*По воле бога и дьявола (латынь) 14 страница

— Да, так подсказывает мне моя интуиция. Я не знаю, зачем я бегу от нее. Но знаете, я думал, что было бы чертовски удобно, если бы вы могли жить на ферме, пока работаете над ее благоустройством, и я бы даже не стал уговаривать вас остаться, если только не мог бы предложить вам остаться вместе с миссис Макинтош или кем-то вроде нее. Послушайте, предположим, что я найму для вас эту замечательную служанку, расхваленную миссис Паско, останетесь ли вы тогда после того, как дядя Джелкс уедет домой? Если бы вы остались, это избавило бы нас от многих лишних проблем и суеты.

Мона задумалась на минуту.

— Не вижу причин отказываться, - сказала она, наконец. Ее богемную душу нисколько не волновала неординарность ситуации.

На миг она испытала приступ ужаса при мысли о том, чтобы справляться с Амброзиусом в одиночку после того, как уедет Джелкс, но она отогнала от себя эти мысли. В конце концов, какие еще у нее были перспективы, кроме работы с Хью? Она должна была попытаться разделить в своем сознании работодателя и человека. Но в этом, увы, как раз и заключалась проблема, ибо ничто не могло бы заставить Хью быть только работодателем, но не человеком. Мона отложила решение этой проблемы на потом. Она была слишком уставшей для того, чтобы думать об этом прямо сейчас. Это была ее первая поездка после болезни и она требовала от нее достаточно много сил.

Хью, будучи совершенно непрактичным человеком, снова достиг всего, чего хотел, бессознательно прибегнув к своей излюбленной хитрости. Он выбирал людей, которые были ему симпатичны и которые, как он видел, обладали необходимыми знаниями, и отдавал себя на их милость; а поскольку Хью обладал таким же чутьем на человечность, каким обладали лишь маленькие дети и собаки, его метод всегда срабатывал. Его родственниц, которые все как одна были властными и деятельными женщинами, жутко бесила эта его особенность; подобно Кассандре, они предсказывали скорые беды каждый раз, когда Хью терял разум; но вместо этого он всегда возвращался обратно с улыбкой на лице, поддерживаемый каким-нибудь добросердечным, располагающим всем необходимым человеком, которому доставляло удовольствие играть роль его матери или брата, в зависимости от обстоятельств. Этого было достаточно, чтобы вывести из себя любую женщину из его семьи.

Миссис Паско так основательно взяла Хью на буксир, что он с трудом осознавал, что вообще куда-то плывет. Домашний комфорт, можно сказать, вырос из-под земли, и он почти не принимал участия в его создании. Она накормила его самого и его гостей, взбила им постели и, образно выражаясь (хотя, если честно, выражаясь буквально — если речь шла о Моне), уложила их спать, и они даже не успели понять, что вообще происходит. Потом она вместе со своим отпрыском подняла кусок брезента, в который была завернута циркулярная пила мистера Пинкера, и накрыла им Роллс-Ройс, после чего они проделали долгий обратный путь пешком до деревни, а оттуда сразу отправились в постель.

