House of Rising Sun 10 страница

Девушка, которая стала музой, превратилась в отвлекающий фактор. Я много думал о ней, и не мог писать. Все что писал, сразу выкидывал. Всё не то. Нужно было сменить обстановку.

Гл. 14

Я устроился ночным уборщиком в большом торговом центре. В мою задачу входила уборка супермаркета на первом этаже, гардеробная, туалеты, и магазин электроники и цифровой техники на втором. Я должен был сперва подмести, протереть пыль, поменять пакеты в мусорных корзинах, а потом провести двойную влажную уборку. В первую же ночь мне выдали громоздкую и габаритную тележку с моющими средствами, вёдрами, швабрами для пола и окон, пластиковым веником, щетками, губками, тряпками, порошками и резиновыми перчатками. У тележки отсутствовало одно колёсико. Впрочем, она могла обходиться и без него, но когда в вёдра набиралась вода, тележку кренило, поэтому в первую же ночь, пришлось искать колёсико.

— Спокойной ночи, Рэй.

Полноватый охранник Сэмюель, в вечно заляпанной черной рубашке, с перхотью на плечах, уходил на выходные, и в комплексе оставался я, двое охранников и еще несколько уборщиков.

— Хороших выходных, Сэм!

В очередной раз приходилось вливаться в коллектив и проходить эту не писаную проверку на свояка. У уборщиков были свои приколы, они могли на протяжении всей ночи ходить и снимать пакеты с урн, набросать земли из цветов по коридорам, поменять жидкости и порошки в тележках, а могли и вовсе спрятать её. Целью таких забав было довести меня до белого колена, и самим вдоволь поглумиться. Я сразу раскусил эту задумку, так как каждый раз приходилось сталкиваться с подобным. Новое рабочее место – новая проверка. Сказать по правде, мне и самому было забавно участвовать в этом. Всё-таки, коллективная прелюдия перед тем, как тебя примут.

Все они были ребятами крупными, по более меня, поэтому ввязываться, а тем более провоцировать конфликт желания не было. Оставалась только хитрость и продуманность действий. Как можно использовать все эти подколки и уловки себе во благо? Поэтому я стал прикидываться дурачком и делать вид, как будто не понимаю, что происходит. Куда пропадают мои вещи, почему телега, оставленная в одном месте, оказывается в другом.

За всё время работы, полы я мыл от силы раз восемь-десять. Все остальное время, максимум, что я делал – это подметал. Да и уборкой это не назвать. Я махал веником направо и налево, раскидывая мусор к плинтусам, разве что крупные бумажки и прочий мусор сметал в ведро. К пыли я так и не притрагивался, разве что только окна вытирал. Всё остальное время я спал. В туалете на подоконнике, в гардеробе, в кладовых. Было очень удобно в рабочее время спать, а днём заниматься своими делами, например, писать. Буквально за месяц я написал сборник рассказов, и к нему еще сборник стихов, а так же большое количество статей.

Один раз, я проснулся из-за светившего в лицо фонарика.

— Подъём, Рэй! Проверка приехала!

Ребята начали дубасить по металлическим вёдрам, барабанить по двери кладовой, и создавать максимум шума, дабы я запаниковал. Им это удалось, я немного дезориентировался и растерялся. Лишь в последующие секунды, я стал осознавать, что это очередная шутка.

— А почему это ты спишь на рабочем месте? – Пол был самым крупным из всех, что-то вроде вожака уборщиков.

— У меня перекур. – Я уже полностью пришел в себя. Было семь утра, и сон как рукой сняло.

— Мне что-то подсказывает, что в отделе электроники сегодня даже швабра не появлялась. – Ребята продолжали улыбаться, а Пол чувствовал свою власть над ситуацией. Это было видно в его самоуверенном взгляде.

— Главное что там твоя морда появилась, и всё проверила, – ответил я.

Пол схватил меня за грудки и приподнял.

