House of Rising Sun 9 страница

Судя по всему, она немного огорчилась. Но её грудь определяла большой лимит оскорблений в моей адрес, доступный в тот момент. Я догнал, что никакой оплаты мне не светит, и направился к лифту. Не знаю, зачем, но я вышел на этаж раньше и пошел еще раз глянуть на картину «Людских Стремлений». Люди сами определяют для себя смысл жизни, какие к черту дети, какое наследство. Творческая импотенция.

— Нет, всё же это размазня. – Я провёл испачканным розовой краской пальцем по контуру глаз ребёнка, предавая форму очков.

Гл. 10

В это время не любить людей – было чем-то вроде моды. Можно сказать, что круто было быть человеконенавистником. Но вряд ли кто-то из этих организмов мог бы объяснить эту ненависть. Обычно эти люди ставят себя выше остальных. Они жрут, срут, ебутся, блюют так же, как и остальные. Но, тем не менее, ставят себя выше других, позиционируя себя как интеллектуалов. Мне, например, не нужно было искать повод для ненависти, он всегда был под рукой. Мы слишком ограничены в своих поступках, относительно своих желаний. Да и желания скудные. Все они сводятся к картине «Людских Стремлений». Для меня окружающие люди были вампирами, тупыми упырями, сосущими моё время. Слишком много времени отнимали ненужные знакомства, глупые беседы ни о чем, и тонны лицемерия. Когда же они понимали, что взять с меня нечего, то все куда-то испарялись. Но иногда, попадались действительно интересные личности. В том числе и Джулия. Помимо желания её выебать, мой интерес подогревался просто фантастическим сходством мыслей, идей и убеждений. В коем роде она стала моей музой. Я смог писать опять, и наконец, перевалил за половину книги. Довольно странно писать про какую либо утопию или общественный строй с новыми идеалами. Это лишь мечты. И для того, что бы этим мечтам суждено было сбыться, необходима была революция. Революция мысли. Но как показывает практика, революция могла произойти только в определённый период, когда все составляющие одного целого мероприятия, постоянно находящиеся в хаотичном порядке, внезапно совпадут в нужной последовательности. Такое может произойти только в новом поколении, когда род полностью обновляется. Когда вы были детьми и стали родителями своих детей. Предположительно тридцать лет. И если революция не произошла сейчас, то придётся подождать еще тридцать лет. А там еще. Но судя по обстановке, общаясь с людьми, я отчетливо понимал, что на моём веку, если и удастся лицезреть революцию, настоящую революцию ума, то только в старости, на смертном одре. Такие мысли уничтожали меня. Я понимал, что это все настолько глобально, настолько потрясающе, что начинал сомневаться вообще в любой возможности такого действия. Нет никакой беспечности, нет никаких гарантий. Нет никаких прав у человека. Всё сплошной обман и иллюзия. И чем больше ты начинаешь узнавать мир таким, какой он есть, тем больше тебе хочется сдохнуть, потому что дальше будет только хуже. Глядя на стариков, их жалкое существование при колоссальной выслуге лет и трудовой инвестиции на благо твоего государства, ты понимаешь, что их кинули. Просто наебали. Поимели. И так было всегда, кто-то кого-то имеет. Обычно это буржуазия и аристократия имеют низший класс. И ты можешь всю жизнь безуспешно пытаться вылезти из этого колодца, тем самым потешая высший класс, либо можешь невыёбываться и искать хорошее в простом. Ведь на самом деле, жизнь не там наверху среди показухи и лицемерия, а тут – на дне общества. Где все очевидно и естественно. Никто не снимает шоу про низший класс и нищебродов, ведь никому это не интересно. Гораздо выгодней показывать спектакль про сливки общества, кто как живёт, чем дышит, на чем катается. Воспитывать в тебе голод к таким вещам. Культивировать зависть и жадность. И все твои мысли ограничены абстрактным вакуумом, который не позволяет им эволюционировать и развиваться. Никакого полёта фантазии. И так до тех пор, пока ты не осознаешь, что эта выгребная яма, куда попадает все дёрьмо, – вся твоя жизнь, это максимум, на что ты можешь рассчитывать. За что-то большее придётся вгрызаться зубами, идти по головам, и игнорировать окружающих. А попади ты чудным образом наверх, ты не станешь более счастливым, потому что исчезнет потребность в одном, но появится в другом.

