Annotation 34 страница

Лично я бы сравнил подобное с гамлетовской проблемой выбора (вообще, искусство своей метафоричностью часто помогает науке глубокими и четкими формулировками, выражающими суть, диалектику предмета):

Быть или не быть, вот в чем вопрос. Достойно ль

Смиряться под ударами судьбы,

Иль надо оказать сопротивленье

И в смертной схватке с целым морем бед

Покончить с ними?

…Так всех нас в трусов превращает мысль,

И вянет, как цветок, решимость наша

В бесплодье умственного тупика,

Так погибают замыслы с размахом,

В начале обещавшие успех,

От долгих отлагательств. Но довольно!..

Если бы вы не знали, что данный текст (в переводе Б.Л. Пастернака: 1890–1960) принадлежит литературному персонажу, то не было бы лучшей формулировки для историка, чтобы, лишь выставив строчки в прозаический ряд, описать происходившее в сознании Наполеона перед войной 1812 года! Стихи эти написаны У. Шекспиром около 1600 года — и через 200 лет в Европе появится истинный Гамлет от политики и Истории.

Однажды, репетируя пьесу нобелевского лауреата, гениального Альбера Камю (1913–1960) «Калигула» (а режиссерское понимание драматургии и психологии мне очень помогает в исторических исследованиях), я обсуждал тему трагедии (что это такое?) с одной известной французской актрисой. Она вспомнила эпизод из своей жизни и обронила, как мне кажется, великолепно точную и, одновременно, тяжкую по своему смыслу фразу: «трагедия — это не когда есть один ужасный вариант, трагедия — это когда ты понимаешь, что и так поступить — будет плохо, и по-другому — тоже плохо». Вот! Именно в таком положении оказался великий человек в 1812 году: и все же он остался в Истории великим, потому что остался «Гамлетом», а не каким-либо другим персонажем. Однако чтобы это понять, надо быть Личностью, надо, простите, очень много знать, причем не только по теме исследования, но и вообще — иметь широкий кругозор и самому выбирать непростые решения, а именно это и отсутствует у большинства моих коллег — авторов сочинений о наполеоновской эпохе (зато у них часто случается обычная для нашего вида зависть, а за ней и банальная подлость).

Метафорично и то, что великий скрипач и композитор наполеоновской эры Никколо Паганини (1782–1840) сочинил сонату «Наполеон» (1807 г.) для всего лишь одной струны — для струны соль. Что ж: вся жизнь Наполеона — это виртуозная игра, когда рвутся струны и часто приходится совершать чудо лишь на одной струне, на пределе фантазии и мастерства. И нота соль, это я уже могу вам сказать как профессиональный классический вокалист, яркая, но ее сложно взять. Например, для тенора она является «переходной» в верхний регистр: чтобы ее красиво спеть, необходимо верно рассчитать силу дыхания и баланс резонаторов — следует и не зажать голос, но и не переоткрыть звук. Послушаем автора солидной биографии маэстро — Марию Тибальди-Кьеза (1896–1968): Паганини «…написал сонату для четвертой струны под названием Наполеон. 15 августа, в день рождения императора, он исполнил ее перед блестящей и многочисленной аудиторией. Успех превзошел его ожидания, и с того дня он всегда отдавал особое предпочтение четвертой струне.

Соната Наполеон до недавнего времени находилась среди неизданных рукописей скрипача, но по своему музыкальному значению, а не только из-за истории ее создания, заслуживает публикации, исполнения и известности. Соната отличается особой виртуозностью и производит поразительное впечатление: как и при первом исполнении, она всегда приводила слушателей скрипача в невероятный восторг».252 Замечу, что в сонате «Наполеон» совсем нет темы войны: среди сменяющих друг друга мотивов — просветленная печаль, романтическое каприччо, праздник и просто виртуозные пассажи на пределах мастерства.