— Знаешь, не справедливо получается, что все работают, а ты отдыхаешь. Может сдать тебя руководству? Как думаешь?

— Мне плевать, но откуда ты знаешь, что человек, который займёт моё место, не доложит начальству о том, что все вещи, которые вы находите, не отправляются в бюро находок, а оседают в ваших карманах? – Пол ехидно улыбнулся и поставил меня обратно.

— Ладно, браток, мы всё это понимаем, расслабься. Сам видишь, развлечься тут обычно нечем, вот и приходится выдумывать.

— Ну да, как же.

— Слушай, может, махнём по пивку? Познакомлю тебя с ребятами. Тут не далеко, через пару часов открываются. Мы после смены на сон грядущий по кружечке и домой. Давай с нами?

— Не вопрос, я в деле.

Ребята стали расходится по своим этажам, проверять чистоту.

— Тогда через час в раздевалке. – Кинул напоследок Пол, и тоже ушел.

Я не разделял желания подружиться с ребятами, а тем более выпивать с ними. Но мне нужно было продолжать играть роль идиота, на всякий случай. Макиавелли как-то сказал: «Держи друзей близко, а врагов еще ближе». От этой логики пришлось отталкиваться и мне, дабы знать врага своего как самого себя.

Было семь утра, когда я зашел в отдел супермаркета, взял бутылку кефира, а мелочь оставил на кассе. Никого еще не было, только через час персонал начинал собираться, чтобы в девять можно было открываться. Выходя из супермаркета, я заметил, что на меня смотрит Глэн.

Гл. 15

Почему-то принято считать, что люди, более-менее замешанные в искусстве, творчестве, ну или в подобной работе, очень глубокие, скрытые, чувственные и эмоциональные. Чушь. Хотя, может, я не прав, пусть даже и отношу себя к людям творческим. Современное творчество – фикция. Всё превратили в бизнес. Музыка, литература, кинематограф. Всё поставлено на поток, фабричное производство, идеологическая обработка и пропаганда. Вы можете сказать актёру, что он бездарность, писателю – что его творчество дерьмо, музыканту – что его музыка бессмысленна. Это не обидит его, разве что заставит задуматься, что не всем подходит его творчество. Но нет ничего более оскорбительного и провоцирующего для таких людей, как просьбы написать быстрей, или заметки, мол, как это легко просто взять ручку и написать. Легко взять молоток и вбить гвоздь в стену. С творчеством, не знаю как с музыкой или кино, но с писаниной так точно нелегко. Целый месяц ты ебланишь. Делаешь абсолютно все, что нужно и не нужно, кроме писанины. Потом, наконец, собираешься с мыслями, садишься за машинку и начинаешь писать. С трудом появляется страница, после прочтения которой, ты вырываешь её и кидаешь в помойку. Ты пишешь еще страницу, и еще. В помойку. Потом ты пишешь еще три страницы, перечитываешь и отправляешь в помойку шесть. И так снова и снова. Сотни исписанных страниц, среди которых только пять или шесть пойдут в твой труд. И вот, наконец, тебя прорывает. Ты пишешь пять, десять, пятнадцать, двадцать пять страниц за ночь. Выбрасываешь штук пять, но в целом, остаёшься довольным. День прожит не зря, ночь тем более. Потом опять застой. И снова по новой.

Я всегда завидовал писателям, которые могли за короткое время написать простой, но в тоже время прекрасный шедевр, который можно перечитывать вновь и вновь. А я, приходя с работы, садился за машинку, и не мог выдавить из себя не строчки. Я понимал, что хорошие вещи не идут через силу. Можно заставить себя просраться, но никак не писать. И вот тут дилемма, я хотел писать, но слова не складывались в предложения. Иногда хотелось просто швырнуть готовый материал в окно, потому что достало. Но потом, я обратно возвращался в реальность. Так и проходит жизнь, ты всё время пытаешься что-то сделать, чего-то добиться. Мы наполняем нашу жизнь хорошим или плохим времяпрепровождением. Кто-то синтетическими вещами, заменителями удовольствия, кто-то простыми. Кому-то нужна белая дорожка и силиконовая пизда, а кому-то достаточно восхищаться таинством этого мира, но без постороннего вмешательства.