Такие мысли добивали меня, когда я оставался с ними один на один. Тогда и получалось излагать их на бумагу. Зачеркивая, переписывая заново, правильно формулируя, переставляя знаки препинания. Потом всё это вырывалось нахуй, и писалось заново.

***

— Моим ребятам нравится то, что ты пишешь. – Макс как обычно взял себе чай. – Ну, может потому, что они думают, что это я. Лицемерят поэтому. Но, тем не менее, ты меня здорово выручаешь.

— Ты меня тоже. У меня с работой вообще задница полная. В вашей стране такой потенциал, а руководство спускает его в трубу, и не даёт нормально зарабатывать.

— Ладно, не будем о плохом. Политика дело грязное, лживое и циничное. Я тебя чего вообще позвал. У меня тут идея появилась, и нужен независимый взгляд на это всё. Я хочу фильм снять. Не буду вдаваться в детали, у меня тут вот всё записано, – Макс достал папку с черновиками. – Глянешь потом.

— Тебе мало своих шоу, ты еще и кинематографом заняться решил?

— Шоу, это конечно всё хорошо, но нужно ведь расти, развиваться. Ты полистай потом, если какие вопросы возникнут, сразу маякуй. А так, то попробуй развить мысль, накидать чего-нибудь. Времени у тебя вагон, так что не буду торопить.

— Хочешь снять кино про идиотов? – с улыбкой поинтересовался я.

— Нет, Рэй, тут штука потоньше. Я серьёзное кино хочу, чтобы задуматься заставило, и пробирало до костей.

— Мне уже интересно, что у тебя там.

Макс достал бумажник, вытащил две сотни и протянул мне.

— Это как обычно за работу.

— Очень вовремя, а то мне платить совсем не хотят, и никуда не берут.

— Ты это, если станет совсем туго по финансам, ты говори, не стесняйся. – Макс отпил из кружки.

— Тропа иждивенца, надеяться на кого-то. Никакой мотивации оторвать жопу от стула не будет.

— Хах, ну в твоём случае жопу как раз отрывать от стула и не нужно, а вот что касается иждивения, то ты прав. У нас тут девяносто процентов страны иждивенцы.

— Спасибо, Макс, буду иметь ввиду.

Макс улыбнулся. Он знал, что даже если я буду соскребать последние хлопья овсяной каши с немытой тарелки, я всё равно не приду к нему за деньгами.

— Я правильно отношусь к деньгам, Рэй. Чем легче с ними расстаюсь, тем легче они возвращаются. Главное не забывать что деньги это инструмент. И этот инструмент никогда не должен быть выше человеческого отношения друг к другу. Поэтому если все твои проблемы завязаны на деньгах, то я с радостью тебе помогу. К тому же ты мне нужен сконцентрированный на конкретной задаче, а когда ты отвлекаешься, то твой коэффициент полезного действия значительно падает.

— Я тоже правильно отношусь к деньгам Макс, у меня их нет. Поэтому и проблем тоже нет.

— Никогда бы не подумал, что столкнусь с проблемой, куда тратить деньги. Поэтому всё, что я зарабатываю, я трачу обратно на работу. Любимое дело и любимая женщина. Что еще от жизни нужно?

— Самоопределение? – спросил я.

— С самоопределением проще. Когда ты не обеспокоен бытовыми вещами, ты сразу переходишь на уровень выше. Духовность и духовное развитие. А так, как все бытовые проблемы завязаны на экономическом факторе, то большинство людей так и проводят свою жизнь в борьбе с бытом. Хотя стоит подняться чуть выше головы, и это уже совсем другой мир, которым ты можешь наслаждаться.

