Дитя примирения 11 страница

— Миссис Уайатт — хорошая учительница.

Хлопнула задняя калитка, пискнула сигнализация. Ее сразу же отключили.

Джеймс понял, что вернулась с утренней пробежки его жена, Синтия. Она появилась во дворе в сопровождении ротвейлера, отстегнула поводок от ошейника собаки. Пес восторженно бросился к Джеймсу.

— Эй, полегче, Арнольд! — рассмеялся Джеймс, довольный тем, что собака так рада его видеть. Почесав Арнольду голову и похлопав по спине, он взглянул на Синтию. Она шла к нему в белой майке и голубых спортивных шортах.

Самая красивая женщина из всех, кого он встречал за свою жизнь! Улыбнувшись Джеймсу, жена сняла головную повязку и встряхнула влажными каштановыми волосами.

— Доброе утро!

Джеймс улыбнулся в ответ, поднимая в приветствии кружку с кофе. Он разглядывал Синтию, восхищаясь ее загорелыми ногами и подтянутой фигурой.

— Хорошо пробежалась?

— Чудесно! — она уселась на стул напротив, глубоко вздохнула. Пожалуйста, полотенце, Хуанита, и апельсинового сока. У меня внутри — пустыня!

— Да, мадам.

Джеймс смотрел, как крупные капли пота стекают с лица Синтии на ключицы. Карие глаза встретили его взгляд, она что-то почувствовала.

— Надо было тебе сегодня утром пробежаться со мной.

— Может, завтра? Что-то сегодня мне бегать не хоте лось. — Он взялся за газету. — Хуанита уже бегло говорит по-английски.

— Она очень восприимчива, — сказала Синтия. Ясно было, что смена темы разговора ее не обманула. — Я рада, что ты согласился принять ее на работу. Она мне очень помогает, а дети ею просто восхищаются! Кстати, она учит их испанскому.

— Это хорошо.

Он спрятался за газетой — может, Синтия не успела заметить его состояния? А если и заметила — чем она могла ему помочь? Она любила его, тонко чувствовала смену его настроения; а недавно он понял, что жена понимает и причину его депрессии.

— Ты сегодня не работаешь в клинике?

— Сегодня вторник, — коротко ответил он, складывая газету.

Ничего интересного в международных новостях. Баталии вокруг федерального бюджета. Волнения в расколовшейся России. Ближневосточный конфликт. Обычная мясорубка, которая перемалывает идеалы в умах граждан и опускает их к состоянию компромисса и готовности ко всему. Или, еще хуже, разжигает ярость.

«Не делай этого, Синтия, — подумал он. — Не поднимай этот вопрос снова, не пытайся меня отговаривать! »

Он любил свою жену, восхищался ею, но дебаты на эту тему не приносили никакой пользы. Последний раз, когда Синтия предложила Джеймсу оставить работу в гинекологической клинике, разговор закончился скандалом. Он напомнил ей, что денег, которые он заработал там за последние четыре года, хватило на то, чтобы наконец вернуть заем на его обучение в медицинском институте. Теперь они могли откладывать деньги, приходящие от основной его работы в больнице, и надеялись вскоре расплатиться за свой чудесный дом в долине Милл.

Синтия тогда ответила, что дело не в деньгах, а дом — это не самое главное.

— Думаешь, мы можем растить детей в городе? — спросил ее Джеймс.

Увертки... При всем накале их дискуссий они никогда не добирались до сути. Потому что эту тему Джеймс как раз и не желал обсуждать.

Конечно же, он ей все рассказал. Она поняла истинную причину его поступка. Он объяснил ей это еще пять лет назад, когда впервые встал вопрос о работе в гинекологической клинике. Синтия восхищалась его решением и обещала во всем его поддерживать. Свое обещание она сдержала.

Но, как ни странно, именно с этого момента что-то изменилось в их отношениях. Он не мог понять что, но что-то неуловимое внутри него сдвинулось, и это что-то отражалось на их отношениях.