Я приходил домой как обычно заёбанный, и передо мной был выбор – завалиться спать или попробовать поймать творческий приход. Это получалось только ночью. И приходя домой утром, я не мог написать ни строчки. Думаю, начинающие писатели сталкиваются с этим, и по сей день. Где моя ночь? Может быть сегодня? Стоит ли рискнуть возможностью выспаться в свой выходной, или попробовать замарать бумагу? Очень часто я проигрывал в этом споре, и за ночь мог написать десять-пятнадцать страниц, которые утром всё равно отправлялись в мусорку. Это гневило, когда единственный выходной улетал в трубу. На работе писать возможности не было. А днём я либо спал, если не сделал этого ночью, либо не мог писать вовсе. Каждый раз я ловил себя на мысли, что не нужно писать ради того, что бы писать. Писать стоило для внутреннего спокойствия и умственной разгрузки. Ведь когда мысли накапливаются, то фантазия и ум рисуют картину, которую память хочет запечатлеть на внешнем носителе из-за недоверия к себе. Ты начинаешь писать, и понимаешь, зашло или нет. Если нет, то брось это дело, парень. Это очень тяжелое бремя, которое не всем будет по силам. На тебя возлагается важная миссия. Ты должен передать дух своего времени, максимально отображать ситуацию, относится не предвзято. Ты художник, ты фиксируешь картину на бумаге, объёмным текстом. Ты должен заставить человека задуматься над тем, что ты написал. Дать ему сравнить, ощутить разницу твоего и своего положения. Возможно, в тебе он узнает себя.

Поэтому я старался не писать лишнюю информацию или ненужные наблюдения. Я писал с чистой совестью, переносил изображение на бумагу. Конвертировал краски и образы в буквы и слова, слова – в предложения, предложения – в абзацы и главы. Старался передать картину без потери смысла.

— Был тут хоть раз днём? – Пол ткнул меня в плечо и указал на детский отдел с батутами, горками и подобной хернёй.

Это был один из его отделов для уборки. Еще раздевалка для персонала, кафетерий и лифты. Кафе было самым хорошим для уборки местом. Там регулярно обнаруживались бумажники, утерянные драгоценности и прочий хлам, который падал за диваны, валялся на полу, закатывался под столы. Иногда, в хорошие дни, он мог найти до сотни баксов мелочью и мелкими купюрами. При таких находках Пол проставлялся утром, тем самым закрепляя за собой статус вожака. Всем хотелось быть на месте Пола, и убираться там, но это место было закреплено за королём уборщиков.

— Нужно будет тебе кое-что показать, – сказал Пол.

— О чем это ты?

— А ты приходи сегодня днём, или хотя бы под вечер, где-то за два часа до закрытия.

Утром мы заглянули в бар, как обычно, кроме нас там никого не было, мы допили пиво и разошлись по домам.

Входящий вызов. Аннет.

— Мудазвон! Ты чего так долго трубку не берёшь? Спишь?

— Да.

— Ой, так я тебя разбудила, получается?

— Да.

— Какое тепло на душе то сразу разлилось. Прям до низа живота дошло. – С явным удовольствием послышалось с другого конца телефона.

— Милая, это месячные.

— Какая тонка шутка, уууу. Наверно такая же тонкая, как и твой хуй.

— Если хочешь зацепить меня, то хотя бы не противоречь себе.

— Расслабься, мудень, это сарказм.

— Как же легко довести тебя до сарказма.

— Гораздо тяжелей, чем до оргазма. Но ты бы это знал, если бы хоть раз попробовал.

— Женщина, в чем твоя проблема? Ты поставила вопрос вожделения вилами мне в горло. А теперь упрекаешь меня этим?

