[55]Отсылкакпесне Sometimes It Snows in April 12 страница

– Прости. Если ты не хочешь прощаться с ним, я попрошу оставить нас наедине...

Мамэн протянула руки над телом своего мёртвого сына и схватила Рэйвин за руку.

– Да, да... да.

Её глаза были широко распахнуты, а всё тело тряслось... и Рэйвин осознала, что она сама была в том же состоянии, когда стояла над телом Сэвиджа, пронзенного стрелами.

– Что ты можешь сделать? – молила женщина.

– Я верну его вам, – прошептала Рэйвин.

– Господи, прошу... он должен жить.

Когда мужчины начали возражать, Рэйвин и мамэн сошлись взглядами... а потом Рэйвин закрыла глаза.

Внезапно она с кристальной чёткостью начала осознавать запахи крови, страха и душевных мук, они как осколки стекла проникали в её ноздри, а свет с потолочных ламп и настольной бил в лицо, ослепляя. Она слышала напряжённое поверхностное дыхание мамэн, оно воспринималось как крики, голоса отца и целителя звучали как удары в гонг, даже шорох одежды или переход с ноги на ногу казались громкими, как звон металла по металлу.

Назад пути не будет, подумала Рэйвин, смотря на обоих родителей.

– Умоляю, – просила маман. – Спаси его.

С тяжестью на сердце Рейтинг призвала свои...

Мерцание комнатных ламп она увидела даже с закрытыми глазами, и в голове мелькнула смутная мысль, что в последний раз, когда она это делала, мигания не было. Точнее в первый раз. С Сэвиджем.

С другой стороны это случилось несколько веков тому назад. Тогда в замке не было электричества. Только свечи. И лунный свет.

Когда мерцание усилилось, появился пульс. Она чувствовала, как энергия распространяется от её тела во все стороны, не только к Нэйту...

Тук. Тук.

Тук.

Услышав шум, Рэйвиноткрыла глаза. Теперь всех, кто стоял вокруг стола, отнесло к стенам палаты, пришпилив к поверхности магией, искажающей пространство, воздух, которому полагалось быть невидимым, сейчас расходился кругами как вода после попадания камня в спокойный пруд.

Рэйвин переместилась к столу по воздуху, ее тело, парившее над полом, оказалось возле Нэйта сбоку. Она сосредоточила взгляд на его лице, на нём были тени будто от яркого направленного на него света. Хотя света в действительности не было, но контраст всё усиливался, пока мягкие контуры его подбородка и щёк, волос и ушей не стали гротескными, словно написанными чернилами.

А потом его покинули все цвета, а также все, что его окружало. Не было больше синего в простыне, на животе Нэйта она не видела оранжевый и красный, провода, идущие от подушек дефибриллятора на его груди, более не красные, синие и желтые. Все было в оттенках белого, черного и серого цветов. Его кожа тоже лишилась цвета, сейчас все его тело было серым. Искажение продолжилось. Нэйт стал карандашным наброском самого себя, не только в бело-черных оттенках, он также стал плоским, его тело лишилось объема, становясь двухмерным.

В своей концентрации, призывая силы, Рэйвин потеряла из виду окружающее их пространство. Исчезла палата, оборудование и люди в ней, исчез коридор и воины в нем, пустым и далеким стал целый город... весь Новый Свет... и даже океан, который она пересекла, и Старый Свет, где они проживали изначально.

Вращение началось с медленного темпа, они с Нэйтом сделали один оборот. Ещё один. За ним ещё и ещё один после. Скорость стала нарастать, вращение усилилось, пока они буквально не размазались по пространству... но ветра, который бы растрепал их волосы, не было. Быстрее и быстрее... они вращались всё быстрее. Ещё и ещё...

Скорость увеличилась до такого уровня, что ось перестала их держать. Когда ускорение достигло критического предела, раздался огромный треск, словно молния влетела в дерево.

С грохотом они вырвались из водоворота и воспарили в небытие. Трансцендентальное состояние было невозможно описать словами, это был ни на что не похожий опыт: одновременно статичное положение и во вращении, одна плоскость и все три разом, время, остановившись, не переставало бежать, и оба они были невесомыми и при этом тяжелее самой Земли.

Жизнь и смерть, в одно и тоже время. Линия, разделяющая смертных на два состояния, на живых и мёртвых, испарилась.