— Надеюсь, я тоже скоро достигну этого уровня.

— Я даже больше скажу, тебе это в первую очередь необходимо. Поэтому я хочу помочь тебе в этом. Ведь творчество это вещь непринуждённая. Нельзя работать в конвейерном режиме. Нужно творить тогда, когда творится и отдыхать ровно столько, сколько требуется.

— Сейчас моё творчество затягивается в таких временных петлях, что с экономической точки зрения это полный крах.

— Всё скоро поменяется, я уверен. К тому же тебе не нужно идти на поводу у престижа и следовать моде. А это значит ты самодостаточен, и парочку успешных проектов моментально поднимут тебя на тот уровень, который ты себе наметил.

— Возможно не парочку, но ты прав. Да и к тому же, я ведь сотрудничаю не с проектами, а с людьми. Если мне человек не нравится, то пусть засунет себе свой проект в задницу.

— Вот это правильный настрой. Окружай себя людьми, с которыми тебе приятно и интересно, а не скучными нытиками и уёбками, которые отнимают у тебя время.

— Я так и делаю.

— Вот потому ты и мудак. – иронизировал Макс.

— Как мило, и это мне говорит человек, который зарабатывает на тщеславии неудачников.

— Ну, ты не забывай, что изначально это был просто фан. Я не думал, что шоу уродов будет приносить такой доход, что я перестану переживать о деньгах.

— С таким успехом, мы возвращаемся к истокам средневековых развлечений. Скоро ты в своём шоу, будешь показывать бородатых женщин и карликов жонглирующих фекалиями.

— Ну, ты полегче, Рэй, в конце концов, я не высмеиваю уродов, и не высвечиваю чью-нибудь личную жизнь, а способствую и потакаю их прихотям. Ведь никто не заставляет человека заниматься хуйней, и выставлять это на показ верно? А если он заведомо делает что-то для того, чтобы публика оценила, то я всего лишь обращаю внимание этой публики, на хуйню, которой только может заниматься человек. И все в выигрыше – пациенты получают внимание, а я получаю моральное удовольствие от любимого дела, и свои комиссионные.

— Для тебя есть отдельное место в аду, Макс.

— Знаешь, я больше за научный подход. Уверен, что и в аду, будет, чем заняться и кого высмеять. Ты ведь только представь, сколько там интересных личностей?

— А вот я, например, скорей за творческий подход. С радостью напишу о том, как люцифер будет вырывать тебе ногти.

— Люцифер мне не враг, с ним всё решено. Не забывай, что он мать его – ангел. Немного оступившийся, либеральный ангел. Малость пошлый, слегка вульгарный, но, тем не менее, ангел, которого наказал папа. Кстати у тебя с ним больше общего, чем у кого либо, так что мы с тобой в одном котле вариться будем.

— Ну и славно, значит, старость нам обеспечена. Кстати об этом. Мне же ведь нужно завтра рано вставать и ехать за своим чеком. – Я допил свой чай.

— Счастливо. И не забывай про мои бумажки. – Кинул напоследок Макс, когда я переступил порог кофейни.

Гл. 11

С Джил я познакомился на одном из мест работы. Мы вместе пришли получать деньги. Она была довольно симпатичная, с красивой задницей и милым личиком.

— Классная задница.

— Тверк. – повернувшись ко мне, ответила девушка и вызывающе улыбнулась. Я клюнул.

— Никуда не спешишь? Может, пройдёмся?

— Знаешь, вообще-то спешу. – Мы забрали деньги, и вышли на улицу.

Было еще очень рано, и утренняя прохлада обдавала мурашками пока еще спящее на ходу тело.

— А вообще, погода неплохая, так что можно и пройтись, только недолго, мой автобус заканчивает ходить в девять вечера, а мне еще на работу нужно заехать.

— Ты не местная?

— Я с пригорода, меньше часа езды от города.

