«ОБРАТНЫЙ КАДР».

В конце января, в пятницу, Мэрилу и Тина выехали из Баррингтона в Форт-Мид. Я не знал, когда они приедут, поэтому после службы стал нетерпеливо прохаживаться перед казармой штабной роты.

Наступил вечер, а их всё не было, и я был уверен, что они потеряли дорогу или что-то случилось с машиной. Я метался взад и вперёд, вглядываясь вдаль, как заботливый папаша. На земле лежал снег, я продрог и в каждой проезжающей машине высматривал моих девочек.

Они приехали в семь часов. Я переоделся в гражданское, побросал вещи в сумку и оформил увольнительную на выходные.

Мы отправились в Лорел, маленький городок в 15 милях от Форт-Мида, поужинали в закусочной «Бонанза» и сняли номер в мотеле.

На следующий день мы собирались начать поиски квартиры. В Лореле проживало много служащих из Форт-Мида. Изрядно побегав, мы нашли подвальчик без мебели на Ханисакл-авеню за 115 долларов в месяц.

— Всё хорошо, Мэрилу, но можем ли мы себе это позволить?

— Мы справимся, — заверила она. — Я скопила немного и ещё запишусь на матпомощь по безработице.

Мы заплатили за месяц вперёд и тут же вселились.

Мэрилу не могла привезти много вещей на своём «мустанге». Она собрала немного одежды для себя и Тины, утюг, гладильную доску, немного игрушек с трёхколёсным велосипедом, кое-какие мои штатские пожитки, радио да мой старенький 12-дюймовый телевизор «Зенит», купленный в штате Мэн.

В тот же день мы приобрели обстановку для нашей квартирки в магазине подержанных вещей. Старый диван, кресло, кофейный столик, кухонный набор мебели и соломенный тюфяк (без пружин) — за всё 30 долларов.

Жизнь поначалу складывалась удачно. В восемь утра Мэрилу везла меня на службу и забирала в четыре-тридцать. Ей удалось встать в очередь по безработице, она покупала продукты в гарнизонном магазине, и мы как-то тянули и даже немного откладывали. Мэрилу прекрасно готовила: из казалось бы непригодных продуктов она делала чудные блюда.

Мы обтянули диван и кресло новой драпировкой, отделали под старину столовую мебель и сшили бархатные чехлы на стулья. Отполировали старый кофейный столик, и в нашей голой квартирке стало по-домашнему уютно.

Первый месяц в Лореле я не пил. Но в первую пятницу марта, когда Мэрилу забрала меня с работы, я купил бутылку виски. Я сказал, что хочу просто посидеть в гостиной: скинуть туфли, снять галстук, посмотреть вечерние новости «Си-Би-Эс» и выпить немного виски.

Я включил телевизор. Уолтер Кронкайт зачитывал список потерь во Вьетнаме за неделю, потом пустили видеоматериал о боях в осаждённой базе морской пехоты в Кхе Сань.

Мэрилу накрыла на стол.

— Садись ужинать, дорогой, можно расслабиться и посмотреть телевизор потом.

— Я смотрю новости…

— Я сказала, что ужин на столе! — огрызнулась она.

— Подожди, сейчас кончатся новости!

— Сейчас же, Брэд!

— Ты слышала, что я сказал? Потом…

Я уютно устроился кресле, положив ноги на кофейный столик и поставив рядом на пол бутылочку виски. Не говоря больше ни слова, подлетела Мэрилу, выхватила у меня стакан, подняла бутылку — и опорожнила всё это в раковину на кухне.

Она проделала что-то невероятное.

— Я сказала немедленно, Брэд! — крикнула она и встала между мной и телевизором, уперев руки в бока.

— Ты вылила мой виски в канализацию Лорела.

— Да, вылила. И из бутылки тоже…

— Зачем?

— Потому что пора ужинать.

— Но мне ещё не пора, — заревел я, вскакивая с кресла. — Ты сука, блядь! Что ты наделала, а? Ты знаешь, что ты наделала?