— Если бы кто-то умел читать между строк, то никакого вопроса бы и не встало.

— Вопрос вставал, регулярно. Только кто-то начала выёбываться и манипулировать. А я не собираюсь идти на поводу манипуляций. Если тебе хочется трахаться, то нужно читать то, что между ног, а не между строк.

— Знаешь, Рэй, похоже, моя подруга Марла была права, ты точно дебил.

— Твоя конченая блядовитая подруга?

— Почему блядовитая? Она же с тобой не спала.

— Да я лучше хуй об помойку вытру, и дам цыганам на вокзале отсосать, чем засуну его в твою подругу. Она же энциклопедия венерических болезней.

— Ты её не знаешь, чтобы такое говорить.

— Зато я знаю всех, кто там побывал.

— Твои дружки, такие же пиздаболы как и ты.

— У меня нет друзей.

— А знаешь, почему нет? Потому что ты му…

— Ой не слышу ничего, связь прерывается. – Я отключил телефон и лёг дальше спать.

Вечером в восемь, как и просил Пол, я пришел. Он встретил меня у служебного входа. Мы прошли в раздевалку, переоделись для работы и поднялись в детский отдел.

— Смотри.

Много аппетитных девушек, молодые, красивые, все как на подбор, играли с детьми, катали паровозики, рисовали фломастерами, нянчились с ними, в то время как родители, уходят за покупками, в парикмахерскую, в прачечную и оставляют мелких спиногрызов на шеи этим красавицам. У меня на самом деле отваливалась челюсть, это было настолько прекрасно, что я сразу почувствовал себя ущербом и погружался в мгновенную депрессию от того, насколько это было красиво. Я был словно в не заслуженном раю.

Наверное, мы простояли там минут двадцать, молча наблюдая за девушками. За этими красивыми девушками.

— Ладно, я пойду своими делами займусь, а ты слюни подбери и не пялься так, а то палишься сильно.

— Замётано, – ответил я.

Пол ушел, а я быстро взвесил все «за» и «против» в знакомстве хоть с одной из них. И так я – нелегал, чернорабочий, в данный момент уборщик, работаю за еду, и уже второй год пытаюсь дописать книгу. Они – божий свет и благодать, свежая женская плоть, покрывающая молодое мясо, в которое непременно хочется вонзить хуй, и прострелить все внутренние органы, застоявшимися сгустками детородного сырья. Шансов приблизительно столько же, сколько у любого черного не загреметь за решетку до двадцати одного года. Тем не менее, я люблю рисковать.

— Ты тут давно работаешь? – обратился я к брюнетке с короткой стрижкой. По глазам я видел, что озадачил её.

— Ну, наверное, второй месяц, если стажировку не считать. А ты кто?

— Я, Рэй. Уборщик.

— Что ж, Рэй, очень приятно познакомится, я Бетси, и я ухожу домой. Увидимся.

Бетси подошла к своим красавицам, они обернулись на меня, потом захихикали и ушли.

Шлюхи – подумал я.

Я пошел к ребятам в раздевалку. Через час комплекс закрывается, нужно было проверить все двери и выходы, что бы они были закрыты. Все, кроме центрального входа.

— Глэн, ты чего такой хмурый?

Парень надевал рабочую робу, а от его кислой мины становилось неудобно всем присутствующим в раздевалке.

— Не твоё собачье дело, – огрызнулся Глэн, и, выходя из раздевалки, хлопнул дверью.

— Чего это с ним?

Ребята переглянулись.

— А, не обращай внимания, с ним бывает.

— Ладно, понял.

Я принялся за уборку, и в этот раз даже мыл полы старательно, меняя тряпку. Мне было очень скучно, и это была та скука, когда даже спать не хочется. Поэтому я пидорасил все свои территории тщательно. Ребята уже не подшучивали. Проверку я выдержал. Потом, я поднялся в отдел электроники, включил телевизор и стал тупить в передачу о животных. В телефоне одно непрочитанное сообщение. От Аннет: «МУДАК». По телеку показывали спаривание черепах.