— Джил, – представилась она и протянула руку.

— Рэй, но руку жать девушке не буду, я считаю это ебланством.

Через два часа мы отправились ко мне. Кончил я быстро. Не успел даже набрать обороты, как она собралась уходить, но перед этим Джил зашла в душ. Я лежал на кровати и думал, насколько всё просто. Два человека с одними и теми же потребностями и желаниями, без всякой прелюдии и пустой траты времени, просто делают то, что хотят. Так к чему же все это, зачем лишние изъёбство в виде флирта, мук ожиданий, ложных обещаний, прелюдий и игр в чувства? Да за тем, что без этих заёбов, ухаживаний, ожиданий, надежд, нет никакой интриги. А на ней и держится весь этот спортивный интерес, это неформальное соревнование. Дожмёшь ли ты её, или упустишь, получишь ли ты чутка этой влажной пиздятины, или нет? Пока человек не получает то, чего он хочет, он живёт. Живёт процессом достижения чего-то.

— Я поехала на работу. Проводи меня.

Я быстро оделся и пошел провожать Джил на метро.

После этого она еще пару раз приезжала в гости, и видно было, что ей хочется большего, а точней – более серьёзных отношений. Но была одна загвоздка. У неё был ребёнок. В моём случае подобные моменты, не говоря уже о простых отношениях, очень некстати. Когда я сказал об этом Джил, она ничего не ответила, просто оделась, и ушла.

Запахло мочой от скребущих на душе кошек. Пусть я не успел хорошо изучить Джил, но в коей мере я в неё успел влюбиться. У неё были необычайно красивые каштановые волосы, запах которых еще надолго засядет у меня в ноздрях и не выветрится из подушки. Это как наркотик. Я давно заметил, что каждая девушка для меня становится наркотиком. Речь не в сексе, а в тех частицах, которые забирает каждая из них. Те ощущения и эмоции, которые провоцировали многие из них. Наверно поэтому я и был один, потому что влюбиться означало подставить уязвимые места, и ко всему этому еще и зависеть от человека, быть к нему духовно привязанным. А ничто так не травмирует, как человек, которого подпускаешь ближе остальных. Наверно поэтому я и выбирал шлюх и проституток, когда мне нужен был секс. Я был готов платить им за суррогат любви, только в физическом эквиваленте. Так и получается, что кто-то зависит от алкоголя, кто-то от никотина, кто-то от разного вида наркотиков. Я всего этого сторонился, потому что моим наркотиком были женщины. Только они могли пленить меня и вызывать зависимость, ломку. Большой соблазн был угождать любой прихоти каждой из этих женщин. Большая вероятность была превратиться в тряпку, ведь ты ходишь по тонкому лезвию. И эта игра гораздо сложнее, чем игра с наркотиками. Там выбор прост, либо ты получишь кайф, либо передоз, при этом ты сам ищешь свой наркотик. С девушками передоз поймать невозможно. Это постоянная ломка, которая не отпускает тебя и не лечится. Она сама тебя находит, даже если ты пытаешься сторониться её. В наркотиках ты идёшь с увеличением дозы. Ты покурил в младшей школе, попробовал алкоголь в восьмом классе, ближе к выпуску ты знаешь объятия марихуаны, а самые удачливые – и объятия первой женщины. В университете ты усердно практикуешь и закрепляешь школьный опыт во всём, только возможно еще добавится один новый друг. Твой личный умственный тренер, который поможет подготовиться к экзаменам в последний день, и не даст тебе заснуть ночью. Ты справился, ты молодец. С красными глазами ты получил свою пятёрку, и твой мозг советует тебе это отпраздновать, ты заслужил. Эта ночь твоя, развлекайся. Твой одногрупник знает способ лучше. Он знает толк в развлечении, он этим зарабатывает. «Есть двадцатка? Для продолжения банкета. Нет, не мне дружище! Сверни её трубочкой и вставь в ноздрю, вот так. Держи! Теперь ты попробуй. Другую ноздрю прикрой и стартуй».