Я пришёл в ярость. Хотел схватить её, но промахнулся, всё поплыло как в тумане. Я вышел из себя, комната как будто наполнилась красным дымом, и у меня снова появилось ощущение, что я покинул своё тело и смотрю на вещи со стороны.

«Горячая зона высадки! » — воскликнул я, словно меня это не касается, словно я смотрю кино со своим участием. Я снова был во Вьетнаме. Лицо Мэрилу уже ничем не отличалось от лиц продажных девок Сайгона. Помню, я бил её, сбивал с ног, рывком приподнимал за блузку и вновь ударами валил на пол. Опять. И опять.

Мэрилу билась в истерике, закричала и заплакала Тина, хватая воздух ртом. Когда я опрокинул жену на пол в пятый раз — а, может быть, в шестой, не помню — она больше не поднялась, и я пинал её в спину босыми ногами и орал: «СУКА! СУКА! ТЫ ЗА ВСЁ ОТВЕТИШЬ! »

Потом я снова приподнял её и ударил слева, разбив рот. Раскинув руки, как распятый Иисус, она отлетела к стене и медленно осела, потеряв сознание.

Всё случилось очень быстро.

Красный дым рассеялся, я стоял как громом поражённый. Я тяжело дышал и смотрел то на Мэрилу, то на свои руки.

В дверь постучали.

— Что у вас там происходит? — спрашивала соседка.

— Всё в порядке, — ответил я, — небольшое недоразумение.

— Вы уверены?

— Ты что, оглохла, мать твою? Проваливай, блядь, к себе, и не суй нос в чужие дела, а то будешь следующей…

Мэрилу зашевелилась и заплакала. Тина была так напугана, что не могла вздохнуть. Она хватала воздух ртом, как астматик, и повторяла «мамочка, мамочка, мамочка…»

Слепая ярость исчезла так же быстро, как и нахлынула. У меня не укладывалось в голове, что я натворил. Такого со мной ещё не было.

— Откуда этот дым? Что со мной? Что не так? О Господи, что со мной?

Лицо Мэрилу было разбито в кровь. Один глаз заплыл, другой еле открывался. Верхняя губа рассечена. Она тихо плакала, давясь кровью и пытаясь встать на ноги. Она поднималась на колени и — падала. Сделав несколько попыток, она медленно поползла в ванную.

Я посмотрел на стену. Она была забрызгана кровью, к штукатурке прилип маленький кусочек кожи.

— ЧТО Я НАДЕЛАЛ, ЧТО Я НАДЕЛАЛ, ЧТО СО МНОЙ! — закричал я.

Я помог Мэрилу подняться.

— О Боже, родная, прости. Не знаю, как это случилось. Я помогу тебе. Прости, прости, ради Бога, прости…

Я обнял Мэрилу за талию, отвёл в ванную и помог промыть раны, потом успокоил Тину. Я помог Мэрилу дойти до кровати, принёс в полотенце лёд для опухшего глаза. Она легла, откинув покрывала, а маленькая Тина — всего-то три годика — устроилась рядом: хныкала и сосала палец.

Ужин остыл, я его выбросил. Я выключил свет в ванной, закрыл дверь и включил радио в гостиной. Как мог, зачистил стену, и тогда меня затрясло…

Я убийца. Я ведь мог её убить. Боже мой, что же мне делать?

Потянуло выпить, а в кармане ни цента. Заглянул в кошелёк Мэрилу. Тоже пусто. Я отыскал копилку Тины и расколотил её молотком. Получилось около доллара мелочью — я сгрёб всё в карман, открыл входную дверь и выскользнул в ночь…

За 79 центов в винном магазине я купил бутылку мускателя и припал к горлышку, чтобы успокоить нервы.

Наутро я проснулся на диване со страшной головной болью. На цыпочках прошёл в спальню, чтобы разбудить Мэрилу и Тину, и остановился, как вкопанный.

— Дорогая, что с тобой?

Мэрилу разлепила один глаз.

— А то ты не знаешь?

— Нет же, Господи, я только помню…

— Это ты сделал, Брэд.