Нельзя сказать, что их брак не был счастливым. Синтия часто говорила ему, что более счастливой она себя представить не может. Джеймс прилагал все усилия, чтобы быть любящим, нежным, заботливым, трудолюбивым, посвященным своей семье и своей медицинской практике. Он был человеком глубоких чувств и принципов, полным решимости проявить наилучшим образом свою заботу о пациентах.

И все же иногда в глазах жены он замечал беспокойство... Как будто она задумывалась над тем, действительно ли он счастлив с ней?

Он знал причину этих сомнений. Иногда Джеймс целыми неделями не прикасался к Синтии. А потом наступали другие дни, когда его страсть и нужда в ней выплескивались наружу так, как будто сам акт любви мог изгнать корень его мучений...

— Может, поедем куда-нибудь на эти выходные?

Он вздохнул. Наверное, Синтия думала, что смена обстановки поможет смягчить его депрессию, отвлечет от тревожных мыслей. Почему бы и нет? В клинике его может заменить Алан Келлер — Джеймс как раз подменял его в прошлые выходные.

— Отличная идея! Куда поедем?

— Как насчет Кармила? Мы там не были уже два месяца. Или снова можно поехать в Калистогу. Та маленькая гостиница была очень славной.

Он перевернул страницу газеты, теперь читая местные новости.

— Хорошо.

— А можно остаться здесь, попросить твою маму взять детей и оставить их у себя на ночь. Возьмем в прокате парочку романтических фильмов, откроем бутылку шампанского, нагреем воду в джакузи...

— Как хочешь! — сказал он.

Джеймс сосредоточенно читал небольшую статью внизу страницы. В одной из квартир Сан Франциско нашли тело молодой женщины. Предварительное следствие исключило версию убийства — предполагают, что это был суицид. Хотя предсмертной записки не нашли, друзья девушки рассказали, что в последние несколько дней перед смертью она была в подавленном состоянии. Окончательное решение должен был принять следователь.

Джеймсу не было знакомо имя девушки, но он узнал ее лицо на фотографии. Шесть дней назад он сделал ей аборт! На него как будто вылили ведро ледяной воды.

«Остановись! — одернул он себя. — Это не имеет к тебе никакого отношения! »

Конечно же, не имеет отношения! Скорее всего, у нее была куча разных проблем. Она решила одну из них, но со всеми справиться не смогла. Да и как Джеймс мог повлиять на нее — за то короткое время, что он провел с ней? Пятнадцать минут — именно столько заняла вся процедура. Да и девушка эта почти ничего не говорила. Или говорила? Он попытался вспомнить.

«Больно! О, Боже, как больно! А говорили, что ничего не почувствую! »

Это кричала она или другая девушка? Независимо от того, насколько осторожно он старался действовать, все пациентки жаловались на боль. Он успокаивал их, как только мог. Говорил им, что скоро все закончится. Иногда ему казалось, что слова эти произносит какой-то робот, который только добавляет пациентам напряжения и усиливает боль.

Иногда этот ужасный сосущий звук приходил к Джеймсу во сне. И забыть его он. не может. Отвратительный, незабываемый, но необходимый, если хочешь хорошо сделать свою работу!

— Джеймс!

Моргнув, он поднял глаза — жена смотрела на него с беспокойством.

— В чем дело?

— Да ничего, — быстро ответил он. — Обычные глупые ежедневные новости.

Он сложил газету так, чтобы статейка оказалась внутри, и бросил ее на пол. Джеймс не хотел класть ее на стол. Он не хотел даже, чтобы эта газета оставалась где-нибудь поблизости. Выдавив из себя улыбку, он взял свою чашку с кофе и сделал глоток.

— Да, так что ты говорила?

Хуанита принесла завтрак: яичницу, свежевыжатый апельсиновый сок, только что испеченные кексы. Все элегантно разложено на фарфоре. Он не был голоден, но заставил себя поесть. Ему нужны были калории, чтобы завершить рабочий день; он не хотел причинять Синтии беспокойство.

