кампании практически все корпуса сократились (продолжили сокращаться по объективным причинам болезней и отставания на марше) на 1,5–3 тысячи.

Поразительно, но все мои предшественники (к сожалению, включая и весьма уважаемого мною А. Замойского) проглядели и еще одно важнейшее свидетельство, которое весьма логично укладывается в производимый анализ. Известный участник наполеоновских войн, генерал и автор мемуаров Жан-Батист Антуан Марселен де Марбо (1782–1854) в 1812 году был полковником и командовал 23-м конно-егерским полком. Затем он составил подробные воспоминания, которые основывались не только на личных впечатлениях, но и на тех источниках, которые ему представляли коллеги. В рассказе о численности Великой армии он упоминает одного из самых информированных приближенных Наполеона — генерала Гаспара Гурго (1783–1852). Этот знаменитый и героический военный ярко проявил себя в Русскую кампанию: в Смоленском сражении он был ранен, но остался в строю и отличился при Бородине! После сдачи русскими Москвы Наполеон поручил обследовать Кремль именно Г. Гурго, где тот обнаружил огромные запасы пороха и предотвратил взрыв (за что получил баронский титул). Во время Березинской переправы Г. Гурго дважды вплавь преодолевал реку (лед был уже сколот), чтобы произвести разведку. Итак, предоставим слово Ж-Б. Марбо: «Генерал Гурго ознакомил меня с планом диспозиции, испещренным отметками, сделанными рукой Наполеона. Из этого официального документа следует, что при переправе через Неман армия насчитывала 325 тысяч человек… из них 155 400 французов и 170 тысяч союзников, плюс 984 орудия».19 Таким образом, можно сделать вывод, что Гурго демонстрировал Марбо тот же документ (или список сходной сводной ведомости), которым пользовался и Бертезен!

В итоге мое расследование привело меня к широко известному и часто переиздававшемуся в 1820-е годы (а ныне фактически полностью и весьма оплошно забытому историками) сочинению самого Г. Гурго, в котором он критикует авторов, доводящих численность армии Наполеона на время перехода через Неман до 445,2 тыс. чел., и упоминает те же «официальные документы с записями, сделанными рукою Наполеона», в которых значатся более точные цифры: 154 400 армейцев-французов, 170 500 чел. союзных иностранных контингентов, а всего 325 900 чел. при 984 орудиях.20 Надо подчеркнуть, что текст Марбо прямо указывает на то, что автор лично видел подписанные Наполеоном ведомости в руках Г. Гурго. Сегодня сложно сказать, что стало с их оригиналом: утерян ли он в архиве семейства Гурго или, уже попав в Военный архив Франции, к примеру, пострадал во время боев в районе Версаля во время Франко-прусской войны 1870–1871 гг. (именно в Версале находилось хранилище в эпоху упомянутого конфликта).

Большинство исследователей не обращались еще к одному важному источнику: личный секретарь Наполеона барон А.Ж.Ф. де Фэн (1778–1837) с 1806 года работал в кабинете императора (кстати, им был написан акт отречения в 1814 г.), был архивариусом, через него проходили все оперативные документы, которые он сам же и анализировал. В 1827 году он опубликовал книгу о походе 1812 года, где приводит расписание армии Наполеона непосредственно на 24 июня. Согласно этому документу у Наполеона под ружьем состояло всего 335 000!21 Есть все основания полагать, что аналитическая работа в ближайшем окружении Наполеона шла весьма серьезная, и в дни переправы были проанализированы все сводные рапорты перекличек (с учетом завышения их командирами).

В этой связи стоит вспомнить запись военного комиссара 5-й кирасирской дивизии Пьера Луи Вало де Боволье (1770–1825): «Поход только что начинался еще, а армия чувствовала уже недостаток во всем — в продовольствии, фураже, амуниции, даже в боевых припасах (курсив мой — Е.П.). …Когда полк съедал свое продовольствие, приходилось высылать более или менее значительные отряды, иногда на очень далекие расстояния, для фуражировки. …Эти беспорядки значительно пошатнули дисциплину и заметно уменьшили число штыков».22

Таким образом, в оперативном развертывании на Немане Наполеон располагал 379 тыс. по оптимистичным спискам, а в реальности, вероятно, не более 325–335 тыс. солдат и офицеров (именно последние цифры я считаю наиболее достоверными).

