Annotation 39 страница

Однако вернемся к прозе…

Известный литератор-роялист (подчеркиваю — не бонапартист), современник 1812 года Франсуа Ансело, прибывший в 1826 году в составе дипломатического посольства на коронацию Николая I (почему-то данный источник полностью обойден вниманием исследователями войны) весьма точно сформулировал суть начавшейся войны: «Именно к этому стремилась Англия, для которой мир был бы крушением всех надежд и чья политика, терпевшая поражение повсюду в Европе, состоявшей тогда из наших союзников, избрала Москву своим последним оплотом».53 На самом деле, враждебная к России Англия (вернее, ее тогдашнее правительство и правящий класс) умело воспользовалась своим «последним прибежищем» — маниакальной завистью к Наполеону бездарного «самодержца» Александра, готового принести любое число своих подданных в жертву собственному нездоровому эгоизму.

На 24 июня в Вильно был назначен бал. За несколько часов до его начала Александру I доставили эстафету из Ковно, в которой сообщалось о переправе французов через Неман. «Я этого ожидал, — спокойно заметил он, — но бал все-таки будет».54 В этой короткой фразе и ситуации — весь русский царь: он прекрасно знал, что провоцирует войну, ему абсолютно плевать на то, что для сотен тысяч русских людей начинается великая трагедия — и он совершенно не понимает, что надо все отложить и лишь заняться обеспечением либо обороны, либо срочного отступления. Как мы скоро узнаем, каждый потерянный час в ближайшие дни и недели будет стоить десятки тысяч жизней русских солдат и офицеров, т. к. Первая и Вторая русские западные армии будут разделены вторгшимися и быстро продвигающимися корпусами Великой армии.

Образованнейший и глубоко мыслящий, переживающий за свою родину канцлер Н.П. Румянцев (1754–1826) всеми силами пытался остановить курс Александра на войну с Наполеоном. В своих записках о 1811 годе дипломат А.П. Бутенев (1787–1866) повествует: «Он порицал открыто направление, которое принимали политические дела, и остуда между императорами Александром и Наполеоном, грозившая уничтожением союза, коего он заявлял себя приверженцем, внушала ему тревожные опасения. К чести его надо заметить, что он поступал искренне и последовательно, хотя и вопреки тогдашнему общему настроению».55 В процитированном документе, кстати, мы снова видим, что именно в России, а не во Франции стремились к войне. Разразившийся конфликт сильно ударил по его здоровью — Румянцева разбил паралич: как же это контрастирует с бессовестным и безответственным поведением царя (бал…). Комплекс ничтожества, усугубляющийся постоянными поражениями (в которых он же сам и был виновен), толкал Александра Павловича к новой схватке, о жертвах он не задумывался. «12 лет я слыл в Европе посредственным человеком; посмотрим, что они заговорят теперь», — проговорился он А.П. Ермолову в 1814 году.56

Трагическое и комическое в Истории часто совершают совместные дружеские прогулки. Хотя Россия начала готовиться к войне на несколько лет раньше Наполеона, несмотря на то, что русское командование понимало, что скоро начнется вторжение, как только оно началось — в русском штабе начался бардак и почти паника. Вот как первые три дня войны описывает в своем дневнике адъютант князя П.М. Волконского (1776–1852: управляющий свиты Его Императорского Величества) Николай Дмитриевич Дурново (1792–1828): «13. Я был еще в постели, когда Александр Муравьев пришел мне объявить, что французы перешли через нашу границу… Весь день мы делали приготовления. Говорят, что город будет взят штурмом. Приходят, уходят, рассуждают, и никто не понимает друг друга. Генерал-адъютант и министр полиции Балашов отправился на переговоры с Наполеоном. …Вечером за мной прислал князь и приказал взять под арест нашего гравера, который ему написал дерзкое письмо.

14. В три часа утра я покинул Вильно вместе с полковником Селявиным и многими офицерами Главного штаба. …Французы вошли в Вильно. Русские сожгли мост через реку. Мой слуга пропал вместе с двумя моими лошадьми и со всем багажом. Надо сказать, это довольно неприятное начало войны.