Гл. 16

Моего соседа по комнате выселили. Кто-то сдал его миграционной службе. Теперь мне приходилось искать нового соседа. Я дал объявление, и долго ждать не пришлось. Ко мне подселилась студентка. Учитывая небольшой, но ёмкий жизненный опыт, я не стал раскатывать губу. Я был уверен, что мне не может так повезти, чтобы ко мне подселилась красивая брюнетка, с большими упругими сиськами и круглой задницей. Я был уверен, что-то будет не так. Может быть, кривые ноги и квадратная жопа, или обожжённая кожа на шее, родинка на пол лица, гнилые зубы, хламидии, рак, сифилис, гепатит каждого вида, сиамский близнец, член. В общем, я даже не рассчитывал, получить то, что я получил.

Миленькая, пышногрудая блондиночка, небольшого, компактного роста, красивые губы, зелёные глаза, идеальный нос, отменная задница, и пленяющее обаяние, которым так исходила Элизабет. Милое личико, платьице, хозяйственный настрой. Мне хотелось плакать. Очередной момент, когда я готов был отдать всё за несколько минут с этим ангелом и моим членом в её влагалище. Я дрочил как сраная макака в душе, каждое утро, приходя с работы. Пока она спала, меня кукожило в приятных конвульсиях и судорогах, лежачего в ванной. О, Лиза. Блять, как же ты прекрасна. Я выходил из ванны, а она заходила.

— Доброе утро, Лиза.

— Привет, Рэй, ты давно пришел?

— Ну, с пол часика назад приблизительно.

— О, а что ты так долго в ванной то делал?

—Боролся с феминизмом. – Лиза пропустила эти слова мимо ушей.

Я зашел на кухню и принялся за поиски чего-нибудь съестного.

—Ефлишупшишфлеба, – Лиза выглянула в коридор, с зубной щеткой во рту, – я привотовлюжаврак.

— Чего? – Глядя на её рот в зубной пасте и щеткой в зубах, я представил, что она чистит зубы, моим членом. Сука дебил.

Лиза сплюнула в раковину, и повторила:

— Я говорю, если купишь хлеба, то я приготовлю завтрак.

Я сразу же пошел и оделся, накинул рюкзак, взял пару долларов и полетел в магазин.

Прохаживаясь по магазину, за мной увязался охранник. Куда я, туда и он. Было забавно наблюдать, как он изо всех сил, пытается вести себя естественно и, следуя за мной по пятам, он оправдывал эту навязчивость, поправлением лотков с едой, упаковок с кетчупом и коробок с сухим завтраком. Меня это бесило, но в тоже время забавило. Я принципиально ничего не покупал, а просто ходил по рядам, водя за собой хвостик. Охранник никак не отставал. Он уже видел, что я не однократно смотрю на него, но продолжал за мной ходить.

Ну, мудило, сейчас посмотрим, как ты это съешь, – подумал я, взял банку тушенки и начал тщательно её разглядывать. Смотрел дату, производителя и просто тупил в жестяное дно. Потом брал следующую банку, и делал тоже самое. Мой поход за хлебом продлился почти час. Потом я все же пошел в хлебный отдел, взял батон и стал изворотливо уходить рядами, чтобы охранник заметно ускорился. Я подошел на кассу, а охранник только-только настигнул меня. Он прошел через клерка, и встал с обратной стороны кассы. Я расплатился за хлеб, глянул в глаза охраннику и вышел на улицу. Положил в карман сдачу и спизженную жвачку.

— Ну, ты чего так долго? – Лиза стояла у плиты, и делала котлеты.

— Да так, бдительность охраны проверял.

Я положил хлеб на стол, и пошел мыть руки.

— Не слишком ли тяжело для завтрака? – спросил я, указывая на котлеты.

— Нет, завтракать мы будем оладьями, – сказала Лиза, и приподняла крышку накрывающую тарелку с оладьями.

