Жираф Джим (Jim Giraffe) 9 страница

Пригласите молоденьких танцовщиц Сегодня, отсидев только три месяца из положенных по приговору десяти лет тюремного заключения, мистер Лиственное Дыхание выходит на волю. Мы встречаем его всем семейством: Воздержанья, малютка Джимми и я. Любовница, незаконнорожденный ребенок и бывший лучший друг. Воздержанья ставит спортивный кабриолет цвета «синий электрик» на стоянке для посетителей, почти на том же самом месте, где она припарковалась в тот злополучный зимний день (ближе к вечеру), когда я впервые застал их с ЛД, скажем так, вместе. Сейчас весна. С того дня, когда мы впервые встретились с мистером ЛД, прошел ровно год. Совершенно безумный год. Год, когда все пошло кувырком. Ворота тюрьмы открываются, и мистер ЛД выходит наружу. У него на спине — картонная коробка, закрепленная для надежности ремнями. Нормальный человек вынес бы ее подмышкой. Но ЛД — не нормальный человек. Он — жираф. Воздержанья неуверенно делает шаг вперед, потом замирает и смотрит на меня, как будто ища одобрения. Я киваю, хотя и с большой неохотой, и Воздержанья бежит через всю стоянку и с разбегу кидается ЛД на шею. Я жду у машины. Малютка Джимми спит на заднем сиденье. Воздержанья опустила крышу, чтобы в машину вместилась и ЛДшная длинная шея, и его большой, вечно сопливый нос, и их большая любовь, которая чуть ли не зримо парит над ними наподобие воздушного шарика в форме сердечка, наполненного розовыми соплями. — Я хочу сесть за руль, — говорит мистер ЛД, хватаясь за ручку водительской дверцы. Он замирает, смотрит на Воздержанью, улыбается ей и добавляет: — Ну, если можно. Воздержанья кивает. Она садится спереди, рядом с ЛД, а я сажусь сзади, вместе с малюткой Джимми. Честно сказать, я не знаю, почему мы по-прежнему называем его малюткой: он уже сейчас ростом»почти с меня. — Вы себе даже не представляете, как это здорово: снова быть на свободе, вдыхать свежий воздух и все такое. Воздержанья кивает. Ее прямые каштановые волосы зачесаны назад и собраны в хвост коричневой резинкой. Когда она кивает головой, хвост с коричневой резинкой кивает тоже. — Эта машина, — говорит ЛД, постукивая копытом по электронной приборной панели, — я на ней ездил каждую ночь, все последние три месяца. Ну, то есть во сне, — поясняет он для пущей ясности. Воздержанья кладет руку ему на копыто, на то, которое он держит на рычаге переключения передач, и рука остается лежать на копыте, даже когда мистер ЛД включает первую передачу и выруливает со стоянки. — Хочу пригласить тебя в мой любимый ресторан. И тебя тоже, Скотт, — говорит ЛД, глядя на меня через зеркало заднего вида. — А там есть высокие детские стульчики? Ну, для малютки Джимми? — спрашивает Воздержанья с искренней озабоченностью в голосе. ЛД пожимает плечами. Он не знает. — Как-то мы не подумали, — говорит Воздержанья и берет ЛД за руку. Вернее, за переднюю ногу. — Надо было захватить нашу высокотехнологичную родильную кровать. Скотт специально вызывал мастеров, чтобы ее переделали в высокотехнологичный детский стульчик нестандартных размеров. ЛД смотрит на меня, улыбается. — Правда? Я киваю. Официант проводит нас через зал ресторана, набитый битком; вверх по лестнице на два пролета, потом — по серебристой винтовой лестнице, еще выше, во вращающийся круглый зальчик на крыше. — Вот, — говорит официант, указывая на столик в самом центре круглого зала, кстати, единственный столик в зале. — Это наш пентхаус-столик. Пентхаус-столик может быть зарезервирован только для членов королевской семьи, знаменитых исследователей, недавно вернувшихся из экспедиции, и для ведущих своего собственного телешоу. — Он отодвигает стул для ЛД, и ЛД садится. Он отодвигает стул для Воздержаньи, и Воздержанья садится. Для меня он стул не отодвигает. Потому