Следующим утром Мона проснулась первой, ведь Хью и мистер Джелкс по природе своей были поздними пташками. Она выглянула в окно и, увидев первую зелень на березах и первые лучи солнца над елями, выбежала за дверь так быстро, как только могла. Она так долго жила в Лондоне, что уже не помнила, как много может значить для нее весна и раннее утро. Несколько полиантусов, бархатисто-коричневых и винно-фиолетовых, были разбросаны среди нарциссов в жесткой траве, произраставшей у основания старой стены, и Мона, ставшая особенно чувствительной из-за болезни, стояла и смотрела на них. Роса искрилась на каждом сером стебельке высохшей зимней травы, тяжелая роса, оставшаяся после последних заморозков, и маленькие бархатистые личики полиантусов проглядывали сквозь нее, ничем не поврежденные. Небо было бледно-голубым, в цветах ранней весны и раннего утра; маленькие хвостики облаков на юге указывали направление ветра, чье мягкое дуновение прогоняло прочь утренний холод рассвета. Темный дрок с желтыми цветами усеивал бесплодный пустырь, серебристые березы возвышались то здесь, то там, сплетая тонкое кружево ветвей на фоне неба, пронзаемого ими насквозь, когда отблески света отражались в слабой дымке молодой зелени. Темные ели сторожили линию горизонта, как и весь год до этого, оставаясь неизменными. Зимнюю серость пустыря украшали широкие полосы папоротника, казавшегося на его фоне огненно-рыжими; ничем не огороженное поле тянулось вдаль и скрывалось в лесу, как только земля начинала идти под уклон. Всем здесь заправлял лесной Пан, не уступавший ни дюйма своих владений Церере. Это было зрелище, способное разбить сердце любого землепашца, однако Мона благодарила Богов за этот пейзаж.

Чье-то неожиданное прикосновение к ее руке заставило ее вздрогнуть, и она обернулась, увидев рядом с собой Хью, который смотрел на нее сверху вниз с высоты своего недостижимого роста. Он улыбнулся и крепче сжал ее руку.

— Милое зрелище, не правда ли? - спросил он.

— Очень милое, - ответила Мона, и они продолжили стоять здесь вместе, в молчании.

— Все только и говорят, что здесь нужно разбить сад, Мона, но никакой сад здесь не нужен. Мне итак здесь нравится.

— Можно посадить какие-нибудь старомодные, деревенские цветы во дворе.

— В каком еще дворе? - спросил Хью.

— На земле внутри галерей, где сейчас находится скотный двор.

— Так ты хочешь разбить сад, да, Мона? Отлично, я не против.

Их внимание привлек стук копыт на дороге, и они увидели мистера Пинкера, подъезжавшего к ферме на старомодной двуколке с весьма необычным грузом на борту, состоявшим из миссис Паско, Билла Паско, прораба, мальчишки-помощника, некоторого количества досок и банки клея, заботливо вложенной в руки миссис Паско. Билл аккуратно держал молочник, как если бы тот был новорожденным ребенком. Грин Мэн мог катиться к дьяволу вместе со всеми своими постояльцами; это в очередной раз доказало правдивость притчи о девяноста девяти овцах, благополучно пасущихся в загоне и ничего не значащих на фоне одной-единственной бродяги*. Формально Хью, конечно, не был овцой, но он был чем-то куда более удивительным — мужчиной, который мог позволить другому человеку управлять своей жизнью.

Джелкс, который из вежливости не стал надевать свой халат, спустился вниз в своем инвернесском плаще, чем придал еще больше живописности собравшейся компании. Мона, чья невзрачная одежда казалась в Лондоне слишком серой, казалась здесь богиней, поднявшейся из земель серого зимнего пустыря также, как Афродита поднялась из пены морской, настолько прекрасно она вписывалась в окружающую действительность.

Они широко открыли дверь в гостиную и поставили стол под лучи солнца, ворвавшегося внутрь. Мона сорвала несколько полиантусов и, засунув их в грубый глиняный кувшин, найденный ей на полке в судомойне, поставила их на стол среди пестрой деревенской посуды, и пчела, неуклюже подлетевшая к цветам, тут же собрала с них мед. Хью внезапно ощутил прилив счастья, пьянящего не меньше, чем алкоголь.

Они оба с огромной радостью показывали Джелксу всё, что было интересного в этих старых зданиях. Джелкс, в свою очередь, не без удивления заметил, что Мона относилась к ним точно также, как и Хью.

Мона не видела их после того, как территория была расчищена от лишних перегородок и других препятствий, и теперь она могла впервые оценить возможности двух великолепных просторных комнат с их арочными окнами и роскошными каминами. Амброзиус, очевидно, обладал хорошим вкусом, раз не обошел своим вниманием ни одну церковную архитектурную особенность.

