I. Deftones – Xerces (особенно хорошо идёт летом) 4 страница

-Но согласитесь, мил человек, - начал длинноволосый муж, отбросив шапокляк в дальний угол опочивальни, - нужно ещё и думать, когда что-либо пишешь, а не просто над слогом извращаться.

-А ты ещё что за хрен? – поинтересовался Шура, нащупывая в потаённом уголке за книжным шкафом красно-чёрную монтировку.

-Я - Владимир Владимирович Шекспир! – с гордостью откликнулся аристократ. – А вы от разговора не убегайте, мил человек, не надо. Нам всё о вас известно! Вот вы – писатель, так? И что же, вам хочется лавров Достоевского? Или, может быть, Толстого?

-О, что вы, что вы, - Шура сделал смущённую физию, - я всего лишь ихний подписчик. Ну, вы же понимаете всякое извращение над слогом, не так ли?

-Конечно-конечно, дорогой «член», но в таком случае у меня есть для вас вопрос несколько более каверзный: за-чем.

-Прошу прощения, что «зачем»?

Шекспир закрыл за собою дверцу шифоньера и подошёл к Шуре вплотную.

-Зачем вы пишете о медитации так, словно это новое слово в постижении вселенской сути? Зачем и для кого? Для холериков? Им и так хорошо. Для меланхоликов? Так им и без ваших морализаторств тошно.

-Конечно, я пишу больше для интровертов, чем аутровертов, - Шура извлёк из-за шкафа ломик и хлопнул им по правой своей ладони, - но, в общем-целом, пишу для себя. Потому что эксгибиционизм мой вряд ли будет оценен большинством. Время такое, Владимирович, понимаешь?

-О своих болезнях порядочный человек не говорит, - боязливо изрёк Шекспир, но тут же сощурил глаз. - Под «аутровертами» вы, кстати, имели в виду экстравертов, верно? Ох уж эти ваши извращения.

-Ну уж нет, - Шура хлопнул по ладони вторично, - для них это «экстра-» звучит чересчур «экстра»!

-Ладно, плевать, но ответьте мне всё-таки по существу: зачем миру вся эта ваша писанина? Что нового вы можете мне сказать, а? Я ведь не хуй, прошу прощения, с бугра. Я – Шекспир!

-Слушай, приятель, - Шура ухватил Владимира Владимировича за картуз английского бостона. – Мы чай живём в эпоху постмодерна, так? А это значит что?

-Что? – переспросил аристократ, конвульсивно сморгнув.

-Что-что! Жизнь подобна стрельбе из револьвера, вот что! Все мы - ковбои! Поэтому не только моё искусство, но и жизнь моя, и твоя жизнь, и все жизни уже никому ничего нового не скажут! Меланхолики, говоришь? Тошно им? А мне до них чего? Я свой собственный дар оттачиваю, ёба. Стиль свой не для правнуков шлифую, а потому что нравится мне, понимаешь? И вообще: нет того урода, который не нашёл бы себе пары, и нет той чепухи, которая не нашла бы себе подходящего писателя, так сказать. Чего-то вам здесь нужно, к ебеней матери?!

Боркомин Степаныч, посибаритствовав несколько секунд на мусорном мешке, спешно поднял голову:

-Мы пришли надавать, сударь, по вашим пухлым щам! Потому что вы, не шутя, думаете сладить с целым народом! А мы – мы веруем, что русская нация – необыкновенное явление в истории человечества!

Шура вяло закатил глаза, как будто данными нравоучениями его третировали уже несколько веков, по семь раз на дню.

-Но из-за вас, - продолжал старик, - из-за ваших этих писаний идиотских наша великая Россия, наша Пятая Империя, влачит жалкое существование с фантомными болями, точно...

-Послушайте, товарищи… - перебил он Боркомина Степаныча.

-Не товарищи! – вскричал тут же Владимир Владимирович, высвободив свой картуз английского бостона из рук Шуры. – Не товарищи! Вы, мил человек, думаете, что мир смотрит на вас сквозь очки на вашем носу, но это крайняя глупость! Вы ведь не прожили ни дня, можно сказать, а всё туда же: надо жить так, надо жить эдак!