15. …В Сорокполе я с Александром Муравьевым остановился в имении, принадлежавшем дедушке моей очаровательной Александрины. Она бросилась в мои объятия. …Мы провели восхитительный вечер. …Через несколько часов французы станут хозяевами и земли и моей любимой. Они ею распорядятся по законам военного времени. Не имея возможности предложить ей экипаж, я не мог взять ее с собой: потеряв своего слугу и свой багаж, я остался одинок и беден, как церковная крыса».57

Итак, потомственный русский дворянин и офицер столь легкомысленно бросает свою девушку в лапы «нехристей», потому что его слуга сбежал. Надо отметить, что так поступил большой процент слуг: они бросили своих хозяев в считанные минуты. Русское общество было атомизировано и разобщено, война всех против всех, шедшая годами, обретала конкретную форму. Вспоминается знаменитая сентенция В.В. Розанова о России, которая «слиняла» в 2–3 дня. Наполеон перешел границу — и все просто побросали города, девушек, хозяев — и стали убегать.

Личный секретарь Наполеона барон Агатон Фэн сообщает: «Вскоре донесения с наших аванпостов, пленные русские и перехваченные курьеры уже не оставляли никаких сомнений в беспорядочном отступлении неприятеля и отсутствии у него сообщения с отдельными корпусами. …Таким образом, осуществилось все, предвиденное Наполеоном при наступлении на Вильну».58 Тот же А. Фэн совершенно справедливо цитирует мнение еще одного участника похода (Жоржа Шамбре): «Наши действия не оставляли русским иных средств к спасению, кроме поспешной ретирады. …Им пришлось сжечь большие магазины, устроенные на сей границе; все отставшие солдаты попали в плен, а некоторые из них, будучи поляками, пополнили наши ряды. И, наконец, они потеряли свои обозы».59

Здесь стоит подчеркнуть, что пропагандистский тезис, въевшийся в отечественные учебники истории, о том, что Наполеон перешел границу без объявления войны — категорически лжив! За двое суток до переправы (22 июня) посол Франции в Петербурге Ж.А. Лористон (1768–1828) вручил управляющему Министерством иностранных дел и председателю Государственного совета России А.Н. Салтыкову (1736–1816) ноту объявления войны: «…Моя миссия окончилась, поскольку просьба князя Куракина о выдаче ему паспортов означала разрыв, и его императорское и королевское величество с этого времени считает себя в состоянии войны с Россией».60 Вот оно как! А ведь вы и не знали, что, с юридической точки зрения, первой войну Франции объявила именно Россия — причем задолго до 24 июня! Я полагаю, что абсолютное большинство читателей не в курсе и того, что в 2.30 ночи (то есть еще перед стартом вторжения) 22 июня 1941 года посол Германии в СССР Фридрих-Вернер Эрдманн Маттиас Иоганн Бернгард Эрих, граф фон дер Шуленбург (1875–1944) явился к министру иностранных дел СССР В.М. Молотову (1890–1986) с нотой официального объявления войны.61

На самом деле, уже после приказа (вскоре отозванного) царя Александра начать наступление в октябре 1811 года говорить о том, что Наполеон «начал войну» нет никакого смысла: а запрос послом России во Франции паспортов за несколько недель до переправы французов через Неман окончательно свидетельствует о том, что именно русская сторона стала зачинщиком столкновения. И первые выстрелы прозвучали именно с русского берега (по разведывающим местность наполеоновским офицерам).

Кстати, об этом не пишут мои коллеги-историки, но многие офицеры армии Наполеона даже не упоминают о переходе границы, так как не считали Литву территорией России. К примеру, польский генерал Дезидерий Хлаповский (Dezydery Chłapowski: 1788–1880) писал: «Столь позднее выступление в поход и все расположение войск ясно доказывали, что Наполеон хотел только запугать императора Александра… Как только мы пришли в Вильно, то стало еще более очевидным, что император не хочет войны, так как он до последнего момента не переставал вести переговоры с Александром. В Вильно без всякой цели простояли две недели. Наконец, Наполеон убедился, что русский император не подпишет мира…»62

Общеизвестно, что и многие русские офицеры воспринимали «исконную Россию» только со Смоленска.