Ему бы, наверное, удалось выдержать хорошую мину, если бы во дворик не вбежали дети, жаждущие поцелуев и объятий от мамочки и папочки. Джеймсу даже захотелось прогнать их обоих — его шокировала боль, которую он почувствовал, наблюдая за их играми с Арнольдом.

Синтия хохотала, глядя на их проделки. Патрисия, которую ласково называли Сверчок, восторженно скакала вокруг собаки; ее брат Тодд побежал за теннисным мячом. Подобрав, наконец, мячик, он швырнул его через всю поляну.

— Арнольд, лови!

Эту команду можно было и не произносить!

Грудь Джеймса прямо распирала любовь, когда он смотрел на своих детей. Но вместе с этой любовью поднималась и печаль; он чувствовал в сердце боль и вроде бы беспричинное горе. Он слышал смех, смотрел, как его дети играют, — яркие пятна радости в его собственном дворе... И чувствовал растущую горечь, от которой не мог избавиться, которую не мог понять. Это его подавляло...

— Что случилось, Джеймс? — спросила Синтия, глядя на него; она удивилась, увидев в его глазах слезы.

— Ничего, — снова ответил он; ничего другого он сказать не мог.

Иногда таким образом на него действовала красота. Он вспомнил, что испытывал такие же чувства, когда Синтия согласилась выйти за него замуж. Он тогда не знал даже, как выразить свою благодарность: он просто ошалел от радости!

Отодвинув стул, Джеймс встал.

— Мне пора ехать, а то опоздаю. Мост «Золотые ворота» будет сейчас просто забит машинами!

Синтия пошла за ним; она взяла Джеймса под руку и игриво улыбнулась.

— Ты ведь можешь подождать? Еще часик, как раз пробка рассосется. Я собираюсь в душ... Может, потрешь мне спинку?

Джеймс рассмеялся, но не ответил. Отпустив руку Синтии, он слегка обнял ее за талию — так, чтобы она вошла в дом впереди него.

Они оказались в гостиной с куполообразным потолком; комнату заполняли книжные полки, посреди гостиной — камин. Подхватив спортивную куртку Джеймса, Синтия подержала ее, помогла ему одеться. Обойдя мужа и оказавшись перед ним, она поправила воротник и пригладила на нем куртку. Нежно на него посмотрела.

— Ты очень симпатичный, доктор Уайатт!

Джеймс издал неопределенный звук.

Протянув руку, Синтия коснулась его плеча.

— Я люблю тебя, Джеймс! Ты ведь знаешь это, да?

Джеймс вгляделся в ее глаза, наклонился, крепко поцеловал в губы.

— Я знаю, — он выпрямился и печально улыбнулся. — А вот за что — только Богу известно!

— За то, что ты так близко все принимаешь к сердцу, — ответила она.

Джеймс молился, чтобы это было действительно так; чтобы даже те люди, которые знали его не больше чем десять минут, понимали — он не относится к той категории людей,

о которых пишется в анонимных листовках борцов с абортами. Одна такая листовка пришла вчера по почте. Какой-то фанатик-христианин бросался цитатами из Писания; ясно было, что он горел огнем Божьим и хотел заодно сжечь все вокруг себя. Это письмо Джеймс бросил в камин, от него остался только пепел. Он не говорил о нем Синтии, да и не собирался — жена только расстроится.

Он уже дважды получал письма с угрозами. Последнее письмо, по сравнению с предыдущими, было даже мягким — обычные едкие фразы и риторические вопросы, которые должны были его уязвить.