-Погоди, мужик! – Шура поднёс монтировку к шекспировскому носу. – Я-то, в принципе, ничего против ваших наций не имею, просто я общаться хочу с человеком, а не с его национальностью. Слишком все умными стали, начитались не пойми кого, кичатся теперь, мол, «балты мы - не славяне! ».

-Какие, в гузно, «балты»? Болты, что ли? – иронизировал старик со слезою в голосе.

-Во! – Шура показал пенсионеру большой палец. – Всё ведь понимаете! А они стараются расчлениться, вместо того, чтобы единым целым стать! Понятное дело, большинство людишек считают свою этническую группу лучшей, за европейцев всё, против американцев, арабов строят, негров критикуют. Китайцами возмущаются. А мир наш каким нужно рисовать? Светлым, сука! Светлым, да без уродств фобских этих.

-Вот поэтому-то сделать космополитом каждого невозможно. - Старик улёгся на мусорном пакете поудобнее, поправляя карманы пальто. – Космополитизм на глобальном уровне, впрочем, и ирреален, ибо никто не волен жить где угодно, потому как климат, знаете ли… А ненависть к другим этносам, как вы выразились, ma cherep^{^[4]}, - часть общей тенденции, цель которой - трендировать пороки современного общества. Весьма справедливой тенденции, к слову. Потому что человечеству нужно пожирать себя самоё, чтобы быть во всех отношениях здравым. А при вашей политике, дорогой вы наш, никто не выйдет, что называется, отсюда живым.

-Никто из вас, - колко подметил Шура, показав инструмент пенсионеру.

-Чего ж вы там разлеглись? - оскоромился Шекспир насущным вопросом, поглядывая на старика. - Помогите же мне, наконец. Я один с ним не управлюсь.

Старик повернулся на мусорной куче и воодушевлённо изрёк:

-Эх, мусор нужно рисовать как цветы! Я знал одного художника, ах, как он рисовал цветы! Как мусор!

-Дружище, - вознегодовал Владимир Владимирович, - мне кажется, вы неудачно стукнулись головою…

-Всё в порядке, Вова. Переносица только свербит шибко.

-У вас переносица, а у меня, похоже, начинает от этого упрямого человека голова болеть.

-Это фантомная боль, - бросил Шура, затем выпил и тут же, не мигнув, отрыгнул углекислотою. – А вы заметили, что многие чеченцы куда умнее и нравственнее любого русского преступника? Это не мои домыслы, кстати, так эксперты утверждают.

-Дорогой вы наш, - приподнялся на сухом локте Боркомин Степаныч, потеребив боковой карман пальтеца, - ну почему вы не можете понять, что истина у нас одна, и она отнюдь не в неграх, не в мусульманах, и даже не в сикхах.

-То, что истина не в ситхах я понимаю прекрасно, - Шура взмахнул монтировкой, словно мечом, и приставил стальную лапку к груди Владимира Владимировича - но вы, товарищи, ровняете дно, прошу прощения за сленг. Возьмите своего любимого Ницше, например, - национализм им отвергался напрочь.

-Так он просто родину не любил, - затряс губищами Шекспир, поглядывая на старика - патриотом не был, немцев на дух не переносил.

-Нехай не переносил. Потому что истина одна, но правд для человека поб о ле, чем одна. Да?! - Шура ткнул в грудь Владимира Владимировича ещё шибче. - Правд много! Вот Тесака возьмите, любимца своего. Он же хочет для всех одну правду сделать, не постигнув истины. Как вы можете оправдывать национализм, когда его строят умственно отсталые дети?

-Вы судите по исполнителям, дорогой наш. «Juvenile vitium est, regere non posse impetum^{^[5]}». Дети – на то и дети, чтоб драться.

-«Зло в сердце человека от молодости его», как сказано в талмуде, - осторожно вставил Шекспир, поглядывая то на Шуру, то на монтировку.