Об этом не задумывались мои коллеги, но в предшествующие войне годы и десятилетия Россия с такой скоростью захватывала и присоединяла огромные территории и целые страны, что, с фактической точки зрения, очень сложно говорить о каких-то точных и устоявшихся границах империи. Недавние разделы Польши (1772, 1793, 1795 гг.) и кровавая оккупация колоссальных пространств на западе, присоединение Грузии (1801 г.), присоединение Белостокской области (1807 г.), захват целой Финляндии (1809 г.), присоединение Бессарабии в самый канун войны 1812 года (28 мая!!!). Про ситуацию в Азии и говорить не приходится: в степи с «границами» было туго, подданных-кочевников считали не по количеству людей, а количеством «кибиток». Показательный документ: в постановлении Правительствующего Сената Военной коллегии от 20 января 1803 г. упоминалось о полном недоумении относительно границ: «По сочиненной в 1787 г. карте Российской империи видит (упомянутый Сенат — прим. мое, Е.П.) границею сей губернии от киргизских земель р. Эмбу, но поныне (1802 г.) сия граница губернии остается и, по какую черту степь и кочевье киргиз-кайсаков простирается. Ясного сведения в виду нет».63

Разве жители всех этих территорий успели почувствовать себя гражданами и патриотами России? Они представляли ее географические параметры, видели карту, понимали язык?! Во многих провинциях даже физически не успели наладить новую администрацию и расставить пограничные столбы (!), подсчеты количества подданных местами проведены не были. Поэтому и понятие пересечения границы было весьма условным, тем более что, к примеру, литовцы в 1812 г. моментально провозгласили свою независимость от Российской империи, а затем последовало и официальное объявление о воссоздании Польши. О присоединении Бессарабии большинство жителей самой России и не знали! А обитатели присоединенного региона успели ли вникнуть в суть конфликта новой «родины» с Францией?! О какой «отечественной» войне может идти речь в этом странном образовании, которое поглощало территории не меньшими шагами, чем в свое время ордынские ханы?! Где все эти территории и страны (Польша, Литва, Латвия, Эстония, Финляндия, Грузия и т. д.) сегодня? Они входят в ту границу, из бюджета которой выделяют миллиарды общественных денег на празднование «отечественной» войны 1812 года (хотя распил — не просто праздник, а «именины сердца» для чиновников и писак-пропагандистов)? А какие «гражданственные» чувства могли испытывать крепостные рабы (неграмотные, забитые жизнью, продаваемые отдельно от семьи вместе с животными и вещами, не имеющие фамилий и паспортов!) глубинных губерний? Вопросов масса — и ученые обязаны еще прийти к подлинно научным выводам.

Если посмотреть на территории, оккупированные Россией с 1795 по 1815-й гг., то присоединенные к Франции при Наполеоне (подчеркну — это стало следствием его побед над агрессивными антифранцузскими коалициями) области выглядят просто несерьезно. Австрия и Пруссия также хищнически делили чужие земли (хотя в гораздо меньшем по сравнению с Россией масштабе). Но именно Наполеона пропаганда «победителей» сделала «захватчиком» и «завоевателем». Однако ученые-историки сумели восстановить историческую справедливость.

Еще 22 декабря 1811 года (!) командир обсервационного корпуса генерал И.Н. Эссен писал военному министру М.Б. Барклаю де Толли о белорусских крестьянах, что они «все желают восстановления Польши и быть народом».64 Вот оно: жители огромной территории, на которую пришлось основное время и место событий войны 1812 года, не считали себя частью России, не желали быть в ее составе! О какой «отечественной войне» может идти речь?!

Сама изобретенная при Николае I основополагающая в деле фальсификации истории 1812 года идеологема «Отечественная война» — не единственная идеологическая догма и прием. Я предлагаю совершить краткий экскурс в идеологическое прошлое нашей темы и ее основных героев. Подчеркну: все элементы казенной пропаганды менялись столь быстро и так явно противоречили один другому, что на время биографии, например, одного российского долгожителя приходилось сразу несколько «вех» идеологии. Вспомним, к примеру, 117-летнего (по официальному определению…) Павла Яковлевича Толстогузова из города Ялуторовска, которого чиновники 1912 года решили привезти на официальное празднование (но тот умер от волнения перед поездкой…).65 За время его жизни отношение к Франции и Наполеону менялось в России множество раз (от антифранцузской коалиции — к тесному союзу, затем страшная война, снова галломания, позорно проигранная Крымская война, Антанта — кроме того, разваливающаяся на глазах православная империя, была вынуждена принять свободу вероисповедания). Другой пример: родившийся в 1917 году великий режиссер и (как он мне рассказывал лично) с детства поклонник Наполеона, Юрий Петрович Любимов, появился на свет еще до Октябрьского переворота, пережил эпоху борьбы с «белогвардейскими цепями», «раскулачивание» (от которого страшно пострадала его семья), идеологию Коминтерна, затем возобновление байки имперского псевдопатриотизма, поздравление со взятием Парижа, посланное советским правительством А. Гитлеру, а затем совместную войну против Рейха (сам Любимов, как известно, сыграл в пропагандистском фильме пилота франко-советской эскадрильи) — и так далее, и тому подобное.