И все равно оно его поразило. Такие письма всегда его поражали — почти так же, как изумил его как-то раз вид разгневанной Синтии. «Как могут люди, которые заявляют, что живут во имя любви и Иисуса, так бессердечно судить и выносить приговор? — спрашивала Синтия. — Они пробовали когда-нибудь поставить себя на твое место? Они ведь даже не пытаются понять, что заставляет человека вроде тебя просто выполнять свой долг! Кроме того, если аборты — вещь неправильная, почему тогда они узаконены? Почему тогда их оплачивает правительство? »

На эти вопросы у него не было ответов — ни тогда, ни сейчас.

Он наблюдал, как Синтия повернулась, чтобы подать ему его черный кожаный докторский чемоданчик. Он, конечно, тяжелый — но все же легче, чем отяжелевшее сердце Джеймса. Какая несправедливость! Ведь он так заботится о людях. Уж он-то знает, что происходит с человеком, если рядом не окажется врача! Слава Богу, хоть Синтия это понимает!

С самого начала она поддерживала Джеймса в его работе; точно так же, как она поддерживала его материально все последние годы его учебы. Эти годы тянулись долго, были голодными и очень тяжелыми — годы, принесенные в жертву. Синтия говорила ему, что именно в это время она поняла его принципы, поняла, насколько он заботится

о людях. Поняла, когда увидела, как он долгими часами корпит над книгами и работает; как обращается с пациентами; как огорчается, когда пациент умирает, независимо от того, насколько безнадежным был случай.

Она знала обо всех его убеждениях, о его мечтах и о его боли. Она знала то, что он хранил в самой глубине сердца. И за все это Синтия его любила. Именно это поддерживало его на его пути. Его жена, его семья, их любовь...

Она протянула ему чемоданчик, пожелала удачного дня.

— Мне надо осмотреть нескольких пациентов в больнице, потом на пару часов заеду в офис, а в клинике буду только к часу.

Она поняла, что он хотел сказать, — вернется поздно...

— Мне задержать ужин?

— Не стоит! — Да у него и не будет аппетита... Наклонившись, Джеймс поцеловал ее.

— Не знаю, что бы я делал без тебя, Синти!

— Ты бы заработался до смерти, — сказала она с нежной улыбкой. Притянула к себе его голову, крепко поцеловала.

— Я буду тебя ждать!

***

Элизабет Чемберс нажала кнопку интеркома.

— Сколько их там?

— Двенадцать!

Если ожидание продлится еще немного, некоторые пациентки, возможно, потребуют свои деньги обратно и уйдут.

— Доктор Уайатт так и не появился?!

— Пока нет.

Элизабет стиснула зубы, сдерживая гнев. Доктор Франклин уже ушел, а то бы она попросила его задержаться еще на час. Опоздания доктора Уайатта становились привычными. Может, ей следует оштрафовать его? Элизабет не сомневалась, что такая мера заставит Джеймса бежать в клинику с раннего утра. К несчастью, пока что последствия приходилось расхлебывать ей самой.

— Позвони в его кабинет в больнице. Выясни, может быть, там у них какой-то сложный случай.

— Джеймс всегда звонит, если...

— Я сказала — позвони ему!

— Хорошо, мисс Чемберс...

— И скажи Бренде, что я хочу с ней поговорить.

Отпустив кнопку интеркома, она представила себе, какие

оправдания заготовил Джеймс на этот раз. Элизабет взяла

карандаш, несколько секунд стучала им по столу, потом швырнула.

«Сейчас — значит, сейчас, а не через пять минут! »

Закрыв книгу учета, она швырнула ее в ящик стола и с треском его захлопнула.

Что за день! Она удивлялась самой себе: зачем она держится за эту жалкую, вонючую работу. Если бы здесь не платили так хорошо, она давно бы отсюда ушла. Ей до смерти надоело возиться с проблемами других людей; с проблемами, которые они сами себе создавали, а потом пытались от них избавиться. Большая часть денег, которые они за это платили, шла корпорации, которой принадлежала гинекологическая клиника. Хотя имена хозяев, конечно, ни в каких документах не упоминались, — они должны были всегда оставаться на высоте, а их имена сиять элегантностью и чистотой!