Рано или поздно любой наркотик отпустит тебя. Он не будет мучить расставанием, не будет искать и бегать за тобой, он просто покинет тебя, вместе с пеной изо рта.

Женщины тебя не отпустят никогда. Растворяясь в каждой из них, ты оставляешь часть себя с ней. Это может быть номер телефона, фото, воспоминания, ответы или вопросы, вероятней всего даже сперма. Но каждая из них тебя ломает сильней любого наркотика. Синтетика уничтожает оболочку и органы, а девушки въедаются в твой мозг и терзают душу.

Поэтому быть зависимым от женщины намного хуже, чем от любых доступных наркотиков. Не зря он выше всего ценится на рынке и культивируется. А догмы, которыми ограничены отношения, в виде семейных ценностей, морали, верности, любви, это всё лишь ограничение дозировки. Попытка контроля оборота. Ведь любить легко, но трудно не выйти за рамки. И раз любовь как таковая не убивает, значит, её можно распространять в любых количествах. Убивают последствия, медленно, методично, разлагают твою душу.

Гл. 12

— Вы должны понимать, что это очень ответственная работа. Мы не потерпим никакого воровства.

Парень говорил очень убедительно на свои годы. Голубая рубашка с воротником и кругами пота под мышками, галстук, черные брюки и ранняя лысина, неудачно спрятанная под зачёсанными назад волосами. Забавно было наблюдать, как такое чмо объясняет людям в два раза старше его, как нужно фасовать овощи и фрукты. Делал он это щепетильно и аккуратно, словно каждый фрукт был из хрупкого хрусталя. Одно грубое движение, и посыплются стёкла.

В пятиминутные перекуры мы с ребятами мягко хуесосили нашего бригадира. Я был самый младший из всех чернорабочих на складе, поэтому я меньше всего говорил, и больше слушал. На предупреждения о воровстве все как один клали хуй. Ну, если выносить овощи и фрукты уже в желудке назвать воровством, то всё-таки воровали. Хотя мы оправдывали это нечеловеческой нормой, которую мы должны были выполнять. И переработками, за которые нам недоплачивали.

Я устроился на небольшой склад овощей и фруктов, которые нужно было фасовать по коробкам. Задача простая. Для начала требовалось разделять овощи и фрукты. А уж потом, так как требовалось в бумажках – по коробкам или контейнерам. Иногда привозили сухофрукты и орехи, но они обычно были перемешаны, так что порой приходилось очень долго отделять курагу от арахиса. Это было что-то вроде самой нежеланной работы на нежеланной работе. Каждый из работников по максимум старался её избегать. Поэтому в конце рабочего дня начиналась игра «кто последний до двери, тот остаётся золушкой».

— Рэй, смотри! – Парень схватил дыню и со всей дури вмазал по ней с ноги, что куски плода разлетелись по стенкам и потолку.

— Ебло! Тише там! Теперь всё это дерьмо убирать придётся.

Я взял огромный помидор и бейсбольным броском метнул Генри в голову. Мне часто говорили, что у меня довольно крутые броски, и что если бы я играл в бейсбол, на меня был бы особый спрос. Но я не любил эту игру, я считал, что она для кретинов. Кидать мяч, потом бить по нему битой, да так, чтобы он не улетел за поле. Я не знал правил, но она казалась жутко скучной для меня. В общем, помидор со знатным шлепком встретился со лбом Генри, и от неожиданности тот опешил.

— Какого хуя?!

— Вот такого, – сказал я, и снял с головы сердцевину с семечками от дыни.

— Я пойду покурить, и вытру томатный сок со лба, идёшь?

— Неа, я пока гляну, что тут можно сожрать.