Я напомню, что, с точки зрения официальной идеологии Российской империи, Бонапарт был сначала врагом (до заключения мира при Павле I), потом союзником, затем (исходя из официальной прессы) усмирителем революции (подписавшим, кроме прочего, Конкордат с Папой Римским), а позже — «помазанником Божьим»: и снова врагом (с 1805 года), и даже «антихристом» (с 1806 г. — до середины 1807 г.). Летом 1807 года в Тильзите «антихриста» награждают высшей наградой Российской империи — орденом Святого апостола Андрея Первозванного и орденом Святого благоверного князя Александра Невского. И вплоть до лета 1812 года православный царь Александр обращается к Наполеону в личной переписке «Государь, брат мой» (как и положено по заведенному между монархами обычаю). Затем, после начала кампании 1812 г., Наполеон снова «назначается» на должность «антихриста» (причем орденов он пока еще НЕ лишен!). И так далее: до времени, когда отечественные марксисты поделят Наполеона на «прогрессивного» (революционный генерал, отражающий, однако, интересы «мелкой буржуазии») — и «реакционного» (император, который с момента коронования начал заниматься исключительно «империализмом», делая все ради «крупной буржуазии»).

Очень важно принципиально понимать: все вышеперечисленное было внедрено в отечественную историческую «науку» (хотя наукой вышеописанный позор назвать невозможно) и публицистику, по всем пунктам официальные лица, а также профессора, академики, затем кандидаты и доктора наук по всей процедуре защищали и публиковали свои опусы. А теперь давайте объединим лишь основные вехи отечественной пропаганды воедино (подобного не предпринимал ни один из моих предшественников). Вот что получается: православные чудо-богатыри, несущие русскому народу (рабочим и крестьянам) свои «белогвардейские цепи» и мракобесие, достойные сыны Отечества и одновременно «цепные псы» империалистических стран Антанты (в т. ч. Франции), защищали свою православную землю во имя мировой пролетарской революции и борьбы с поповщиной, сражаясь против «исчадья революции», «брата» православного царя Александра, классово прогрессивного «Божьей милостью» «антихриста», кавалера ордена Святого апостола Андрея Первозванного и реакционного выразителя интересов крупной буржуазии, любимца советской интеллигенции, «Буонапартия» — Наполеона Великого, боровшегося империалистическими методами против тех, кто «самоотверженно» нес красноармейцам «белогвардейские цепи»!!!

И все это: некогда признанная официальная, «научная» «точка зрения», господствовавшая в разные периоды. Вот почему я категорически против того, чтобы пропаганда, этот государственный спрут, лез своими щупальцами в историческую науку. Для нас должны иметь значение лишь документы, факты, логика, смысл, опыт: всё! Кроме того, чтобы избежать награждения «антихриста» орденами «святых», полезно и продуктивно придерживаться знаний об эволюции.

Трагикомичность истории Российской империи в том, что, с точки зрения отечественной идеологии разных периодов, Наполеон, к примеру, имел все основания перед переходом Немана напевать не «Marlbrough s'en va-t-en guerre» («Мальбрук в поход собрался»), а «Вдруг вдали у реки засверкали штыки: это белогвардейские цепи».

В подобном исследовании, обобщающем и заново выясняющем концептуально важные явления означенного исторического периода, нет никакого проку и даже места для подробного описания всех мелких авангардных боев. Сегодня мы уже имеем множество детальных описаний передвижений не только армейских корпусов и дивизий, но и отдельных полков, батальонов — нам даже часто известны случайные перестрелки и бытовые подробности жизнедеятельности рот и взводов! Поэтому я ограничусь разъяснением общей канвы военной стороны вопроса — а больше внимания уделю лишь крупным сражениям. Сегодня и на данном этапе изучения темы нам гораздо важнее понять суть явления, чем простой перечень передвижения войск. Да и сама, так сказать, фабула этого передвижения крайне примитивна: погоня усталой от проделанного пути через всю Европу Великой армии за убегающими русскими. Последние сначала убегали, а потом, когда наступила зима, они пошли «параллельным маршем» за победителями, которые не добились мира — потому что мира здесь просто быть не может.