Я вспомнил всё.

— О Боже! — заплакал я. — Я ведь люблю тебя… как я мог? Мэрилу, что со мной? Что не так?

Кровотечение остановилось, и лицо Мэрилу представляло сплошное месиво синяков и кровоподтёков. Один глаз заплыл и не открывался, другой стал красным из-за лопнувших сосудов. Верхняя губа запеклась и сильно распухла.

Только через десять дней, нанеся на лицо толстый слой макияжа и надев тёмные очки, Мэрилу решилась выйти в гастроном на углу. Если не всматриваться, никто и не сказал бы, что её били.

Я поклялся не брать в рот ни капли, но, откровенно говоря, такое обещание сдержать я не мог.

За два дома от нашего жил один ветеран Вьетнама. Он жил с матерью, потому что ноги его были парализованы: он наткнулся на мину в «Железном треугольнике». Как-то раз я перекинулся с ним парой слов. Его вид в кресле-каталке всколыхнул во мне много неприятных воспоминаний, и после того раза я всячески избегал его.

Но от войны убежать невозможно. Всё напоминало о ней. Даже радио. Я включал радиоприёмник, слышал голос Кенни Роджерса, поющего «Руби, не увози любовь в город», и сразу вспоминал беднягу-соседа, а за ним — Дэнни и Криса, и круг повторялся.

Достаточно было слегка хлебнуть, или услышать знакомую мелодию, или посмотреть 30 секунд репортажа из вечерних новостей «Си-Би-Эс», и Нам был тут как тут. Словно горящая спичка падала на смертоносную смесь бензина и воздуха. И я взрывался. Предметы окрашивались в багровые тона. Кровь гнала по жилам адреналин, заставляя дрожать мою оболочку. Я входил в транс и моментально переносился во Вьетнам. Я свирепел и вымещал злость на Мэрилу. Потом я плакал и плакал, открывал бутылку и напивался до беспамятства.

Такое стало происходить со мной почти каждый вечер, я превратился в Джекилла и Хайда наяву.

К середине марта снег растаял, зазеленела трава, набухли почки — весна шла своим чередом.

Лицо Мэрилу зажило, и мы заговорили о покупке собаки.

По субботам я вставал рано, и мы с Тиной шли в гастроном. Я покупал себе газету, ей — конфеты, и в парке, пока Тина каталась с горки и строила домики в песочнице, просматривал объявления о продаже собак.

Однажды я показал Мэрилу одно объявление в «Вашингтон Стар» о продаже щенков гончей. Щенки были на ферме в Вирджинии, совсем недалеко.

— Давай съездим посмотрим, Мэрилу, за просмотр денег не берут, да и день такой хороший — прокатимся.

Щенок стоил 50 долларов — как раз такую сумму нам подарили мои дядюшка с тётушкой на свадьбу. Все щенки были сообразительны, и, всласть позабавившись, мы выбрали пухленького кобелька и дали ему кличку Стар — по названию газеты, где мы нашли объявление.

Не доехав до дома, мы уже влюбились в Стара, и Стар отвечал нам тем же: грыз ножки мебели и жевал провода телевизора.

На службе я исправно исполнял свои обязанности — честь по чести — и мне вернули звание специалиста 4-го класса, а это значило увеличение денежного содержания. Мэрилу по-прежнему возила меня на службу и обратно. Вечером у телевизора я чистил обувь и пряжку. А она следила, чтобы по утрам у меня была наготове чистая накрахмаленная рубаха.

Тина была ещё слишком мала, чтобы ходить в школу, она целыми днями пропадала в парке, а раз в неделю вместе со своей матерью, перед тем как ехать за мной, ходила за покупками. Я ждал конца дня как на иголках и поминутно выглядывал, не подъехал ли красный «мустанг». Когда я выходил из офиса, Тина выскакивала из машины, кидалась мне на шею и чмокала в щёку, а я подхватывал её на руки и закидывал на закорки. Стар сидел в машине и лаял, словно выследил самого большого кролика к востоку от Миссисипи. Я сажал Тину на заднее сиденье, целовал Мэрилу, а Стар облизывал мне ухо, будто леденец.