Выбор, конечно, был не велик. Съесть можно было только то, от чего не остаётся следов, и не требовало приготовления: яблоки, груши, сушеные фрукты, ягоды. Хотя был у нас один парень, Клайтоном звали, кажется, так он сырую картошку жрал и воровал лук. Парень каждую смену прятал у себя в шкафчике овощи или фрукты, и довольно пренебрегал осторожностью, пока в один прекрасный день бригадир с заведующим продуктового цеха не проверили шкафчик, в котором оказалась сетка с репчатым луком. Долго не раздумывая, бригадир заставил съесть весь этот лук, если тот не хочет потерять работу. Ну и вот, со слезами на глазах, Клайтон давиться луком, просит водичку, а мы, глядя на него, исходили слюнями. Не теми, когда тоже хочется принять участие в дегустации, а просто реакция организма. Такая же, когда ты видишь, что кто-то медленно и с наслаждением жрёт лимон. Когда твоя слизистая во рту превращается в текущую вагину малолетней шлюхи. Больше Клайтон на работу не приходил.

Вообще работа была не тяжелая, разве что немного грязная. Ребята не доставали, поэтому мы могли мирно сосуществовать. Хотя был у нас один эмигрант, звали его Ваня. Как он нам рассказывал, то при союзе деда расстреляли, а бабка в Германию мигрировала. Родила отца его там, и сразу после войны в США перебралась. Отец потом на американке женился, и Ваня родился американцем. Мне нравился этот парень. Иногда он жутко тупил, и поэтому чаще всего оставался на разгрузку сухофруктов и орехов.

Ребята часто подбивали Ваню на какую-нибудь глупость, или подставу. Например, один раз, Генри сказал русскому Ивану, чтобы тот разобрал все полеты на дощечки и сложил их у кабинета начальства, якобы по их просьбе. После чего Ване не кисло влетало, так как никакой просьбы не было, и его заставляли сколачивать полеты заново.

Ваня был здоровым чертякой, и запросто мог отмудохать любого из нас, но им легко было помыкать, да и характер у него слабоватый был. Пару раз были прецеденты, когда Ваня мог втащить Брюсу, что того бы перекосоёбило, поэтому бригадир очень осторожничал в выражениях, обращаясь к русскому американцу.

Как-то вечером привезли двойную норму фруктов, овощей и ягод. Нам пообещали, если справимся к утру (когда обычно забирали упакованные ящики и коробки), то нам накинут сверхурочные бонусы. Эти бонусы не выплачивались деньгами. Вместо денег разрешалось брать продукты. Каждому выдавали мешок, и он мог забить его под завязку.

Мы сразу принялись за работу, отказавшись от перекуров. Работа шла, картошка к картошке, яблоки к яблокам, ягода к ягоде. Непонятно каким образом забивался грузовик, но очень много портилось и давилось еще при транспортировке. По большому счёту, иногда наша задача сводилась к спасению хоть чего-нибудь товарного вида, и фасовки этого по ёмкостям.

— Ваня, ты сегодня раскладываешь ягоды, – с ехидной насмешкой сказал Пит.

Все рабочие начали смеяться.

— Почему опять я? Вчера же фасовал. – Обиженно произнёс Ваня.

— Вчера ты фасовал, потому что остался последним, а сегодня ты просто по очереди подошел.

На самом деле, за всё время работы я ни разу не видел, что бы кто-то кроме Вани фасовал ягоды. Это была очень мелочная и ювелирная работа. Ведь ягоды нужно было аккуратно складывать в контейнера, и делалось это очень медленно.

— А что делать с арбузами? – спросил Тони.

— Как что, вон Ване оставь, он расфасует.

— Это почему сразу Ваня должен, я фасую ягоды, а не фрукты. – С негодованием ответил русский Иван.

— Ваня, арбуз – это ягода, так что это под твоей юрисдикцией, – вмешался в разговор Генри.

— Какая это ягода, таких размеров ягод не бывает, вы меня че, за дурака держите?

— Пошел ты нахуй Ваня. Арбуз – это ягода, поэтому складывай их в большие картонные коробки. Я не хочу из-за тебя премии лишиться.