Чтобы Рэйвин усилием воли могла совместить несовместимое...

На столе, который одновременно существовал и не существовал, Нэйт широко раскрыл рот и сделал глубокий вдох, громкий как крик, неслышный, как падение перышка.

Его торс рывком оторвался от стола, глаза широко распахнулись, а руки устремились к животу, куда попала пуля. Он отчаянно делал жадные вдохи, его легко расширялись в его двухмерном состоянии, его тело переставало быть плоским, краски возвращались не только к коже и лицу, но и ко всему, что его окружало.

Стоя возле него и будто бы с большого расстояния Рэйвин наблюдала, как он с большими усилиями переходит пропасть, перед которой оказался.

И которая с ним навечно.

Одновременно живой и мёртвый.

До скончания времён.

Глава 24

Эрика, выскочив из гаража, рванула со всех ног, она бежала так быстро, как только могла, бежала, спасая свою жизнь.

Сердце гулко билось в груди, горло горело, ноги шумно топали по тротуару. Держа в одной руке связку ключей и...

Нет, стоп, она держала в обеих руках пистолеты, а связка ключей висела на ее мизинце. Неважно, все это не имеет значения. Ее волновало одно: добежать до серебряной «Хонды», в которую она должна сесть, потому что если она не сядет в серебряную «Хонду», то уже никогда не почувствует себя в безопасности. Серебряная «Хонда» – ее база. Серебряная «Хонда» – ее бункер. Серебряная «Хонда» – ее спасение...

Эрика побежала еще быстрее, ей нужно было преодолеть всего один дом, цель приближалась под хлопанье куртки за ее спиной, волосы сдувал с лица созданный ею поток ветра. А она все бежала. И казалось, что серебряная «Хонда» все отдаляется от нее и отдаляется.

Наконец-то. Задыхаясь, Эрика затеребила ключ, нажимая на каждую кнопку, жонглируя при этом пистолетами... пока багажник не открылся одновременно с дверными замками. Она оставила багажник открытым, запрыгнув за руль. С грохотом захлопнула водительскую дверь, Эрика решила оставить хлопанье и резкие движения, пока не выстрелила в себя или приборную панель... где блокировка замков?!

Когда замки со щелчком заблокировались, Эрика на короткое мгновение испытала облегчение. Оно быстро ушло. Она посмотрела в боковое окно, и вид грязного здания, из которого она вышла, наполнил ее настолько сильным страхом, словно ей приставили кинжал к горлу....

За считанные секунды она увидела, как Бальтазар приставляет к горлу лезвие. Его губы шевелятся, он кричит, его взгляд пылает от ярости... он противостоит брюнетке, которую Эрика видела под мостом прошлой ночью, которая превратилась в пожилого владельца книжного магазина, а потом приняла свой истинный облик.

А потом Бальтазар истекал кровью. Он рухнул на колени, кровь заливала его грудь...

Эрика посмотрела на пистолеты в своих руках. Почувствовала тяжесть обойм в карманах. Вспомнила, как мужчина, с которым она не должна была познакомиться, смотрел ей в глаза, словно заглядывая в душу.

Пожалуйста, позволь мне уйти.

По ее просьбе Бальтазар отпустил ее, сохранив воспоминания, но освобождение было только физическим. Мысленно она была в плену у всего, что видела этой ночью, что узнала и во что до сих пор не могла поверить. И тем временем, Бальтазар оставался в хаосе, с той брюнеткой, тенями и другими бойцами.

– Пора, – сказала Эрика, смотря в лобовое стекло. – Я должна уехать.

Она собралась выжать педаль, но нога не дотягивалась. Эрика отложила пистолеты на пассажирское сидение и, протянув руку себе под ноги, нащупала рычаг и выдвинула сиденье вперед. Потом снова попыталась выжать педаль и завести двигатель.

Вцепившись в руль, она посмотрела вперед, за капот «Хонды»... но не сдвинулась ни на дюйм.

Похоже, не так уж она и свободна этой ночью. Не так свободна, как обещал ей Бальтазар.

Застряла в...

Эрика бросила один взгляд назад, на замаскированный гараж, ничем не примечательный, потрепанный в этом с виду середнячковом районе, и волна ужаса мобилизовала ее.

Охваченная свеже вспыхнувшей паникой, она выжала педаль сцепления, переключила передачу вручную и нажала на газ....