Итак: обо всем по порядку.

В первые дни войны развязавший конфликт Александр пребывал в состоянии одновременно радости от того, что у него получился идеологический ход с провокацией войны, но и в испуге от скорости развития событий. Его психически нездоровой натуре были свойственны самые противоречивые чувства. В 10 часов вечера 25 июня царь вызвал министра полиции А.Д. Балашова и направил его с письмом к императору французов. Ему важно было попытаться любым способом оттянуть время, обмануть Наполеона, попытаться замедлить его движение, разделяющее расставленные в наступательном развертывании русские армии.

По прибытии на аванпосты А.Д. Балашова встретил сначала И. Мюрат (радушно), а затем маршал Л.Н. Даву (с подозрительностью: Даву оказался проницательнее Мюрата). 30 июня русский министр был уже в Вильно: Наполеон принимал его в том же самом кабинете, в котором четыре дня назад Александр давал ему поручение.66 Текст письма был одновременно и детской наглостью, и детским лепетом: Александр предлагал Наполеону (которого все еще для проформы именовал «Государь, брат мой») вывести войска. Понятное дело, что сам царь не рассчитывал на исполнение такой бредовой просьбы, но ему это было важно в пропагандистских целях. Мир ему был не нужен: еще в день отправления Балашова Александр подписал долгожданный Манифест о начале войны, где говорил, что «не положит оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется в царстве моем». Здесь каждое слово — ложь: развязавший войну самодержец за все время военных действий ни секунды сам оружия в руках не держал (отсиживался в Петербурге), а когда, не получив мира, и уходя прочь от зимы, французы вышли с территории России, царь приказал перейти границу — и продолжил свою агрессию еще два года. То была война не в защиту России, а из-за мании самого царя.

Это прекрасно подтверждает благородный и невероятно щедрый ответ терпеливого Наполеона. Будучи в идеальном, выгоднейшем положении, когда русские армии разобщены и фактически убегают, вот что он ответил в письме к Александру (отправлено с А.Д. Балашовым): «Будем договариваться сейчас же, здесь, в самом Вильно… Поставим свои подписи, и я вернусь за Неман».67

Поразительно! Если бы Александр хотел мира, если бы хотел сохранить жизни своих граждан — то он немедленно бы согласился, но царю мир был не нужен! Такой ответ Наполеона был вреден для репутации русского монарха, и о нем никто в 1812 году не узнал: царь не стал принимать предложение Наполеона.

Но продолжим чтение того письма-ответа от Наполеона: «Если бы Вы не переменились с 1810 г., если бы Вы, пожелав внести изменения в Тильзитский договор, вступили бы в прямые, откровенные переговоры, Вам принадлежало бы одно из самых прекрасных царствований России…»68 Прекрасная, честная, здравая позиция. Царю даже предлагалось изменять условия и без того щедрого Тильзитского мира — но честность и здравомыслие никогда не были чертами характера Александра. Теперь, зная эти документы, мы уже не имеем права не возлагать вину за трагедию России ни на кого другого, кроме как на российского царя.

Но, даже имея на руках все вышеперечисленные документы, я продолжил свое расследование — и обнаружил еще одно косвенное доказательство того, что Наполеон рассчитывал, что Александр перезаключит мир и не станет подвергать свой народ бедствиям и унижению. Хотя все правительственные лица в Париже уже знали об открытии кампании, официальный печатный орган Франции, многие из статей которого под разными псевдонимами были написаны самим Наполеоном, газета «Moniteur» ждала еще более полутора недель (!), прежде чем объявила о начале конфликта! По всей видимости, Наполеон полагал, что Александр одумается — и инцидент будет исчерпан.

