| Носорог Какашкин
Гарри всегда был моим начальником. С самого первого дня, как я только пришел на телевидение. Именно Гарри запустил сериал, который стал главным хитом десятилетия на НФ-канале, «Космонавта в космосе». Моя идея. В глазах Гарри Дельца я всегда прав, просто по определению.
Я прохожу через большой общий офис к своему столу, здороваюсь со своей секретаршей, миссис Уныньей, ставлю сумку под стол и включаю компьютер. Едва я сажусь, подходит Гарри в серебристом костюме, призванном привлекать внимание. Сквозь его серебристую прозрачную рубашку просвечивает волосатый живот. Сегодня «вольный понедельник», дресс-код соблюдать не обязательно, и поэтому Гарри без галстука. — Ну что, тебя можно поздравить? — говорит он, роняя мне на стол пластиковую папку. — Спасибо, Гарри. Он имеет в виду мою самую главную новость, но об этом чуть позже. — Теперь понятно, почему ты так навострился на новый проект. Это действительно будет хит. Всем хитам хит. Ну а всем, занятым в производстве программы, естественно, будет какое-то поощрение. Может быть, даже зарплату повысят. Я смотрю на пластиковую папку. — Это что, Гарри? — Это, мой дорогой, наша новая программа. Я поднимаю глаза на Гарри. Он, наверное, шутит. Но нет, не шутит. — Но, Гарри, мы ведь еще даже не собирались. — Где? С кем? — Ну, просто не собирались. Надо же провести мозговой штурм... Он качает головой. — Креативно-научный центр «Мозги Скотта Спектра», — говорю я, имея в виду имя файла у себя на компьютере, — неисчерпаемый кладезь блестящих идей для хитовых программ. — Да неужели? Я поворачиваюсь на своем вертящемся стуле, беру со стола папку и тут же бросаю обратно на стол. — Гарри, — говорю я и больше не говорю ничего. Гарри подходит к моей секретарше, жестом сгоняет ее со стула, потом подтаскивает ее стул к моему столу и садится. — Скотт, «Космонавт в космосе» — это была замечательная идея. Выдающаяся идея. Я часто задумываюсь, почему я сам до этого не додумался. Но я не додумался. А вот ты додумался. И почему? Потому что ты выдающийся сценарист. Генератор идей. — Спасибо, Гарри. — Я даже немного смущен. Он трет переносицу и шмыгает носом. — Ты выдающийся сценарист, Скотт. Генератор идей. Поверх его головы я наблюдаю за миссис Уныньей, которая уныло качает головой. Она стоит, прислонившись к шкафчику для картотеки, и пилит ногти пилочкой для ногтей. — Но, Гарри, если я такой весь из себя выдающийся генератор идей, почему со мной даже не посоветовались насчет новой программы? — Ну, может быть, ты чересчур выдающийся генератор. — Как так? Он опять трет переносицу и смеется. — Если бы мы знали как, мы бы все стали такими же выдающимися. — Я не это имел в виду. Я просто хотел сказать, что нет такого понятия, как «выдающийся чересчур». Есть вещи, которых не может быть слишком много, просто по определению. Чем больше хороших, блестящих идей, тем лучше для дела. И тем ценнее мой вклад. — В теории — да. Но на практике. — нет. — И все же мне кажется, что надо было сперва посоветоваться со мной. Гарри начальственно проворачивается на вертящемся стуле моей секретарши, делает паузу, чтобы подумать, снова делает паузу и говорит: — Скотт, пару месяцев назад я заглянул в Креативно-научный центр «Мозги Скотта Спектра». — Он достает какую-то бумажку из кармана своего серебристого пиджака, призванного привлекать внимание. Бумажка сложена вчетверо, и когда он ее разворачивает, мне становится видно, что текст на листе распечатан на принтере. Гарри прочищает горло и зачитывает с бумажки: — Жираф-убийца. Поймать жирафа. Смерть жирафу. Длинный, пятнистый, тупой. Отрубить ему ноги. Отпилить ему ноги. Пока он бежит по саванне. — Гарри складывает листок и бросает его в мусорную корзину. — Так что вот. С тобой посоветовались. В каком-то смысле. — Но это были всего лишь заметки. Еще не оформившиеся идеи. Гарри изображает что-то похожее на гимнастику