-Цыц, Володя! - Боркомин Степаныч ухватился за край швейной машинки и приподнял своё старческое туловище. - Пока люд учёный наш не предоставил подросткам эрзац-насилие, основанное на имитации психофизических ощущений, крови меньше не будет. А Тесак – вполне способный индивид. Он может не только деньги воровать из карманов доверчивых граждан, но и нагло врать. Согласитесь, в нашем добром мире больше ничего уметь не нужно!

-Вы только что подвели под вашей идеологией жирную черту, - засмеялся Шура. - Вам не кажется, что всё это звучит не только спорно, но и лживо?

- Бесспорные утверждения сможет поддержать любой ребёнок, согласитесь, - запротестовал старик. - Все остальные утверждения спорны. Всё вокруг в большинстве своём спорно. Но нация – истинна!

-Говорила мне мама: не спорь с идиотами, мол, опытом задавят. Да ведь нация никогда не была чиста, если вы к этому клоните.

-И к этому тоже, - щёлкнул пальцами Шекспир.

-Сколь бы её не пытались чистить – чиста никогда не была! Гитлер был евреем, ёпта, а Тесак ваш, он что, не еврей?

-Акститесь, друг вы наш любезный! – старик поелозил на пакете, оправляя фалду своего драпового пальтишки и поправляя карманы, явно чем-то заполненные. - Евреев не поминайте всуе! Этим вы оскорбляете вселенную, которой о жидах лишний раз вспоминать больней, нежели вам. У вас ведь совершеннейшее нет сердца!

-С чего вы взяли, что сердце есть у вселенной, товарищ Мёрдок?.. Я гляжу, вы верите в эти конспирологические сказки о том, что жидомасоны управляют миром!

-Но ведь это правда! Бнай Брит всех нас пережуёт и переварит! Десятикратно!

-Правд много!

-Сионисты виноваты в том, что все народы злобные, вороватые и убогие, ведь раньше было иначе!

-Вядзь раньша была инача! – передразнил старика Шура, прижимая Владимира Владимировича к шифоньеру стальным прутом монтировки.

-Да, да, и ещё много раз! Это потом Моисей евреев перепрограммировал на порабощение люда русского, а до этого на земле царила дружба, равенство и братство!

-Экой вздор! Спихивать общечеловеческие пороки на тех, кто их больше всего, по мнению славянофил и и, заслуживает. Конспирологию придумали расхлябанные ленивые русские, чтобы оправдать свою немочь, как вам такой ход?

-Пешками х о дите, мил человек! – вякнул из-под монтировки Шекспир. - Боркомин Степаныч вам всё верно рассказывает! Пятьсот тысяч масонов, если не пятьсот миллионов их, управляют этим миром! А вспомните Маркса, да, этого Мордохея Леви! Ведь это он придумал коммунизм по наказу раввинов! И попробуйте только возразить!

-Я возражаю! - довольно выкрикнул Шура в лицо Владимира Владимировича. - И что же? Коммунизм! Пятьсот тысяч! Абсолютно секретно! Да я тебя!

-Без рук! – возопил Шекспир, вырываясь из-под монтировочной лапки.

Шура позволил аристократу отскочить к печке и аккуратно уложил инструмент на своё лоснящееся плечо.

-Как может полмиллиона людей, тем более жидов, разбросанных по всей планете, держать в секрете способы порабощения человечества?

-А способы эти уже далеко не секретны, - ответил старик, поглаживая истасканные свои бока. - Крайний срок на производстве, к примеру.

Глаза Боркомина Степаныча беспокойно глядели из-под старческих бровей. Он посматривал то на Владимира Владимировича, то на драповый торс свой, на карманы глубокие, один из которых выпирал так, что казалось, будто в кармане том покоится литровая банка маринованных огурцов, затем снова вздымал голову, встречался взглядом с Шурой и облизывал иссушенные серые губы.

-И какой же срок крайний, товарищ Мёрдок? - язвил владелец монтировки.

-Две недели...