У Элизабет уже болела голова, а еще не было и часа дня. К трем голова будет раскалываться. Ей ужасно хотелось бокал мартини... Нет, рюмку текилы — вот это было бы здорово! Хоть что-нибудь, чтобы прекратилась эта боль в висках!

Она ненавидела ситуации, когда ей приходилось от кого-то зависеть. Она всегда старалась сама все держать под контролем — людям Элизабет не доверяла. Тем более таким, как доктор Джеймс Уайатт. Сначала говорит, что будет в клинике к часу, потом — к часу тридцати... Да и другим, которые делают не то, что им сказано, тоже нельзя довериться. Как, например, Бренде, которая рассказывает пациентам все так подробно, что они стаями вылетают из приемной на улицу. Сегодня сбежали двое — это минус шестьсот долларов. Что за дура!

Услышав неуверенный стук в дверь, Элизабет попыталась успокоиться.

— Войдите! — она изобразила холодную улыбку, увидев в дверях Бренду. Кивнула ей на стул. Осмотрела с головы до пят и восхитилась про себя, как аккуратно и симпатично та выглядит. Красивая чернокожая девушка, студентка факультета медсестер Калифорнийского университета, пришла в клинику в поисках работы месяца четыре назад. Сказала, что хочет помогать женщинам. Элизабет оценила искренность девушки и подумала, что это ее качество может пригодиться. Она также нашла полезным тот факт, что девушка нуждается в деньгах, чтобы закончить образование.

Подвинувшись на край кожаного кресла, Элизабет сложила руки на крышке сувенирной чернильницы.

— Филлис сказала мне, что сегодня утром две пациентки ушли после того, как поговорили с тобой.

Бренда молчала. Элизабет вопросительна подняла брови.

— Это правда?

— Да, они ушли, — сказала Бренда, стараясь, чтобы ее ответ не звучал, как попытка оправдаться. Филлис была вне себя, когда ушла вторая девушка; она потребовала, чтобы Бренда объяснила ей, чем она «отгоняет клиентов». Бренда ответила, что ничего такого она не делает, но Филлис это не убедило. Сейчас она надеялась, что Элизабет выслушает ее, — директор хорошо к ней относилась и всегда выступала за права женщин. Конечно же, она поймет Бренду!

— Они задавали мне специфические вопросы.

— Спрашивали о самой процедуре?

— Да.

— И ты им ответила?

— Да.

— Рассказала все подробно?

— Ну, не во всех деталях, но они...

Элизабет сжала кулаки.

— Ты же прошла наш тренинг, — холодно сказала она, изо всех сил стараясь сдержать гнев. Если она сейчас взорвется, это не принесет пользы; Бренда подумает, что Элизабет на этих пациенток наплевать.

— Ты прекрасно знаешь, что можно делать, а что нет, Бренда. Женщины, которые приходят к нам за помощью, находятся в очень сложном эмоциональном состоянии. Им не нужны детали. Их нужно осторожно и нежно направить.

Они хотят, чтобы мы помогли им принять правильное решение.

— Я все это понимаю, — растерянно ответила Бренда, — но пациентка, которая пришла сегодня утром, была вся в слезах. Она сама не понимала, чего хочет, когда зашла в кабинет на осмотр!

— Поэтому ты решила за нее, — тихо сказала Элизабет; внутри у нее все дрожало от ярости.

— Нет, конечно! Я просто ответила на ее вопросы.

— На какие вопросы?

— О развитии плода. Она сказала, что уже почти на четвертом месяце. Она спросила, есть ли у ребенка пульс, реагирует ли его мозг. Потому что друзья сказали ей, что ребенок уже все чувствует, но она не верила. Она спросила меня, и я рассказала ей правду.

— И помогла ей тем самым почувствовать стыд и раскаяние?! — уже не скрывая гнева, сказала Элизабет.

— Но я не этого добивалась!