для лицевых мышц и говорит: — Скотт. Проблема с твоими идеями не в том, что они не оформившиеся. Проблема в том, что они являют собой образец полного идиотизма. — Значит ли это, что я остаюсь без работы? Гарри качает головой. — Ты же у нас выдающийся сценарист. И я хочу, чтобы ты работал в этой программе, — говорит он с упором на слово «в этой». Я смотрю на пластиковую папку у себя на столе. — В этой, которая в этой папке? Он кивает. Я беру папку, открываю ее, достаю лист с распечатанным на принтере текстом, читаю вслух: — Реалити-шоу. Документальные съемки. Скрытая камера. Кладем посреди улицы большое бревно, крепим на цемент и наблюдаем, как пролетарии пытаются его «тягать». Миссис Унынья — хорошая секретарша. Но она делает все по-своему, как ей удобно. По четвергам и пятницам она берет выходные и по средам после обеда — тоже, и начинает со мной разговаривать не раньше, чем за полчаса до полудня. — Я слышала, у вас скоро будет большое событие, — говорит она ровно в 11: 31. — Да, у нас с женой будет ребенок. — Я сейчас допечатаю предложение и поздравлю вас как положено. — Миссис Унынья заканчивает печатать очень длинное предложение. Я подхожу к ней поближе в ожидании объятий, поцелуя в щечку или хотя бы сердечного рукопожатия, но она только смотрит на меня и спрашивает: — Вы его усыновляете? Я качаю головой. — Искусственное оплодотворение? Я нервно переминаюсь с ноги на ногу. — Нет, мы все сделали сами. — А. И как вы его назовете? — Жена выбрала имя для девочки. Эклер. А я — для мальчика. — И какое вы выбрали имя? — Турбо. — Турбо, — задумчиво повторяет миссис Унынья. — Вы хотите назвать сына Турбо? — Если будет мальчик, то да. Миссис Унынья качает головой. — Нет, так не пойдет. — Почему не пойдет? Мы с женой договорились, что имя для девочки выбирает она, а для мальчика — я. Вот мы и выбрали. — Да, но ваша жена выбрала очень хорошее имя. — Турбо — тоже хорошее имя. — Для автомобиля, Скотт. Или для автозапчасти. Для мотора повышенной мощности. Но не для ребенка. — Извините, но Турбо — наш ребенок, и мы назовем его, как хотим. — Только через мой труп. — Прошу прощения? Миссис Унынья поджимает губы. — Если вы назовете ребенка Турбо, я подам на вас в суд. — Вы что, серьезно? Она кивает. Потом пристально смотрит на меня, сокрушенно качает головой и говорит: — Ведь вы пошутили? Ну, что хотите назвать сына Турбо. — Э... Да. — Каким надо быть идиотом, чтобы назвать сына Турбо? — Я не такой, да. — Кстати, об идиотизме, — говорит миссис Унынья. — Вы видели конспект новой программы? Всякого, кто согласится работать в такой программе, надо срочно вести к психиатру. Через час я врываюсь в кабинет Гарри Дельца, как говорится, с шашкой наголо. Сперва, конечно, стучусь. Все-таки Гарри Делец — это Гарри Делец. — Скотт, — говорит он, — садись. Я остаюсь стоять. Звонит телефон. Гарри берет трубку и долго беседует со своим партнером, доктором Бэмсом, автором научно-популярного бестселлера «Почему кровь липкая». Я сажусь. — Скотт, — говорит Гарри минут через двадцать. — Как настроение, моя прелесть? — Настроение хорошее. Вернее, не совсем хорошее. То есть совсем не хорошее на самом деле. Я по поводу новой программы... похоже, тут есть одна небольшая проблема. — Я тебя слушаю. Я достаю из кармана сложенный листок, разворачиваю его, прочищаю горло и зачитываю громко и с расстановкой: — Реалити-шоу. Документальные съемки. Скрытая камера. Кладем посреди улицы большое бревно, крепим на цемент и наблюдаем, как пролетарии пытаются его «тягать». — И в чем же проблема? — У нас научно-фантастический канал, — объясняю я. — Проблема в том, Гарри, что новая программа не вписывается в формат. Она ни разу не фантастическая. — В каком смысле? — Фантастика — это от слова «фантазия», «вымысел». Собственно, в этом и дело. — Да? — Ну, полдела как минимум. — А остальные полдела? — Я как раз к этому подхожу. Бревно — это