Выехав с парковки возле обочины, Эрика мельком уловила дверь, через которую вышла. Она только закрывалась. Бальтазар сдержал свое слово и проследил, чтобы она в безопасности добралась до машины.

Как он защищал ее и прежде.

Эрика покидала его со скверными чувствами на душе, но страх внутри был настолько мощным, что у нее не было другого выбора кроме как уступить ему и удрать из гаража, подальше от Бальтазара и его мира.

Рванув по набережной, Эрика не представляла, куда едет. И где она конкретно была – она знала только, что находится где-то у берега реки Гудзон и направляется в сторону центра. А это неверный путь. Ей нужно домой.

Вот что ей нужно сделать. Ей нужно подняться на съезд, ведущий к Северному шоссе, значит нужно ехать в противоположном направлении.

Ей нужно вернуться в свою квартиру... не совсем квартиру, скорее это был таунхаус, который она не могла назвать своим «домом», потому что с шестнадцати лет у нее нигде не было дома.

Своё место. Все верно. Хотя там не более безопасно, чем в любом другом месте, она напоминала себе пациента, лежавшего в больнице со страшной болезнью, чье единственное желание – вернуться домой в свою кровать, и все сразу наладится.

Это была дурацкая вера.

Но неоспоримая.

***

Стоя над Книгой, Девина трижды прочитала заклинание, созданное специально для нее. Как ей и было указано. Прочесть три раза, словно Книга боялась, что Девина будет охвачена таким восторгом, что не сможет сконцентрироваться.

Так и вышло, разумеется. Но она справилась с речитативом.

Повернувшись к своей коллекции, Девина улыбнулась.

Каким охрененно исключительным и вместе с тем уместным и идеальным было для нее заклинание. С другой стороны, за прожитые миллионы лет, она поняла принцип действия Книги. В ее переплете на бесконечном количестве страниц открывался портал, каждый раз настроенный персонально на того, кому Книга решила послужить, словно у каждой души был свой особенный ключ к специальному замку. И что до самих слов? Они постоянно менялись, появляясь на разных когда-либо известных миру языках, предоставляя бесконечный горизонт мощи, выражаемой способами, не поддающимися исчислению.

Но всегда на определенных Книгой условиях.

– Не стоило удивляться, – пробормотала Девина, лаская взглядом свою одежду, аксессуары и обувь. – Но ты хорошо меня знаешь, не так ли?

Ее заклинание было создано аккурат под то, кем и чем она являлась, и рецепт к его воплощению показался ей грандиозным. Второе и третье прочтение были необязательны. Она сразу поняла, что использует для осуществления того, что было ей предписано.

И впервые за всю свою бессмертную жизнь она последует инструкциям.

Как бы отчаянно она ни желала увидеть результат, она не спешила, чувство предвкушения напоминало отсроченный оргазм, восхитительная жгучая фрустрация. Поэтому она шла медленно и расслабленно, направляясь к своей цели окружным путем, рассматривая на ходу свою драгоценную коллекцию, все, что она выбрала и бережно хранила... все, что она любила.

Проходя мимо вешалок, Девина выставила в сторону руку, кончиками пальцев касаясь разнообразной ткани, от синей джинсы и хлопка до шелка и атласа. Еще были пайетки. Она даже остановилась, чтобы достать бархатные брюки от Стеллы Маккартни с низкой посадкой. Из коллекции осень/зима двухлетней давности.

Иииииииииии наконец Девина оказалась перед витриной с сумками «Биркин», подставки из оргстекла напомнили ей книжную комнату в Коммодоре, где поселилась Книга, намереваясь там и остаться. Но думая о ее упрямстве, Девина не собиралась злиться на Книгу. Черт, за то, что старый фолиант дал ей этой ночью, она готова быть с ней щедрой и благодарной до скончания времен.

Может, даже подарит ей пухлую подушку вместо мусорного ведра, на котором она лежала.

Она посмотрела на гору Эверест, состоящую из сумок «Эрмес». Центральная высота выставки оставалась пустой, словно в организме удалили жизненно-важный орган, а трансплантата еще не нашли.

Призывая назад небольшой гроб, Девина восхитилась иронией происходящего. Она стояла на этом месте, когда хоронила свою самую любимую вещь, решив, что она навсегда испорчена и более не подлежит использованию... и вот она, вернулась сюда, найдя цель для уничтоженной сумки.

На самом деле, разрушение было ключом.