— Слушай, не дурно! Очень даже не дурно, – мой желудок активно готовился к трапезе. Лиза накрыла на стол, налила чаю и покидала оладья на тарелку. Потом она достала банку сгущёнки, открыла и поставила на стол.

— У меня вопрос? – сказал я, поглощая свой оладушек. – На кой хер, я тогда за хлебом спускался?

— Да это я на работу бутерброды сейчас делать буду.

— Ты же вроде как учишься?

— Я своему жениху, – ответила Лиза, и полила сгущённым молоком, следующий оладушек.

Завтрак приукрасило неловкое молчание с моей стороны. Мои мосты в голове рушились, и меня накрыло чувство предательства. Я ощущал, что меня кинули. Вонзили нож в спину. Было очень грустно, обидно и неприятно. Мой мысленный на тот момент стояк, моментом обмяк. Жених.

Я прикончил завтрак, положил тарелку в раковину и отправился в койку. Следующий час, я не мог заснуть. Тяжесть в желудке от сытного завтрака, и орущий фен, которым Лиза сушила волосы, не давал погрузиться в сон. Наконец дверь закрылась, в квартире тишина.

Проспал я часов десять и проснулся уже к сумеркам. Нужно было собираться на работу. Я сделал два бутерброда, завернул их в пакет и ушел.

***

Последние три года жизни я помнил хорошо, они пролетели мгновенно. Время уходило, мои мысли, мои задумки иногда даже не оставались на бумаге, а рассасывались и забывались в мозгах. Довольно глупо получалось. Люди всегда ищут способ убить время, а когда оборачиваются, начинают понимать, сколько времени они проебали. Хотя сказать по правде, каждый имеет право на выбор. Выбор, что ему делать в этот промежуток времени от рождения до смерти. Как скрасить это ожидание. Одни рождены совершать великие дела, другие рождаются говнюками, которые только и делают, что подсирают всем. Но без них, с другой стороны, не было бы героев или просто великих людей. Ведь всё относительно. Добро и зло, тоже относительно. Вот и наша жизнь, тоже получается относительна. Дело не в глупом тщеславии, или твоей востребованности среди людей, на которых тебе насрать, а в отметке. В действии, или наследии, которое ты после себя оставляешь. Твоё наследие. Я был в этом мире. Возможно, я был героем, или говнюком, но мир меня помнит, я был тут, я вписал своё имя в историю.

С одной стороны, мне было насрать, что останется после меня. Я живу в своё удовольствие. Но когда задаёшься смыслом жизни, или начинаешь рассматривать свои приоритеты, взгляд на некоторые вещи меняется. Но так же, есть вещи, взгляд на которые не поменяться никогда. Каким же дерьмом мы озабочены. Столько глупых и ненужных вещей мы делаем, спускаем на ни них своё время. Самое важное и дорогое, что у нас есть.

Я подружился с охранником Билом, афроамериканцем крепкого телосложения и преклонного возраста. Всё это время пока я работал в торгово-развлекательном центре, Бил обучал меня всяким уловкам в общении с ребятами, начальством и простыми людьми. Вот что, но говорить он умел. Когда этот мужик открывал рот, его хотелось слушать. Бывало, мы могли пропиздеть всю ночь, периодически прерываясь поссать или сделать обход. Он был интересным мужиком, намного старше меня.

— Бил, а почему ты не пошел преподавать? Ты бы сделал неплохую карьеру как учитель или профессор.

Бил посмотрел на меня, как на наивного мальчика, и, улыбаясь, спросил:

— А зачем мне это?

— Ну, ты очень интересно говоришь, люди с такими способностями могут получать гораздо больше, чем охранники в подобном месте. Продавать машины или квартиры, да наверно и пылесосы у тебя бы отлично получилось.

Бил засмеялся.

— Мне не нравится это.

— Продавать?