Это мое расследование истинного числа войск Наполеона перед переходом границы помогает всему встать на свои места, ведь мы знаем точные данные перекличек перед Смоленским сражением (в армии Наполеона было 182 608 чел.)23 и перед Бородинским боем (по перекличке в Гжатске — 133 819 тыс.).24 Как без каких бы то ни было серьезных потерь в боях (до Смоленска) армия Наполеона (даже учитывая отделение фланговых частей и действительно большого числа заболевших) могла потерять больше половины состава?! Необходимо осознать и прочувствовать немыслимость задачи, огромные физические сложности — солдат гнали из самых отдаленных регионов: из Неаполя, из Испании, из германских провинций! И что есть те 182 тысячи под Смоленском (а именно с этой территории сами русские офицеры полагали «настоящую» Россию)? Это лишь пара наполнений Болотной площади! И нам предлагают называть это «нашествием» и «полчищами»?! Даже если взять идеализированный списочный состав в 379 тысяч: вы должны представить себе тысячи километров пространства, гарнизоны, которые необходимо оставлять, заболевших и отставших! Эффектные словечки пропаганды вытеснили реалистическую оценку событий.

Но вернемся к исчислению сил Наполеона перед началом кампании. Кроме соединений собственно Великой армии был еще вспомогательный австрийский корпус К.Ф. Шварценберга. Списочный состав его на 4 июня (за 20 дней до официального начала кампании) — 36 148 чел. при 60 орудиях. К моменту перехода границы численность (как и у прочих корпусов) сократилась до 34 тысяч.25 Однако, как нам уже известно, Австрия и Россия перед войной подписали секретное соглашение — и войска К.Ф. Шварценберга вели лишь имитацию боевой деятельности (а в 1813 году — то есть в рамках все той же Шестой антифранцузской коалиции — этот корпус перейдет на сторону России!!!).

Итак, всего перед началом кампании у Наполеона в распоряжении было около 413 тысяч человек (вместе с отставшими еще до перехода границы и больными, которых корпусные командиры зачастую выставляли за находящихся в активном действии, и с австрийским корпусом, который действовал неактивно, а затем и официально перешел на сторону врага) при 1016 орудиях. На этом — всё. Повторяю: были приведены данные рапортов, документов, архивных материалов (и они физически сохранились) — все прочие цифры («в июне Наполеон перевел 600 тысяч», «переправилось через Неман 650 000», «полчища») берутся «с потолка» и не имеют к реальности никакого отношения.

Интересно, что генерал барон Фредерик Франсуа Гийом де Водонкур (Frédéric François Guillaume de Vaudoncourt: 1772–1845), который стал автором первого солидного труда о русской кампании 1812 г. (во время описываемых событий он состоял при Эжене де Богарне), в своем расписании Великой армии определял общее число ее списочного (приукрашенного) состава на 23 июня в 414 500 человек (включая 30 000 чел. австрийского корпуса).26 На данную весомую оценку мои коллеги-историки, почему-то не обратили внимания.

Обратимся теперь к русской стороне. Не только в пропагандистских «учебниках» и популярной литературе, но и во вполне академических изданиях до сих пор можно встретить мифологические представления о «малочисленности» русской армии, называются (без ссылки на источник!) самые разные цифры. Однако в нашем распоряжении есть совершенно четкие данные — ведомости командиров всех подразделений — и находятся они, по большей части, в архиве РГВИА!