Когда мы с Мэрилу ладили, не было на свете людей счастливее нас. Но когда мы не ладили, что бывало гораздо чаще, всё вокруг становилось черным-черно…

А в это время 1968-й год отсчитывал дни:

23-го января корабль ВМС США «Пуэбло» с 83 членами экипажа на борту был захвачен северными корейцами в Японском море.

30-го января коммунисты развернули Новогоднее наступление, атаковав одновременно Сайгон и 30 провинциальных центров.

31-го марта президент Джонсон ограничил бомбардировки Северного Вьетнама. В самих Соединённых Штатах росла волна протеста против войны во Вьетнаме.

В тот самый день, 4-го апреля, когда в Мемфисе беглый преступник Джеймс Эрл Рэй застрелил доктора Мартина Лютера Кинга, я стоял в наряде по кухне. Вечером у столовой штабной роты, забирая меня со службы, Мэрилу держалась как-то по-особенному.

— На прошлой неделе я ходила к врачу, Брэд…

— Что-то случилось?

— Нет…

— Тогда что?

— Как тебе сказать?

— Ну давай, Мэрилу, не томи!

— Что ты скажешь о втором ребёнке?

— А ты что, хочешь плюнуть на таблетки?

— Я бэ-эр, Брэд!

— Бэ-эр? Что это?

— Я беременна, глупый…

— О мой Бог, ты разыгрываешь меня, да? Дело просто в гнилом зубе, ведь так?

— Участковый врач звонил мне сегодня и подтвердил, что я беременна. Это правда, Брэд. Ты не рад?

Ну что сказать. Я был в шоке. Я только что вернулся из Вьетнама. Тащил службу. Тащил жену и дочь. Едва мог позаботиться о себе, не говоря уж о семье. Эта новость меня ошарашила.

— Вот теперь я вижу: ты немного располнела в талии.

— И груди стали больше, видишь…

— Это от того, что…

— Можно подумать, ты не понимаешь.

— Ну, не так чтобы очень.

— Доктор говорит, мне рожать в начале ноября, а пока всё в порядке.

Мне понадобилось несколько дней привыкнуть к этой новости, но как только она улеглась в голове, я объявил всем, что собираюсь стать отцом. Я был очень горд. Беременность Мэрилу — добрый знак. Наступала новая жизнь, я много ждал от неё. Новая жизнь! Ребёнок! Наша кроха! И ещё каких-то неполных два месяца, и армии — конец.

Мы позвонили нашим родителям и сообщили, что скоро они станут дедушками и бабушками.

Я понял — надо брать себя в руки. Я буду отцом. Нужно заботиться о Мэрилу. Следить, чтобы она хорошо питалась и отдыхала. Ей теперь надо есть за двоих. Правда ли, что беременные женщины ведут себя необычно? Не появятся ли у Мэрилу странные желания среди ночи? Не проснётся ли особенная страсть? Нужно следить за её весом, чтоб ела поменьше соли да не поднимала тяжести. Господи, как же выкроить на свободные платья для неё? Ну да Мэрилу хорошая швея, может, сама сошьёт что-нибудь.

У неё таки появились странные желания. Несколько раз мне пришлось срываться ночью и лететь в еврейский магазинчик деликатесов за куриной печёнкой, бубликами и солёными огурчиками.

Когда Мэрилу объявила о беременности, отношения наши вроде бы наладились, и я стал даже меньше пить. Она толстела и толстела, и нам уже стало трудно помещаться вдвоём на маленьком соломенном матрасе — обязательно кто-нибудь скатывался.

В конце апреля пришло письмо от её матери: тёща собиралась приехать к нам и пробыть до конца моей службы.

Да, вот чего мне жуть как не хватало — тёщиного приезда…

Уже несколько недель по утрам я кашлял кровью и желчью и думал, что это всё от нервов. Я ничего не говорил Мэрилу и к врачу не ходил. Я хотел покинуть армию только по истечении срока службы, не зависимо от состояния здоровья.

