Максим Лидов. 5 страница

Про квартиру и вовсе слышно не было, о ней только из наследства узнали, а самим им Женя какую-то съёмную арендовал и жили — не тужили. Женька и сам то не особо на хате тусовался, там вообще кроме тараканов и всякой такой швали давно никто не обитал. Однако Женю от таракана мало чего отличало.

— Ну, бля, а я туда заходить боюсь. Она ж не в центре, как прояснилось. Деда — пиздобол.

— Да и вообще ехать, район ещё такой, пиздос…

— Ага — Энергетики. Ебать их в сраку, а можно так продать?

— А жить где собрался? Брательник, бля.

— Хз, деньги же будут, снимем…

Оля достала тонкую дамскую сигарету, высунулась в окошко такси, закурила:

— Снимем, ну. На работу попиздуем, вот чё.

Окна такси тускло-тускло запотели.

— Ебанись… Я ж семь классов отучился только, куда меня возьмут?

Оля отшутилась аморально:

— Там, вон, — махнула рукой с зажатой меж пальцев тростинкой сигареты, — местечко в должности освободилось. Иди поработай.

— Иди поработай. А потом меня рядом с дедом и похоронят. И напишут там же: семейство Панфёровых. Потом какой-нибудь долбоящер сверху подпишет слово «Ебанутое», маркером и криво. И будут подходить периодически да сплёвывать вытянутые из носа сопли зимой. Во! — Поднял руку вверх, показал большой палец. — Перспективы! Карьерный рост, нах!

— Я ж шучу, чё ты, Никит.

— Подъезжаем. — Таксист замедлил скорость, остановил машину около их подъезда.

Брат с сестрой расплатились, вышли, ввели кнопочный код на входной двери и вошли, прокрутились вверх по лестничным полётам до пятого этажа и растворились в дверях квартиры.

Ближе к вечеру в колонии проснулись все, в том числе и Носов, что принял пуще других спирту, что употребил больше остальных стаффу. Сам он еле раздвинул веки, но когда раздвинул, то тут же пожалел об этом — от горя он взял две какие-то карамельки со стола и жадно разгрыз с голодом. Измотанное тело быстро всосало немножко глюкозы и придало сил, но сил ровно столько для того, чтоб открыть выдвижной ящик, взять шиверфилиновую смесь и насыпать в трубку. И затянуться смачно. И смягчить боль нагнетающей стремительно сатанинской ломки. А затем уже помочь встать с кресла, хоть и медлительно, но всё-таки не за счёт глюкозы, а уж скорее за стаффу.

Всё действовало в нём поэтапно: на краю столика была насыпана дорога адреналинового. Сил хватило ровно столько, чтоб добраться до этого самого края и не отрубиться в сон, и не дать остановиться обнищавшему сердцу. Это он выполнил с успехом, а затем занюхал дорожку — моторчик с минуты на минуту заколотился в грудине, а уже буквально через секунду его голова вздрогнула, зрачки полезли за орбиты и появилось ощущение движняка.

Сегодня, на жостовском подносе, Коленька предоставил Сашеньке увесистого хряка, фаршированного яблоком, но это только на первом подносе… На следующем он принёс, да, Носов носился туда-обратно… принёс ему два бокала французского полусладкого шампанского, тонко нарезанный итальянский сыр, фуагру и ещё какое-то блюдо из морских ежей, название которого Коля забыл, когда перечислял принесённое.

На нём висел прочный завязанный, красно-фиолетовый новенький галстук в горох.

Коля взял один бокал, чтобы чокнуться с ним, он настаивал выпить на брудершафт, но не успел, потому как Саня быстро выхлебал всё на похмельном сушняке.

— Жрать! — промолвил остро Саша, налетая как хищник.

Он накинулся на хряка, вынул яблоко и запихнул кусок размякшего яблочного месива в рот, вперемешку со спинкой. Ел как попало и как получалось, но довольно быстро насытился, а спустя тридцать минут подступила тяжесть.

— Воды…

Коля принёс воды очень быстро.

— Шампанского…

Коля и его тоже доставил на скорую руку, а затем вполголоса выговорил:

— Саша…

— Мм?..