Джелкс осмотрел часовню, но не проронил ни единого слова: было ясно, что как попугай, который плохо говорил, он, тем не менее, подумал о многом.

Вернувшись в дом, они столкнулись с миссис Паско, которая собралась с духом, чтобы навязать им великолепную служанку, которая, по ее мнению, была им просто необходима. Оказалось, что в деле поиска слуг всё здесь давно было поставлено на поток, и они узнали, что мисс Памфри имела привычку решать все вопросы по управлению своими владениями с помощью девушек, которых брала из «Домов». Естественно, «Домом» называлось не совсем то, что обычно привыкли под этим понимать. А девочки из этих «Домов» были совсем не похожи на домашних слуг, когда впервые выходили в мир из своего монастырского затворничества. В сущности, они полностью соответствовали старомодному идеалу слуги, а именно таких слуг и нравилось нанимать мисс Памфри. Однако время шло и эти несчастные птенцы становились вполне оперившимися, и осознав, что именно на них возложили, подавали в отставку. Поэтому их приходилось часто менять. Поэтому мисс Памфри управлялась со своими владениями, бесконечно нанимая новых малограмотных сирот, которых вся деревня с нескрываемым удовольствием учила жизни, ибо мисс Памфри не пользовалась в этом обществе большой популярностью.

Последняя из сирот, однако, продержалась дольше остальных. Она прожила у мисс Памфри больше года, и все это время она никогда не выходила из дома одна, но все время была в сопровождении либо пожилой горничной, либо самой мисс Памфри. А потом произошло то, что произошло, хотя на первый взгляд трудно было увидеть связь между двумя этими событиями, но все началось с того, что миссис Паско подала заявку на продление рабочего дня по случаю раздела кассы клуба взаимопомощи в рождественский сочельник; весть об этом достигла ушей мисс Памфри; мисс Памфри поговорила с одним из судей, который был другом ее отца, и в просьбе было отказано. Тогда миссис Паско захотела найти прекрасной сиротке мисс Памфри другую работу.

Конечно же миссис Паско была к этому не причастна — правда, это было такой же глупостью, как и всё остальное в этой истории, но по ее словам, эта девочка была очень хорошей девочкой, которой просто навязали эту работу и которая хотела для себя лучших условий, и в итоге информация просочилась вовне и достигла ушей девочки из-за ее чрезмерной болтливости. После того, как она замолчала, все трое переглянулись.

— Если вы наймете эту девушку, вы наживете врага на всю жизнь в лице мисс Памфри, - сказал Джелкс.

— Ты знаешь, - сказала Мона, - Мне кажется, что я никогда не встречала кого-то, кто не нравился бы мне также сильно, как мисс Памфри. Я бы с удовольствием переманила к себе ее слугу.

— Ну ты это ты, - сказал Джелкс, - Но что скажет Хью? Ему придется жить в этой деревне после твоего отъезда.

Наступила внезапная, глухая тишина, как если бы все были застигнуты врасплох, и брови Джелкса медленно поползли все выше и выше. Затем все одновременно заговорили.

Мона пошла сказать миссис Паско, что они заберут девчонку, и подумать, что можно было сделать для того, чтобы перевезти её, вернее, что им для этого потребуется, но узнала, что всё уже было придумано и девочка практически сидела на ящике со своими вещами, дожидаясь, когда ее заберут. Хью начал было протестовать, но его настолько забавляла ссора между миссис Паско и мисс Памфри, что он отказался принять сторону Джелкса и помешать осуществлению их плана, изо всех сил поддерживая миссис Паско.

В конце концов было решено, что он должен отвезти миссис Паско обратно в деревню, загнать Роллс в чащу леса по следу, проделанному деревенским канализационщиком, который опустошал выгребную яму мисс Памфри, и там дожидаться появления беглой сироты. Хью, которого всё это невероятно забавляло, с готовностью согласился на свидание в навозной куче и вместе с миссис Паско тотчас же уехал на Роллсе.