Мы стали обсуждать, чем мне заниматься и куда мы переедем после моей демобилизации. Я разослал свои резюме куда только можно: от Вашингтона до Сан-Франциско и от Анкориджа до Майами и Гонолулу. Никаких предложений не поступило.

Я даже попробовал устроиться на должность государственного специалиста по связям с общественностью на Паго-Паго, острове на юге Тихого океана, в американской части архипелага Самоа. Я увидел объявление в «Эдитор энд Паблишер», отраслевом журнале газетчиков и полиграфистов.

От такой работы я бы не отказался…

Я уже мнил себя островитянином. Это была возможность уйти от жизни в земной рай, в полинезийскую колыбель, где целыми днями смуглые, беззаботные и полногрудые девушки смеялись, плескались и занимались любовью.

— Ух ты! — сказал я. — Вот так местечко. Я хочу получить эту работу…

— Но это так далеко.

— Дорогая, Маргарет Мид в своей знаменитой книжке «Достижение совершеннолетия на Самоа» пишет, что самоанское общество абсолютно свободно от стрессов. Это значит, что стресс в обществе является продуктом человеческой деятельности, а не природных условий, он не запрограммирован в генетическом коде человека. Подумай, что это значит! Это место как раз для нас. Я покончу с выпивкой, меня перестанут мучить кошмары — всё наладится. Нам будет хорошо на Самоа, вот увидишь, поверь!

Не один вечер за стаканом я мечтал об этой работе. Контракт рассчитан на два года. Можно будет поселиться в местной хижине. Несколько часов в день отдавать работе, после работы писать книгу — Великий Американский Роман, а вечером лежать на пляже с Мэрилу и Тиной, зарывшись в белый песок. Купаться в волнах прибоя, нырять с дальних рифов, пить ром из кокосового ореха, покрываться обалденным загаром и любоваться молодыми дородными самоанками в бикини.

Я уже видел полную картину. Как я плаваю под водой и бью острогой рыбу на обед. И как мы здоровеем на рыбной диете.

Однако ничего из этого не вышло. На этот пост правительство определило кого-то другого.

Как же так? Я прекрасно подходил на эту роль!

В начале мая я получил письмо от Билли Бауэрса. Он с женой и ребёнком жил теперь в Чарлстоне. Он-таки дембельнулся досрочно. Я писал ему несколько раз в самый разгар Новогоднего наступления, но не получил ответа и уже было подумал, не случилось ли с ним чего.

Билли работал в местной газетке и приглашал нас в гости. Я ответил, что увольняюсь из армии 28-го мая и что на следующий же день мы приедем к нему в Южную Каролину.

Приехала мать Мэрилу, мы положили её на диван, а рядом, на полу, из старой одежды устроили постель для Тины. Тине только что исполнилось четыре года.

Нам многое нужно было подготовить к моей демобилизации, и тёща предложила взять с собой Тину на поезд в Баррингтон. Мы согласились.

Один парень из нашего отдела, Джон Шрайбер, тоже только что женился и в июне хотел въехать в нашу квартирку. Поэтому мы уладили все вопросы с метрдотелем и продали Шрайберу всю нашу мебель за 50 долларов.

Я рассчитывал, что после увольнения, включая проездные до Чикаго, у меня получится не меньше 250 долларов. Я думал, что если мы будем экономны, нам хватит съездить к Билли, вернуться в Баррингтон за Тиной и уехать в Калифорнию.

И вот наступил долгожданный день. Всю пятницу я сдавал дела и с грустью обнаружил, что мне не удастся покинуть армию с суммой, на которую рассчитывал. Я получил бумаги из штаба, и оказалось, что из-за штрафов и взысканий, заработанных во Вьетнаме, я не получу желаемых денег. Если точнее, это означало, что окончательный расчёт за двухлетнюю службу еле-еле составил 50 долларов. Пятьдесят долларов на то, чтобы вернуть меня в гражданскую жизнь, чтобы поддержать мою беременную жену и маленького ребёнка, пока я буду искать работу и смогу оплачивать свои счета сам.