— Сегодня последний день твоего пребывания здесь. Ты свободен, как чайка!

Вдруг тяжесть от пищи резко отпустила и сменилась лёгкостью, а также каким-то интересным чувством в районе живота, что-то вроде бабочек.

— Да?! — Искрились глаза того. — Наконец-то!

— Да, Сашенька, да… Ты ляг, полежи, напоследок-то.

Коленька помассировал его живот, чтоб тяжесть отступила, затем трапецию, потом руки и ноги, стопы… Сделал массаж головы сперва специальной штуковиной, выглядящей в форме треноги, но из толстых проволок и с больших количеством ног, а далее пальцами, двигая крепко кожу. Тёплый предвечерний свет падал на них из решётчатого окна наверху.

И через два часа решётку в его камеру распахнули наотмашь, дали волю уйти. Напоследок он попросил бутылку шампанского и — как он сказал: «сколько-нибудь» — сигарет вдогонку.

Последний день апреля плавно перекатывался в май. Немного темнело, но ещё стоял красивый закат, ровно светящий на ворота колонии.

Саша стоял около них с бутылкой Российского шампанского в руке, оглядывая с горделивой ухмылкой вензеля колючей проволоки. За это время он вырос в объёме, помимо пиздюлей успел и подкачаться: шестьдесят пять – семьдесят, с виду, килограмм, хотя был всего-то пятьдесят девять – шестьдесят.

Мюзле гармонично слезло с пробки, в скором времени пробка успешно выстрелила вверх на два или три метра, она, как победный салют, взвилась в небо и оказалась в кустах. Глоток свободы.

Саша добрался до остановки, сел на знакомый автобус и уехал домой. Ключи нашёл в кармане всё тех же джинс, что забирали в самом начале.

В общем, возвратился домой.

Замочная скважина неторопливо повернулась два с половиной раза, отворилась входная дверь.

Вова, Тёма и Лёша покуривали дефекативный шиверфилин на кухне. На кухне дурно попахивало газиками.

Тёма упирался ладонями и задницей в кухонный стол:

— Я вот думаю, — начал тот, — а курение мурашек это по-вегански?

— Пове… что? — Лёша дался диву.

— По-вегански?

Вова тоже нисколько не вникнул:

— Как-как?

Тёма затянулся дефекативным, затем пукнул прямо на кухонный стол, на котором ещё стояла пустая пивная бутылка, прокрутившаяся от вибрации по оси:

— По-вегански ль это?

На кухню переместился Саша, закалённый битьём и тренировками, прокручивание скважины никто не услышал.

— Вы охуели?!

Александр толкнул Тёму: тот задницей проехал по краю стола и до конца, а там упал, но спохватился и присел на полу возле батареи.

— Ты, бля, ты охуел?!

Александр схватил стеклянную бутылку со стола и разбил её прямо об затылок Вовы, но тот не вырубился, хотя и знатно поплыл.

Лёша, сраный супергерой, попробовал схватить Александра сзади, но тот перекинул его вперёд — в сторону Вовы — а заодно, хоть и случайно, но шибанул поплывшего Вову пяткой.

Все трое легли.

Тёма вставать не рискнул, да и не мог уже под влиянием вещества.

— Пошли отсюда! Вон! — указал на дверь.

Тёма попробовал поползти обезьянкой по полу, но Александр пнул его размашисто по животу, что тот аж изогнулся спиной, как верблюд.

— Пошёл отсюда, пошёл на хуй, и ты иди! Вон! Живо!

Вова тем временем был без сознания на подоконнике: бутылка, пятка, а затем и шиверфилин догнал поверх. Он слышно пёрнул, от чего сам подвергся вибрации, но не пришёл в себя.

Александр дал тому под дых: ничего. Дал ещё раз и ещё два — спит, проклятый. Проверил его пульс — живой. Саша скинул его на пол, чем придавил на полу Тёму, а затем поволок по полу ближе к выходу.

Лёша попытался схватить его за ногу, но второй ногой Александр хорошенечко въебал ему по голове, — тот сразу упал в отключку.

Под Вовой шипел, как змея, Тёма, да ещё и облизывался. Видать — в состоянии аффекта. Ему теперь уж Саша въебал исключительно потехи ради, а тот взял, да и отключился.