— Нет. Люди. Общение с людьми. Прелесть этой работы в том, что мне не приходится видеть надменные рожи этих ублюдков, которые каждый день копошатся в этом муравейнике. Мало интересных собеседников.

— Почему тогда ты общаешься со мной?

— Потому что ты такой же. Ты ведь тоже можешь найти работу порядком престижней и оплачиваемой, нежели эта. В чем же дело?

— Ну, я как минимум мигрант, не образован и мало что умею. У меня нет прав в этой стране, не говоря уже о какой-нибудь социальной защите, от недобросовестных работодателей. Никто мне не будет платить больше штуки баксов в месяц, за честный труд.

— И это всё? – спросил Бил.

— Наверно, – неуверенно ответил я.

— Ахахах, парень ну ты даёшь. Ты же понимаешь что это всё отговорки? Ты еще так молод, чтобы говорить о том, что ты чего-то не можешь. Молодость – это самая первая причина, для любых начинаний и ошибок.

— Это я знаю, просто я скован в своих действиях. Я, так же как и все завишу от материального фактора, и не могу от этого никуда деться.

— Послушай, Рэй. Слышать это от мальчика, который мне во внуки годится, очень прискорбно. Посмотри на меня. Вот где пример скованности. Как ты говоришь, я бы мог стать профессором или еще кем-нибудь. Заниматься тем, чем хочу, но в то время, всё на что могли рассчитывать такие как я, это стройка и черная работа. А престижным для нас считалось быть обслугой на каких-нибудь банкетах. Вот что значит скованность. Когда тебя оценивают по независящим от тебя факторам, и относятся предвзято. Где твои амбиции разбиваются о социальное неравенство. Хотя я точно так же как и ты был молод, и был готов совершать ошибки, но разница между мной в то время, и тобой сейчас – это то, что мои ошибки не прощались. Они даже не допускались. То, что все мы рождаемся равными – ложь.

— Тут я с тобой и не спорю, я всегда замечал, что мы рождаемся в большом неравенстве.

— Некоторые вещи мы принимаем как должное и заслуженное. Возможности, которых у других никогда не будет. Вот, например, руки.

— Руки? – переспросил я.

— Да, руки! Ты беспокоишься о том, что ты не образован, и путь куда-то выше, чем ночная охрана или уборщик в торговом центре тебе закрыт. А представь, если бы у тебя не было рук? Кем бы ты тогда был?

— Ну, уж точно не писателем.

— И не только. У тебя автоматически вычитается весь спектр возможностей реализовать себя с помощью рук. Пилот самолёта, бокс, военное дело, баскетбол, художник, повар. Но вполне вероятно, что ты мог быть лучшим в мире футболистом. Там руки не нужны, только ноги.

— Я видел как один художник, рисовал ртом.

— А боксёра без рук видел?

— У него наверно плохо с блоком.

— Это всего лишь руки, а сколько возможностей тебе предоставлено. Речь не в том, что было бы, если бы у тебя не было рук, а в том, сколько возможностей есть. Ты говоришь, что ты не образован, а что мешает тебе освоить какое-то ремесло сейчас?

— Нехватка времени. Я работаю по шестнадцать часов, а если выдаётся свободное время, подрабатываю, так как не хватает денег либо на оплату жилья, либо на еду.

— Опять причина, опять отговорка. Знаешь у кого времени вагон? У трупов. У зеков. Какая роль тебе больше по душе, раз у тебя нет времени? Даже если ты живёшь не по расписанию, то, как минимум ты можешь сократить режим сна. Например, вместо восьми часов, спать семь, а то и шесть. И сэкономленное время направлять на самообразование в той области, которая тебе интересна, пусть даже это самое бесполезное в мире занятие, пусть самое абсурдное, но изучай то, что тебе интересно и ты увидишь, что и время для этого появится больше. Будь мастером абсурда.

— Я люблю читать книги, но что-то не ощущаю себя умней и не чувствую себя мастером в какой либо сфере.