Специально оглашу нынешние адреса этих важных бумаг: Рапорт Барклая де Толли от 10 июля: РГВИА. Ф. 154. Оп. 1. Д. 84. Л. 3–6; рапорты Багратиона и Д.П. Неверовского от 13 июня: РГВИА. Ф. 154. Оп. 1. Д. 84. Л. 13–16; рапорт А.П. Тормасова от 22 июня: Отечественная война 1812 г.: Материалы военно-ученого архива Главного штаба. СПб, 1900–1914, т. 13, с. 160–163; рапорт Эссена от 2 июля: РГВИА. Ф. ВУА. Д. 3520. Л. 206–207об.; рапорт Меллера-Закомельского от 2 июля: Материалы ВУА, т. 17, с. 352; рапорт Эртеля от 22 июня: Там же, с. 61; данные по корпусу Штейнгеля: РНБ РО. Ф. 993. архив П.К. Сухтелена. Л. 323; рапорт Чичагова от 17 июля: ВУА, т. 17, с. 352–353. Стоит отметить, что архивные данные практически не отличаются и от тех чисел по трем главным русским армиям, которые традиционно указывали солидные авторы сочинений по войне 1812 года. К примеру, П.А. Ниве в своем классическом труде приводил следующие данные: в 1-й Западной армии — 127,5 тыс. при 558 орудиях, во 2-й Западной армии — 39,5 тыс. при 180 орудиях, в 3-й резервной обсервационной армии — 43 тыс. при 168 орудиях (Ниве П.А. Отечественная война. С.-Пб, 1911, т. 1, с. 28).

Итак, в 1-й Западной армии М.Б. Барклая де Толли (в районе Вильно) насчитывалось 120 210 человек и 580 орудий. Во 2-й Западной армии П.И. Багратиона (в районе Белостока) — 49 423 чел. и 180 орудий, в 3-й А.П. Тормасова (сосредоточена у Луцка) — 44 180 чел. и 168 орудий. Далее. Под Ригой корпус генерал-лейтенанта И.Н. Эссена (Магнус Густав фон Эссен: 1759–1813) — 38 077 чел., во второй линии у Торопца — 1-й резервный корпус Е.И. Меллера-Закомельского (27 473 чел.) и 2-й резервный корпус генерал-лейтенанта Ф.Ф. Эртеля (37 339 чел.) у Мозыря. На северном фланге — корпус генерал-губернатора Финляндии генерал-лейтенанта барона Ф.Ф. Штейнгеля (19 тыс. чел.) и на южном направлении — Дунайская армия адмирала П.В. Чичагова (57 526 чел.), она двигалась на Волынь. Итак, не считая небольших гарнизонных отрядов (и нестроевых, вместе с которыми у Штейнгеля было, например, 45 630 только «нижних чинов») — в русских приграничных армиях насчитывалось более 393 тысяч воинов!!! Это фактически столько же, сколько числится в идеализированном списочном составе армии Наполеона! При этом число русских войск указано именно не идеализированное (при учете отставших и заболевших во время марша наполеоновских солдат с другого конца Европы), а реальное. А если считать именно реально наличествовавших в строю у Наполеона (326 тыс. чел.), то получается, что русские сильно превосходили противника числом! Российский артиллерийский парк был также многочисленней. И снова — снова русская сторона была готова взять числом, но не умением (вспомним, кстати, какие колоссальные силы были собраны И. Сталиным на границе в 1941 году!).

Но и это еще не все: исходя из документов, официально и подробно опубликованных Военным министерством еще царской России, общее число войск Российской империи в 1812 году составило — 975 000 чел.! Почти миллион!27 Небольшие части этих сил находились в Крыму, во внутренних областях. Многие из них успели прийти на фронт боев с Наполеоном. Кроме регулярных частей вскоре было создано ополчение — это еще более 400 000 человек (так в официальных постановлениях — на практике в период боевых действий успели укомплектовать около 230–300 тыс. чел.)!28 Что же выходит: скромная по численности европейская армия имела дело с огромной «ордой», с настоящими «полчищами»?!