дерево, Гарри. А дерево — наименее научный строительный материал в строительной промышленности. Почему бы нам не заменить бревно, скажем, на кусок пластмассы? Пластмасса — материал научный, искусственно созданный учеными. Гарри начальственно качает головой. — Ты, наверное, просто не знаешь, Скотт, что пролетарии не «тягают» куски пластмассы. У меня были знакомые пролетарии, и я ни разу не слышал, чтобы кто-то из них «тягал» кусок пластмассы. Им это не интересно. Они «тягают» исключительно бревна. — Понятно. — Пару секунд я перевариваю услышанное. — Но вернемся к элементу фантастики. Почему нельзя использовать актеров? Ведь мы приглашали актеров для «Космонавта в космосе», и все прошло на ура. — Я что-то не понимаю. — Не надо нам никаких документальных съемок. Сделаем постановочные, со сценарием и сюжетом. И никаких скрытых камер. Всю программу снимаем в студии. Гарри задумчиво трет подбородок, кивает. — И еще, может быть, уберем пролетариев? Как сказал кто-то мудрый, никогда не работай с детьми и животными. И пролетариями. — Ты уверен, что именно так? Я киваю. Гарри тоже кивает, но более начальственно. — Какой-то резон в этом есть. Но ты забыл одну вещь. — Что я забыл? — Ты забыл наших акционеров. — Каких наших акционеров? — Ну, вернее будет сказать — нашего акционера. Акционер у нас только один. И он мой партнер. Доктор Бэмс. — Доктор Бэмс. Он кивает. — И когда доктор Бэмс сделался нашим акционером? — На прошлых выходных. Мы с ним поехали в мини-отпуск, в Париж, — объясняет Гарри. — И он просто взял меня за горло. — Но, Гарри, ведь ты не владеешь каналом. И никогда не владел. Ты здесь просто работаешь. Как и я. Хотя, конечно, мое положение с твоим не сравнить, — уважительно добавляю я. — Доктор Бэмс не реальный акционер, а виртуальный. Ты же знаешь, что значит слово «виртуальный»? Конечно, я знаю. Но я не знаю, что в данном случае Гарри имеет в виду, и поэтому качаю головой. — Я тебе объясню, моя прелесть. Я должен делать все так, как говорит доктор Бэмс, — объясняет Гарри. — Воспринимай это, скажем, как невинный сеанс садо-мазо со связыванием рук и ног, который выходит за рамки моей личной жизни и распространяется на профессиональную сферу. И на твою тоже. Я киваю, хотя по-прежнему не понимаю, о чем говорит мой начальник. — Так что, как ты понимаешь, — говорит Гарри, — мы не можем менять что-то в новой программе без согласования с доктором Бэмсом. — Он откидывается на спинку кресла и кладет ноги в серебристых туфлях на стол. Я тоже откидываюсь на спинку кресла и кладу ноги на стол, хотя только мысленно. — Хорошо. Позвони доктору Бэмсу. Гарри снимает трубку, набирает номер, подносит трубку к уху, чтобы удостовериться, что там не занято, и передает трубку мне. — Доктор Бэмс, — говорю я, когда доктор Бэмс берет трубку. — Это Скотт Спектр с телеканала научной фантастики. — Скотт, — говорит он, размышляя вслух. — Это не вы сделали фотокопию своей груди на корпоративной вечеринке? — Нет, не я, а моя секретарша миссис Унынья. — Прошу прощения. Чем я могу быть полезен? — Я хотел обсудить новую программу. — Тогда вам следует обратиться к вашему начальнику Гарри Дельцу. — К нему я уже обращался, — говорю я, сохраняя спокойствие и проявляя терпение. — Гарри сказал, что мне следует поговорить с вами. — Стало быть, Гарри Делец — человек понимающий. Приходите сегодня на ужин, — говорит доктор Бэмс. — Приходите с супругой. Или один, как хотите. Как бы там ни было, сегодня, в десять, у меня. Довольный исходом беседы, я возвращаюсь к себе за стол. Едва я сажусь, миссис Унынья, моя секретарша, просит меня подойти. Я говорю, чтобы она подошла сама, но она отвечает, что очень устала, — Надеюсь, вы ему высказали все, что думаете, — говорит она, когда я подхожу к ее столу. — Да. Ну, в общих чертах. — Вам звонил мистер Двадцатка. — Вик, мой лучший друг. Он просил что-нибудь передать? — Дозвониться