-Прошу прощения? – Шура отшатнулся от старика: тот вскочил с мешка и начал сотрясать дряхлою своей головою, словно в приступе дичайшего похмельного мандража. Вокруг него образовалась завеса из табачного пепла, на пол летели куриные кости и картофельная ботва.

-Two weeks. Two-o we-eks!

Шура подскочил к Боркомину Степанычу и огрел того голой ногою в огузье. Старик тут же пришёл в себя и продолжил:

-Кто есть раб, дорогой вы мой? Это человек, чьи цели и образ жизни определяет некто другой.

-Ну вы и тугой, ну вы и тугой! - выдавливал Шура госпелом из своей глотки всякий раз, когда на слух попадалось мерное окончание. - Тогда всех можно звать рабами. Безработные несчастны без работы, работающие несчастны от её избытка – это тоже форма рабства. Психологического. Сверхдуховного.

-И в чём, по-вашему, мил человек, заключена свобода? В тунеядстве? В медитациях на пьяный желудок? Или может вам хочется сцать в детские песочницы? Сцать и срать?! – Владимир Владимирович сложил руки за спину, словно десантник старого покроя, горделиво приподнял подбородок и слегка подпрыгнул.

Шура не затянул с ответом:

-Э, Shakeспирт, да в твоём августейшем теле нет ни грамма, чтобы я открывал пред тобою заржавленный сундук моей сердечной тайны!..

-Успокойтесь, дети мои, - вмешался старик. – Не стоит конфликтовать на почве каких-то несуразных мелочей. К слову, мой дорогой, - он взглянул на Шуру, - свобода заключена в возможности не только насыщать, но и приумножать человеческие потребности.

-Слова классика, - брякнул Шекспир, и зачем-то сделал книксен.

-Тем не менее, это лишь миф, - продолжил Боркомин Степаныч, подняв указательный палец в гору. - Людям, которые хотят поменьше работать и побольше получать, нужно, чтобы ими управляли, а они будут в свою очередь лишь потреблять. Как груднички, да. Тренды нонеча – единственное божество. Как вы думаете, ma cherep, что появилось раньше, яйцо или курица? Социал-дарвинизм, приучающий человека к мысли о том, что потреблять, конкурировать и быть жадным – естественные человеческие качества, или же сам человек, из которого социал-дарвинизм этот вытекает?

-Я не силён в истории, товарищ Мёрдок, тем более лживой, но, конечно, согласен с тем вашим тезисом, что миром правит кучка людей. Только кучка эта вечно мигрирует по земной карте, а люди в ней чрезвычайно непостоянны. Если и правит нечто конкретное, если и правит самонадеянно и долгий промежуток времени, так это СМИ, а вот уж кто манипулирует этими СМИ… Чёрт их ведает, в общем-то. Красивая картинка, не иначе. Но очевидно, что масонство это ваше сейчас – просто символ. Как монтировка во второй «Half life» – нахуй не нужна, но есть. Масоны теперь ничего не контролируют. Кстати, евреи незаменимы для государства в казначейских, торговых и посольских делах, раз на то пошло. Вы же любите государство, не так ли?

Шекспир крутнулся на месте, словно балерина. Расстояние между ним и стариком чудесным образом сокращалось. Боркомин Степаныч подобрался рукою к наполненному своему карману и проблеял с такой жалостью, что Шуре на некий миг сделалось дурно:

-Взгляните в глаза истине, ma cherep! Ведь у евреев нравственности ни на грош! Как же вы можете защищать ИХ, но порицать НАС?

-А у вас, - сжал Шура монтировку крепче прежнего, - у вас она, нравственность эта, имеется?!

-Ну конечно, конечно имеется! – жалобился пенсионер. - Она, прости господи, не такая как у всех, но определённо у нас её будет побольше, нежели у всякого среднестатистического иудея. Вы обратите внимание вот на что: нравственность, как некая норма, из жизни еврея намертво выпадает, и мораль его, как личностное качество, нивелируется. Вы понимаете, что это даже не Ницше?! Это ведь немыслимо! Непостижимо разуму умных и циничных нас!..

-Толстых и красивых вас! – льстиво подхватил Шекспир.