что там больше нет стульев. — Прошу прощения, — говорит официант. — Я сейчас принесу еще стул. Я стою у окна, жую ногти на больших пальцах, любуюсь видом. Весь пригород — как на ладони. Зал вращается, и окно вращается тоже, и из этого вращающегося окна видно то, что обычно не видно. То, что обычно скрыто из виду. Если как следует присмотреться, можно разглядеть и мой дом. Наш дом. Дом, в котором я живу с женой и ее внебрачным ребенком. — Малютка Джимми здесь не поместится, — говорит Воздержанья официанту, который принес высокий детский стульчик. — Он у вас слишком маленький, стульчик. — Он просто кажется маленьким, потому что он далеко, — объясняет официант. — Этот зал сконструирован по принципу обманчивой видимости, наподобие оптической иллюзии. — Официант подвигает стул ближе, и — да — стул увеличивается в размерах. Мы с Воздержаньей приподнимаем малютку Джимми и сажаем его на стульчик. — Официант, — говорит ЛД, щелкая копытами, как мы с вами щелкаем пальцами, — мы начнем с закуски. Ну, чтобы закусить. И принесите бутылку вашего лучшего шампанского. Я, знаете ли, только что вышел из тюрьмы. — Уж как не знать. — Скотт, не груби. Джим только что вышел из тюрьмы. — И это, по-твоему, хорошо? — Воздержанья упорно не смотрит на меня, и я развиваю мысль: — Если кто-то выходит из тюрьмы, ничего в этом хорошего нет, Воздержанья. Если кто-то выходит из тюрьмы, это значит только одно. Что этот кто-то был в тюрьме. А это значит только одно. Что этот кто-то преступник, что он совершил преступление. — Джим — телезвезда, — говорит Воздержанья в защиту ЛД. — В наше время все телезвезды сидят в тюрьме. Правда, Джим? Я читала об этом в журнале. ЛД кивает. — Макс Золотце считает, что теперь наш зрительский рейтинг возрастет как минимум вдвое. — У вас отличное шоу. Нам со Скоттом ужасно нравится. Правда, Скотт? Я качаю головой. Хотя только мысленно, то есть внутри. Снаружи моя голова даже не шелохнулась. — Мы со Скоттом считаем, что это был очень смелый поступок, Джим, когда ты продолжил вести свое шоу прямо из тюрьмы. Смелый. Это только одно определение. А есть еще и другое: глупый или идиотский. В каком-то из выпусков они нарядили молоденьких танцовщиц в костюмы молоденьких заключенных, зачем-то измазанных овсяной кашей*. * Английское слово porridge помимо очевидной «овсяной каши» означает еще и «тюремное заключение», так что, в общем, понятно, почему танцовщиц измазали овсянкой. Официант возвращается с огромной бутылкой шампанского и тремя хрустальными бокалами. Ставит бокалы на стол, открывает шампанское, поливая вращающийся зал пеной цвета шампанского, и разливает шампанское по трем хрустальным бокалам. Вручает бокалы Воздержанье и ЛД. — За счастливую пару. — А как же я? Мне тоже положено шампанское? Или третий бокал — для малютки Джимми? — Я хватаю оставшийся бокал, подношу его к губам и вдыхаю. Когда я прихожу в сознание, воздержанья с ЛД уже доедают закуски и готовятся приступить к главному блюду. Стоя есть неудобно, и особенно — если все остальные сидят. Это проблема в равной степени социальная и практическая. К примеру, я мог бы попросить ЛД передать мне утиный пинг-понг, но раз уж я все равно стою, я с тем же успехом могу протянуть руку и взять его сам. Воздержанья смотрит на ЛД влюбленным взглядом и спрашивает, почему его выпустили из тюрьмы на девять лет и девять месяцев раньше срока. — У меня свое собственное телешоу, — объясняет он, как и следовало ожидать. То есть вполне предсказуемо. — Начальник тюрьмы — большой наш поклонник. Ему нравятся молоденькие танцовщицы. И Боб, конечно же. Боб Забавник нравится всем. — Что-то Боба в последнее время не видно, — говорит Воздержанья. ЛД качает головой. — Боб сейчас в тюрьме, — объясняет он. — За совращение малолетних мальчиков. — Но