до Вика практически невозможно, и не потому, что он живет интересной и полной жизнью и его никогда не бывает дома, а потому, что он программист и слишком занят своим программированием и ему просто некогда отвечать на звонки. — Просил передать вам, что все готово. — Отлично. Позвоните, пожалуйста, Джиму. Скажите, что я его буду ждать дома. У меня для него сюрприз. Хотя моя жена беременна, она беременна совсем чуть-чуть и по-прежнему может исполнять супружеские обязанности жены, как то: мыть посуду. — Привет, — говорит она, моя посуду. — Как на работе? Я делаю вид, что не слышу ее, потихоньку подкрадываюсь к ней сзади и обнимаю ее, притворяясь, что думаю, будто застаю ее врасплох. — Опять ты со своими шуточками. Когда ты так делаешь, ты всегда напоминаешь мне Вика, этого твоего друга. И это не то чтобы очень приятное воспоминание. Она имеет в виду коронную шуточку Вика, когда он машет тебе издалека, потом подходит и снова машет прямо у тебя перед носом. — Кстати, про Вика. Нам с Джимом надо к нему заглянуть. — А как же ужин? — говорит Воздержанья, вытирая руки. — Вечером нас пригласили к Бэмсу, поужинать с доктором Бэмсом и Гарри Дельцом. — То есть, выходит, я зря наготовила столько всего? — Да, — говорю я вполне логично. Воздержанья снимает фартук и выходит из кухни. Раньше жираф Джим обращался со мной как с последним придурком. Вообще ни во что меня не ставил. Но теперь, когда я доказал свою мужскую состоятельность, оплодотворив жену, он стал меня уважать. Теперь он заходит в дом через входную дверь, а не вываливается из шкафа, и еще он перестал называть меня Спеком. — Скотт, — говорит Джим, не называя меня Спеком. — Джи м, проходи. — А где Воздержанья? — Она наверху, — говорю я. — Пошла кое-что взять. — Такты зачем меня звал? — Пойдем в гостиную, — говорю я ему. — Хочешь чаю? Он кивает. — С молоком? — Да, Спек, пожалуйста. — Сколько сахара? — Пятнадцать кусочков. Я завариваю чай, разливаю по чашкам и иду в гостиную. Жираф-призрак уже лежит на диване, поджав свои длинные призрачно-жирафьи ноги. — Ну и как ты себя ощущаешь в роли отца? — Пока я еще не отец, — говорю я, садясь в свое кресло хай-тек. — Мы беременны всего две недели. — А через сколько рождаются дети? — Через девять месяцев. Он морщит нос. — Я думал, что через девять дней, как-то так. — Девять дней? — Ну, — говорит он задумчиво, уловив в моем тоне насмешку. — Тогда через десять недель. — Джим, ты в школе что, биологию не проходил? — У нас в джунглях не было как такового полового воспитания, — говорит Джим. — Нас учили лишь одному: бери ее сзади, а потом убегай. — Да ты, оказывается, романтик. — Практичность — прежде всего, — говорит Джим, отпивая чай. — Потому что иначе нельзя. Это же джунгли. Я киваю. — Джим, я хотел тебе что-то сказать. Я не всегда обращался с тобой хорошо, да? — А с чего бы ты стал обращаться со мной хорошо? — говорит Джим, скромно потупившись. — Что я сделал хорошего для тебя? — Очень даже немало, если на то пошло. Ты помог мне выйти из своей скорлупы. Сегодня я выступил с критикой начальства, заявил Гарри Дельцу, что его новая программа никуда не годится. — И это все — из-за меня? — Ну, не только из-за тебя, Джим. Отчасти и из-за моей секретарши, миссис Уныньи, которая явно дала мне понять, что она меня не уважает. И я задумался. Я спросил себя: а что сделал бы Джим, если бы его явно не уважали? — Я бы сказал тому, кто меня не уважает: «Поцелуй меня под хвостом». — Вот именно. И я поступил точно так же в каком-то смысле. И в знак благодарности я приглашаю тебя к Вику Двадцатке, чтобы ты там поиграл в компьютерную игру. — Не знаю, что и сказать. — Давай допивай чай, и пойдем. — Не могу, — говорит Джим, отставляя чашку. — Пить не могу, от волнения. — Ну и ладно, и бог с ним, с чаем. Я тоже не буду допивать свой чай, чтобы ты себя не чувствовал виноватым. Пойдем, — говорю я, глядя на свои