Наполеон вдохновлял многих гениев не только своей эпохи (что особенно ценно и показывает значение личности в Истории). Знаменитый реформатор искусства скульптуры, Франсуа Огюст Рене Роден (1840–1917), создал свой вариант Наполеона. Этот бюст обладает роденовской динамичностью и как бы «вырастает» из куска камня, но все же он более классицистичен, чем прочие работы Родена: сила стиля самого античного героя и демиурга ампира одолела даже автора скульптуры. Сегодня бюст находится в выставочном зале города Мэдисон, в американском штате Нью-Джерси (планируется перевезти в Музей искусств Филадельфии). Как вы сами понимаете, ни Паганини, ни Роден бездарностью и интригами царя Александра и его генералов не восхищались и ничего им не посвятили: подобное и есть подлинный приговор Истории.

Ни один портрет эпохи конца «старого режима» (т. е. до Великой французской революции) не может сравниться по силе своего художественного воздействия со знаменитым полотном Антуана-Жана Гро (1771–1835) «Бонапарт на Аркольском мосту» (1797 г.), написанным с натуры во время Первой Итальянской кампании. Генерал в образе романтического героя античного масштаба: он увлекает за собой воинов, защищает нацию, республику — но его лицо поражает красотой величественного спокойствия, он как бы смотрит в бесконечность Истории. Я подчеркну: главное в истории — это создание образа, личность в контексте сиюминутных событий. Всё исчезнет: государства, границы, причины конкретных конфликтов, суета бытовых дел эпохи, «массовка» (народы, армии, министры) — останется Образ. Именно это Наполеону удалось как, возможно, никому другому в Истории. Конечно, этого не осознать «кухаркиным детям», которые, отрабатывая бюджетные копейки, пишут типовые идеологические текстики про 1812 г.: от юбилейных книжек — до учебников. В них — сплошные призывы окопаться от окружающих «врагов»: как же — на крепостной ГУЛАГ напали?! Какой ужас! Защитим ГУЛАГ до последней капли госгранта! Но вернемся к описанию событий.

Продолжим нашу жизнь в 1812 году. Не следует забывать и о том, что Наполеон был человеком чести и человеком слова, поэтому не в его натуре было ожидать предательства от маршала Ж.-Б.Ж. Бернадота (к 1812 г. — приглашенный кронпринц Швеции), который не просто не оказал содействия своему императору или сохранил бы нейтралитет, но пошел войной против собственной родины (Франции) и против человека, который его облагодетельствовал и вручил маршальский жезл. Да, зависть — страшная, разъедающая человека вещь. Выдающийся современный историк А. Замойский отмечает: «Бернадот всегда испытывал ревность к стремительному взлету коллеги. Пусть он с радостью принял звание маршала Французской империи и благородный титул, пожалованный ему Наполеоном, Бернадот в тайне недолюбливал Наполеона…»253 Подчеркну, что через А.И. Чернышева русский царь наладил с Ж.-Б. Бернадотом конфиденциальную переписку еще в 1811 году.254 Таким образом, два обделенные талантами Наполеона его завистника объединили усилия своих государств в реализации личных комплексов через агрессию. На о. Св. Елены император произнесет: Бернадот «дал нашим врагам ключи от нашей политики и отмычки от нашей военной тактики».255

Другое предательство совершил его тесть — император Австрии, заключивший с Александром тайный договор. Но «машина» подготовки к войне уже была запущена — и не было смысла ее останавливать, не решив проблему выполнения условий Тильзита русской стороной (тем более что остановка означала спровоцировать уже открытый переход того же Франца на сторону врагов Наполеона). Как верно заметил о Наполеоне австрийский канцлер К. Меттерних: «Его ум и склад души заставляли его презирать все маленькое».256

Однако я продолжу свой парад документов, доказывающих, что Наполеон был лишь вынужден отвечать на агрессию России.

Важнейшая часть корреспонденции полководца 1810 — первой половины 1812 гг. посвящена обеспечению укрепления фортификаций в районе Варшавы.257 16 марта 1812 года Наполеон писал маршалу империи, начальнику своего Главного штаба Л.А. Бертье (1753–1815): «Если русские не начнут агрессию, самое главное будет удобно расположить войска, хорошо обеспечить их продовольствием и построить предмостные укрепления на Висле. Короче, быть готовым выступить в поход, если война все же начнется…»258 В это время единственным планом Наполеона был оборонительный — с опорой на Данциг (а уже после начала наступления русских — действовать наступательно им во фланг). В то же самое время Александр получил очередные отказы известных иностранных генералов возглавить русскую армию — и он замешкался, нападение откладывалось; идея спровоцировать войну — и начать ее на российской приграничной территории становилась все более рельефной (хотя и вынужденной). На собственное население ему было наплевать, Александр не щадил его ни до, ни после 1812 года — и откровенно презирал: после ужасной для России войны царь много лет путешествовал по Европе и даже не посетил Бородинское поле.