если Боб в тюрьме... — Заключенным нельзя выступать на телевидении, Воздержанья. Если, конечно, у них нет своего собственного телешоу, — говорит ЛД. — У нас есть некоторые привилегии. У тех, у кого есть свое собственное телешоу. — Хм, — хмыкаю я, жуя ломтик утиного пинг-понга. — Похоже, ты там очень неплохо устроился, в тюрьме. В неге и роскоши. — У меня была отдельная камера. Пушистый ковер с длинным ворсом, своя ванная, все дела. Воздержанья улыбается, но молчит. Ничего не говорит. — Хотя не скажу, что все было прекрасно и радужно. Главное, общество было сомнительным в лучшем случае. В основном все — преступники. Один парень сидел за вооруженное ограбление. Я качаю головой. — Погоди, если он совершил вооруженное ограбление, то почему он сидел в тюрьме нестрогого режима? — Он был коллегой небезызвестного мистера Бинго, — объясняет ЛД. — Того сутенера из пригорода? ЛД кивает. — Его держал и в тюрьме сверхстрогого режима, на острове в море. Мистер Бинго поговорил с судьей, и ему сбавили срок с десяти лет до десяти дней, и перевели его в Пригородную тюрьму нестрогого режима. Кстати, приятный такой мужик. Я у него в карты выигрывал. — Я бы нарочно ему проигрывал. Воздержанья смотрит на меня с неприкрытым презрением. — Ты — да. — Кстати, Скотт, ты-то как? — говорит ЛД, меняя тему. — Чем занимался все эти три месяца? Я пожимаю плечами. — Все так же работаешь в кинотеатре? Я качаю головой. — Нашел другую работу? — Да, — говорю я оптимистично. — Ну, то есть нет. ЛД кивает. Берет последний ломтик утиного пинг-понга. Кладет его в рот. Глотает. Вытирает подбородок. Запрокидывает голову. И смеется. Единственное, что придает мне сил, чтобы продержаться в течение обеда, — мысль о том, что сегодняшний вечер я проведу дома с женой. Но Воздержанья пригласила ЛД к нам домой, чтобы посидеть и чего-нибудь выпить в непринужденной домашней обстановке. Хуже того, он притащил с собой двух друзей: жирафа-призрака рок-звезду по имени Дэвид Жираф, также известного как Дейв, и жирафа-призрака шеф-повара в самом крутом ресторане города по имени Эндрю Жираф, также известного как Энди. И еще того хуже, они пришли не одни, а с женами, двумя взаимозаменяемыми блондинками по имени Карла и Кэрол. Честно сказать, мне непонятно, почему призрачные жирафы не женятся на призрачных жирафихах. Они приходят в наш мир, женятся на наших женщинах и т. д. — Это Кэрол, — говорит ЛД, помогая Карле снять пальто. — А это Карла, — говорит он, помогая снять пальто Кэрол. — Очень приятно, — говорит Воздержанья. Я молчу, ничего не говорю. — Пойдемте в гостиную, — говорит Воздержанья. — Скотт, будь любезен, разлей всем вино. Я совсем не хочу быть любезным, но все равно послушно иду на кухню. Потому что не знаю, что еще делать. Уже на кухне я достаю из холодильника бутылку вина, разливаю его по шести винным бокалам, ставлю бокалы с вином на поднос и несу поднос в гостиную. Энди с Дэйвом сидят на диване вместе с Карлой и Кэрол, Воздержанья сидит на коленях у ЛД, который сидит в кресле, а малютка Джим сидит на своем высокотехнологичном детском стульчике нестандартных размеров. Мне, понятное дело, сесть негде. Так что приходится стоять. — Какой хорошенький детский стульчик, — говорит Карла. — Где вы такой достали? — Его переделали из высокотехнологичной родильной кровати, — объясняет Воздержанья. — А родильную кровать переделали из высокотехнологичного кресла. Скотт специально вызывал мастеров. — А-а, — говорит Карла, глядя на меня с неприкрытым презрением. — А малютка Джим, он жираф-призрак или обычный жираф? — спрашивает Кэрол, меняя тему. — Обычный жираф, — говорит Воздержанья. — У тебя замечательный цвет волос, тебе очень идет, — говорит Карла, имея в виду цвет волос Воздержаньи. Она их высветлила, чтобы соответствовать