высокотехнологичные часы. — Вик за нами заедет. Он будет здесь с минуты на минуту. Надеюсь, что мы все поместимся в его машину. У него хэтчбек, а ты все-таки жираф. — А можно взять еще моего друга? — Какого друга? — Барри. — Это не тот слон-призрак, про которого ты рассказывал? — Он не слон, он носорог. Я вздыхаю. — Ну ладно. Бери своего носорога. Но только его и никого больше. — Я снова смотрю на свои высокотехнологичные часы. — А когда он здесь будет? — Он уже здесь, Спек. Он живет на кухне, под раковиной. — Замечательно. А сколько еще дохлых зверей обитает со мной в одном доме? — Да нисколько не обитает. Я иду следом за Джимом на кухню. — Только если он очень тяжелый, ему придется заплатить за бензин. Я открываю дверцу шкафчика под раковиной, и из шкафчика на меня сонно таращится носорог, моргая своими большими серыми глазами. — Ой, — говорит он, — а я спал. Джим наклоняется к носорогу. — Барри, это Скотт. Скотт, это Барри, фосфористый носорог. — Привет, Барри. — До свидания, — говорит Барри. — В смысле, привет. — Барри не блещет умом, — говорит Джим. — Он живет на кухне, под раковиной. Я так и не понял: эта последняя фраза была объяснением или наглядным примером? — Сегодня какой день недели? — Не знаю, Барри. Скотт, сегодня какой день недели? — Понедельник. Барри кивает два раза, на что уходит немало времени, поскольку кивает он очень медленно. — И что это значит? Джим смотрит на меня. — Наверное, все зависит от того, работаешь ты или нет. — Он работает, — говорит Джим. Я смеюсь. — Я попробую угадать. Он — дипломированный бухгалтер. — Не угадал. Он работает в общественном туалете, поедает какашки. — Я бы точно угадал со второй попытки. Джим смотрит на Барри, фосфористого носорога, и улыбается. — Барри, хочешь поехать с нами? — Только не в боулинг. Ненавижу боулинг. Не понимаю, что там интересного: какать, а потом катать кучку какашек по этой длинной деревянной штуке? — Он совсем не умеет играть в боулинг, — говорит Джим мне на ухо. Барри поднимает глаза. — Что ты сказал? Что я всегда безнадежно проигрываю? Хочешь сказать, что я неудачник? — Ты же ни разу не проиграл, Барри. С твоей внушительной кучкой какашек ты всегда делал страйк. — Тогда почему меня побили? — Ты какал в общественном месте, — говорит Джим. — Чего же ты ждал? — Я носорог, — отвечает Барри. — Чего же они ждали? Вик приезжает вовремя, с точностью до секунды, и мы приступаем к решению серьезной проблемы по организации размещения всех нас в машине. Будучи программистом, Вик в совершенстве владеет навыком решения серьезных проблем. К несчастью, подавляющее большинство этих проблем относится к области абстрактной математики и не имеет соприкосновения с повседневными бытовыми задачами, типа как втиснуть жирафа и носорога в хэтчбек. — А мы сейчас куда? — интересуется Барри, пока мы с Виком пытаемся запихать его на переднее сиденье. — Ко мне, — говорит ему Вик. — Нет, до того, как к тебе. — Мне надо заехать заправиться, — говорит Вик. — Нет, до того как заправиться. Куда мы сейчас? — Он имеет в виду машину, — говорит Джим. — Мы садимся в машину. — В какую машину? Мы с Виком качаем головами. Похоже, нас ждет утомительный вечер. — Нет, ничего не получится, — говорит Вик. — Ему придется сесть сзади. — Тогда можно мне сесть впереди? — говорит Джим, приплясывая от восторга. — Можно будет открыть люк. — Хорошая мысль, — говорит Вик. — Высунешь голову в люк, будешь смотреть, нет ли пробок. Скотт, тебе придется сесть сзади, с носорогом. Я хлопаю себя ладонью по лбу, демонстрируя свое несогласие. — А что, если он там насрет? — Ну, подложим какое-нибудь покрывальце, — говорит Вик. — Не насру, — говорит Барри, забираясь на заднее сиденье. — Я только-только покакал, на клумбе. — А почему деревья убегают? — интересуется Барри, глядя в окно. — Потому что ты злой, — говорит Джим сверху. Барри моргает, из его серых глаз текут тихие