Оставшись наедине с Моной, Джелкс приподнял рыжеватую бровь, глядя на единственного вскормленного им агнца, и спросил:

— Итак, Мона, что ты затеяла?

— Я хотела рассказать тебе, дядя, только у меня не было такой возможности. Мы говорили с мистером Пастоном как раз перед тем, как ты спустился вниз, и он решил, что если бы при мне была эта девчонка, то я могла бы остаться здесь после того, как ты уедешь. Так мне было бы удобнее приводить это место в порядок.

Джелкс провел несколько минут в раздумьях.

— Ну, Мона, - сказал он, наконец, - Ты себя похоронишь.

— Ты против, дядя?

— Я не знаю, что сказать. Всё гораздо сложнее, чем кажется. Я не знаю, какие еще могут быть у тебя варианты. Я полагаю, что если ты будешь сохранять благоразумие и будешь думать о последствиях, все будет хорошо, но я не могу сказать, что я счастлив оставить тебя наедине с Амброзиусом. Ты можешь ввязаться черти во что с этим Амброзиусом, будь он хоть самим Хью, хоть блудным духом, хоть кем угодно еще, и девчонка не сможет тебя от него защитить. Послушай, а что если тебе найти здесь работу и для Билла? Он расспрашивал меня о такой возможности. Похоже, сейчас многие корабли простаивают, и сложно найти для себя надежный причал. Он мог бы что-нибудь ремонтировать, или работать садовником, или просто выполнять обязанности разнорабочего. Я был бы спокоен, в конце концов, намного более спокоен за тебя, если бы Билл был рядом с тобой.

— Ты меня смешишь, дядя, предлагая нанять головореза вроде Билла для защиты от Хью, который кажется таким душкой.

— Не так уж он и душка, Мона, но ты не веришь в это. Ни один человек, который ввязывается в такие игры, как Хью — альпинизм, гонки и посещение шальных кабаков — не может быть абсолютно мягким. Да и если на то пошло, чем более мягким будет Хью, тем больше проблем доставит Амброзиус.

— Сдается мне, что можно было бы получить что-то интересное, если сначала расплавить, а потом смешать в равных пропорциях Хью и Амброзиуса.

— Это как раз то, что нам нужно сделать, но как именно это произойдет, пока выше уровня моего понимания. Мы просто будем тихо сидеть здесь в течение пары недель и наблюдать за тем, что будет происходить.

— Так ты останешься здесь на пару недель, дядя? Как ты будешь управляться с делами?

— Я буду совершать вылазки до магазина дважды в неделю. Прибыль приносит в основном почтовая торговля. Я прекрасно с этим справлюсь. Наши проблемы куда глубже, чем кажется, Мона. Я не виню миссис Макинтош за ее побег. Я бы и сам сбежал, если бы мог.

— Чего ты боишься, дядя?

— Я боюсь двух вещей, детка. Амброзиуса, будь он хоть предыдущей инкарнацией Хью, хоть раздвоением личности. И в сущности не имеет никакого значения, какой вариант верный. Всё, что подавлено в Хью, присутствует в Амброзиусе — совершенно бесконтрольно. Хью потихоньку выбирается из своей скорлупы, и поскольку из нее выбирается Хью, из нее же выбирается и Амброзиус — и это, если я не ошибаюсь, происходит очень быстрыми темпами; и проблема в том, что пока Амброзиус будет находиться в переходном состоянии, он будет твоей проблемой. Если ты не сможешь его должным образом усмирить, ты горько об этом пожалеешь.

— Если я... что? Что ты имеешь в виду, дядя?

— Я давно перестал рассчитывать на успех этой операции, Мона. Я сразу это заметил и меня это беспокоит. Миссис Макинтош тоже это замечала, в сущности это она и надоумила меня на ваш счет.