-Они поступают в угоду своей власти, - продолжал старик, - и это делает их ограниченными людьми. В определённом плане, конечно. Но зато в их руках - бразды браздейшие! В то же время религиозность ихняя в пику их же «богоизбранности» выглядит фальшью. Станете ли вы оправдывать евреев в данном случае, ma cherep? Они и именно они виноваты сейчас в том, что жизненная стратегия вашего поколения зиждется на половом влечении и выживании!

-Да, жиды воспитаны любить власть, быть властными. – Шекспир ухватил старика за локоть и сбил с его пальто несколько картофельных очисток. – Тем более они меркантильны уже генетически: с детства в них видна вёрткость, предприимчивость. С коляски уже сволочи корыстолюбивые, чтоб им…

-Однако не все евреи – правители. – Шура сделал рукою замысловатый жест. - Не все русские – алкоголики и рабы! Ключевое слово, я считаю, - среда и воспитание. То, что жиды думают о себе, как о богоизбранном народе – их личная навязчивая идея. У гоев более высокое о евреях мнение, нежели у самих евреев, понимаете? Что тут говорить, жиды в большей степени антисемиты, чем сами антисемиты!

-Да что ж вы несёте-то такое, ma cherep? – взвился Боркомин Степаныч, держа руку над карманом. - Все знают, что жиды, снедаемые ненавистью к себе, – очередная утка Бнайт Брита, который хочет нас растерзать! Все эти ваши мысли о том, что среда виновата в еврейском властолюбии – вон! Выбросьте их все вон, потому как жить с ними – грех!

-Ах, вы ещё и фанатик, ну тут я вам кланяюсь прямо в ноги.

-Не паясничайте, любезный, - встрял Владимир Владимирович, придерживая старика за драп, - сие есть mouvais genre! Националисты фанатиками быть не могут!

-Как это не могут, если именно что стоят предо мною?

-Не кривляйтесь, бесценный, - Мёрдок покрывался потом, его ладони нервно подползали к вздутому карману, - мы прекрасно знаем, что с каждым годом всё дальше и дальше отдаляемся от бога. Это как, знаете, не отречение или бунт... Мы просто забываем о нём. Но это не говорит о том, что мы должны позабыть о заповедях. Они ведь были выдуманы не шутки ради, или вы думаете, что это сатана их Моисею из куста нашептал? Сатанизм, знаете ли, ещё в начале века педерастам проиграл. Не в моде нынче.

-Я удивлён. - Шура ткнул в бок Владимира Владимировича. - Фашист ратует за нравственные предписания, придуманные жидами.

-Во-первых, заповеди – это общечеловеческое, не еврейское, - возразил Шекспир, отвадив Шурину руку, - во-вторых – не фашист. А в-третьих - нравственность и национализм могут сосуществовать вполне здраво, и без коллизий.

-Чёрт возьми, да любая идеология, уверяющая свою целевую группу в том, что она лучше других и в том, что она подвергается угнетению – фашистская!

-Ну а нравственность-то тут причём?

-«Не убий», стаксель тебе в румпель!

-Зачем же убивать, сударь? Мы, националисты, ратуем за нравственность, просто она несколько отличается, Боркомин Степаныч вам уже объяснял… – Владимир Владимирович уже погрузил правую свою руку в карман пенсионера, но Шура недолго думая шлёпнул длинноволосого аристократа по почкам стальной гранью монтировки. Шекспир с визгом отскочил в сторону:

-Депортация или стерилизация, на выбор!

-А если мне не нравятся оба варианта?

-Не валяйте дурака, мы с Вовой не либералы, вы же всё прекрасно понимаете. Отправим восвояси, делов-то, - прокомментировал старик, провожая взглядом пританцовывавшего от боли Шекспира. – Закон для всех нерусских одинаков.

-Я всегда говорил: «Сущность закона – человеколюбие», – простонал Шекспир, держась за побитую боковину.

