Максим Лидов. 6 страница

С балкона повеял табак, запах почуял Саша. Это спровоцировало моментальное желание покурить. Он вышагал на балкон, не стягивая свитер, достал синий Кент и молча закурил, не замечая Кристину.

— Как работа?

— Нормально.

Кристина уже подозревала его в измене и были на то причины. Лысый кобель трахает одну дуру, которой на регулярной основе чинит всю технику. Ох, какую технику он там чинит…

— Что-то голова кружится, блядь такая. Ай…

— Сядь, посиди, — на балконе стоял раскладной стульчик для вылазок на природу.

Опустился, сел.

— Всё равно паршиво, сука такая.

— Брось сигарету, тошнее будет.

— Да, бля…

— Да не травись, говорю, если херово!

— Да, сука такая… Да, бля… — Саша хватался за голову, уже выронив сигарету на пол. Уголёк прожёг коврик.

— Таблетку дать?

— ААААААААААААААААА!!! СУКА ТАКАЯ!!! БЛЯДЬ ТАКАЯ!!!

— Пиздец!

Кристина выбежала, тряся толстыми бёдрами, из балкона на кухню. Быстро нашла аптечку и стала рыться, разбрасывая в стороны неподходящие медикаменты. Нашла анальгин. В спешке налила не той воды из-под крана — тёплой — прибежала и всучила мужу.

— Пей!

Выпил судорожно сразу две таблетки.

Посидел, опустив голову к коленям, но живот не позволял сомкнуть голову и колени вплотную.

— Блядь такая… — вымолвил он уже тише.

Саша стянул свой свитер прямо на морозящем балконе: порывы холода не вызывали мурашек на его оголившихся плечах и предплечьях.

— Пизда-а-а…

— Зайди в квартиру, полегчает! Как тогда же было, ну… И прошло, вроде бы… Ну… Иди…

— Ай! — Психанул он и дёрнулся в сторону, но от того голова закружилась сильнее прежнего. — Ой, чё-то я плыву… Кристь, вызывай скорую, нахрен!

103, звонок:

— Мужу плохо, голова плывёт, говорит, и болит! Что делать?

Адрес моментально самоопределился по недавно выпущенному приложению «Krakenhaus-Mobile».

— Не переживайте, мы выезжаем.

Пока те ехали, Саша уже валялся на балконе навзничь, прижимаясь голой спиной к ледяному полу. Из его ноздрей столбами струился пар.

Вошли двое в синей спецодежде с белыми полосками — высокий напарфюменный мужчина со стрижкой полубокс и свежей щетиной; среднего роста девушка с блондинистыми волосами в хвосте.

— Вызывали? — спросил мужчина.

— Да… Муж. На балконе, ему плохо. А я… А я не смогла его перетащить, он там… валяется. Не разувайтесь, проходите быстрее!

Мужчина нёс в руке большую аптечку с медикаментами, девушка следовала за ним с бумажками под рукой.

Мужчина перетащил его с балкона в тепло, одёрнул одеяло и укутал Сашу под ним. Ощупал пульс, проверил дыхание:

— Дышит. Пульс — девяносто, — врач ощерился, почесал за ухом, затем щетину. — Высоковатый. Он спит?

Кристина раздвинула недоумённо руки:

— Это вы мне скажите!

Девушка подправила, осмотрев пациента лично:

— Без сознания, но скоро придёт в себя. Не переживайте. Антон Дмитриевич, доставайте нашатырь.

Достал нашатырь, подсунул ему к верхней губе, держал так секунд пятнадцать.

Промассировал сердце.

Саша с доброй порцией дурноты в глазах очнулся.

— А…ааа?

— Во, живой. Скажите, как вас зовут.

— Алексан… Ге-не-ра-лов...

— Отчество?

— Фёдорович, — добавила от себя Кристина, пока тот возил головой с полузакрытыми веками.

— Помолчите, пожалуйста, я спрашиваю его… Отчество, мужчина?