— Я так и думала, - воскликнула Мона, - Я знала, что миссис Макинтош здорово мутила воду.

— И тем не менее, Мона, она довольно хорошо знает Хью, и она прекрасно знает правила того мира, в котором он живет. Я говорил тебе с самого начала, что не нужно принимать всерьез действия Хью в его нынешнем состоянии. Как только он придет в себя, он вернется к жизни, к которой привык, и ты должна об этом помнить. Пока ты не забываешь об этом, всё будет идти нормально, но чего я боялся всё это время, так это того, что ты всерьез к нему привяжешься, и в итоге он причинит тебе боль.

— Я не принимаю всерьез самого Хью, - сказала Мона, - Он мне не интересен. Он никакой. Вот если бы на его месте был Амброзиус, то конечно, это был бы совсем другой разговор.

— Мона, ты совершенно лишена стыда. Если бы я не понимал, что ты говоришь о невозможном, я бы решил, что говорю с продажной девкой.

— Да, из Хью и Амброзиуса, смешанных в равных долях, получилось бы что-то достаточно интересное; но я бы не могла влюбиться в Хью, даже если бы он остался последним мужчиной на земле. Я неплохо себя знаю. И меня ничуть не удивляет, что его жена обманула его, правда, ничуть не удивляет. Мне ужасно жаль Хью и всё такое, но — боже мой, чувство жалости к мужчине не может удержать рядом с ним ни одну женщину, в которой есть хоть капля индивидуальности.

— Ну что ж, моя дорогая, может быть ты и права, но мне стыдно слушать то, что ты говоришь.

Хью, меж тем, сидел в ожидании около зловещего холма, похожего на чье-то доисторическое жилище, из которого торчал кусок печной трубы. К счастью для него, ему не пришлось ждать долго, ибо эта печь с трубой была не самым приятным соседством. Хью только начал размышлять о том, чтобы сделать нечто подобное на Монашеской Ферме и о прелестях сельской жизни в целом, включая все возможности для вражды в ограниченном пространстве, как услышал треск в подлеске и увидел приближающуюся вместе с девчонкой миссис Паско, которые несли, пошатываясь, тяжелый жестяной сундук. Хью удивлялся, зачем нужна такая повышенная секретность. Девчонка, кажется, могла сбежать в любой момент, к тому же она была совершенно не против потерять всё причитавшееся ей жалование. В сущности, ему всегда казалось, что в подобных ситуациях единственным, что стоило бы сделать, так это забрать свои деньги и уйти, взяв с собой всё, что сможет поместиться в руки. В конце концов, именно так представляла себе устройство современного домохозяйства Фрида. И к чему здесь, в конце концов, были все эти тайны?

Но в тот момент, когда они подошли ближе, он всё понял. Стоило ему лишь один раз взглянуть в эти затуманенные карие глаза, глядящие на него с луноподобного лица, как он сразу же понял, из какого именно Дома эта мисс Памфри, доведенная до полного отчаяния, взяла свою последнюю слугу. Он усиленно размышлял, какое наказание полагается за кражу полоумной сиротки, и сердце его уходило в пятки. Это было наказанием каждому из них за то, что они были настолько злыми, чтобы украсть слугу мисс Памфри; в конце концов, в христианском правиле отвечать на зло добром было что-то очень правильное — его соблюдение, как минимум, было отличным способом уберечь себя от обременения слабоумными служанками.

Но поворачивать назад было слишком поздно. Миссис Паско уже закинула багаж в машину, сразу после этого усадила туда девчонку, а затем и сама забралась внутрь. Хью вздохнул и поехал обратно на ферму окольными путями, как ему и было велено.

Оставив миссис Паско и ее протеже разбираться с жестяным сундуком, он прокрался в гостиную и сообщил:

— Мона, она чокнутая!

Мона в ужасе вскочила на ноги.