слезы. Я высовываюсь в окно и смотрю снизу вверх на жирафа, высунутого в люк. — Джим, — говорю я, — не смущай его. Он и так весь растерян. — Правда? — говорит Барри. — А я даже не знал. — Барри, — ласково говорю я, — деревья не убегают. Они стоят на месте. Это мы едем мимо деревьев, в машине Вика. — Ая думал, что мы под раковиной. Вик живет с мамой, в мамином доме, в дальней комнате на втором этаже, где прошло его детство. Как и у всякого программиста, вместо любящей жены у него — любящая мама и навороченный компьютер, самый лучший из существующих на данный момент на потребительском рынке. Он говорит нам: «Садитесь», — но у него в комнате только один стул, так что Вик сбрасывает с кровати книги по программированию, и мы садимся на кровать. Я — в головах, Джим — посередке, а Барри — в ногах. Барри сосредоточенно смотрит в потолок. — Что он там высматривает, Джим? — Трубы, — отвечает Джим. — Он думает, что мы под раковиной. — Барри, это комната Вика. — Правда? — говорит Барри. — А я даже не знал. Я интересуюсь у Барри, играет ли он в компьютерные игрушки. — Да. То есть нет. То есть не знаю. Вик уже загрузил компьютер и теперь набирает команды на клавиатуре. Барри сосредоточенно наблюдает за пальцами Вика. — Смотри на экран, — говорю я ему. — Какой экран? Вик стучит пальцем по краю экрана. — Вот экран. — В этой серой коробке, Барри, — говорю я, — вся жизнь нашего Вика. — Правда? Как грустно. Джим смеется. — Может быть, Барри не так уж и глуп. — Я говорил метафорически, — говорю я в защиту Вика. — Пусть даже метафорически, — говорит Джим. На экране возникают слова. Там написано: «Жираф Джим. Разработчик программы: Вик Двадцатка. Автор идеи: Скотт Спектр». Джим смотрит на экран, но, похоже, пока не въезжает. Лицо у него выжидательное, взгляд — пустой. Вик нажимает на клавишу, слова исчезают, и на экране появляется жираф, исполненный в лучшей компьютерной графике. — Это я. Вик кивает. — Ты сделал игру про меня?! — И как тебе, Джим? — говорю я, обнимая егоза плечи. Он задумчиво жует губу. — А почему я такой маленький? — Пришлось сделать тебя поменьше, чтобы ты влез в экран. Он пододвигается еще ближе, касается носом экрана и внимательно изучает компьютерного жирафа. — Как... — Он умолкает, трясет головой. — Как... Я поправляю очки. — Вик написал компьютерную программу. Помнишь, как ты расстроился, когда я сказал, что игрушек с жирафами нет? Знаешь, Джим, ты столько всего для меня сделал за последние пару месяцев, и мне тоже хотелось сделать тебе приятное. Я подумал, чем можно порадовать жирафа-призрака, у которого все есть? Ну, то есть жирафа-призрака, у которого ничего нет. Но которому ничего и не надо. В общем, вот что мы придумали. Вернее, я придумал, а Вик сделал все самое сложное. Да, Вик? Джим смотрит на Вика: — Ты сделал игру про меня! Вик улыбается и кивает. Джим делает глубокий вдох. — Это самое лучшее из всего, что я видел. — Ты еще ничего не видел, — говорит Вик. — Вот смотри. — Он берется за джойстик, усаживается поудобнее и нажимает на кнопку «ОГОНЬ». На экран неожиданно выскакивает монстр, и Джим — не компьютерный Джим, а настоящий, который призрачный, — едва не выпрыгивает из своей пятнистой шкуры. — Спокойно, — говорю я ободряющим тоном. — Это всего лишь игра. — Это один из тех монстров, про которых ты мне рассказывал? — Да, — говорю я. — Но ты не волнуйся. Вик знает, что делать. Да, Вик? Вик не отвечает. Он ждет, пока монстр не подбежит к компьютерному жирафу, а потом, в самый благоприятный момент, нажимает на джойстике кнопку «ОГОНЬ», и жираф на экране подпрыгивает и бьет монстра копытами по голове. Джим весь сияет, глаза горят. — Я его сделал. Я убил монстра. — Вик только немножко помог, — добавляю я. — А дай мне тоже. Вик уступает мне джойстик, и я держу его крепко, так чтобы Джим мог взяться за него зубами. Появляется еще один монстр, Джим яростно дергает джойстик, и