цвету Карлы и Кэрол. — Тебе надо было покраситься в черный, как у меня, — говорит Дэйв, имея в виду свои волосы, которые покрашены в черный. Дэйв — солист готской рок-группы «Мертвые жирафы»; и одет соответственно. Его копыта выкрашены черным лаком, глаза подведены черной тушью. На шее висит серебряный крест. — А где вы с Джимом познакомились? — спрашивает Кэрол у Воздержаньи. Воздержанья отпивает вина, устраивается поудобнее на коленях Л Д и говорит: — Ой, мы давно знаем друг друга. Уже много лет. — Много лет? Погоди, я его знаю всего только год. А я познакомился с ним раньше. Воздержанья как будто меня и не слышит. Она продолжает беседовать с гостями, словно меня вообще нет в комнате. — Я одно время работала в секс-шопе. Джим заходил раз в неделю, покупал порнографию. Однажды он попросил меня помочь ему примерить кожаное белье. В раздевалке он наклонился и поцеловал меня, и мы стали встречаться. Так продолжалось почти восемь лет. Восемь лет. А потом Джим сказал, что ему надоело быть просто другим жирафом — это все равно что быть другой женщиной, только значительно выше ростом, — и ему хочется создать со мной настоящую семью, и чтобы у нас был ребенок. ЛД кладет подбородок ей на макушку: свой желто-синий подбородок — на ее волосы, выкрашенные в блондинистый цвет. — Она переживала за Скотта, и я сказал, что поговорю с ним сам, все ему объясню. — Объясняешь ты плохо, — говорю я как бы между прочим, но меня как будто никто и не слышит. — И как он это воспринял? — спрашивает Кэрол. Воздержанья краснеет. ЛД сжимает ее руку своим копытом и что-то шепчет ей на ухо. Что-то типа: «Давай, смелее». — На самом деле мы с Джимом хотим сделать одно объявление. — Воздержанья делает глубокий вдох, снимает коричневую резинку со своих теперь светлых волос, бросает резинку в корзину для бумаг и говорит: — Мы с Джимом решили пожениться. Карла с Кэрол бросаются к Воздержанье, обнимают ее и целуют. Энди с Дэйвом хлопают ЛД по спине, жмут ему копыто. — Скотт, — говорит ЛД, — неси шампанское. — Я стою на месте, не бегу за шампанским, и ЛД смотрит мне прямо в глаза и говорит: — Скотт, шампанское. Я просто стою и качаю головой. — Нет, Воздержанья. Так нельзя. — Что нельзя? Я молчу, ничего не говорю. — Что нельзя, Скотт? — Вы не можете пожениться. Ты уже замужем, Воздержанья. Я — твой муж. — Мы можем развестись. ЛД сует мне под нос какие-то бумаги. — Вот, у меня все подготовлено. — Не буду я ничего подписывать... — А придется. Я не подписываю. Разумеется, не подписываю. Я просто стою, ничего не делаю. Стою так пару минут, ничего не делаю, пока три женщины и трое призрачных жирафов смеются, и пьют шампанское, и отпускают веселые шуточки, в том числе — и обо мне. Карла чокается с Воздержаньей. — А где вы будете жить? Воздержанья целует ЛД в пятнистый бок. — В раю. Мы с Джимом снимаем виллу в раю. Я тоже хочу на виллу в раю, говорю я по-детски наивно, но только про себя. Я тоже хочу туда, в рай. Вместе с вами. Вам будет весело и хорошо, а я буду на это смотреть. — А кому остается дом? Воздержанья смотрит на меня и говорит: — Дом — тебе. — Конечно, дом — мне. Это мой дом. Ну, то есть наш. — Дом остается тебе, — говорит ЛД, — если подпишешь бумаги. Тут все написано черным по белому. — Да. там действительно все написано. Черным по белому. Пункт 25Ь. Дом остается Скотту. — Хорошо. Я подпишу. Воздержанья, моя жена, подает мне ручку, я подписываю бумаги и возвращаю ручку Воздержанье, моей бывшей жене. — Хороший дом, — говорит Кэрол. — Люблю тихие городские предместья, — говорит Карла. — Жалко, что этот район снесут. — Как снесут? — Ну, наверное, бульдозерами. — Как бульдозерами?! ЛД смотрит на меня и говорит: — А ты что, не слышал? — Что я не слышал? — Это предместье снесут. Бульдозерами. Я купил эту