— Кто, моя новая служанка?

— Стало быть, сослужит тебе веселенькую службу, вам обеим, - сказал Джелкс. Стук в дверь заставил Хью отойти в сторону и открыть ее, и увидеть на пороге миссис Паско.

— Уже всё хорошо, мистер Пастон, сэр, вам не о чем беспокоиться. Я знаю, что она из сумасшедшего дома, но вам не о чем переживать. Из таких получаются самые лучшие слуги, при условии, конечно, что вы берете человека, который глуп только до некоторой степени. Не может быть лучшей слуги, чем слабоумная девчонка, которая на самом деле не настолько уж и слабоумна. Они делают в точности то, что им говорят, а никто другой этим похвастаться не может.

— Я понимаю, - сказал Хью, который разрывался между внутренними терзаниями и выражениями лиц Моны и миссис Паско, и взглядом миссис Паско на эту ситуацию. - Они почти как мушмула, правда, которая пока не сгниет, не созреет?

— Не могу сказать, сэр, никто в округе не выращивает мушмулу. Но она правда хорошая девчонка и, вы не поверите, очень порядочная.

— Ну, разбирайтесь с ней сами, - сказал Хью, направляясь к двери и чувствуя, что будет опозорен, если задержится здесь еще хоть на миг. За ним столь же поспешно последовал Джелкс, который оказался в таком же затруднительном положении.

Благополучно выйдя во двор, они прислонились к стене и взорвались хохотом. Неторопливо подошел Билл.

— Эй, - воскликнул он, - Ма уже свела вас с Глупышкой Лиззи? - и бесстыдно присоединился к гоготу.

Вскоре к ним присоединилась Мона.

— Вы не должны смеяться, - сказала она, - Это очень неприлично с вашей стороны. Я переговорила с ней, и она очень милая малышка с хорошо поставленной речью. Я думаю, что она как раз то, что нам нужно.

— Что я говорил, - воскликнул Билл. - Только мама думает иначе, когда я появляюсь на горизонте.

Джелкс вновь погрузился в раздумья. Снова возникали непредвиденные сложности. Миссис Паско, очевидно, не предполагала, что ее сын может найти работу на берегу, когда посвящала их в свои планы. Это было наказание для всех них одновременно. Особое Провидение явно присматривало за мисс Памфри.

Все трое погрузились в мирную домашнюю жизнь на ферме. К всеобщему удивлению, ибо Мона пела ей дифирамбы только для того, чтобы сохранить лицо, Глупышка Лиззи оказалась наделена, до некоторой степени, именно теми качествами, за которые ее хвалили. Она делала все, что ей говорили. Единственным минусом было то, что она не выполняла того, чего ей не говорили выполнить, но что, тем не менее, было очевидным. О чем она знала, о том знала. Но если она о чем-то не знала, то она просто за это не бралась, невзирая на проблемы, которое это создавало обитателям дома. Велели жарить баранью ногу в течение часа и сорока минут, и она жарила ее в течение часа и сорока минут, причем делала это весьма неплохо. Но оставшись один на один с отбивными для ужина, она жарила их в течение того же часа и сорока минут, и не сложно догадаться о том, каким был результат. Однако если она находилась под непрестанным наблюдением, в котором она так нуждалась, она была просто превосходной служанкой.

*см. Евангелие от Луки, 15: 1-15: 10.

Глава 19.