Волнообразными порывами Саша пару раз приоткрыл веки, затем произнёс:

— Фёдорович.

— Так… — врач водил непонятным почерком по бумаге. — Генралффалекснфёдыч… та-та-та, на-на-на, ага-ага-ага. Так. Ага. Пульс постепенно приходит в норму. Давление, так, ага. Так. Тут аспирин, тут глюкоза, ля-ля-ля. Угу.

— Так что с ним?!

— Обморок, женщина. Руки ледяные из-за балкона, чего ж он голышом валялся там? — почесал щетину, пахнуло парфюмом. — Ладно. Значит, мы сейчас в стационар его. Ага. Обследуем там. Мужчина, ваша подпись, здесь и здесь. Одевайтесь.

Саша медленно и болезненно приподнялся, неспешно оделся.

Спустились, Саша залез в кабину скорой. Со включенными мигалками его достаточно быстро доставили до больницы, там же оформили на приём к терапевту. Тот выписал ему направление на рентген черепа и рецепт на какие-то новые таблетки от головы.

В глазах его до сих пор мутнело и расплывалось, но нашатырь приводил в рассудок.

— Не двигаться, придерживайте вот этот над поясом. Не двигаться, — дверь рентгенкабинета захлопнулась, темнота и громкий белый шум овладевали им. Сквозь тьму он смотрел на рентген-аппарат, как на поблёкший свет в конце тоннеля. — Теперь также, но боком. Не двигаться, держите, вот так…

Саша покинул помещение, полная, напоминающая доярку медсестра сидела за компьютером, впечатывая какие-то данные.

— Результат завтра после двух.

На выходе из больницы он перетянулся сигареткой и уехал домой.

Следующим днём были готовы результаты, Александр отправился забирать их.

В кабинете стоял широкоплечий, более похожий на патологоанатома из фильмов ужасов, черноволосый хирург, постриженный под ёжика.

— Алексанфёдрыч?

— Да, я.

— Ложитесь на кушеточку, голову прямо, смотрим в потолок.

Саша лёг ровно, руки по швам, надвигающийся не первой свежести запах изо рта хирурга стремительно подступал к его носу.

— Так-так-так. Ага-ага.

Хирург протянул широкую ладонь с большими пальцами и сухой шершавой кожей, большим пальцем крепко надавил Александру промеж бровей. Приятные тёплые волны захлестнули Сашу, раздаваясь, будто вай-фай, от точки давления по всему телу. Помимо приятного, его голова немного кружилась и плыла, пуская вертолёты на взгляде в потолок.

— Тут болит?

— Нет.

— А здесь?

Врач ощупывал весь его лоб, словно выискивая японские точки долголетия.

— И здесь нет. Но вот между бровей, вот здесь, где вы…

— Ага. Болит?

— Нет. Очень необычное чувство, приятное такое.

Под закатанными рукавами Сашиной водолазки, как крохотные маслята, выглядывали частые россыпи остреньких мурашей. Их наличие не заметил врач.

Хирург пересел за столик, латинскими буквами написал нечто на скорую руку, выдал листок Саше и отправил того за дверь.

«Glabellus Pulsar» — крайне неразборчивыми буквами.

— Гладиолус, че-е-е… — возле двери кабинета он щурился в бумажку, вокруг сидели старики, ожидающие очереди. — Гладиолус Пульсан. Нет. Глаголус Постар. Гондола Из Пульса. Голограммус Супер Стар, — уже начал шутить, и в таком темпе он продолжал, весело надвигаясь к гардеробу. — Гигантус Посрал! Голопус По Снам! Гладь Беллу По Швам! Губила, Пошла?! Ах ты сука, куда ты там ушла? Годзилла Пришла! Гонзолики и Параша! Голубелло Пидорша! Ха-ха! — голова снова закружилась, но не мешала идти. — Как там? Гладь Беллу По Швам… Гла-бел-лус Пуль-Сар?..

По обратную сторону выписки был назначен пятничный приём к хирургу на час дня.