-Ложь. Сущность закона - правосудие. Каково может быть человеколюбие, когда убийцу казнят? Человеколюбие здесь нивелируется законом. А всё, что вы мне тут втираете – дипломатическое пустословие! Вы, я совершенно уверен, не сможете удержать ваших скинхедов за идеологический поводок, хотя им пора нацепить добротный, цельножелезный. Вы будете глядеть, как они «мочат жидов» и «топчут чёрных», будете кричать, что всё замечательно! Знаем мы вас! Всё, что вы мне тут затираете – облыжное мудачество!

-Да ведь тут такое дело… Каждый ведь имеет право на собственное мнение. При условии, что ему за это платят. Мы всё-таки добиваемся не столько правды, сколько эффекта, я правильно выражаюсь, Вова?

Шура ухватил старика за грудки.

-Слушайте, дедуля, вы когда в последний раз чистили вставные свои зубы? Я ведь «на вы» с вами из чистого уважения пред старостью вашей, а будь вы на лет пять младше – мигом бы полетели из вот этого окна!

-Старика поставь! – Владимир Владимирович, бросился на Шуру, но тут же получил звонкой сталью в ухо. Боркомин Степаныч, выпущенный из цепких дланей, повалился спиною на старую швейную машинку забытой польской фирмы. Шура, обтерев ломик от крови дырявым обшлагом своего кафтана, невозмутимо выговорил:

-Вы не контролируете эту ситуацию, Мёрдок.

Старик отряхнул пальто, затем поправил вставную челюсть и возроптал:

-Но позвольте, бесценный. Разве вы не уподобились сейчас этим, как вы выразились, детям, ударив ни в чём не повинного Владимира Владимировича? Немцы в девятнадцатом веке тоже ратовали за мир, как и вы сейчас, уверяли, что жизнь – высшее благо на земле. Вы, гляжу, по нисходящей спирали устремляетесь прочь от воззрений своих кондовых.

-Насилие порицает насилие! Душещипательное лицедейство! Хорош уже письку лимонить, э! – Шура шагнул к Мёрдоку, вверг руку свою в карман драпового пальто и извлёк миниатюрный танк Mk IV - английский, ромбовидный и, судя по всему, без года вековой.

-Нет! – Старик ухватил Шуру за рукав. – Поймите же наконец: раса, нация, семья – вот три кита, на которых покоится человеческое благополучие. Мы уже пересекли точку невозвращения, и только от нас зависит, погибнем мы, или расцветём. Либерализм ваш любимый - запоздалое явление, он бы пришёлся кстати в каком-нибудь средневековье, а теперь работает на потеху всяким педофилам и педерастам. Это что же, и есть, по-вашему, развитие?

-Вы-то расцветёте, уж конечно! – Шура поднёс Mk IV поближе к глазам, дабы различить на металлическом корпусе вполне натуральные заклёпки. - От семьи до нации, каждая группа людей – общество островных вселенных. Слушайте. Это что за ребячество?

-А это, дражайший, танк, принятый на вооружение британской армией в 1917-ом году. Вот, смотрите, здесь у него 47-мм пушка Гочкиса, так?

-Ага-ага… - послушно кивал Шура, разглядывая миниатюрные кожуха и вертлюги архаичной пищали.

-Во-от. А здесь - 7, 7 мм пулемёт «Льюис», прямо с оружейной фабрики в Бирмингеме, усекли? Хорошо. Вот здесь у нас двигатель «Даймлер», а вот тут – червячный редуктор. А рядом, у задней двери, - радиатор. А здесь – топливный бак. А вот тут у нас бак масляный…

-А не пошли бы вы нахуй? В пизду ваши танки! Они - что ваша закоснелость, ваше рутинерство! Этот оплот ценностей, устаревших и ошибочных…

-Ну почему же ошибочных, мать моя дорогая? – взметнулся старик с машинки. - «К чему бесплодно спорить с веком? Обычай - деспот меж людей? »

-Это сказал пацан, считавший, что дуэль - его всё! Традиция, хуле! Или это звалось «благородством»? Благородно умер в сорок лет, ха-ха! Не думаю, что в обществе, где людей проигрывали в карты, где их меняли на еду, могли быть сформированы не требующие порицания, безусловные традиции! Эталоны поведения, сложившиеся за столетия человеческого существования, сейчас нерушимы просто потому, что вы не может понять и принять их несправедливость, а где-то и неграмотность.