— Может быть и нет, но именно это стало прямым результатом твоего вмешательства. И чего ты добилась? Ты помогла ей? С ней был ее бойфренд — как ты думаешь, теперь он женится на ней? Увидит ли она его когда-нибудь? Поддержит ли ее семья? Сколько ей лет? Четырнадцать? Пятнадцать? Ну и что с ней будет теперь, когда ты сказала ей всю правду?!

— Она ушла прежде, чем я успела задать хотя бы один из этих вопросов, — сказала несчастная Бренда.

— Да, она ушла — испуганная до смерти благодаря тебе! Бренда, дорогая, на то, что мы учим вас отвечать определенным образом, есть веские причины! Я думала, что ты это понимаешь!

— Я понимаю. Но ведь женщина имеет право получить всю информацию, прежде чем принять решение.

— Она не женщина! Она ребенок! Ребенок, у которого проблемы и который ищет выход, — а мы ей этот выход предлагаем. И что теперь ей делать?

Сейчас не стоило объяснять Бренде, что даже Верховный суд согласился — женщине не обязательно знать все подробности. Фактически, Суд решил, что, чем меньше женщина знает, тем лучше.

Заметив, что Бренда в шоке и близка к срыву, Элизабет откинулась на спинку кресла и заставила себя успокоиться. Она медленно выдохнула.

— Если бы этой девочке была нужна именно такая информация, — не думаешь ли ты, что она, вместо того чтобы прийти к нам, пошла бы в консультационный центр для беременных?

— Не знаю... Она была очень растерянна и не знала, что ей делать...

— Тем больше причин было у тебя правильно ее проконсультировать.

Зазвонил телефон. Элизабет раздраженно схватила трубку.

— Нет, не сейчас, Филлис. У меня совещание.

— Это снова мистер Орд!

Новая волна гнева добавила порцию адреналина в ее кровь. Мистер Орд — директор школы, где учится ее дочь. У Кипи, наверно, опять проблемы. Сколько их еще будет, пока она, наконец, вырастет?!

— Попроси его минутку подождать.

Она швырнула трубку и посмотрела на Бренду.

— На сей раз мне придется быть резкой, Бренда! Мы об этом говорили не раз, а я не люблю повторяться. Так вот — либо ты исполняешь все так, как мы тебя учили, либо уходишь. Понятно?

— Да, мэм!

Элизабет поняла, что означала искра в глазах Бренды — упрямое желание помогать женщинам, которые оказались в беде.

— Я знаю, это трудно, — сказала Элизабет, стараясь смягчить свои слова. Ей совсем не хотелось искать другую медсестру: находить работников становилось все труднее и труднее. — Бренда, я знаю, как ты заботишься о них;

и именно из-за этого качества я взяла тебя на работу. Но ты должна подавить свои личные чувства и думать о том, что лучше для этих молодых девочек. Представь себя на их месте. Разве они смогут в таком возрасте посвятить себя воспитанию ребенка? Беременность — это катастрофа для них, для их семей, для всех окружающих. Мы можем помочь им — и помогаем!

Бренда тяжело вздохнула.

— Я знаю. Простите меня...

— Ну и отлично! — нетерпеливо сказала Элизабет. — Можешь возвращаться к работе, постарайся не повторять таких ошибок.

Как только за Брендой закрылась дверь, Элизабет схватила трубку телефона, нажала кнопку и постаралась, чтобы ее голос звучал как можно дружелюбнее.

— Алло, мистер Орд? Чем обязана?

— Мне пришлось временно исключить вашу дочь из школы за пьянство, мисс Чемберс.

— Простите?...

— Я сказал, что мне только что пришлось временно исключить вашу дочь за пьянство.

— Пьянство? Здесь, наверное, какая-то ошибка...

— Никакой ошибки, мисс Чемберс. От нее несет пивом. Миссис Кэвендиш пришлось привести ее ко мне в офис после того, как Кипи вырвало в классе. Сейчас она в медпункте.