Продолжаем читать оперативную корреспонденцию Наполеона. Из письма Л.А. Бертье от 30 марта 1812 г.: «Мой любезный брат, если русские не двинутся вперед, моим желанием будет провести здесь весь апрель, ограничившись активными работами по сооружению моста в Мариенбурге и вооружением предмостного укрепления в Мариенвердене… Построить также надежные укрепления в Диршау на правом берегу Вислы… которые смогли бы прикрыть отступление армии, если ей придется отходить на Данциг…»259 А где же «советские» планы французского наступления в «сердце России»? Где желание с «допотопного» года «поработить Россию» (те, кто пишут подобную ахинею, наверное, никогда не видели карту своей родины, погруженной на 60 % в вечную мерзлоту)?! Как на таком гнилом фундаменте причин могла появиться «справедливая», «Отечественная война»?

Только 26 мая (!) Наполеон отдает приказания придвигаться к границам Российской империи (я напомню, что в сознании людей той эпохи эти «границы» были весьма уловными: на сотни литовских километров за Неманом жители мечтали о восстановлении Польши и избавлении от российской оккупации!).

В письмах к начальнику 1-го Армейского корпуса Л.Н. Даву император говорил, что войска должны иметь лишь на 4 дня порции хлеба для солдат и на 20 дней муки в обозе! Начиналась операция, которая позже получит в исторической литературе название «Виленской», во время которой Наполеон планировал одно из двух: или Александр все же принимает предложение не воевать, или происходит сражение на границе (или вблизи нее). Но, как мы знаем, русские армии просто стали бесконечно хаотически и без плана отступать — убегать.

Теперь нам становится понятно, почему у Наполеона и в мыслях не было наступать в направлении столицы России — на Петербург: у него вообще не было планов наступления с переходом границы. Суть его действий — оборона, а затем вынужденная превентивная локальная операция в приграничной зоне.

Подчеркну: и в русском штабе до последнего дня точно не знали, что будут предпринимать в итоге! Имея множество наступательных планов, расположившись в наступательном стратегическом развертывании (поэтому 2-я армия Багратиона была так невыгодно отдалена от 1-й армии Барклая!), русское командование параллельно и без особого внимания продолжало строить Дрисский лагерь и усиливать склады с припасами вблизи границы! Здесь сказывается болезненная скрытность, лукавство и нерешительность, трусость и упрямство того, от воли которого, к сожалению, зависели все. Александр запутывал не только противника, но, прежде всего, своих же подданных (а затем и историков). В конце концов, ему, возможно, стала импонировать мысль, что надо любым способом принудить Наполеона перейти Неман, а затем развернуть широкую религиозную пропаганду внутри страны, обвинив его в начале войны (главный тезис пропаганды для невежественных масс, примитивно антисемитский тезис — это обвинение Наполеона в том, что он во Франции иудеев уравнял в правах с прочими гражданами: но об этом позже).

Царь узнал о форсировании Немана на балу в Вильно, сказал, что «ждал» этого и велел продолжить бал! Каждый час промедления в действиях стоил потом тысяч жизней русских солдат, которые с боями пробивались на соединение двух армий (Багратиона и Барклая). Вскоре после начала войны Александр I трусливо сбежит в Петербург, даже не назначив официального командующего (отчего в штабе начались раздоры — и это негативно сказалось на ходе операций)! Более того: был отдан приказ сжигать все населенные пункты и запасы, отчего страдали не только французы, но, прежде всего, сами русские жители (многие сгорели в собственных домах — зарисовки подобного есть в альбомах офицеров армии Наполеона, но до Петербурга запах обгорелых трупов не доходил, кроме того, Александр постоянно душился духами, привезенными из Франции). Недаром А.С. Пушкин так охарактеризовал русского самодержца:

Под Аустерлицем он бежал,

В двенадцатом году дрожал.