Оба они, Джелкс и Хью, судили о поведении Моны, исходя из своих собственных взглядов. Она была полностью поглощена обустройством домашней жизни. До того, как она порвала со своей семьей и стала художником, она получила хорошее воспитание в традициях северной части страны, и теперь, когда она почувствовала себя ответственной за ведение домашнего хозяйства, ей пригодились все те старые навыки, которые так раздражали ее в период обучения. Хью с интересом наблюдал за ней. Тот способ ведения домашних дел, который ему доводилось наблюдать в своем собственном доме, сильно отличался от нынешнего и состоял, главным образом, в том, чтобы снять трубку внутридомового телефона и сообщить, как много народа ожидается к обеду. И этот всепоглощающий интерес, и эта восторженная гордость были для него чем-то совершенно новым. Кстати сказать, это было новым и для Моны. Раньше она бы ни за что не поверила в то, что такое вообще возможно. Но теперь ей казалось, что есть большая разница между тем, чтобы управлять своим собственным шоу и помогать в этом своей матери. И в этом, кстати, может заключаться одна из причин того, почему совершенно не приспособленные прежде к домашней жизни девицы не всегда оказываются разгильдяйками в браке.

Джелкс с не меньшим интересом наблюдал за происходящим, ибо он знал, что машина домашнего хозяйства, порядок работы которой так кропотливо настраивала Мона, встанет в тот же момент, когда она отсюда уедет. Лиззи и Билл готовы были сделать что угодно ради нее, но без нее они сначала начнут замедлятся, потом остановятся совсем, а после всё вернется на круги своя. Монашеская ферма не просто погрузится в хаос, когда здесь не будет Моны, а скатится в преисподнюю, подумал Джелкс. Теперь, если Мона по-умному разыграет свои карты, думал он... Но сможет ли она? Он был почти уверен, что нет. Мона, как и все женщины идеалистических взглядов, отлично разбиралась во всевозможных эфемерных вещах, но она становилась необычайно глупа, когда дело касалось ее собственных интересов. Он вздохнул. Мона не смогла бы ни удержать, ни ослепить ни одного мужчину. Однако сам он смог бы повлиять на Хью, Хью легко бы этому поддался. Поэтому он решил отойти в тень и дождаться своего выхода.

Работа мистера Пинкера постепенно близилась к завершению. Никакой внутренней отделки здесь не требовалось, поскольку стены состояли сплошь из гладко отполированных камней. Под влиянием этого эксперта по старинным зданиям Хью решил не подвергать древний монастырь пытке центральным отоплением и ограничиться тем, чтобы поставить огромную печь в подвале, ставшим последним пристанищем Амброзиуса.

- На то, - говорил мистер Пинкер, - чтобы согреть это место, уйдут сотни фунтов, сэр, и здесь все равно не станет теплее. Не стоит делать системы центрального отопления в здании, которое строилось не для этого. Ничего хорошего из этого не выйдет. Это против природы. Но если вы потратите десять фунтов на большую печь для подвала и будете оставлять дверь в подвал открытой, вы получите именно то, что нужно. Тепло имеет свойство подниматься вверх. Ничего не поделаешь.

Хью поблагодарил старого мастера и восхитился его честностью. Однако если бы сын-сантехник мистера Пинкера был лучшим специалистом по проведению систем горячего водоснабжения, то дело приняло бы совсем другой оборот.

Когда внутренний двор монастыря был очищен от грязи, они оказались на восемнадцать дюймов ниже, опустившись на разбитые каменные плитки, которыми когда-то была вымощена территория. Уложенные заново, они превратились в безумно прекрасную отмостку. Как только были установлены водосточные желобы — мисс Памфри ненавидела водосточные желобы — по крайней мере, в домах своих арендаторов — на Хью нашло вдохновение и он пустил дождевую воду с крыши в небольшой пруд с кувшинками, находившийся в самом центре двора. Затем они все вместе погрузились в машину и поехали в близлежащий питомник, и если бы Мона не была настолько решительной в переговорах, если не сказать несколько язвительной, то Хью продали бы весь неликвид, включая те старые кусты, которые были слишком огромными для того, чтобы их куда-либо перевозить. Джелкс гадал, наблюдая за всем происходящим, к чему же в итоге придет эта парочка. Хью всё свесил на Мону, а Мона, словно сокол, в оба глаза следила за соблюдением его интересов. Но даже этого, как справедливо заметила Мона, было недостаточно для женщины с — Джелкс не хотел употреблять словосочетание «стальные потроха» и растерялся в поисках другого.