Продолжим. Всерьез изучать военную сторону действий русской армии в 1812 году, стратегию и тактику, не имеет серьезного практического смысла. Все происходило крайне бестолково, хаотично и ждало, так сказать, милости от природы. Имея изначальные планы наступать до Варшавы, а потом и далее, русские войска спешно бросились отступать в Дрисский лагерь, который, в испуге быть окруженными, покинули практически в день прибытия. Затем молились и сражались, но не отстояли Смоленск, молились и сражались, но проиграли Бородинское сражение (имея укрепленную позицию и большее число сил, нежели у противника), после чего оставили и подожгли Москву. Параллельно армия разлагалась, а Кутузов чуть ли не каждый день был вынужден решать проблему тысяч дезертиров и мародеров. Потом он ждал холодов в Тарутинском лагере (далеко от противника), посылая карательные отряды против бунтов русских крестьян, а когда Наполеон решил отправиться домой во Францию, Кутузов просто пошел «параллельным маршем» (по пути Наполеон еще победил его в сражении при Малоярославце и блестяще обманул русских генералов на Березине). Войдя в Вильно, Кутузов был вынужден доложить царю, что армию он фактически потерял (причем эти десятки тысяч потерь были в основном от обморожений, недоедания и болезней). Но для проформы, между объяснением принципиально важных явлений 1812 года, я также расскажу и об этих передвижениях войск…

Французский бюллетень от 30 июня (из Вильно /Вильны/) констатировал: «Вплоть до этого часа кампания не была кровавой, происходили одни лишь маневры: мы взяли в общей сложности 1000 пленных, однако враг уже потерял столицу (имеется в виду Вильно — столица Литвы: прим. мое, Е.П.) и большую часть польских провинций, которые восстали. Все склады первой, второй и третьей линии, плод двух лет заботы, которые можно оценить в сумму, превышающую 20 миллионов рублей, были истреблены огнем или оказались в нашей власти».69 Все сказанное здесь соответствовало действительности: огромные и дорогостоящие приготовления, которые проделала Российская империя за 2 года пошли прахом. Как же это напоминает то, что произойдет в первые дни войны в 1941 году! А если бы у Наполеона были бы самолеты и автомашины, то и обе Западные русские армии в 1812 году оказались бы по большей части в плену! И снова вспоминается сентенция о том, что история ничему не учит.

В Вильно (это устоявшийся в современной историографии написание, в 1812 г. часто писали Вильна) Наполеон издал декрет о создании вооруженных сил недавно провозглашенного Великого княжества Литовского (датировка по традиции — 17 июля, хотя документ не сохранился) — на что из французской казны было выделено 500 тыс. франков. Ожидалось сформировать 5 пехотных полков (по 3 батальона из 6 рот в каждом) и 4 кавалерийских полка (по 4 эскадрона из 2 рот). Весьма показательно (с политической точки зрения): их организация, штаты и обмундирование устанавливались по образцу польских; полки получили номера, следующие за номерами полков армии Герцогства Варшавского (с 18 по 22 в пехоте и с 17 по 20 в кавалерии). В пехотном полку по штату должно было состоять 2 005 офицеров, унтер-офицеров и солдат, в легком кавалерийском (уланском) — 940 (всего — около 14 тыс. чел). Этим процессом ведал Военный комитет под председательством князя Александра Сапеги (после смерти князя 20 сентября комитет возглавил генерал-майор Стефан Грабовский (1767–1847)). Эти соединения подчинялись собственному штабу (не Герцогству Варшавскому) и Главному штабу Великой армии. 3-й гвардейский уланский полк Яна Конопки организационно входил в Императорскую гвардию и носил французскую трехцветную кокарду (с белым мальтийским крестом): в полк с восторгом вступили многие студенты Виленского университета. Важная деталь: помещики обещали записанным в полки крестьянам, что при отсутствии нареканий по службе, каждый получит земельный надел в личную собственность! В середине сентября пехотные полки были укомплектованы. Кроме того, под командой князя Гавриила Огинского специально для императора Наполеона был создан отряд Почетной гвардии, состоявший из 20 молодых представителей самых знатных фамилий (они участвовали в походе на Москву).70

Можно ли при подобном единодушном рвении всех жителей, всех сословий огромной территории, которая дольше других была во фронтовой полосе в 1812 году, сметь использовать термин «отечественная война» в рамках Российской империи? Скорее, для самой Литвы она была отечественная, освободительная — но от российской оккупации. В Москве армия Наполеона была лишь чуть более месяца, а Литва принимала участие в войне полгода — следовательно, отношение ее жителей к происходящему более заслуживает внимания беспристрастного ученого. Да, в Литве не произошло таких трагических событий, как пожар города и гибель в огне раненных, но это потому что литовцы не стали сжигать Вильно… А так — при желании безумных чиновников — все что угодно можно превратить в ад.