Хочу отдельно рассказать о таком показательном явлении. Как известно, Европа и Франция была наводнена российскими шпионами («союзники», «православные»…), ряду агентов в Париже даже удавалось ценою крупных сумм подкупа добывать ценные рапорты с очным расписанием французских войск. Так вот, используем доставляемые разведчиками показания количества наполеоновских войск в Европе для выяснения того, что происходило перед войной 1812 г. — и кто спровоцировал конфликт. Итак: 15 августа 1811 г. (документы А.И. Чернышева) — численность французских войск в Германии (подчеркну — это частью по гарнизонам и далеко от России — даже не в Герцогстве Варшавском!): всего 56 419 человек.260 Я напомню, что к этому времени русские армии уже год (!) стояли на границе, готовые наступать на беззащитную Варшаву и далее. 1 ноября 1811 г. — 67 296 человек (не считая возможные союзные контингенты), 1 декабря 1811 г. — 117 245 чел., январь 1812 г. — 176 913, начало марта — 237 000 чел. (вместе с союзниками 377 000), 5 июня (сообщение от генерала А.П. Тормасова) — всего 400 000 чел. (вместе с союзниками).261 Таким образом, беспристрастные цифры идеально точно согласуются с тем, что мы уже прочитали в переписке Наполеона, который начал формировать армию на восточном направлении на год (!) позже России и исключительно в соответствии с агрессивными намерениями России, которые проявлялись в явном невыполнении условий Тильзита, в сосредоточении армий на границе, в закулисных переговорах с Австрией, Пруссией и Швецией, в отданных уже в 1811 г. приказах о переходе Немана, во всех проектах русского штаба и слухах в русской армии, доставляемых французской разведкой. Русское правительство и царь сами накликали беду на Россию. Никакого «нашествия двунадесяти языков» могло бы не быть: все закончилось бы теми 56 тысячами по гарнизонам в далекой Германии. Вместе с тем вышеозначенные сведения весьма адекватно характеризуют число сил Наполеона (выяснению точной цифры я уделю место в следующей главе).

Продолжим. И после перехода Немана переписка Наполеона свидетельствует о том, что он ожидал наступления русских войск (еще бы: в 1805, в 1807 году они это уже делали — и снова два года готовились! кроме того, таковы были сведения от французской разведки, отчасти распространяемые и русским штабом). Исполнительный Л.А. Бертье сообщал тот же тезис по командирам всех подразделений, например, читаем в его письме (из Ковно, 26 июня!) генералу барону Шарлю Луи Дьёдонне Гранжану (1768–1828): «…Если на Вас будут наседать вражеские войска… отступайте на Ковно, чтобы прикрыть этот город…»262 Помимо оперативных документов 1812 года, безусловно, стоит прислушаться и к весомому мнению министра иностранных дел Франции Жана Батиста Номпера де Шампаньи, герцога де Кадор (1756–1834). В своих мемуарах он однозначно заявил: Наполеон категорически не хотел завоевывать Россию, его целью было лишь перезаключить мир на более прочных основаниях!263

Подобной работы, очевидно, пока не проделал ни один мой коллега, но в последние годы мною были досконально изучены 32 тома переписки Наполеона (Correspondance de Napoléon Ier, V. 1–32. Paris, 1858–1870), изданные еще в девятнадцатом веке при Второй империи, новое колоссальное многотомное издание всей корреспонденции императора (Correspondance générale publiée par la Fondation Napoléon), десятки каталогов с записками Наполеона, продаваемых за последние полвека с аукционов, многие публикации отдельных малоизвестных документов, материалы частных коллекций моих знакомых по всему миру — и я могу свидетельствовать, что не существует ни одного письма, ни одной строчки, которая бы говорила об изначальном желании Наполеона воевать против России (подготовке русской кампании посвящены всего 2–2,5 тома, но ни до, ни после означенных событий искомых планов и намерений у императора французов не наблюдается). Зато все эти тысячи документов сообщают нам сначала стремление к союзу, а затем колоссальные усилия по его сохранению.