землю, — объясняет он. — Хочу построить многоэтажный гараж. — Здесь нельзя строить многоэтажный гараж, — протестую я категорически. — Мне жить будет негде. ЛД пожимает плечами. — Пожалуйста, — умоляю я. — Не надо сносить наше предместье. Оно такое красивое. Здесь вся моя жизнь. Без него я - ничто. — Он молчит. — Пожалуйста, Джим. Я все сделаю. Все. что захочешь. Только не надо сносить предместье. ЛД обдумывает мои слова. — Ну хорошо, — говорит. — Отпиши дом на мое имя. Я буду жить здесь с семьей. С Аньей и малюткой Джимми. Вот здесь подпиши. — Он сует мне под нос очередные бумаги и вручает мне ручку. Я подписываю бумаги и тяжко вздыхаю. — А где я буду жить? ЛД пожимает плечами. Ему все равно. — А можно, я с вами останусь, здесь? Я буду вести себя тихо-тихо. Так незаметно, что вы меня и не заметите. ЛД обдумывает мои слова, потом обдумывает еще раз и говорит: — Хорошо. Но только на два-три дня, пока не определишься. И вот что: сиди в шкафу и не высовывайся. Если я только увижу твою мерзкую рожу, сразу двину копытом. Этот жираф отобрал у меня все. Жену, дом, карьеру. Даже моя длинная челка потеряла свой блеск и пушистость — и все из-за этого призрачного животного. ЛД. Лиственное Дыхание. Жираф-призрак. Ниггер из джунглей. Я как раздумаю эти унылые мысли, снова и снова, и не обязательно — в том же порядке, и тут открывается дверца шкафа, и я вываливаюсь наружу. Джим поправляет свой галстук-бабочку. — Я сегодня женюсь. Ура, ура! — Сколько я тут просидел? — Целый день. Со вчерашнего вечера. Я смотрю на свои высокотехнологичные часы. — Барри будет с минуты на минуту. Заберет мои вещи. — Ты переезжаешь к Барри? — Только на пару дней, — говорю я в защиту себя. — Пока не определюсь. — А где живет Барри? Разве не в кухне, под раковиной? — А ты не слышал? Ему дали квартиру, по решению городского совета. В Хемел-Хемпстеде. Джим кивает, хотя на самом деле не слушает. На дверце шкафа с внутренней стороны есть зеркало, и он в него смотрится. Я деловито хлопаю ладонью о ладонь. — Ладно. Пора собирать вещи. — Какие вещи? — Мои вещи. — У тебя нет никаких вещей. — То есть как? — Анья их выбросила. — А как же мое высокотехнологичное кресло — тире — высокотехнологичная родильная кровать — тире — высокотехнологичный детский высокий стульчик нестандартных размеров? — Можешь его забирать, если хочешь, — говорит Джим, провожая меня вниз по лестнице. — Джине разработал для нас дизайнерскую модель. В качестве свадебного подарка. — Джине? — Джине Английский, крутейший в Англии дизайнер модных аксессуаров. Звонят в дверь. Это Барри. Приехал забрать мои вещи. Или, наверное, надо сказать просто «вещь», в единственном числе. Одним легким движением я нажимаю на рычажок, и высокотехнологичный детский стульчик нестандартных размеров превращается обратно в высокотехнологичное кресло. Джим помогает мне вынести кресло на улицу и закрепить его на спине Барри. — Ну, вот, наверное, и все, — говорит Джим. Я киваю. — Было приятно с тобой познакомиться, Спек. Я молча киваю. Джим протягивает мне копыто, но я его не пожимаю. — За Анью не беспокойся. — Он поднимает копыта кверху. — Она в надежных копытах. Я уже собираюсь схватить за носовой рог призрачного носорога Барри, чтобы забраться к нему на спину, в свое высокотехнологичное кресло, но все-таки медлю, оборачиваюсь к Джиму, смотрю ему прямо в глаза и говорю: — Ты, наверное, считаешь себя крутым. Только ты не крутой. Ты просто скотина. — Э? — Да, Джим. Скотина — скотина и есть. Я стою, жду, что он ударит меня копытом или как-то унизит в своей призрачно-жирафьей манере, но он даже и не пытается ничего сделать. Он просто смотрит на меня таким... раздраженным взглядом, потом разворачивается и уходит обратно в дом.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 7 89