Подобные выводы по сопоставлению численности противоборствующих армий и логичны, если учесть, что Российская империя готовилась к войне уже несколько лет, а Наполеон — всего несколько месяцев, причем он был вынужден держать несколько корпусов в Испании и гарнизоны в разных уголках Европы. Безусловно, если бы Наполеон командовал столь многочисленной русской армией, то он сумел бы не только предотвратить проникновение вражеской армии на территорию России, но и победил бы соперника на его территории: всю свою биографию он громил неприятеля, имея гораздо меньшие по сравнению с ним силы…

Участник событий 1812 года, экономист и публицист Николай Иванович Тургенев (1789–1871) записал о состоянии русской армии перед войной: «…губернии, через которые мне пришлось проезжать, были полны войск. Вид их был внушителен, но в расположении и движении этих грозных масс не было заметно обдуманного плана, предусмотрительно ведущего к известной цели и объединявшего в гармоническое целое многочисленные и несхожие части. Налицо было, так сказать, тело, материя; но напрасно было бы искать здесь дух, призванный оживить их (а как же „духовность“?! — прим. мое, Е.П.). Во французских войсках, напротив, была душа, оживлявшая собой все, позволявшая чувствовать себя повсюду: и в приготовлениях, и в исполнении, — это был гений Наполеона».29

Как известно, благодаря действиям разведки русское командование с самого начала досконально знало состав и численность армии Наполеона вплоть до полков и батальонов!30 Генерал Л.Л. Беннигсен свидетельствует: русский царь «был прекрасно осведомлен… о численности каждого корпуса, о постепенном их приближении к нашим границам…».31 Вероятно, в русском штабе могли отчасти знать даже то, что корпусные командиры скрывали от Наполеона.

Таким образом, причиной отступления, а фактически бегства русской армии, стало не подавляющее превосходство сил Наполеона, а неверное расположение собственных армий (изготовленных к наступлению) и отсутствие единого и волевого командующего. Формально командующим являлся присутствующий при армии царь, но он был откровенно бездарен, и его воли хватило лишь на то, чтобы спровоцировать войну. Поэтому на практике Барклай, будучи военным министром (с января 1810 по август 1812 г.), как бы остался «за старшего» — и на него посыпались все «шишки» ненависти коллег, теряющих репутацию и помещиков, теряющих имения. Александр устроил «пожар», испугался и сбежал.

Любопытно: даже апологет русского командования Л.Л. Ивченко (урожд. Волович) обращает внимание, что в оперативной переписке с царем периода начала войны Барклай «далеко не сразу стал оправдывать свои действия численным превосходством неприятеля».32 И еще сам сочинявший миф о войне по «Высочайшему повелению» Николая Первого А.И. Михайловский-Данилевский, говоря о позднейшем соединении армий Багратиона и Барклая и прочем, был вынужден признать: «Успех прикрыл все наши ошибки и столько искупительных подвигов, столько самопожертвования, столько жертв нами учинено…»33

Задумайтесь: если русские готовились к войне несколько лет, причем не наступательной, а к оборонительной — почему за это время не были построены крепости, почему даже и сама крохотная тогда Москва не была обнесена укреплениями? За те годы можно было отстроить подлинные шедевры крепостной архитектуры и фортификации (затем получились бы отличные музеи…). На самом деле никто всерьез не думал об отступлении: приведенные в прошлых документах данные неопровержимо свидетельствуют, что русское командование готовило агрессию — по образцу уже бывших несколько лет перед тем.

Николай Тургенев свидетельствует: «Кампании 1812 года (обращаю внимание: участник событий никогда не называл ее „отечественной“! — прим. мое, Е.П.) посвящены многочисленные сочинения, напечатаны официальные сообщения, депеши и т. д., но нигде мы не встретим ни одного указания на план, который могло бы иметь русское правительство в преддверии войны. Самый логичный вывод отсюда, что никакого плана и не было. Общий инстинкт подсказывал, что Россия может успешно сражаться с неприятелем, только позволив ему проникнуть в глубь страны, но нет доказательств, что эта тактика легла в основу заранее принятой системы.