Пятница. Приём.

— Александр Фёдорович. 17. 01. 1980.

— Всё верно.

— Смотрите, — хирург достал рентген его черепа, в районе носа и бровей на нём запечатлелась кругленькая шестерня, — это ваш череп. Это — глабелла. Это, видите здесь? Это пульсар.

Поражённый диагнозом, Александр пялился на рентген двумя мелкими глазами-бусинками. В отражении радужек источался блеск полумесяцами.

— Чего?!

— Глабелла пульсар. Не бойтесь, Александр, сколько вам лет?

— Сорок пять недавно стукнуло. Какая к чёрту шестерня?!

Девушка медсестра закатала рукава его серой водолазки, врач пододвинулся ближе. Попросив прикрыть глаза, он надавил ему на глабеллу, что вновь повлекло за собой мурашковые позывы.

— Видно, мурашки у вас не брали по молодости, — на руках врача, как спагетти, растягивались располосованные шрамы. — Это ничего… это ничего… Всяко бывает!

— Из-за этой шестерни, Александр, вы не можете ничего чувствовать. Вы бесчувственная скотина.

Саша вздрогнул и хотел послать её на три буквы, но что-то его остановило.

Хирург глядел на него заискивающе, вынюхивающе, нечто подозревая либо скрывая. Диагноз доселе неведомый, думал врач, оглядывая того.

— Мурашки?! — дался диву Саша.

— Мурашки…

— Ебанумба! Ой… Пардон. — Тут его нахлынули воспоминания: та колония, избиения и забота, обилие блюд и голод, морозная прохлада открытых форточек, регулярные отжимания, скрежет зубов, рвотные позывы, всякое разное.

И вроде бы всё это сразу же поутихло, но через месяц, когда снег начал чернеть и в воздухе пахло весной, Александром заинтересовались учёные. В почтовом ящике он, проверяя еженедельную газету, обнаружил письмо с приглашением обратиться в исследовательский центр ради блага общества.

«Генералову Александру Фёдоровичу.

Приглашаем Вас посетить наш центр, дабы помочь и уберечь человечество от некоторых недугов. Звоните или приезжайте в любое удобное время.

Исследовательский центр «Заря». Номер указан отдельным файлом! »

На небольшой бумажной ленте был напечатан их номер, причём — достаточно странный, с наличием иксов и зетов. Его он набирать не стал.

Еле видимым фоном письма была полупрозрачная карта территориального местонахождения, подсознательно Саша ощущал нечто знакомое и прекрасно забытое. Мысли о колонии настолько незаметно проскользнули в его голове, что он даже не успел за них зацепиться.

— Знакомые ветви… — обратился он к пролегающим по карте путям, ведущим к центру и помеченным красным. Их он не мог осмотреть вдоволь, потому как за последние годы ухудшилось зрение — дальнозоркость, в плюс ко всему некоторые проблемы с глазным дном.

Апрелем начали цвести подсолнухи, перекрывая своими распускающимися кудрями окрестность исследовательского центра; никем по сей день не замеченная могила Жени также накрылась пледом порослей, пока ещё зелёных, но чётко готовящихся выплюнуть свои огненные набалдашники в небеса.

По кресту извивались молодые гибкие стебли. Когда природа возрождалась по весне, то зелень всегда гармонично обтягивала погребение, а зимой — с мертвецкой и замёрзшею природой — белёсый снежок предавал земле новые вертикали очертаний. Под высокой насыпью, как лавиной, так и лежал себе одинокий, ныне покойный, Евгений Панфёров, пустовало одинёшенько его проспиртованное тельце.

Приехал Александр в центр, да быстро вспомнил родные окрестности. Воспоминания нахлынули рекой, но их он обрубал на корню. «Ведь теперь тут центр! » — уверял себя и успокаивал он. И правильно делал.

— Генералов, — представился Саша в регистратуре, худощавая, крашеная в свекольный старуха принимала там.