– Кто бы мог подумать, – пробормотала демон, открывая крышку.

Воссоединение с умершими – всегда сопливое действо, если эти умершие – близки тебе, и когда к глазам подступили слезы, Девина ненавидела себя за эту слабость. И воскрешение сопровождалось вонью, запах опаленной кожи заставил ее сморщить нос. И все же она нежно взяла сумочку в руки, словно она была девственно новой, словно она была живой.

Устойчиво встав на своих шпильках, она держала «Биркин» перед собой. Заклинание было таким простым, таким очевидным, что она могла догадаться и сама... или проигнорировать чары из-за кажущейся простоты. Но она на собственном опыте знала мощь заклинаний из Книги.

И она мудро выбирала свой тотем.

Согласно указаниям, Девина должна выбрать драгоценный предмет, что-то очень личное для себя, много значащее, и смотреть на этот предмет так, как словно она и есть искомый любовник, и объектом его любви и был этот тотем. Когда она направила все свое обожание и внимание на выбранный предмет, все свои желания и чаяния, все надежды и мечты, любовь сыграет функцию призыва, и она получит то, о чем просит.

Чем больше любви она проецирует, тем больше любви она получит.

Поэтому Девина решила, что среди всех красивых вещей она должна выбрать ту, что больше всего похожа на нее саму... и это – сожженная в огне самая дорогая сумочка в мире. Красивая и уродливая одновременно, функционирующая и при этом испорченная, несущая в себе печаль из-за утерянного, и остатки былой радости обладания, она – набор противоречий, испытывающих силу любви и верности.

Да, было трудно признаться себе, что она была уродлива, но, черт возьми, у нее была своя ценность... а некоторые ее стороны были бесценны.

Ключевая мысль в том, что ее достали мужчины, отшивающие ее потому, что нашли в ней что-то не по своему вкусу. В ее руках было полное обнажение, дублер того, чем она сама являлась... и, тем не менее, она могла и она будет любить испорченную сумку так, как ничто никогда не любила.

И благодаря этому ее полюбят так, как она того заслуживает.

Видите? Прогресс на лицо. Ее терапевт однажды сказала, что ей нужно быть честной в проведении самоанализа. Ясно-понятно. Сейчас она была честна как никогда... даже могла положить в сумку мобильный и кошелек для подтверждения своих слов.

О, и кто бы мог подумать, что та дура, спалившая «Биркин», сделает Девине такую глобальную услугу. Она бы расцеловала эту Мэй, если бы могла.

Сделав глубокий вдох, Девина прижала к груди сумочку. Запах гари проник в ее нос, но она убедила себя что это – парфюм, самый приятный аромат в мире. Потом она раскрыла объятия и посмотрела на сумку.

– Ты прекрасна, – сказала она, – во всех смыслах. Ты – все, что я когда-либо хотела и в чем нуждалась. Я никогда, ни за что тебя не брошу. Никогда...

Она повторяла эти слова снова и снова, добавляя их к любовному заклинанию, и водила пальцами по нетронутым огнем чешуйкам, чувствуя едва ощутимые выпуклости в текстуре, отмечая едва заметную смену цветов. Коснувшись замочка, она повернула его, освобождая покрытые бриллиантами пластины. Несмотря на копоть, камни сияли, и Девина стерла копоть большим пальцем. Было сложно открепить ремешок, одна из сторон была сильно повреждена. Но потом у нее получилось полностью открыть сумку.

– Да...

Внутренняя часть была нетронута огнем. Все новое, как в тот день, когда сумка покинула руки своего мастера. Великолепие.

Как и она сама. Да, были мелкие поверхностные изъяны, но под ними скрывалось совершенство.

Она – чистое, мать его, совершенство.

Девина помнила, как покупала эту «Биркин», как чувствовала себя, когда ее достали из чехла в клиентской комнате в магазине. Как ее тело затрепетало в предоргазменном состоянии, как закружилась голова от понимания, что она видит ее, что сумка принадлежит ей, как шумно билось ее сердце, когда она радостно вскрикнула. Она помнила, как мастер, работавший над сумкой несколько лет, отступил назад и с одобрением наблюдал за ней.

В ту ночь она ужинала в «Астранс»[48], чтобы показать остальным, что она заполучила...

Это произошло, когда она представляла, как вошла в крошечный ресторан с тремя звездами Мишлен.

