ВЕЛИКИЙ ГНЕВ 4 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 8 из 15Следующая ⇒

Казалось, он мысленно угрожает кому-то, отталкивает целую толпу идущих

на штурм призраков.

Скоро мы опять приступили к расспросам. Товарищи знали, что его

раздражение прорвется и при первом удобном случае - тишина разразится

громами.

Это было утром в глубоком проходе, где после земляных работ мы

собрались завтракать. Шел проливной дождь; нас сбило в кучу и затопило; мы

ели стоя, лишенные крова, прямо под открытым текучим небом. Приходилось

изощряться, чтобы предохранить " обезьяну" - консервную говядину - и хлеб от

воды, хлеставшей отовсюду; мы ели, пряча по мере возможности лицо и руки

под капюшоном. Вода барабанила, подскакивала и текла ручьями по мягкой

холщовой или суконной броне и мочила то дерзко, то исподтишка нашу пищу и

нас самих. Ноги все больше увязали в глубине глинистого рва, размытого

потоками.

Несколько человек смеялось, вытирая мокрые усы; другие гримасничали,

откусывая разбухший хлеб и липкое мясо; холодные капли кололи кожу везде,

где только не покрывала ее плотная грязная броня.

Прижимая к сердцу котелок, Барк заорал:

- Эй, Вольпат! Так ты, говоришь, видел там только сволочей?

- А каких? - крикнул Блер, и новый порыв ветра подхватил и унес его

слова. - Каких же ты видал сволочей?

- Всяких, - буркнул Вольпат. - Да и... Их слишком много, черт их дери!

Он пробовал объяснить, в чем дело. Но мог только повторять: " Их

слишком много! " Он был подавлен, задыхался и отдувался; он проглотил

размокший кусок хлеба и вместе с ним комок тяжелых воспоминаний.

- Ты, верно, говоришь про окопавшихся?

- А то про кого же!

Он швырнул через насыпь остатки говядины, и этот крик бешено вырвался

из его груди.

- Плюнь ты на окопавшихся, старый дурак! - посоветовал Барк шутливо,

но не без горечи. - Не стоит портить себе из-за них кровь!

Вольпат весь скрючился и спрятался под тонким клеенчатым капюшоном, по

которому блестящим потоком лилась вода; он подставил под дождь котелок,

чтоб его вымыть, и проворчал:

- Я еще не спятил и понимаю, что тыловики нужны. Требуются

бездельники, белоручки? Ладно... Но их там слишком много, и все одни и те

же, и все дрянь, вот что!

Излив в этих словах свой гнев, Вольпат почувствовал облегчение и

отрывисто заговорил:

- В первом же поселке, куда меня послали малой скоростью, я видел их

целые кучи, целые кучи, и сразу они мне не понравились. Всякие там отделы,

подотделы, управления, центры, канцелярии. Как попадаешь туда, видишь:

сколько людей, сколько разных учреждений, и у всех разные названия. Прямо с

ума сойти! Да, хитрец, кто придумал названия всем этим отделам!

Как же мне не портить себе кровь! Насмотрелся я на них! И

волей-неволей, даже когда что-нибудь делаю, все думаю о них!

Эх, все эти молодчики! Болтаются там и разводят канцелярщину,

вылощенные, в кепи и офицерских шинелях, в ботиночках; едят тонкие блюда;

когда угодно, пропускают стаканчик винца в глотку, моются, да не один раз,

а два раза в день, ходят в церковь, бездельничают, не вынимают папиросы изо

рта, а вечером ложатся на перины и почитывают газеты. А потом вся эта мразь

будет говорить: " Я был на войне! "

Больше всего поразила Вольпата одна подробность.

- Все эти " солдаты" не таскают с собой котелка и фляги и не едят стоя.

Им нужны удобства. Им больше нравится пойти к какой-нибудь шлюхе, сесть за

отдельный, приготовленный для них стол, лопать, корчить важных господ, а

бабенка убирает в буфет их посуду, банки консервов, весь их бордель для

жратвы, словом, все, что бывает только у богачей, да и то в мирное время, в

этом проклятом тылу!

С неба низвергались водопады. Сосед Вольпата покачал головой и сказал:

- Тем лучше для них!

- Я не сумасшедший... - опять начал Вольпат.

- Может быть, но ты непоследователен.

На это Вольпат обиделся; он привскочил, поднял голову; дождь как будто

только и ждал этого и обдал ему лицо.

- Что? Это что такое? " Непоследовательный"! Эх ты, шваль!

- Да, да, сударь! - повторил сосед. - Ты лаешься, а самому небось

хочется быть на месте этих бездельников и сволочей!