— Ну ладно. – Угрюмо сказал Иван, словно Ларч из семейки Адамс.

Мы двигали полеты с ящиками, когда к нам в цех зашел Брюс, всё в той же голубой рубашке, и детским личиком старого педофила.

— О’Коннор, Уильямс, Хардман, Бишоп – подойдите за расчетом, на этом ваша смена окончена.

Ребята переглянулись, не понимая в чем дело, кинули свои дела, и по одному стали уходить. На следующий день, их заменили новыми гастарбайтерами. Почему это произошло, никто не знал, да и всем было плевать. Мне так точно. Через неделю в очереди на увольнение оказался я и остальные ребята. Стало быть, гастарбайтеры готовы были выполнять работу дешевле нас, поэтому сокращение перестало быть новостью. Ко всему прочему, я получил вполовину меньше того, что рассчитывал получить. Это опять повлияло на мой рацион, который и так уже не первый месяц состоял из овсянки для разнообразия перемешанной с изюмом и тарелки бульона. Пришлось опять искать работу, а вдобавок ко всем приятным моментам поломался ноутбук, и пришлось писать по старинке – на печатной машинке, которую я таскал за собой не первый месяц. Ремонт ноутбука обойдется дорого, поэтому еще долгое время я буду строчить текст, сидя за старенькой печатной машинкой.

Гл. 13

Я продолжал работать на Макса, а так же писал статьи в газеты и журналы, но меня публиковали без авторства. За это доплачивали пару долларов сверху, с оговоркой: «зачем тебе огласка, подумаешь авторство, через неделю никто уже и не вспомнит автора, а нам, по крайней мере, выгодно публиковать множество чужих статей, от своего лица». Я понимал это. И в принципе, было плевать, но с другой стороны, я уже находился в том возрасте, когда нужно быть определённым в своих дальнейших стремлениях, в своём ремесле, в ближайших планах на следующие пять-десять лет. Мне нужны проекты, которые я буду указывать в бланках резюме, в качестве своих собственных, нужен опыт работы, который будет зафиксирован где-то. Чем я буду зарабатывать себе на хлеб? У меня нет никакого инженерного или технического образования, я ничего не умею, кроме как писать, да и писать получается не часто, а если и получается, то дерьмово.

Я ехал в метро, когда в вагон закатился колясочник. Мы тронулись с места, и парень медленно стал прокатываться по вагону с шапкой. Ни один из пассажиров не кинул ни цента этому парню. Он несколько раз прокатился от начала до конца, объезжая стоячих людей и пытался каждому из них заглянуть в глаза. До меня он не доехал, но мне бы тоже нечем было помочь, я голодранец, и подаю только музыкантам. И вот перед тем, как покинуть вагон, парень достал какую-то бутылку из-под колена, поставил на пол, и выкатился на станцию. Мы опять поехали, бутылка упала и стала кататься вдоль вагона, разливая какую-то жидкость. Запахло мочой.

***

— Неплохой сегодня вечер, погуляем?

— Можно скоротать время, и пойти в кино, а уже после пройтись, когда на улицах никого не будет. – Ответил я.

— Давай так и сделаем.

Джулия улыбнулась, и мы пошли в супермаркет, прикупить чего-нибудь к фильму. Стоя в очереди, мы заметили пожилую пару, которая обнималась.

— Эй, ты видел? – шепнула на ухо Джулия.

— Ты о чем?

— Да вот, эти старики, только что большую упаковку презервативов взяли.

— Хах, есть еще порох в пороховнице. – Я стал выкладывать товар на ленту.

— Знаешь, это мерзко, но в тоже время мило.

Мерзко и мило. Я как обычно подумал о херне, но моя ошибка была озвучить это.

— Наверно так же мерзко и мило, как обосравшийся младенец. – Я стал улыбаться и готов был рассчитаться за покупку, но Джулия шутку не оценила. Я знал, что шутка не очень, но реакция, которая последовала дальше – яркий пример женской «хочу скандал на ровном месте».