Сумка стала окном, в которое она могла заглянуть, четкие линии ее дна показывали...

Какой-то неземной ландшафт. Он не убыл ужасным или мистическим. Она просто чувствовала, что ей показывают место, находящееся не на Земле: белые мраморные полы и белые стены со свечами на стойках, и огонь на их фитилях горел, но совершенно не двигался.

Храм, но... пристанище зла.

Словно объектив камеры сменил фокус, фиксируя что-то в белом ландшафте... кровать. Огромная кровать...

Девина охнула.

На ней лежал мужчина. Он был обнажен, растянулся на белых простынях, его светлые волосы блестели, тело было просто потрясающим.

Она сравнила его с сумочкой «Биркин», лежащей на дорогой подушке в белом пространстве оранжевой коробки.

Угол обзора снова изменился, показывая вплотную аристократическое лицо с высокими скулами и чувственными губами, изгиб бровей показывал высокомерие владельца даже в его спящем состоянии, бледные волосы были густыми и лежали мягкими волнами. Затем камера снова сдвинулась, показывая его плечи, хорошо развитые грудные мышцы, мускулистый пресс и дальше...

– Срань Господня.

Да, этот размер ей подойдет. Весьма и весьма.

А потом Девина снова увидела его лицо.

Идеальное во всех чертах, если бы ее попросили нарисовать свой идеал, ничего лучше она бы не придумала. И у нее в голове мелькнула мысль, что происходящее сейчас – виртуальный шоппинг-тур... и она должна выбрать, подходит ей товар или нет.

Девина посмотрела в его лицо. Его мужественная красота соответствовала тому, что она видела в зеркале каждый раз, когда проверяла свой макияж, ей нравилась эта внешность высшей пробы. Но захочет ли она смотреть на нее оставшуюся вечность?

– Я хочу видеть его глаза, – потребовала она.

Раздался шелест, и поначалу Девина подумала, что это шорох простыней, словно камера также передавала звук. Но нет, это была Книга.

Девина посмотрела на том, паривший в воздухе.

– Его глаза. Я должна увидеть их.

Шелест означал очевидное «нет», хотя она не могла сказать, почему знала это наверняка.

– Пожалуйста? – Черт возьми, как далеко она зашла со своей вежливостью. – Пожалуйста-пожалуйста, я буду паинькой?

Так выражаются люди?

Когда Книга ответила похожим шелестом страниц, Девина выругалась себе под нос и снова посмотрела в сумочное окно. Мужчина был идеален... и он будет обожать ее так, как она обожала эту сумку. Какая разница, какой цвет у его глаз?

– Ладно, – заявила она. – Я беру его.

Сделав это заявление, Девина поставила сумку на ее подставку и отослала прочь небольшой гробик. Ради этой цели она сохранит сумку на своем месте, испорчена она или нет: после пережитой головной боли, она обретет то, что всегда хотела, чего заслуживала.

Мужчину, который полюбит ее без всяких условий.

И будут они жить в радости до скончания времен.

Иначе ему несдобровать.

Глава 25

Разговоры.

Судорожное обсуждение прямо над лицом Нэйта. Еще... какое-то пиканье... электронное пиканье, напомнившее ему старую компьютерную игру, в которую его научил играть один из сотрудников лаборатории, где экран был разделен вертикальной линией, а два бруска гоняли шарик по полю, как в настольном хоккее. Но это пиканье было ритмичным и ровным...

О, Боже. Этот запах. Также пахло в лаборатории, антисептиком с примесью соленых слез и меди, указывающей на кровотечение.

Да, он вернулся в лабораторию. Ему снился один из снов о...

Нет, секунду. Он истекал кровью. Это его кровь пролилась.

Его мозг медленно приходил в себя, но потом воспоминания вернулись: он был в клубе с Рэйвин и сказал ей, что они могут уйти. Она сказала «да, пожалуйста». Они вышли через дверь.

Апотоммашинавыскочилаиззауглаиктотооткрылстерльбу....

Нэйт широко распахнул глаза, резко садясь и вскидывая руки перед собой...

Словно мог отбиться от пули, летящей в его живот.

Вот только... он мгновенно осознал, что находится не на улице, что здесь не было ни машины, ни пуль...

Его внезапно обхватили руки, сжали в объятии, успокаивая его. Двое. По одному с каждой стороны. И они снова заплакали.

Его родители? Что они делают в лаборатории?