Оставалось только радоваться, что меня не заставили за долги служить лишний месяц бесплатно.

Подписав финансовые документы и завершив прочие бумажные дела, я вывел на «мустанге» кремом для бритья: «Срать на эту армию! », — и мы с Мэрилу взяли курс из Форт-Мида на юг, гудками приветствуя каждого встречного солдата.

Мы провели в пути всю ночь и приехали в Чарлстон в субботу в 10 утра. И мы, и Билли были очень взволнованы встречей. В письмах к Мэрилу я много писал о нём.

— Брэд, старый говнюк, как же я рад тебя видеть!

— Ах ты сукин сын! Когда ты остался, я думал, ты уже не вернёшься.

Мы обнялись, я представил Мэрилу и Стара. Билли обнял Мэрилу и взял щенка на руки.

— Вот это да, Брэд! Да он смышлёный, где ты его достал?

— На одной ферме в Вирджинии.

— Ну пошли, ребята, наверх. Я познакомлю вас с Дженни и малышом.

Билли снимал квартиру наверху; перед домом раскинулась обширная зелёная лужайка, за домом рос большой сад.

— Брэд, хочу предупредить тебя, — Билли зашептал на лестнице, — у нас со старушкой не всё ладно после моего возвращения.

Билли открыл несколько баночек пива — я привёз ящик «Бадвайзера» — и тут вошла его жена. Не знаю, что Билли рассказывал ей обо мне, но как только она появилась, стало понятно, что в «её» доме нам не рады.

— Смотри, Дженни, — сказал Билли, беря Стара на руки, — разве он не милашка?

Его малыш спал. Билли представил нас Дженни, и она скрылась на кухне.

— Идите сюда, ребята, хочу вам кое-что показать.

Билли открыл шкаф, набитый военными сувенирами. У каждого была своя история, он очень ими гордился, потому что добыл их сам. Тут были пистолеты, штыки, полевая форма СВА и даже автомат АК-47.

— Ёлы-палы! И всё это ты отправлял домой по почте?

— Клянусь мамой, каждую штуку. Думаю, дохлого азиата можно было выслать по почте. Я знаю парня, который отправил подружке голову вьетконговца, когда получил от неё письмецо «Дорогой Джон»…

— Господи Боже мой!

Весь день до вечера мы пили пиво, на ужин заказали пиццу. Дженни говорила мало и в 11 ушла спать. Мы остались пить и говорить о Вьетнаме. Мы с Билли обсуждали, как строить свою жизнь сейчас, после армии.

Он постелил нам с Мэрилу на раскладном диване. Примерно в полночь мы погасили свет. Билли сказал, что хочет встать пораньше и взять меня с собой на рыбалку.

Не прошло и двух минут, как разразилась гроза. Он и Дженни стали орать друг на друга. Ссора скакала от одного к другому как теннисный мяч. Он обзывал Дженни, Дженни отвечала ему тем же и опрокидывала мебель.

Мы с Мэрилу лежали в гостиной под одеялом, прикусив язык и давясь от смеха.

— Блин, — прошептал я, — я думал, только мы так ругаемся. Приятно, что мы не одни такие.

Через минуту Дженни с криками и ребёнком на руках уже выбегала из дому. А Билли в одних джинсах скакал за ней и орал вслед.

— Куда это ты, чёрт возьми, собралась?

— К маме! Подальше от тебя, от этого дома и от твоих чёртовых друзей!

— Ну и замечательно, сучка, скатертью дорога.

— Я беру машину!

— Ещё чего! Это моя машина, Дженни!

Произошла какая-то возня, и мы услышали, как Билли забрал у Дженни ключи от машины.

— Козёл, говно, скотина! Отдай мне ключи, пьянчуга!

— Давай, сука, вали отсюда!

Я выглянул в окно. Билли швырнул Дженни ключи. Через секунду, обдав наш «мустанг» тучей гравия, она уже мчала свой «шеви» по улице, выжимая до упора педаль газа.