— Не выбрасывай чек, ладно? – Джулия вышла на улицу.

Я взял пакет, и стал выходить за ней, на автомате выбросив чек в помойку.

— Зачем ты это сделал?

— Бля, забылся, прости.

— Пиздец.

— Да чего ты, подумаешь чек.

— Я хотела глянуть пожелание. Там на каждом чеке, пишется какое-то пожелание, как в печеньях с предсказанием.

— Сколько тебе лет? Неужели ты веришь в эту чушь.

Джулия не ответила. Она обиделась. Мы прошли одну улицу в сторону кинотеатра, но она всё еще молчала.

— Ну, хватит дуться. Купим попкорн, глянешь своё пожелание, ну?

Джулия продолжала идти, и ничего не отвечала. Нужно было как-то разрядить обстановку, и я решил немного подколоть спутницу.

— Тебе не идёт обижаться, у тебя выражение лица не передаёт тот уровень обиды, который ты хочешь показать.

— По-моему ты спёкся, шуточки твои однотипные и уже нефига не смешные. – В мгновение ока Джулия превратилась в тупую пизду.

Сразу стало очевидно, что ссора назревает из ничего.

— Я бы сказал иначе, у нас следующая фаза отношений. Мои шутки в том же духе, просто сейчас тебе не приходится выёбываться и смеяться над каждой из них, чтобы понравиться мне.

— Вот значит как?

— Ну да. Все так делают после определённого отрезка времени. Сперва, перестаёте над шутками смеяться, потом одеваетесь не в то, что красиво, а в то, что удобно. Ну, а потом и вовсе себя запускаете. Особенно беременные.

Мне было неприятно это говорить, и даже обидно, что приходится говорить это ей. Джулия была единственным человеком, кому не нужно было объяснять простые и очевидные вещи, но в такие моменты, девушки все одинаковые. Осознание этого факта, глубоко меня опечалило.

— Про какие отношения ты говоришь? У меня есть молодой человек, которого я люблю.

— А чего же ты тогда со мной шляешься, если у тебя молодой человек есть?

— Ну, хочешь, уйду! – вызывающе огрызнулась Джулия.

— Ой, вот только не нужно вопрос ребром ставить, какого хуя ты каждый раз так делаешь? Как будто бы тебе похуй. Такое чувство, что мне это одному нужно.

— Не сильно ли ты ахуевший со мной так разговаривать? Я не потерплю такого обращения с собой. Джулия развернулась и начала уходить.

Я человек не вспыльчивый, но только две вещи меня могли выбесить: глупые поступки и любимая девушка, а чаще всего эти два фактора шли рука об руку.

— Ну и уёбуй! – в сердцах крикнул я. – Ты смеешься над глупостью других девушек, а сама ведёшь себя хуже тупой пизды.

Я чувствовал, как обида на Джулию комом встала в горле. Наверно это от беспомощности или от отчаяния. Но я понимал, что не хочу терять эту женщину, при этом не мог и мириться с тем, с чем приходилось мириться в последнее время. Джулия успела на последнее метро. Я увидел, как она прошла через турникет и скрылась на эскалаторе.

Я был взбешен. Наверно ничто не бесит так сильно, как любимый человек. Когда ты можешь определить и подчеркнуть вещи, за которые тебе кажется, ты любишь человека – это начало конца. Эйфория, которая бушует в твоих мозгах во время влечения, мешает тебе думать о таких глупостях «за что? » Тебе просто нравится все в этом человеке. Но чувства угасают, а тем более, когда один из вас даже не пытается что-то сделать во спасение. Это как эскимо. Либо оно растает и упадёт в дерьмо, либо ты пытаешься объесть весь шоколад, пока он не подтаял и не упал, пытаясь ухватить каждый кусочек, а потом ты принимаешься за вторую часть, это замороженная масса, холод от которой стреляет в мозг. И после неё остаётся только деревянная палочка.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