Стоп, это была не лаборатория. Это больничная палата.

Сознание не могло соединиться с реальностью... пока он не вдохнул запах шампуня мамэн, «Пантин», который она любила и которым всегда пользовалась.

– Мама? – позвал он хрипло, потому что совсем ничего не соображал.

Его человеческая мама, та, что усыновила его вместе с его новым отцом, посмотрела ему прямо в глаза. Она выглядела... ну, она выглядела ужасно, ее щеки были покрыты пятнами и слезами, дыхание было судорожным, словно она могла потерять сознание.

А потом он увидел лицо своего отца. На контрасте с его мамэн, отец был белым как простыня. И Мёрдер тоже плакал. И сейчас плачет...

– Со мной все в порядке? – выпалил Нэйт. Потом посмотрел на свой живот.

Так, значит, в него действительно стреляли. Под оранжевыми пятнами и высохшей кровью слева от пупка была видна небольшая круглая рана. Она не болела. На самом деле, он не чувствовал боли в своем теле... ну, если не считать небольшого участка на пояснице в месте, откуда он видимо истекал кровью.

Его мама прошлась по нему руками, ощупывая его плечи, руки, щеки, словно не могла поверить в то, что прикасается к нему. И она говорила ему что-то, как и его отец. Он слышал их, наверняка, они говорили что-то логичное и важное. Но не мог сосредоточиться...

– Рэйвин! – внезапно выкрикнул он. – Где Рэйвин?

Что, если ее ранили...

– Она... – Его отец, казалось, не мог закончить предложение.

– Потрясающая, – сказала его мамэн.

По неясной причине эти слова словно всколыхнули в них что-то, его родители сжали его руки своими и судорожно затараторили.

– Где она? – Нэйт оглянулся по сторонам, но увидел только разнообразное медицинское оборудование. Здесь даже не было стула для посетителей. – С ней все хорошо?

Так, ладно, в каком-то смысле они ответили на его вопрос: вряд ли словом «потрясающая» можно описать тяжело раненного человека. Но ему станет лучше, если он сможет лично увидеться с ней.

– Она спасла тебя, – выдохнул Мёрдер. – Не знаю, что она сделала... но ты... ушел.

– Ушел куда? – спросил Нэйт, а потом облизал пересохшие губы. – Можно мне что-нибудь выпить...

Он не успел закончить просьбу, а мамэн уже бросилась к раковине из нержавеющей стали, словно если он не получит стакан воды в ближайшие две секунды, его органы откажут, а вся кровь вытечет из раны на спине.

Когда она подносила белый пластиковый стаканчик к его губам, она разлила немного воды на синюю простынь, накрывавшую его тело ниже пояса. Его руки были тверже, поэтому он помог ей держать стакан, и когда выпил всю воду, то посмотрел на свой живот.

И даже ожидал, что вода фонтанчиком потечет из его нового пупка.

Когда стало ясно, что он был водорастворимым – так, нет, не правильно, хотя и слово «водоупорный» тоже не подходило – Нэйт протянул стакан своей маме. Он не успел открыть рта, чтобы попросить еще. Она сразу бросилась к раковине, и в этот раз ее руки тряслись не так сильно.

Он выпил три полных стакана, и вкус у воды был божественным. Прохладная и чистая, без каких-либо химикатов.

– Задержка жидкости, – заявил он. – Точнее «влагоудержиающий», вот нужное слово.

Родители посмотрели на него так, словно гадали, все ли в порядке с его головой.

Похлопав себя по животу, он пояснил:

– Я удерживаю в себе воду. Нет протечек.

Его мама шмыгнула и вытерла нос бумажным полотенцем.

– Все верно. Кровотечения больше нет.

– Мы думали, что потеряли тебя, – выдохнул Мёрдер.

Встречая отцовский взгляд, Нэйт подумал, что даже примерно не представляет, что с ним произошло. Его родители смотрели другое кино: он смотрел фильм по кабельному, где перерыв на рекламу нагонял скуку, а сюжетная линия содержала частичку драмы, но не настолько, чтобы сшибать с ног или поразить до глубины души.

Родителям, с другой стороны, показали документальный фильм без цензуры об ужасах войны, который взял «Оскар» в номинации «Самый душераздирающий фильм в истории».

– Вы в порядке? – спросил Нэйт, окидывая их взглядом.