Ни выбор укрепленных пунктов, ни устройство магазинов, необходимых для снабжения армии продовольствием, с самого начала кампании не указывали на намерение отступать. Эти магазины, как и Дрисский лагерь, были расположены почти рядом с границей».34

Как я уже говорил, в штабе Александра знали обо всех передвижениях армии Наполеона к границе (за каждый день), но план действий был до сих пор не принят! Царь посещал балы, гулял, душился и смотрелся в зеркало, но ничего не мог решить. У некоторых офицеров стали сдавать нервы — и к тому были основания! Барон Людвиг фон Вольцоген (Ludwig von Wolzogen: 1774–1845), перешедший на русскую службу из вюртембергской армии и ставший 11 января 1811 года флигель-адъютантом царя (а затем и квартирмейстером при штабе 1-й Западной армии), пользовался расположением монарха. Многие русские генералы роптали, но трусили открыто высказаться перед Александром, а иностранец Вольцоген не сдержался и заявил: «Боже мой! Перед началом таких событий мы не можем терять ни секунды, нужно немедленно утвердить окончательный план. Ваше Величество, вы должны поручить командование армией кому-нибудь одному»… Император дал офицеру закончить тираду, а затем завершил встречу словами «Наполеон так быстро не подойдет» — и отослал его прочь.35

Это была преступная глупость, которая стоила жизни десятков тысяч русских солдат и офицеров (а также мирных жителей). Опыт всех предыдущих кампаний свидетельствовал, что, решившись на начало боевых действий, Наполеон, казалось, превозмогает все законы природы — и совершает практически невозможные марш-броски! Так было в обе Итальянские кампании, так было в 1805 году, когда Наполеон успел окружить армию австрийского генерала К. Мака, из-за чего русской армии уже пришлось бежать от французов по долине Дуная (и все закончилось позором под Аустерлицем), так было в молниеносную двухнедельную кампанию, уничтожившую армию Пруссии в 1806 году! Все перечисленные войны были УЖЕ исследованы и описаны военными теоретиками того времени в объемистых томах! Это, к примеру, аналитические книги Антуана-Анри Жомини (1779–1869): «Traité degrande tactique» (1805 г.); «Histoire critique et militaire des guerres de la Révolution» (1810 г.); «Traité des grandes opérations militaries» (1811 г.). Его работы были очень популярны среди русского офицерства перед войной 1812 года (своих же подобных не существовало…). Также было хорошо известно сочинение 1806 г. Фридриха Людвига Штуттерхайма (устаревшее написание — Штуттергейм) «La Bataille d'Austerlitz» (кстати, в моей личной коллекции находится и ее перевод на английский язык 1807 г.: «A Detailed Account of the Battle of Austerlitz»).

Таким образом, все подробности стиля наполеоновской тактики к 1812 году стали уже историей! Их знали даже далекие от военного дела люди. Но лишенный всякого таланта и даже бытового ума Александр этого не понимал (хотя испытал на собственной шкуре в 1805–1806 гг.!). Серьезных книжек он никогда не читал, доклады министров и генералов слушал без внимания. В итоге: Наполеон неожиданно для Александра (хотя весь штаб этого ожидал!) оказался на Немане, а затем форсировал его — и русским солдатам и офицерам пришлось спешно и без всякого плана убегать из Вольно.

Кстати, к теме иностранца Вольцогена, я полагаю существенным обратить ваше внимание на то, что привычная формула противостояния «французы — русские» применительно к войне 1812 года не работает вовсе. Армия Наполеона (с учетом австрийского корпуса) состояла из иностранцев более чем на половину, а в русской армии все начальствующие над армиями центральной группы были этнически нерусскими: сам император Александр I (Гольштейн-Готторп /«Романов»/), М.Б. Барклай де Толли (при рождении: Michael Andreas Barclay de Tolly), П.И. Багратион (на грузинском: პეტრე ივანესძე ბაგრატიონი; напомню, что его отец даже не смог выучить русский язык…) и подданный английского короля Левин Август Готлиб Теофиль фон Беннигсен (начальник Главного штаба при М.И. Кутузове). Помимо этого, значительный процент высших офицеров лишь недавно перешел на службу из германских государств или эмигрировал из Франции еще в эпоху революции. В штабе хозяйничали сплошь немцы, отдающие приказы русским по-французски! Поэтому забористое и задиристое слово «мы» («мы воевали», «мы победили» /в каком сражении?/) или словосочетание «деды воевали» во многом теряет весомый смысл.

⇐ Предыдущая 110 111 112 113 114115116 117 118 119 Следующая ⇒