-Грамотность, неграмотность, - возмущался старик, уцепившись за сермягу кафтана Шуры, - всё у вас по какой-то шибко вычурной науке!

-Любое, что рождалось «умами» в эпоху, когда Земля считалась плоской, должно быть переосмыслено в эпоху, когда доступны иные планеты. Папаша, вы даже не можете мне ответить, откуда проистекает ваше невежество!

-Э-э-э… - Боркомин растерянно поскрёб лысину. - Сформированный сценарий жизни очень удобен, знаете…

-Браво, старый вы хрыч! – Шура потрепал Мёрдока по щеке. – А то всё руки в брюки, хуй в карман. Правильно подметили! В детстве мы лишены критического мышления и принимаем на веру любые утверждения старших. Наши сознания куются в их кузницах. Чьи-то отпечатки пальцев ложатся в наш разум, да ещё через трафарет... Этим и живём.

-Так может ли быть хорош конец при плохом начале? – пришёл в себя Шекспир. Голову он держал к полу и был совсем заспавшись. Из уха аккуратной ниточкою струилась багряная кровь.

-Да, едрить твоё коромысло! – провозгласил Шура и веско стиснул Mk IV в кулаке до белизны костяшек.

-А вот и нет, - упорствовал старик, сидя на швейном станке и сжимая рукав Шуриного кафтана своими сморщенными пальцами. - Человек, взрощенный обществом, в общество вливается и взращивает нового человека, и так – сколько хочешь раз! Замкнутый круг, который формирует все эти сценарии. А сценарии создают картину мира. Люди склонны видеть вокруг себя то, во что верят. А именно то, к чему привыкли. Даже выше возьму, ma cherep: они не замечают того, во что верить не хотят. Поэтому переделать характер человека так сложно. А общество переделать так и подавно нельзя! Пока к власти не пришли мы, конечно…

-А я вам напомню, - Шура вырвал сермягу своего кафтана из дряхлой Мёрдоковской ручонки, - что к старости наши привычки делают нас в корень стоеросовыми. Отсюда происходит любимая фраза хиппи: «не верь тем, кому за тридцать». К старости мы уже не думаем. Мы просто делаем. Следуем привычкам. Этого так боялись Брукс и Рэд в вашем любимом «The Shawshank Redemption». Вы, папаша, уже должны сие чувствовать. Вам ведь помирать скоро.

-Это кому это помирать?! – взорвался старик, вскакивая с машинки. – Вы ещё скажите, драгоценный вы мой, что всё, чем я жил – тлен! Отдайте танк!

-Тишей, папаша, Шекспира разбудите. Вот вы говорите о тленности жизни своей – вы ж это сами начали, так что не обессудьте, - и в чём смысл вашей жизни-то? Воевать с либералами? Восхищаться нацией? Строить из себя взрослого, красивого и умного? Чё? Вы, папаша, круглый дурак.

-Я вам покажу круглого дурака! – сотрясал Мёрдок ветхими своими кулачишками у самого Шуриного носа.

-А в чём я не прав? У вас, как и у прочих интеллектуалов-экстремистов, проблема в том, что вы, постигнув нечто глубокое, прыгаете совсем уж в пучину, выпадаете за грань дозволенного.

-Где?! – кричал старик. - Где эта грань?! Покажи! А! Не можешь! Немочь!

-Идите-ка лучше на юг, старый вы человек! – обходительно реагировал Шура. - Совершенно очевидно, что грань эту рисует для каждого их собственный внутренний тормоз. И если тормоза нет, что тогда? Вопиющие прецеденты! «Убей хача патамушта он нирусский»! И тэпэ. И вообще, тенденция у вас нездоровая пошла…

-Вы танк мне отдадите, дражайший?