— Проходите в двести одиннадцатый, вас ожидают.

Свесив верх в гардеробе, Александр схватил номерок и пошагал искать названный кабинет. Руки его были холодными и бледными, а при подъёме на второй этаж подступила одышка и небольшой приступ кашля. Прямо по коридору, на втором этаже имелось двойное разветвление, по каждую сторону вытягивалась белые, как в Корпорации Монстров, дверцы. На дверях висели синеватые значки и, выскобленные чем-то, мутно-серые на них номера. Саша легкомысленно свернул направо. Крепко щуря морщинистые веки, он выглядывал номерки, одни за другим пролегающие прямо. Народ рассиживал по небольшим, закрашенным масляной краской, частично облупленным скамейкам, дожидаясь очереди — у всякого кабинета толпилось как минимум три ожидающих. Саша определился, куда ему нужно: на скамейке у кабинета было совершенно пусто. Он постучался вежливо, послышалось «Входите», затем переступил порог.

— Здравствуйте, — Саша отёрся ногами на коврике у порога.

— Здравствуйте, присаживайтесь, пока врачи собираются.

В помещении грудились кучей хирург, две медсестры, анестезиолог и санитар — все вместе они объединялись в стоящее тучное облако, звеньями торчащее к потолку.

— Вот сюда, да, — подметил и показал санитар.

Хирург ознакомился с документом, предоставленным ему медсестрой:

— Спортсмен, небось? У них это распространено.

— Да вот, знаете, никакой я не спортсмен. Так, любитель лыж, и то раз в пятилетку. А что, это важно?

— Нетс-с-с… — Хирург звучно втянул сухой воздух приёмной через щербинку в зубах. — Снимайте штаны до трусов.

Саша стянул штаны, глядя на того с бельмесостью.

— Отлично. Сестра, вводи.

Игла проникла под эпидермис, раздвигая мизерные пушистые волоски вверху предплечья, досягая вены, по сосудам растёкся анестезионный ручей. Затем поступило снотворное, через две минуты пациент крепко спал.

Хирург напряжённо вздохнул:

— Ну чё, начинаем. Артроскопия коленного сустава, обратная сторона медали спортсменов-бегунов. А всё почему? — выполнил скальпелем микроразрез, рука, обтянутая перчаткой, подступила к эндоскопу. — А потому что нехер по асфальту бегать! Дурачьё, блядь. Бегать надо по земле или в лесу — там и воздух свежее, и поверхность эластичнее и безопаснее. Посвети сюда, Наташ… Так вот, что там у нас? Ага. Ну понятно. Частично удаляем мениск, хули тут.

И вот ему удалили мениск, операция завершена.

В медицинской карте напутали некоторые данные и воспользовались информацией за две тысячи пятый, когда амбалы повредили Александр колено.

Днём позже Саша излёживался в палате, всё ещё не догоняя происходящего. По небольшой плазме в палате крутили Смешариков, на фоне недавнего пробуждения заставка мультфильма казалась ему психоделической. Медсестра Панфёрова Ольга принесла ему компот на сухофруктах и пряник.

— Это вы мне?! — крайне недоумённо спросил тот, прижимая ладонь к груди.

— Кому же ещё? — Оля улыбнулась, поставила гранёный стакан на прикроватную тумбочку. — Я уже попила компотик… Погодите-ка, вы же с моим дедом работали, так? Личико больно знакомое…

Саша присмотрелся на её бейджик и единственное, что ему удалось рассмотреть, это «Пан.. р.. а».

— Не работал я с ним…

— Мы с вами выпивали на его поминках, помните? Вы ещё отключились, глядя в небо.

— Глядя в небо… — почти в унисон повторил Саша. — Какое небо, блядь? Чё у меня с ногой?!

— Мениск у вас, Александр Фёдорович.

— Хуиск!

— В чём дело?

— Вы мне это сделали, или кому?

— Всё верно. Двести двадцать третий кабинет, операция, артроскопия коленного сустава.