— Я не понимаю, о чем вы говорите. Кипи не пьет! И, кстати, кто такая эта миссис Кэвендиш?

— Миссис Кэвендиш учит вашу дочь английскому языку, — холодно ответил мистер Орд.

— О, — выдохнула Элизабет, покраснев от смущения. — Я забыла.

И не удивительно! Эта уже третья частная школа, в которую она перевела Кипи за последние два года. Как тут упомнишь имена всех учителей?! Ну почему ее дочь опять так с ней поступает?! Она полностью вышла из под контроля с тех пор, как ей исполнилось тринадцать. Неужели Кипи думает, что слухи о ней не расползутся?! Все кончится тем, что ей придется вернуться в обычную школу, — и какие тогда у нее будут шансы достичь успеха? В лучшем случае, она научится читать и писать!

— Вашей дочери нужна консультация психотерапевта, мисс Чемберс.

— Ее уже консультировали!

Психотерапевты и психологи всегда быстро находят, кого обвинить — мать, отца, общество. Но именно это и было проблемой Кипи! Девчонка всегда находила того, кто виноват в ее проблемах, — вместо того, чтобы разбираться с проблемами самой. И какая польза от такого подхода? Элизабет от этого всего уже тошнило. Ее тошнило от собственной дочери!

— Мне жаль, что из-за нее возникают проблемы. Я сейчас пошлю кого-нибудь, чтобы ее забрали. — Она, пожалуй, позвонит своему бывшему мужу и скажет, что его новая жена может забрать Кипи. Горечь смешалась с чувством отторжения. Ее бывший муж и так все время попрекал ее тем, что она никчемная мать. Ну хорошо, посмотрим, как ты справишься с Кипи!

— В этом нет необходимости, мисс Чемберс.

— Если в этом не было необходимости, зачем вы тратили время на этот звонок?

— Кипи выдвигает против вас обвинения.

Элизабет окаменела.

— Простите?...

— Обвинения...

— Да! Я слышала! И что за обвинения она выдвигает?

— Она говорит, что вы ударили ее и не однажды.

— Это неправда!

Элизабет наказывала дочь — отправляла Кипи в ее комнату, иногда даже кричала на нее, когда та доводила ее До белого каления. Но она никогда не била дочь! Во всяком случае, не так, как Кипи это представила.

— Я никогда не обращалась плохо с дочерью, мистер ОРД. И я отвергаю эти обвинения.

— Это не я обвиняю вас, мисс Чемберс, а ваша дочь. Элизабет охватила ярость. Какая неблагодарность! Она так старалась сделать все возможное, чтобы Кипи было хорошо, — и вот, куда все это привело!

— Отлично, мистер Орд! Скажите моей дочери, что она может позвонить инспектору по делам несовершеннолетних. Пожалуйста, сделайте это для меня! Если я такая никчемная мать, может, ей будет лучше в приюте!!! — Элизабет швырнула трубку.

Снова стук в дверь.

— Кто там еще?!

Филлис просунула голову в кабинет, попыталась улыбнуться. — Простите, что беспокою. Просто хотела сообщить.

что пришел доктор Уайатт.

— Хорошо, — сказала Элизабет и взглянула на часы. Опоздал на двадцать пять минут. За это время потеряно шестьсот долларов! Прибавить к этому двух клиентов, которых упустила Бренда, — за день потеряно тысяча двести!

Чего бы она ни отдала за еще одного доктора Франклина! Еще одного такого же дисциплинированного врача! Конечно, и у того есть свои слабости. Вчера, например, у одной девушки началась истерика, когда Франклин начал процедуру. Он заорал, чтобы она заткнулась. Операция уже началась, было уже слишком поздно, чтобы останавливаться. Франклин сказал ей, что надо было думать прежде,

чем входить в процедурную...