-…порождать добро злом, – настаивал на своём Шура. - Будь, мол, контркультурным, отвергай разумное-доброе-вечное, приводи в исполнение свои идеалы с помощью глупого-злого-сиюсекундного и не парься. Тот самый ваш вырожденческий фактор, что из пидоров сейчас, по вашему мнению, проистекает. Вы ж против вырождения? При этом только и слов, что о мерзости культуры, которая, в противовес депрессивной «контре», культивирует порабощение и тупость человека.

-Ваш тезис – говно! – выпалил Мёрдок. – Мы такого не говорим! Порабощает и отупляет человека любая форма культуры, в том числе и «контр-», это ведь не зависит от формы или содержания. Сила искусства – вот нужные слова! Только согласитесь, что эти Забриски Поинты и Blow up’ы педераста Антониони – самая нелепая куча свиного говнища, которую кода либо видывала наша планета!

-Да хер вас знает, папаша, чего вы так взъелись на всех этих пидоров. Неужели Забриски Поинт не противоречит принятому обывателями мироустройству?

Откуда-то из-под печи донеслось:

-Он культивирует идею разумного-доброго-вечного.

-Ну конечно! Гораздо лучше творить полные желчи, спермы и гноя пятнадцатичасовые фильмы с диким монтажом, вызывающим у зрителя эпилепсию. Видимо, чтоб собрать эпилептиков и расстрелять за кинотеатром – мир станет чище!

-Вы необычайно проницательны, - донеслось снизу.

-Искусство должно духовно обогащать, - резонировал Шура и бросил взгляд на Владимира Владимировича. Тот лежал на спине, у печки, ковыряясь в окровавленном ухе спичкой пинской фабрики. Спичка погружалась на всю свою длину в ушную раковину, крутилась какое-то время вокруг оси, после чего выезжала назад, розовея в лучах весеннего солнца, бьющего сквозь прозрачные оконные гардины.

-Да вы штейермахер, ma cherep! – всплеснул ладонями старик, но звук получился совсем уж неприличный. - Приводите всё какие-то совершенно нелепые примеры! Радикальная контркультура, может, и хочет ассимилировать в официозе, может это и неизбежно, но не стоит обвинять меня, Боркомина Степаныча, в том, что я, дескать, переступаю некую грань. Да, контркультура стремится стать мейнстримом, а что в этом зазорного, яхонтовый? Не стремятся к этому только солнечные люди, потому что дауны, потому что сорок семь хромосом и ровно одна мысль в голове, которая не о власти вовсе. Культура нынешняя – это культивация идей работы, веры в бюрократизм и прочая. Согласитесь, вы ведь также не любите современную культуру?

-Из-за работы, а? – подстёгивал Шуру Владимир Владимирович, покручивая спичкой в ухе. - Согласитесь, несправедливо мир устроен!

-В Штатах работников кувалды и лома не более десяти процентов - практически всё население спекулирует барахлом и перекладывает бумажки, - сотрясал в воздухе серой пятернёю старик. Шекспир присоединялся:

-А у себя на родине вы вынуждены гнуть спину даже не за десятерых - за сотню! Потому как большинство даже не бумажки перебирает, а стеклотару под магазином.

-Работа убивает похлеще войны! – теснил приятеля Боркомин Степаныч. - Ежегодно два миллиона человек умирают от полученных на производстве травм и болезней – это в четыре раза больше, чем участников военных конфликтов, ня! А знаете, какая профессия признана самой опасной?

-Президент РБ! – с возмущением выпалил Шура.

-Да лесоруб же, мать моя дорогая! Знать должны! Свыше ста смертей на сто тысяч человек!

-Пускай. Пускай культура ваша имеет целью тянуть соки из человека, жизненные соки, но контркультура, которая пропагандируется абсолютным большинством циников-интеллектуалов, ницшеанцев и прочих право-левых экстремистов, она ведь того только и хочет, чтоб переквалифицировать человека в сущего бастарда! Я и так моральный урод, папаша! Я исправиться хочу, и я легко вижу в этом нагромождении контркультурных идей то блядство, которое старается втянуть меня в водоворот абсолютного нравственного ублюдства!

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 Следующая ⇒