- Конечно, но что это доказывает, дубина ты этакая? Ведь мы были в

опасных местах, а теперь наша очередь отдохнуть. А в тылу все одни и те же,

говорят тебе; там есть и молодые, здоровенные, как быки, мускулистые, как

борцы, и слишком их много. Слышишь, я повторяю: " слишком много", потому что

это так и есть.

- Слишком много? А ты почем знаешь, голова садовая? Ты знаешь, что это

за учреждения?

- Не знаю, - ответил Вольпат, - но я говорю...

- А ты думаешь, это такая простая штука - управлять всеми делами?

- Плевать мне на них, но...

- А ты что, хочешь сам туда пролезть? - поддразнил Вольпата невидимый

сосед в капюшоне, на который низвергались целые водопады; в этом вопросе

таилось или полное равнодушие, или безжалостное желание рассердить

Вольпата.

- Я не умею, - просто ответил Вольпат.

- Зато другие умеют, - пронзительным голосом сказал Барк, - я знаю

одного...

- Я тоже видел одного такого, - отчаянно заорал сквозь бурю Вольпат. -

Да, я встретил этого пройдоху недалеко от фронта, где-то там, где есть

эвакуационный пункт и отделение интендантства.

В это время налетел ветер, и донесся вопрос:

- А что это за парень?

На мгновение ветер утих, и Вольпат кое-как смог ответить:

- Он был на распределительном пункте, показывал мне всю их

неразбериху: ведь он сам был редкостью на этой ярмарке. Он водил меня по

коридорам, залам или баракам; он приоткрыл дверь с надписями или показывал

ее и говорил: " Гляди-ка сюда и вот сюда! " Я побывал с ним везде; но он

потом не пошел в окопы, не беспокойся. Да он там и раньше не бывал, тоже не

беспокойся. Этот пройдоха, когда я увидел его в первый раз, прохаживался по

двору. " Это текущая работа", - говорит. Мы разговорились. На следующий день

он устроился денщиком, чтобы " укрыться" и не идти на фронт: с самого начала

войны в первый раз подошла его очередь.

Всю ночь он нежился в пуховой постельке; утром на пороге он чистил

своей " мартышке" сапоги: шикарные желтые сапожки. Не жалел он на них мази,

прямо золотил. Я остановился поглядеть. Парень рассказал мне свою историю.

Не помню хорошенько всей его арапской брехни, так же как не помню

французской истории и хронологии, которой мне забивали голову в школе. Его

ни разу не отправляли на фронт, хотя он был призыва третьего года и

здоровяк. Опасности, трудности, пакость войны - все это было не для него, а

для других; да, он небось зная, что если только поставит ногу на линию

огня, линия захватит его всего; вот он и отбивался руками и ногами, чтоб не

двигаться с места. Его и так и сяк пробовали забрать, но, шалишь, он

ускользал из рук всех капитанов, всех полковников, всех военных лекарей,

хоть они и здорово бесились и злились на него. Он мне это рассказывал сам.

Как он устраивался? Он притворялся, что падает сидя. Принимал идиотский

вид. Корчил дурачка. Становился похож на сверток грязного белья. " У меня

какое-то общее переутомление", - хныкал он. Люди не знали, как его взять, и

в конце концов оставляли в покое, каждый его выблевывал к черту. Вот как.

Когда нужно было, он проделывал разные другие штуки, понимаешь? Иногда

вдруг у него заболевала нога; он ловко умел хромать. А потом уж он

устраивался; он был в курсе всех делишек, знал все ходы. Вот уж знал парень

расписание поездов! Он проскальзывал в учреждения, где были теплые

местечки, и тихонько оставался там, и даже лез из кожи вон, чтобы люди в

нем нуждались. Он вставал часа в три ночи, чтобы сварить кофе, ходил по

воду, пока другие лопали; словом, везде, куда только он ни пролезал, он

умудрялся прослыть за своего, скотина этакая! Он трудился, чтобы не

трудиться. Он напоминал мне одного парня, который мог бы честно заработать

сотню монет - столько труда он ухлопывает на изготовление фальшивой бумажки

в пятьдесят франков. Но вот в чем дело: этот пройдоха спасет свою шкуру. На

фронте его понесло бы течением, но он не дурак. Плевать ему на тех, кто

мается на земле, и еще больше плевать на них, когда они очутятся под

землей. Когда все кончат воевать, он вернется домой и скажет друзьям и

знакомым: " Вот я здоров и невредим", - а его приятели будут радоваться:

ведь он славный парень, хоть и настоящий мерзавец, и - глупей всего! -

этому сукину сыну верят, а людям он нравится.