Элизабет передернуло, и она встала из-за стола. Ей придется поговорить с доктором Франклином. Конечно, ему будет не очень-то приятно отчитываться перед каким то там директором, но она больше не может закрывать глаза на подобную бестактность. Элизабет может понять, что девчонка вывела его из себя; но если с пациентками обращаться подобным образом, они отсоветуют другим обращаться в их клинику. Да и сами они, если окажутся снова в подобной ситуации, к ним за помощью больше не придут.

А они всегда снова и снова попадают в эти ситуации. Эти глупые девчонки не хотят учиться на своих ошибках. Не успев выйти из клиники, они крутят новый роман и через несколько месяцев возвращаются с новой беременностью! Доказательство тому — статистика, которую ведут врачи. Хотя прежде, чем выписать пациентку, ей бесплатно выдают целую кучу противозачаточных средств. Девчонки либо не применяют их вовсе, либо применяют нерегулярно... Такая глупость расстраивала, раздражала ее, но с другой стороны, это приносило хорошую прибыль. А вот поведение доктора Франклина может плохо отразиться на их бизнесе! Губы Элизабет скривила циничная ухмылка. Она точно знала, на какие кнопки следует нажать, чтобы Франклин начал нормально работать. Сегодня утром в ее постели он был более чем доброжелательным...

Но пока займемся доктором Джеймсом Уайаттом.

***

Джеймс зашел в раздевалку, снял спортивную куртку и стянул с полки голубую бумажную робу. Просунул руки в рукава, завязал ее на спине.

— Надеюсь, в твоем кабинете сегодня ничего страшного не случилось, Джеймс? — голос раздался от двери. Джеймс обернулся и взглянул на Элизабет.

— Срочный вызов.

— Тяжелый случай?

Джеймс почувствовал, что за улыбкой она скрывает гнев.

— Сегодня утром от нас ушли два клиента.

— У женщины была уже третья беременность, две закончились выкидышем. Ты же знаешь, чтобы направить пациента в больницу на обследование, нужно время. — Джеймс не понимал, почему ему приходится оправдываться.

— Наверное, этим заняться мог бы и твой персонал.

— Может, и мог. Но обычно я сам занимаюсь пациенткой, если она расстроена.

— Элизабет ощетинилась. — Двое твоих пациенток в этой клинике были очень расстроены, и ожидание их спугнуло. А может, они просто еще раз подумали о том, стоит ли им делать аборт? — сказал он жестко, заранее зная ее реакцию.

И не ошибся. В глазах Элизабет разгорался гнев.

— Возможно, — сказала она тихо, входя в комнату. — Вот твой чек, — она протянула его. Джеймс нахмурился. Он не любил вникать в проблемы с оплатой его работы в клинике; обычно Элизабет принимала это во внимание и приносила ему зарплату в конверте. Видимо, теперь она решила, что самое время напомнить Джеймсу, — он не лучше других работников. Может, даже и хуже — из-за его претенциозности. Он ведь получает свою долю от доходов клиники — так же, как Элизабет, доктор Франклин, как Филлис, Бренда и еще полдюжины других.

Кровь прилила к лицу Джеймса. Он смотрел на Элизабет и чувствовал, как у него дергается щека. Ему хотелось сказать, чтобы она засунула этот чек туда, где не светит солнце, но он сдержался... Открывать собственную практику — очень дорого. Всевозможные страховки — просто разорение! Выбора у него не было...

— Я заберу чек позже.

— Я положу его в карман твоей куртки, хорошо? — сказала она. В голосе звучала насмешка.

— Я же сказал — заберу позже! — Он обошел Элизабет и вышел из раздевалки. Прошел по коридору к первому кабинету и вынул из специальной полочки-кармана, прикрепленной на двери, больничный лист учета. Это была короткая анкета: минимум информации о пациентке, кото рая ожидала врача. К листку был прикреплен подписанный бланк разрешения. Джеймс прочел все это, вздохнул и вошел в кабинет, мельком взглянув на совсем молодую девочку на процедурном столе.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