— Ёб…

— Подождите-ка.

Та пошла собирать персонал, главных всех, началось разбирательство. Александр предоставил, а конкретнее — ткнул им в лицо документом, подтверждающим обратное. Там и нашёлся сразу кабинет нужный, и коляска инвалидная, и, в общем-то, всё остальное.

И всё вроде бы ничего, ведь подобную процедуру переносит большинство атлетов, многие из них даже встают на ноги и могут продолжать своё дело, но — такое порой случается — в мае две тысячи двадцать пятого, когда на дворе калило палящее солнце и благоденствовала природа, у Саши начался сепсис.

К тому времени, быть может — на фоне ослабленного иммунитета, его зрение ещё сильнее ослабло. Александр с трудом различал кляксы на тесте Роршаха (некоторые предоставленные варианты он принимал за Чёрный Квадрат Малевича), весьма посредственно определял лица врачей и, на фоне прочего, перестал уметь читать. Ему подбирали очки, и даже смогли подобрать — в размыто-леопардовой оправе умещались толстенные стёклышки. В них Сашины глазёнки становились глазищами, пугающими и напученными, как у долгопятов.

Больного и замученного, Сашу регулярно проверяли по пять раз на дню. МРТ, всяческие рентгены, сдачи всевозможных анализов, вплоть до семени. Его сгибы локтей были смачно утыканы пятнистыми синеватыми точками, следами уколов иглы.

— Волнообразные пульсации в районе глабеллы, — заявил главврач, перебирая снимки в руках, как игральные карты. — Но только что это за подачи — непонятно. Поступают какие-то сигналы. Александр, вы можете рассмотреть эти снимки?

— Очень скверно. Я едва вижу вас, не говоря о снимках.

Окулист приставил максимальную линзу к его левому глазу.

— Так?

— Вижу руку, она в белом халате. Вы ведь в белом халате?

— Верно. Дальше?

— Вижу цилиндрической формы предмет, мутно-чёрного цвета. Что это?

— Это снимки, Александр. Сергей Палыч, будем оперировать?

— Непонятно… — Сергей Палыч нахмурил брови, приставил палец к щеке. — Диагноз доселе неизвестный. Возможны последствия. Пульсар задевает оба полушария.

Операцию отменили.

Кристина так же, как и в те времена, навещала Сашу, а затем, так же, как и в те времена, наведывалась в уборную. Но, ныне, не по плотским нуждам, а по физиологическим. Расстройство пищеварения на фоне ожирения не давало покоя.

Сашино колено гноилось всё сильнее, а потому в июне ему произвели ампутацию. Такова его судьба. Саша навечно погрузился в инвалидную, а если и не навечно, то до той поры, когда установят протез.

Этим же месяцем в «Зарю» оформили Колю Носова. Это было нечто. Николай совершенно утерял человеческий облик: его кожа вся покрылась синими прожилками, вздутыми капиллярами и гнойниками. Он напоминал зомби. Потасканный пиджачок свисал с его плеч, будто со спичек. Впавшие щёки и высохшая кожа губ раскрыли просторный вид на оранжевые зубы, чьё количество значительно уменьшилось. Чумные два бельма его торчали замороженные, будто накаченные азотом.

— Пациент Носов Н. В. 23. 05. 1970. Шиверфилиновая зависимость, стадия третья. Конечная. — Выставил диагноз главврач.

— И куда мы его?

— Будем исследовать. Случай редкий и крайне запущенный.

Ольга Панфёрова подошла к ним:

— А я его знаю. Он с моим дедом работал, где мурашки резали, ещё тогда — в нулевые.

— Ох эти нулевые… — главврач глянул в потолок. — Славные времена. В общем, его на капельницу, пару кубов шиверфилина. Он без него откинется сразу, если вдруг. Резко завязывать нельзя, ёпрст.

— Понятно.