Помимо перечисленных безупречно достоверных и репрезентативных документов мы можем воспользоваться логикой и косвенными доказательствами отсутствия агрессивных намерений Наполеона против России в 1812 году. Я напомню: Наполеон должен был оборонять границы Франции от английской армии, высадившейся в Испании; на лето 1812 г. еще с 1811 г. планировалось путешествие Наполеона в Рим; в ходе Русской кампании выяснилось, что у Наполеона не было достатка в подробных картах местности вокруг Старой Смоленской дороги; провиант был заготовлен только на краткосрочную кампанию; мы знаем, какие мучительные решения приходилось принимать императору в Вильно, в Витебске, в Смоленске — каждый раз он долго раздумывал, продолжать ли преследовать убегающую русскую армию (то есть у него не было изначального плана проводить парады в Москве…). Подобных аргументов — множество!

Итак, колоссальный свод документов и фактов неопровержимо свидетельствует о том, что император французов изначально не только не планировал «захвата» или даже вторжения в Россию, но и само усиление армии и оперативное движение ее корпусов к границам России было лишь вынужденной мерой самообороны. Подчеркну: сегодня ученые не имеют ни единого документа, ни одной документально заверенной фразы Наполеона ни о желании воевать с Россией — даже сдерживать ее нападение (до того момента, как русский царь не выстроил свою армию на границе с Герцогством Варшавским, а затем уже в 1811 году отдал приказ начать наступление — но, по собственным соображениям, его отозвал) — ни переходить границу Российской Империи.

Конфликт был полностью спровоцирован, подготовлен и развит императором Александром (и все перечисленное стало продолжением агрессии, начатой им еще в 1805 году). Целью и причиной конфликта была вовсе не охрана территории России от далекой Франции (я напомню: после поражений русской армии по условиям Тильзитского договора Наполеон еще и увеличил территорию России Белостокской областью, а затем согласился на присоединение целой Финляндии — его главной целью был долговечный мир!), а личная зависть бесталанного царя к гениальному и успешному Наполеону, его желание отомстить за поражения (ставшие следствием той же зависти), а также неумным реваншизмом среди части офицерства и архаичного по менталитету дворянства. В итоге ценой гибели сотен тысяч русских солдат и мирных жителей, ценой уничтожения (по воле русского правительства, командования) многих российских городов и деревень, была осуществлена оккупация Герцогства Варшавского, а также интервенция во Францию и смена политического режима в этом государстве (что и являлось многолетним намерением антифранцузских коалиций). В России же наступила суровая политическая реакция, аракчеевщина. Данная война противоречила интересам России, русского народа — и была выгодна лишь верхушке правящего класса Англии.

Подводя некоторые итоги, мы можем перечислить те действия Александра, которые привели к войне:

— концептуальное и масштабное невыполнение торговой и прочей блокады Англии;

— отказ от брака сестры с Наполеоном;

— лишь имитация участия в отражении агрессии Австрии против Франции в 1809 г.;

— постоянные вооружения и выход русских армий на границы герцогства Варшавского уже в 1810 г. (здесь необходимо учитывать психологическое воздействие от подобного: Россия с 1799 г. по 1807 г. уже трижды нападала и приближалась к границам Франции с целью интервенции; кроме того, бывшие союзники России по антифранцузским коалициям в 1809–1812 гг. продолжали атаковать Наполеона буквально со всех сторон: английские войска атаковали в Испании, Италии и Голландии, Австрия — со своей стороны);

— тариф 1810 года, бьющий по французской торговле;

— приказы к началу похода в Европу в октябре 1811 г. (потом отозван);

— шпионаж во Франции и подкуп французских чиновников;

— закулисные переговоры с Ш.М. Талейраном;

— тайные переговоры с Пруссией, Австрией, Англией, Швецией, Испанией;

— общий недружественный тон переговоров в годы союза и т. д.;

— невыполнимый и оскорбительный ультиматум;

— официальное дипломатическое объявление Россией войны Франции.