Осип Антонович (Юзеф Эмманюэль) Пржецлавский (1799–1879), выпускник Виленского университета, сын управляющего слонимскими имениями Н.Н. Новосильцева (1761–1838) записал свои личные впечатления: «Известно, каким пламенным польским патриотизмом пылала Литва в то время; она, быть может, превосходила в этом коренных поляков. Для литвинов Наполеон был полубогом, идеалом земного величия и могущества, ниспосланным свыше для восстановления исторической Польши в единстве с Литвою, а предпринятую кампанию считали они средством к осуществлению этой задушевной мечты. Поэтому они готовы были на всевозможные жертвы. Женщины были буквально влюблены в Наполеона до того, что, не видавши его никогда, на веру изображений на портретах и деньгах, рожали детей, удивительно похожих на императора французов. Это замечательный физиологический факт: в поколении того времени считалось много лиц обоего пола с физиономиями, живо воспроизводившими известный наполеоновский тип».71

В то же время А.П. Бутенев наблюдал за отношением местного населения (на тот момент официально — это подданные российского царя) к отступающей русской армии: «Пока мы проходили бывшие польские места, жители городов и деревень относились к войскам с молчаливым равнодушием, видимо озабоченные тем, чтобы их чем не обидели. …Дворянство и землевладельцы старались скрыть тайное сочувствие, которое они питали к войскам Наполеона, сочувствие очень естественное… Некоторые лица из дворянства были даже заподозрены в содействии неприятелю тайным доставлением известий, проводников, продовольствия и фуража. Главнокомандующий (в данном случае имеется в виду Барклай де Толли — прим. мое, Е.П.) вынужден кое-кого арестовать и кое-кому пригрозить военным судом».72

Для использования одного из моих любимых методологических приемов исследования прошлого — сопоставления исторического явления в развитии — я предлагаю вспомнить основные боевые соединения и административные образования только русских коллаборационистов и прочих, воевавших на стороне А. Гитлера во Вторую мировую войну (подчеркну — здесь речь идет уже даже не о литовцах, а о тех, кто, по большей части, происходил из «внутренних» и «исконных» районов). Совершенно очевидно, что и параллельно с вторжением немецких войск, в СССР происходила самая настоящая гражданская война (тлеющая задолго до 1941 г.). Итак, вот краткий список:

Батальон Муравьёва

Боевой Союз Русских Националистов (БСРН)

Братство Русской Правды

Дивизия «Руссланд»

Добровольческий полк СС «Варяг»

Зеленая армия особого назначения

Казачий Стан

Комитет освобождения народов России (КОНР)

«Локотская республика» (это вообще отдельное и очень показательное образование — не только лишь военное)

Организация «Цеппелин»

Республика Зуева

РОНА

РОА А.А. Власова

Русский корпус

Русский отряд 9-й армии Вермахта

15-й казачий кавалерийский корпус СС

1-я русская национальная бригада СС «Дружина» (известна также как 1-й Русский национальный отряд СС)

29-я гренадерская дивизия СС (русская Нр.1)

30-я гренадерская дивизия СС (2-я русская)

ВВС КОНР (ВВС РОА)

1-я дивизия РОА / ВС КОНР (600-пехотная дивизия вермахта)

2-я дивизия РОА / ВС КОНР (650-я пехотная дивизия)

602-й Ост-батальон

645-й батальон

РОНД / РНСД

Русский корпус

Русская народная национальная армия73

Полюбопытствуем, что нам сообщала «Минская газета» 18 июля 1812 года (подчеркиваю: Минск — это значительный город, а ныне — столица Республики Беларусь): «Непобедимые войска Великого Наполеона, Императора Французов, Короля Итальянского, Избавителя Польши, вступили сегодня в наш город. Этот памятный в истории день освободил нашу провинцию от ига рабства и возвратил нас Отечеству».74 14 сентября Минск торжественно встречал наполеоновского маршала Виктора (Клод-Виктор Перрен, герцог Беллюно), «Минская газета» (№ 14) ликовала: «Сегодня мы имели счастье видеть в наших стенах Маршала Виктора, герцога Беллуно. Его встретили за городом губернатор Брониковский, в сопровождении своего штаба, члены администрации Департамента, мэр города, со всем муниципалитетом, цехи со своими членами, городские жители обоего пола и множество простого народа. …Везде по пути следования герцога раздавались клики „да здравствует Император и Король, Великий Наполеон“. Во дворце, где остановился герцог, Его Светлость ожидал Минский Епископ со своим клиром.

⇐ Предыдущая 112 113 114 115 116117118 119 120 121 Следующая ⇒