Насколько мог судить Джелкс, Хью и Мона уже привыкли к своему платоническому сожительству. Правда, он все равно не был в этом уверен. Он прекрасно знал свою Мону. Она не могла питать каких-либо иллюзий на этот счет, даже если их питал Хью.

Время утекало, словно песок. Джелкс не мог оставаться здесь до бесконечности. Как он справедливо замечал, «я не считаю, что нужно вкладывать все свои силы в добывание денег, но бизнес — он как ребенок, которому нужно иногда уделять время, иначе с ним возникнут проблемы».

Но в их Эдем прокрался Змей, и имя ему было практически легион, ибо из большого Даймлера вылезли леди Пастон; ее старшая дочь, леди Уитни; ее младшая дочь, достопочтенная мисс Фоулдс, и аккуратный джентельмен, выглядевший как настоящий профессионал, который определенно не был доктором Джонсоном. Уже один этот факт вселил в Джелкса глубокое беспокойство. Ибо если бы их волновало только лишь здоровье Хью, то человеком, которому бы они доверили его осмотр, стал бы семейный врач, который хорошо его знал. Две, всего лишь две подписи нужно было поставить в сертификате, который навсегда лишал человека всех жизненных свобод. От миссис Макинтош Джелкс слышал о враче, заправлявшем на Мейфейре со всеми его наркотиками и абортами, воображаемыми недугами и совсем не воображаемыми венерическими болезнями. Будь на то его воля, он не позволил бы новоприбывшему даже посмотреть в сторону Хью, ибо человек может засвидетельствовать лишь то, что видел собственными глазами, но глупышка Лиззи безропотно впустила в дом всю компанию. Горничной мисс Памфри так и не удалось обучить ее правильно открывать входную дверь.

Хью явно был взбешен, однако он вежливо заговорил с ними после того, как справился с удивлением. Он представил Мону, и ее приняли с ледяной холодностью; он представил Джелкса и его приняли со смесью холода и интереса. Три женщины уселись вокруг него, словно маленькие мальчишки в ожидании забоя свиньи, и доктор начал беседовать с Хью, без лишних предисловий перейдя к теме Амброзиуса. Джелкс не понимал, как он узнал о том, что ему требовалось найти. Неужели миссис Макинтош выдала их по неосторожности или поступила с ними нечестно? Хью, целиком поглощенный этой темой, разговорился и совершенно забыл о своей стеснительности, и Джелкс подивился его доверчивости.

Все они проявили крайнюю заинтересованность и попросили осмотреть место смерти Амброзиуса, и Хью повел их вниз, в душный подвал, где безостановочно трудилась десятифунтовая печь мистера Пинкера, просушивая здание. Джелкс, решив, что им не стоит задерживаться здесь надолго, незаметно открыл воронку для загрузки угля и толкнул заслонку.

Леди Пастон, кашляя, заметила, что печи вредят здоровью.

- Все будет в порядке, когда прогреется дымоход, - сказал Джелкс, надеясь, что им нечего будет использовать против Хью; но поскольку печная труба уже итак была раскалена докрасна, им казалось, что он говорил о невозможном.

Раз Хью не попался на удочку Амброзиуса, то Леди Пастон, когда они вернулись наверх, предложила собрать семейный совет для решения насущных вопросов. Хью тяжело вздохнул, но согласился.

Джелкс встал. Он вряд ли мог сделать что-то еще. Посмотрев на того единственного человека среди присутствующих, который не был членом этой семьи, он сказал:

- Возможно, доктор Хьюз захочет присоединиться ко мне на прогулке, пока здесь обсуждаются семейные проблемы?

Доктор Хьюз моргнул, услышав такое обращение, поскольку был представлен просто мистером Хьюзом. Тем не менее, он вежливо поклонился.

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