– Сейчас да, – ответил его отец. – Сейчас... все хорошо.

И в этот момент Нэйт смог рассмотреть его должным образом. Его приемный отец всегда выглядел угрожающе в черной кожаной одежде, которую он всегда носил за пределами дома, с его красно-черными волосами, торчащими вверх так, будто он постоянно дергал их пальцами, едва не выдирая с корнем. Его мама была намного меньше, но не менее сильной, даже если ее прямодушные глаза цвета мёда были затянуты слезами, а ее одежда «ученого» – помятой.

– Я хорошо себя чувствую, – заявил Нэйт. По большей части озвучивая для себя на случай, если, несмотря на ясность сознания и отсутствие боли, это было не так. – Правда, хорошо.

На полу вокруг стола, на котором он лежал, были разбросаны окровавленные бинты и брошенные медицинские инструменты. Очевидно, кто-то спасал его жизнь... изо всех сил.

– Правда, я в порядке.

Нэйт обнял их обоих... а потом задумался, сколько нужно выждать, чтобы можно было спросить про Рэйвин. Он не хотел повести себя бесчувственно по отношению к родителям, но должен был увидеть ее. Он успокоится, только если собственными глазами увидит, что она в порядке... и не в банальном смысле, без огнестрельных ранений.

Если она наблюдала, как он едва не умер перед ней? Даже если она к нему не имела романтических чувств, наверняка это было ужасно. Особенно если она пережила травматические события в прошлом. Много, много таких событий.

– Слава Богу, Рэйвин вызвала помощь, – сказал он, чтобы между делом повернуть разговор так, чтобы оставить их и найти Рэйвин. Или чтобы они нарушили семейную идиллию, позвав ее. – Она быстро сообразила, да? Доктор Манелло оперировал меня на месте? Из-за того, что произошло возле клуба?

Он посмотрел на родителей, замечая, что выражения на их лицах изменились, любовь и огромное облегчение сменилось напряженностью.

– Что? – спросил он. – Меня зашивал кто-то другой?

Они опять не ответили, и Нэйт прокашлялся

– Слушайте, я беспокоюсь о Рэйвин, ясно? Она наверняка в ужасе. Вы можете просто... просто привести ее сюда? – Он оглянулся по сторонам. – Кстати, где я? Я должен убедиться, что она не пребывает в состоянии шока.

– О ней можешь не беспокоиться, – пробормотал Мёрдер. – В принципе.

Нэйт нахмурился, на душе стало тревожно, хотя он не мог понять, в чем именно дело.

– Мне нужно увидеть ее, – потребовал он. – Прямо сейчас.

***

В это время в гараже Братства Черного Кинжала, Балз мог думать лишь об одном: как сильно хотел снова увидеть Эрику. Немедленно. Он должен отправиться за ней, выскочить перед серебряной «Хондой» и умолять ее...

Умолять ее о чем? Простить его за то, кем он является? За его образ жизни – в вечном бою со сверхъестественным?

Пока демон разбила палаточный лагерь на его персональной лужайке, притащив свою походную плиту и чугунную сковородку?

Чем дальше Эрика от него, тем в большей безопасности она будет, поэтому он поместил в ее голову установку на смертельный ужас при любой попытке приблизиться к этому гаражу в его поисках. И даже если по какой-то причине она сможет перебороть себя – а этого не случится – попытки его найти не имеют значения. Даже если он отправил ее домой с полным пакетом воспоминаний, и хотя у нее есть видеозапись с ним в том трейлере, официально он не существует в этом мире. Он – призрак, живущий среди людей вроде нее, и у нее не получится затащить его на свою сторону.

По крайней мере, он больше не чувствовал себя так, будто украл у нее что-то.

Он всегда был вором с принципами.

Балз, повернувшись на голых пятках, окинул взглядом огромное помещение гаража, и пустое черное пространство показалось ему чертовски хорошей метафорой для его одинокой жизни. Хотя, конечно, в нем все еще сидел слиииишком преданный паразит, не желающий его покидать.

В другом конце два несочетающихся древних кресла, в которых они с Эрикой сидели, всем своим видом провоцировали разнообразные сердечные боли, доказывая, что загоняя чувства в рамки, можно превратить даже два отвратительных кресла в памятник трагичной любви.

Последнее место, где он был рядом с Эрикой, станет эпохальным как гора Рашмор[49] памятником их не случившейся любви.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