Ольга увезла Носова на коляске в палату, вставила катетер и пустила нужный раствор по истерзанным венам. Спать пациент совершенно не мог, но пара кубов снимали некоторую боль. Веки его не закрывались, будто подпёртые спичками, а на небольшой плазме в палате крутилось назойливое ТНТ.

В июне подсолнухи разрастаются особенно хорошо. Высокие, приметные, яркие, как солнца лучики. Они и стремятся же к солнцу. К Солнцу. Когда-нибудь эти две параллели пройдутся по светлой стези, сомкнутся вместе, как братские руки, и нависнут над миром всем, будто скрывающий нечто замок, утерявший ключ.

Эти двое находились в разных палатах, в разных краях исследовательского центра. Они совершенно не пересекались, но только до одного момента.

— Генералов, анализ крови. Едемте. — Ольга взялась за ручки коляски и выкатила его наружу, затем налево по коридору.

— Носов, анализ крови. Едемте. — Ксения, отвечающая за анализы, обхватила ручки коляски, выехала с ним за дверь палаты, будто ребёнок на тележке в супермаркете, затем покатила направо по коридору.

В немощной обрюзгшей ручонке Коли, зелёное яблоко продавливало ладонь. Сам он пялился куда-то в пол, ничего не видя. Его зрение полностью пропало, даже хуже, чем у Саши.

Около кабинета приёма анализов:

— Суханов.

Один сдал кровь.

— Маркунина.

Другая сдала.

— Горностаев.

И третий тоже сдал. До черёда Николая оставалось ещё четверо, одним из которых был Александр.

— Киселёв.

Вдруг Коля ощутил грубую, металлическую ломоту в костях и мышцах. Боль завладела всем телом, это сотворилось вмиг. Яблоко выкатилось из его ладони и проехало по чёрным вельветовым штанам, но вскоре оказалось подхвачено другой рукой.

Саша тоже почуял неладное — он впервые испытал какую-то зловредную пульсацию в области лба. Что-то выступало оттуда через череп, через кожу, через поры, густилось сальными волнами, погрязая в воздухе.

Рукой, схватившей яблоко, Коленька вытянул свой последний фрукт в сторону рта Сашеньке. Тот инстинктивно надкусил плод, кисловатый сок брызнул по губам и подбородку его.

И что вы думаете? Что вы думаете?

Двадцатые, две тысячи двадцать пятый, простор больничного коридора, два инвалидных кресла, стопка пробирок с анализами крови, больничный халат Саши с открытой спиной, толпящаяся очередь ожидальцев, запах медикаментов, рука с яблоком, надкус яблока Сашей, хруст, напоминающий по звуку костный перелом.

Болезнетворное тельце Коленьки всё задрожало моментально, а по телу Сашеньки расплодились, как муравьи, мурашки. Мелкие, остренькие, точно шипы ежа, мураши обкололи всю кожу — от пят, до затылка.

И детонировал тот пульсар. Этот крохотный механизм взорвался вместе с хрустом яблока. Вместе с брызгами сока. Вместе с дрожащей немощью Николая. Вместе с исследовательским центром «Заря». Вместе с подсолнухами, обрастающими по округе — эти удивительные растения разлетелись по радиусу километра. Красивые, как новогодний фейерверк, подсолнухи устремлялись к космосу, но пали по всей ближайшей земле. Их семена теперь покроют всю почву, а те, в свою очередь, пустят ростки и заплодоносят.

Вместе и с могилой Жени Панфёрова, что прикрывалась растениями. В полёте взрыва крест разбился на две основополагающие части, каждая из которых пала в небытие. Сам гроб выстрелил, будто пушечный снаряд, а затем разбивался на маленькие дощечки в полёте. Проспиртованное тело Евгения, будто забальзамированное, неплохо сохранилось: лицо осталось таким же бледным, как и при жизни, гусиный подбородок его порос мхом. Обмякшая временем плоть раскинулась на части, образуя месиво, на которое тут же сбежались местные некормленые собаки-падальщики.

Оголодавшие псы растащили мясо по окрестности и сгрызли за несколько дней.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 56