жираф на экране налетает на монстра и погибает. Джим весь сникает. Я трясу его за плечо. — Джим, ты чего? Это всего лишь игра. — Но мы больше не сможем в нее играть. Теперь, когда жираф умер, там остались одни монстры. Я все испортил. Я испортил игру. — Он смотрит на меня. — И ты даже не успел поиграть. Я смеюсь, не могу удержаться. — Ой, Джим. Сейчас мы просто начнем игру заново, с самого начала. Вик, покажи Джиму, как сделать рестарт. Вик что-то быстро набирает на клавиатуре, и игра начинается заново. — Ничего не понимаю. Мыс Виком растерянно переглядываемся. Как бы ему по-доходчивее объяснить. — Джим, — говорю я, — помнишь, ты умер, а потом снова вернулся, уже как призрак? Он кивает. — Здесь все очень похоже. Но... э... по-другому. — А можно Барри тоже сыграет? Я гляжу на носорога, который глядит в потолок. — Барри, хочешь сыграть в компьютерную игру «Жираф Джим»? — Нет. То есть да. Вик отдает ему джойстик. Барри озадаченно вертит его в своих неуклюжих, больших руках... или в ногах... в общем, в лапах. — Это еда? Или какашки? — Барри не очень умный носорог, — говорит Джим. — Ни то, ни другое, — объясняет Вик. — Это называется джойстик. Посмотри на экран. Вот это монстр. — Вик показывает пальцем. Барри кивает. — Когда он побежит на тебя, его надо убить. Барри снова кивает. Но когда монстр выбегает на экран, Барри не предпринимает вообще ничего. — Его надо убить, — говорит ему Вик. — Убей его! — кричим мы хором. — Убей! Барри роняет джойстик, разбегается и бьет по экрану своим носорожьим рогом. Экран взрывается, обломки пластмассы и осколки стекла разлетаются по всей комнате. — Я убил его? Мы с Виком растерянно переглядываемся. — Да, — говорю я. — Похоже, убил. Доктор Бэмс с Гарри Дельцом живут в большом доме в престижном пригородном районе. Мы с Воздержаньей уже там бывали один раз. Тогда все прошло замечательно, Воздержанье понравилось, но сегодня ей хочется побыть дома, так что я взял с собой Джима. Это не так необычно, как кажется. Видите ли, доктор Бэмс и Гарри Делец — голубые. Доктор Бэмс открывает нам дверь, смотрит мимо меня и восклицает: — Джим! Я с подозрением кошусь на жирафа. — Вы что, знакомы? — Ну... — Мы вместе в школе учились, — говорит доктор Бэмс. — В Битене. Доктор Бэмс уходит в столовую, а я спрашиваю у Джима, задержав его на пороге: — Джим, ты ходил в частную школу? Он пожимает плечами. — Ты же всегда говоришь, что вырос в джунглях. — Ну, не то чтобы вырос. — Но ты там жил? — Какое-то время. — У тебя там друзья, и ты ездил к ним в гости. — Один раз съездил. На каникулах. На неделю. . — Но ты говорил, что ты вырос в джунглях. В самом злачном районе. В восточной части, в Ист-Сайде. Он молчит, понуро глядя в пол. — И как ты мог ходить в школу вместе с доктором Бэмсом? Он тебя старше, наверное, лет на двадцать. Джим пожимает плечами. — Жирафьи годы, они не такие, как у людей. Я изображаю искреннее сочувствие, делаю паузу для эффекта и направляюсь в столовую. Как и все в этом доме, столовая поражает размерами и роскошью. Доктор Бэмс в дорогом выходном костюме сидит за столом. Гарри Делец тоже в костюме, поверх которого (как и следовало ожидать) повязан игривый фартучек горничной, разливает вино. Я тоже оделся как должно: приплел в любимой футболке НФ-канала с эмблемой НФ-канала. А вот Джим заявился на ужин голышом. Правда, почистил ногти на ногах. — Ну, рассказывай, Джим, — говорит доктор Бэмс. — Чем ты теперь занимаешься? — Не дожидаясь ответа Джима, доктор Бэмс обращается ко мне: — Джима ужасно травили в школе. — Это многое объясняет. — Его называли ниггером и подвешивали вверх ногами за шнурки. — Ниггером? — Да. В Битене было немного цветных. — Цветных? — А из-за своего высокого роста он торчал, как нарывающий палец. Я киваю. Джим наклоняется и шепчет мне на ухо: — Доктор Бэмс думает, что я черный. — Черный? — Все так думали, все до единого. Частные школы — там так всегда, Спек. Кто в таких заведениях учится? Сплошные белые недоумки из высшего общества, и все как один голубые. Я киваю. — Погоди. Ты снова назвал меня Спеком? Я думал, что этот вопрос мы решили. — Решили. Доктор Бэмс отпивает вина. — Кстати, о прозвищах. Знаете, как Джима дразнили в школе? — Нет, — говорю я. — И как же? Доктор Бэмс разворачивает хитро сложенную салфетку и кладет ее себе на колени. — Большой Нос. Вот идет Большой Нос — они так дразнились. Вот идет Большой Нос, мальчишка с самым большим в Битене носом. — У них было богатое воображение. — Они держали его вверх ногами, — говорит доктор Бэмс, — макали головой в унитаз и спускали воду. Да, Джим? Джим молчит. Разговор его явно не радует. — Один раз они и меня тоже вот так, головой в унитаз, — говорит доктор Бэмс. — И я сказал себе: «Больше этого не повторится. Меня больше никто не макнет головой в унитаз». И знаете что? После того судьбоносного дня меня больше никто никогда не макал головой в унитаз. — Замечательно. — Это был мой последний день в школе. Я киваю. Замечательно. — Ладно, хватит. Нет, Гарриета. Ты продолжай, пока я не скажу, что достаточно. — Это он обращается к Гарри Дельцу, который стоит на коленях и чистит доктору Бэмсу ботинки. — Пора сменить тему. Садись, Джим. И вы, Скотт, садитесь. Вот вино, очень рекомендую. Мы пьем вино, много вина. Под ужин с тремя сменами блюд, которые подает Гарри Делец, также известный как Гарриета. После ужина доктор Бэмс объявляет, что Гарриета теперь снова Гарри, и мы все переходим в гостиную, где Гарри снимает фартучек и садится вместе со всеми в одно из больших кожаных кресел. — Итак, — говорит доктор Бэмс, передавая сигары по кругу. — Что вы хотели со мной обсудить, мой юный друг Скотт? — Новую программу, сэр. Он кивает. — Документальные съемки «тяганья» бревна. Реалити-шоу Скрытая камера. На улице. Все будет представлено как серьезное научное исследование... — Научное, — подмигивает мне Гарри. —... но с элементами искреннего интереса к человеческой личности. Разумеется, в реальной жизни пролетарии не представляют какого бы то ни было интереса, и с ними вообще невозможно работать, так что их будут играть профессиональные актеры классической школы... — Вот и вымысел, — снова подмигивает мне Гарри. —... импровизируя на основе базового сценария. Вот, — говорит доктор Бэмс, прикуривая сигару. — Так что вы хотели сказать? Гарри прикуривает сигару. — У Скотта есть несколько мыслей. Да, моя прелесть? — Были мысли. — А теперь уже нет, — говорит Гарри. Я киваю и прикуриваю сигару. Джим тоже прикуривает сигару, очень большую сигару, которая как будто растет в длину. На ней что-то написано на боку. Там написано: «Доктор Бэмс — идиот. Программа провалится. НФ-канал обанкротится. Ты лишишься работы. Твоя жена и ребенок будут голодать». — Джим, можно тебя на минуточку в коридор? Надо поговорить. Вежливо улыбнувшись хозяевам, мы с жирафом выходим из комнаты. — Джим, я не знаю, что делать. — Тебе нужно выдать идею, Спек. Только очень хорошую идею. Такую идею, чтобы Гарри Делец послал доктора Бэмса куда подальше. — Идеи не растут на деревьях, Джим. — А как насчет Креативно-научного центра «Мозги Скотта Спектра»? — Откуда ты знаешь про этот файл? — Ты сам мне рассказывал. — Да неужели? — Да, — говорит Джим, качая головой. — Ну, Креативно-научный центр «Мозги Скотта Спектра», как всегда, готов выдать сколько угодно блестящих идей для хитовых программ, но понимаешь, в чем дело... Гарри уже читал файл и как-то не впечатлился. — Почему? Я снимаю очки, дую на них, тру о футболку с эмблемой НФ-канала и надеваю обратно. — Гарри сказал, что идеи еще не оформлены до конца. Джим кивает. — У меня есть идея. Я не уверен, что тебе понравится, но если захочешь, могу подарить. — Давай, — говорю, — я в отчаянии. — Варьете-шоу, но с одной очень существенной разницей. — И как мы его назовем?
|