— Ты никогда не почувствуешь себя умным, чтобы считать себя достаточно умным.

— То есть это вечная погоня за знаниями?

— Погоня, как ты говоришь, подразумевает получение определённого результата. Достижения какой-то точки или итога. Но эту границу ты придумал сам. Нет предела совершенству, слышал про такое?

— Слышал. Как и нет предела человеческой глупости. – Ответил я.

— Человеческая глупость как раз и состоит в создании барьеров. В приглушении инстинктов, в самоограничении. Задушить или контролировать потенциал – вот нынешняя цель общества. Тебя ведь с рождения спрашивают, кем ты хочешь стать, что хочешь делать, а в итоге, твою мотивацию медленно, но уверенно подтачивает в свою сторону капитал, и желание заработать как можно больше. И уже к моменту выбора своей профессии, ты склоняешься не к тому, что ты умеешь и хочешь делать, а к тому, где больше заплатят и есть ли карьерный рост.

— Ну, это понятное дело, деньги это – эквивалент всему в этом мире, просто это наверно единственный рычаг контроля как массой, так и одним человеком. Люди не могут пользоваться свободой правильно.

— А что, по-твоему, означает «правильное пользование свободой»? Если кто-то хочет саморазрушаться, то это его дело, если кто-то хочет заниматься саморазвитием, то это его дело, в этом смысл свободы.

— Это либерализм, который по умолчанию будет воздействовать на мою свободу.

— Не будет, – с улыбкой произнёс Бил.

— Как не будет, если человек будет волен в своих действиях, то рано или поздно, его свобода пересечётся с моей, и в этом конфликте, будет только один победитель, а всегда побеждать не получится.

— Не будет, – повторил Бил. – Дай человеку свободу, и он сдохнет от передоза на следующий день.

Эта фраза заставила меня задуматься. И ведь действительно, свобода на данном этапе заканчивается на выборе, в какой колледж поступить, и что поесть на ужин. А в больших и нецензурных масштабах, свобода сведёт в могилу большую часть населения земли. Кто-то разобьётся на мотоцикле, въехав на полной скорости в разделитель дороги. А на могиле напишут – «любил скорость». Кто-то просто нарушит дозировку героина, и скончается в кресле своей гнилой коммуналки. А кто-то во имя Аллаха, устроит резню всем неверным. Единственным выходом остановить эту свободу, будет вмешательство другой свободы, и начнётся конфликт. А всегда побеждать не получится.

— Мы не готовы к свободе, – продолжал Бил. – Потому что быть свободным, значит отвечать за себя и за свои действия. А мы всячески избегаем ответственности за то, что делаем.

Бил умолк. Всё это время мы ходили по пустым коридорам торгового комплекса, проверяли, чтобы все двери были закрыты, а сигнализация везде включена. Мне нечего было сказать Билу. Показалось, что я не имею права нарушать эту тишину.

— Ты никогда не задумывался, что такое государство?

Очевидно, это был риторический вопрос, поэтому я просто продолжал смотреть на Била.

— Государство – это просто абстрактное понятие и определение явлению, когда один человек угнетает другого, оправдывая это безопасностью обоих. Не кажется ли тебе это бредом? Мы сознательно возложили ответственность за свою жизнь и будущее на себе же подобных людей. Людей с теми же желаниями, с такими же потребностями. И теперь эта власть, происходящая от таких же недалёких как мы, реализует и утоляет свои потребности через нас. Бюрократия, которая обслуживает только себя. Через людей, которые боятся ответственности. Ладно бог, с ним всё понятно, это что бы на душе чисто было, и грязные помыслы кому было пресекать, ибо только в мозги не может залезть государство, а контролировать твой разум чем-то ведь нужно, «бог в помощь» только в помощь кому? Мысли как ты знаешь, материализуются, но так как это фактически другая плоскость, не подконтрольная государству, то нужно хоть чем-то тебя отвлечь. Библия – это пособие по самоограничению и уничижению.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