Так вот, не думай, что парней такого сорта мало; их тьма-тьмущая в

каждом учреждении; они изворачиваются и всячески цепляются за свои местечки

и говорят: " Не пойду", - и не идут, и никогда не удается послать их на

фронт.

- Все это не ново, - говорит Барк. - Знаем, знаем!

- А канцелярии! - воскликнул Вольпат, увлекшись рассказом о своем

путешествии. - Их целые дома, улицы, кварталы. Ведь я видел только один

уголок в тылу, один пункт, а чего только не нагляделся там. Никогда бы не

поверил, что во время войны столько народу просиживает стулья в

концеляриях...

В эту минуту кто-то высунул руку и подставил ее под дождь.

- Соус больше не течет!..

- Ну, тогда нас погонят в прикрытие, увидишь...

Действительно, послышалась команда: " Марш! "

Ливень перестал. Мы зашагали по длинной, узкой луже, по дну траншеи,

где за минуту до этого вздрагивали и расплывались дождевые капли.

Ноги хлюпали по грязи. Вольпат снова принялся ворчать. Я слушал его,

глядя, как передо мной покачиваются плечи, прикрытые убогой шинелью.

Теперь Вольпат сердился на жандармов.

- Чем дальше от фронта, тем их больше.

- У них другое поле сражения.

У Тюлака давно был зуб против жандармов.

- Надо видеть, - сказал он, - как на стоянках эти молодцы стараются

сначала найти, где можно хорошо устроиться и поесть. А потом, когда

обделают эти делишки, стараются пронюхать, где идет тайная торговля вином.

Они стоят начеку и следят в оба за дверьми хибарок: не выйдут ли оттуда

солдаты навеселе, поглядывая направо-налево и облизывая усы.

- Среди них есть и хорошие: я знаю одного у нас, в Кот-д'ор.

- Молчи! - решительно прервал его Тюлак. - Все они хороши: один лучше

другого.

- Да, им лафа, - сказал Вольпат. - А ты думаешь, они довольны? Ничуть

не бывало... Они ворчат...

- Я встретил одного. Он ворчал. Ему здорово надоела " словесность". Он

жаловался: " Не стоит ее учить, она все время меняется. Да вот, например,

устав полевой жандармерии: только выучишь главную суть, и вдруг

оказывается, это уже не то. Эх, когда же кончится эта проклятая война? "

- Они делают, что им велят, - робко сказал Эдор.

- Конечно, ведь это не их вина. А все-таки они кадровые солдаты,

получают жалованье, пенсию, медали, а вот мы только штатские. Нечего

сказать, они странно воюют.

- Это напоминает мне лесника, которого я встретил в тылу, - сказал

Вольпат. - Он тоже ворчал, что его назначают на работы. " Черт знает что с

нами делают, - говорит. - Мы старые унтера; за нами по меньшей мере четыре

года службы. Правда, нам платят хорошее жалованье; ну и что ж? Мы ведь на

государственной службе! А нас унижают! В штабах нас заставляют чистить

уборные и выносить помои. Штатские видят, как с нами обращаются, и

презирают нас. А попробуй поворчать, грозят отправить в окопы, как простого

солдата! А во что превращается наше звание? Когда мы вернемся после войны в

наши коммуны и опять станем лесниками (если только вернемся), люди в

коммунах и лесах скажут: " А-а, это вы подметали улицы в X.? " Чтобы

восстановить нашу честь, запятнанную человеческой несправедливостью и

неблагодарностью, придется составлять протокол за протоколом даже против

богачей, даже против важных шишек! "

- А я видел справедливого жандарма, - возразил Ламюз. - Он говорил:

" Жандарм вообще человек не пьющий. Но везде бывают прохвосты, правда?

Жандарма население действительно боится, это верно; так вот, сознаюсь,

некоторые этим злоупотребляют; это отбросы жандармерии, они заставляют

подносить им рюмочки. Был бы я начальником или бригадиром, я б их упрятал в

тюрьму, и как следует, потому что публика обвиняет всю жандармерию в целом

за проделки одного жандарма - взяточника и любителя составлять протоколы".

- Самый поганый день в моей жизни, - сказал Паради, - это день, когда

я козырнул жандарму: я принял его за младшего лейтенанта, по белым галунам.

К счастью (говорю это себе в утешение, но, может быть, это так и есть), к

счастью, он, кажется, меня не видел.

Молчание.

- Да, конечно, - пробормотали остальные. - По что делать? Не стоит

горевать.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