Александр планировал напасть на Францию самым подлым образом: еще в 1810–1811 годах, когда Наполеон являлся союзником России — и у него не было войск в герцогстве Варшавском (и почти не было сил в Пруссии, которые бы могли приостановить очередную агрессию России). Затем русский царь всеми своими воинственными действиями спровоцировал наращивание оборонительных контингентов Наполеона, но у него не оказалось главнокомандующего (а планы были сплошь наступательные и дипломатические отношения разорваны): ведь Ж.В. Моро, Веллингтон и Ж.-Б.Ж. Бернадот ему отказали. Таким образом, он сам навязал Наполеону войну, но от войны трусливо бежал.

Усилия Наполеона в деле сохранения мира мы уже описали на многих десятках страниц выше; что касается смены его оперативных планов, то оно выглядело так:

— искреннее желание поддерживать всеми средствами мир и союз с Россией;

— с середины 1811 г. постепенное усиление наблюдательного корпуса в Германии: в связи с реальной угрозой нападения уже выдвинутых на границу русских армий;

— попытка воздействовать на царя письмами и наращиванием военной мощи (осень 1811 — весна 1812 г.);

— финальная попытка переговоров;

— высылка переговорщика Наполеона Л.-М.-Ж.-А. де Нарбонна-Лара;

— отказ послу Франции в России в аудиенции накануне войны;

— ожидание наступления русской армии в оборонительной позиции;

— вынужденная переправа через Неман и ожидание сражения;

— преследование хаотично убегающей русской армии.

Можно только сожалеть о том, что, с точки зрения научного подхода к теме, фактически целый век был потерян. После пропаганды сталинщины, ржавчина которой до сих пор разъедает российскую как специальную, так и популярную литературу (и общество…), поразительно читать выводы, к которым пришли еще царские историки! Я приведу показательную цитату из труда знаменитого специалиста по эпохе 1812 года, архивиста, действительного статского советника, директора архива Министерства народного просвещения, Константина Адамовича Военского (1909 год!):

«Очевидно, что взгляд на деятельность Наполеона лишь с точки зрения его честолюбивых стремлений совершенно не выдерживает критики. Этот глубокий государственный ум предвидел последствия усиления Англии, ее дальнейшую политику мировых захватов и грубое насилие в международных отношениях. …Россию совершившиеся в Европе перевороты и войны непосредственно не затрагивали. Страшиться революции уже потому России не было основания, что в ней народные массы прозябали в невежестве и новым идеям были недоступны. Что же до культурного слоя, то он состоял из помещиков, лично заинтересованных в сохранении сословных привилегий и крепостного права. …Резюмируя все вышесказанное, можно придти к следующим выводам. Легенда 1812 года, как она ни заманчива, должна уступить место беспристрастному историческому исследованию. Борьба с Наполеоном велась не Россиею, а Англией. …Таким образом, двенадцатый год только фазис этой великой борьбы, в которой Россия непосредственного интереса не имела…»264

Любопытно, что и великий русский писатель, поэт, публицист и философ, проницательный Дмитрий Сергеевич Мережковский, посвятивший Наполеону книгу (1929 г.), написанную почти в академическом стиле (со ссылками на источники), был убежден в следующем: «С января 1811 года Александр потихоньку мобилизует двести сорок тысяч штыков к западной границе. Он обманывает Наполеона беззастенчиво: готовит на него внезапный удар, и нанес бы его, если бы Польша согласилась».265

Современный исследователь войны 1812 года А.Е. Тарас стал, очевидно, последователем сформулированной мной в монографии 2004 года («Правда о войне 1812 года») концепции причин конфликта и также отказался от ненаучного термина «Отечественная война». Он пишет: «Итак, Наполеона спровоцировали на войну с Россией три взаимосвязанные причины:

1) Приготовления русских войск к вторжению в Герцогство Варшавское (признанное Россией по Тильзитскому договору);

2) Систематические попытки Александра вмешиваться в дела германских государств, что прямо запрещала секретная часть Тильзитского договора;

3) Фактический отказ России от участия в „континентальной блокаде“».266

Стоит также вспомнить аналитический вывод великого русского историка, академика М.Н. Покровского (1868–1932), который еще в царское время в коллективном многотомнике «Русская история с древнейших времен» (1910–1913 гг.) однозначно заявил: «Нашествие Наполеона было по существу актом необходимой самообороны».267

И только преступная сталинская пропаганда, использовав некоторые трафареты, спущенные холуям-писакам еще Александром I и Николаем I, сумела сфальсифицировать историю 1812 года. Советская послевоенная историография-пропаганда объясняла причины войны 1812 года через призму описания событий 1941 г., которые, в свою очередь, также были сфальсифицированы (начиная с того, что войну отсчитывали не с 1939 г., когда СССР вместе с Германией напал и расчленил Польшу, а о планах нападения СССР на саму Германию вообще не упоминалось).