Джимми прискакал наверх с извинениями, потом открыл пива и вкратце поведал о своих семейных бедах.

— Что-то неладно у нас тут, друг, весь месяц вот так ссоримся. В толк не возьму, что с ней, блин, происходит.

Не успели мы допить пиво, как влетела Дженни с ребёнком на руках — она вернулась. Увидев, что мы сидим себе, мирно беседуем и пьём, она наехала не только на Билли, но прихватила и нас с Мэрилу.

Только она начала распекать Билли, я фыркнул. Я прикусил язык и отвёл глаза, но вид её и голос были так нелепы, что я не удержался и рассмеялся.

— А, так это смешно, Брэд? Я шутки шучу, да?

— Да, прости, но это на самом деле смешно…

— Ну так вот: это ты виноват в нашей ссоре!

— Я? — сказал я, давясь от смеха.

— Я не даю ему пить пиво, а ты что сделал? Приехал с целым ящиком…

— Мне кажется, пить или нет — решать самому Билли, не тебе.

— Ах так, тогда можешь выкатываться прямо сейчас!

— Дженни, закрой рот, а то я тебе его заткну, — рявкнул Билли.

— Убирайтесь из моего дома…и забирайте этого паршивого пса!

— Да собака-то здесь причём, Господи? — спросил я.

— ЗАТКНИСЬ, ДЖЕННИ, СМОТРИ — ВРЕЖУ!

Билли повернулся к нам.

— Вы остаётесь. Это мой дом, а вы — мои гости.

Грызня не унималась. Дженни орала на Билли, Билли орал на Дженни. Он сгрёб её в охапку и утащил в спальню.

Там перепалка продолжилась, и опять Дженни с ребёнком на руках вылетела из спальни и побежала к машине, и только красное платье плескалось по ветру.

Она остановилась посреди лестницы и крикнула: «Брэд! Если ты до завтра не уедешь, я вызову полицию! »

— Давай-давай, — кричал Джимми из окна гостиной, — вали к мамочке и оставайся там, тупая дура!

Дженни вскочила в машину — и покрышки задымили по асфальту.

Наконец, всё улеглось, и мы вернулись в постель. Утром Билли и я поднялись спозаранку. Ночью Дженни всё-таки остыла и тихонько вернулась в дом.

Ближе к обеду мы с Билли отправились на море порыбачить, женщины остались поболтать. Клёва, правда, не было.

— Она у тебя в самом деле дикая кошка, Билли, — сказал я, бросая наживку в воду.

— Да уж, иногда я еле держусь. Не знаю, насколько меня хватит. Я на пределе, Брэд. Больше я не вынесу.

Мы вернулись перед ужином, и как только Дженни учуяла от Билли запах пива, ссора вспыхнула с новой силой. Мы всего-то по три банки выпила на рыбалке. Не знаю, почему она решила, что может контролировать Билли. Её саму надо было контролировать. Она орала на него, нас костерила на чём свет стоит, в конце концов, заявила, чтоб я убирался, пока не разрушил ей семью.

Я рассмеялся. Мне показалось, её семейная жизнь шла наперекосяк задолго до моего приезда.

Дженни с ребёнком опять уехала к матери — отдышаться перед третьим раундом.

На следующее утро мы с Мэрилу поднялись ни свет ни заря: мы решили уехать пораньше, не ждать, пока Дженни вернётся и поднимет дым столбом. Я попрощался с Билли, поблагодарил за гостеприимство, не подозревая, что мы видимся в последний раз.

Мы вели машину по очереди и приехали в Баррингтон на одних бензиновых парах с 10 центами на двоих. Как хорошо было вернуться в родной город свободным от армии и — самое главное — снова быть вместе с Тиной.

Я очень по ней соскучился.

5-го июня в Лос-Анджелесе в гостинице «Амбассадор» был убит Бобби Кеннеди. И страна как никогда была разорвана на части войной во Вьетнаме.

Менялись времена, менялась наша жизнь…

Глава 44.

⇐ Предыдущая 38 39 40 41 424344 45 46 47 Следующая ⇒