Не лишним будет задаться вопросом: чего стоило слово императора Всея Руси, если Александр I так легко и многократно нарушил данное им слово, поставленную им (и прочими русскими дворянами-дипломатами) под договором подпись?! Однако вопрос этот становится излишним, если вспомнить молчаливое согласие на убийство отца и то, как царь фактически способствовал интимной связи собственной жены с поляком Адамом Чарторыйским, а в 1807 году обнимался с Наполеоном, за год до того преданным православным Синодом анафеме…

Послушаем весьма точные выводы современных авторов, всю жизнь посвятивших изучению наполеоновской эпохи — профессиональному военному и историку, корпусному генералу Мишелю Франчески (1930 г. р.) и канадскому исследователю и одному из крупнейших коллекционеров предметов наполеоновской эры Бену Вейдеру (Бен Уайдер: 1923–2008). Вот некоторые тезисы их совместного труда: «Первым начать военные действия — это только военная стратегия. Настоящему зачинщику войны часто выгодно вызывать нападение на себя. Война в России является в этом отношении прекрасным примером. Думать, что Наполеон, по горло завязший в испанском муравейнике, открыл второй фронт из захватнических устремлений — просто нанести оскорбление логике.

(…) Но, вернувшись в Петербург (имеется в виду Александр I — в 1807 г. из Тильзита — прим. мое, Е.П.), он не смог противостоять антифранцузским проискам двора и Англии. Он снова стал тем, кем был на самом деле: воплощением двоедушия. Он воспользовался преимуществами договора и не выполнял своих обязательств. Несмотря на Эрфуртский договор, он и пальцем не пошевелил во время войны с Австрией. Если бы он сдержал слово, Австрия не осмелилась бы напасть на Францию (очередной раз — в 1809 году: прим. мое, Е.П.).

…В ожидании удобного момента царь единственно озабочен тем, чтобы не выглядеть агрессором (здесь авторы явно слишком хорошо думают о русском царе: как мы знаем из множества российских документов, Александр планировал нападение, и только, когда план сорвался, он стал изображать „хорошую мину“ при плохой игре, довольствовавшись игрой в „агрессора и жертву“ — прим. мое, Е.П.). Совершенно бессовестно он расточает свои уверения в дружбе, в то же время тайно готовясь к войне.

…То, что Наполеон занял Ольденбург (причина: несоблюдение герцогством важнейших мер блокады английских товаров — прим. мое, Е.П.), раздувается сверх меры. Эта крошечная территория, находящаяся в руках зятя царя Александра, ничего не представляет для мощи и безопасности России. Наполеон предлагает как очень выгодную компенсацию другое место, например Эрфурт.

<…> Осенью 1810 года блокада действует почти везде, кроме России. Императору сообщают, что 700 русских возов перевозят в Лейпциг британские товары. Огромный караван из 1200 судов под флагами Швеции, Португалии, Испании и Америки уже давно находится в Черном море, эскортируемый 20 английскими судами.

…Россия первой начала готовиться к войне.

…Уверенный в себе царь первым прерывает отношения, следовательно, начинает войну. …Война практически объявлена, но Наполеон все еще не хочет торопить события. Он ждет месяц, прежде чем не спеша отправляется к своим армиям 9 мая 1812 года. В который раз он вынужден отложить свои дела как государственный деятель и созидатель, что единственно по-настоящему ему по сердцу.

…Какое-то время он предполагает подождать в Польше нападения Александра, но быстро понимает, что царь не собирается этого делать, опасаясь нового Фридланда… Время работает на Александра. Ему оно нужно, чтобы завершить подготовку самой мощной армии, которая когда-либо была у России. И время у царя есть.

⇐ Предыдущая 107 108 109 110 111112113 114 115 116 Следующая ⇒