В общем, вся тройня мракобесов лежала без сознания — таков теперь Александр, уже не Сашка, не Сашенька и не Саня.

По одному он вытащил их в подъезд и скатил вниз по лестницу, те летели прямо до следующей лестничной клетки, наверняка — перемалывая себе кости. И закрыл он дерзко входную дверь, и прокрутил следом в замочной скважине (два с половиной раза, но теперь в иную сторону).

А в комнате сопела Кристина. И как удалось ей не подскочить, когда тут такое? Лёгкое сопение доносилось из той комнаты, к ней тихонькими шагами подкрадывался Саша.

А она — ишь какая — ничего не пропустила. Хоть и спала. Уже — спала. Рядом с ней валялась смазка и новенький фаллос, побольше размером, нежели предыдущий вариант. Дело в том, что дверь комнаты и дверь кухни находились друг напротив друга, да ещё и обе были нараспашку.

Кристина всё видела. Всё отчётливо лицезрела и не моргнула ни глазом. А теперь и заснула, после расслабона-то. И всё бы ничего, всё бы выглядело вовсе незаметно, если б не фаллос, новенький и здоровенный. Так не заметишь.

«Как она там его?.. » — подумал вскользь Саша, но быстро выкинул мысль из головы.

— Ладно, — сказал он чётко и сам себе, — надо прибраться здесь. И замки сменить, но уже на днях.

Саша замкнул дверь на дополнительную защёлку, без которой открывание ключом снаружи усложняется. Атмосфера квартиры поутихла, вместе с тем, как пропали излишние рты. Горлопан снизился до нуля. На просвете заката из окна, в весенних комнатных лучах были заметны активно летающие пылинки.

А та всё спала.

Саша достал на кухне молотый кофе из выдвижного ящика, с верхней полки, привстав на цыпочки, вытащил турку. Насыпал две чайных ложки и ни одной сахара, не зная, к его сожалению, её кофейных предпочтений.

Они ещё совсем не знакомы, но уже имеют какую-то слепую связь. Точно волны между двумя головами посылают сигналы друг другу: «Люблю тебя! », а потом «Нет, я тебя» и «Нет, — мол, — всё-таки я тебя! ». Такие вот сигналы.

Помол расплылся в турке по краям, освобождая центр под начало кипения. Лёгкое кипение быстро сменилось активным, тогда он приподнял турку, затем поставил её обратно — ровно на одну секунду — а там уже и вовсе снял. Налив кофе через сито, Саша доставил его ей, а она тем временем уже сонно потягивалась и сладко вздыхала.

— Привет, — тихонько произнесла она.

— Держи кофе. В постель.

Взяла, чутка отхлебнула, держа за ручку аккуратно и краями пальцев, а пальцами второй руки еле заметно придерживала.

— Горячий… — сказала она в каком-то холоде, но затем оценила: — Очень вкусный. Без сахара?

— Без.

— Отлично. — Похвалила Кристина, а после полминуты добавила: — Ещё и бодрящий, кровь разгоняет…

Она сидела почти в позе лотоса, на полу на матрасе, а он — рядом. И весь мир будто поутих вокруг них, сконцентрировав внимание в точке слияния двух сердец.

— Ты читал письма?

— Письма?.. — Саша удивлённо спросил.

— Я отправляла тебе их, причём очень много.

Саша посмотрел куда-то вбок, призадумался:

— Нет, мне ничего не приходило. А что ты писала?

— Ой… Много всякого, — посмеялась, затем отпила кофе, — а, впрочем, читать тебе это всё и необязательно. Я тебе наглядно покажу.

На Сашином лице объявилась взволнованная, слегка стеснённая улыбка.

Кристина поставила кофе на пол, отодвинула подальше, ближе к стене, но не досягая. Сняла блузку. Стянула, будто нападающего хищного зверя, свои джинсы и отбросила их в сторону: они приземлились неряшливо, в форме блина.

Ну и, в общем-то, понеслось. Их давняя мечта олицетворялась вмиг, а Кристина скакала на нём, как на коне, мотая в правой руке фантомное лассо.

И вот они увлеклись: кофе, отодвинутый в сторону, упал и немного прокатился, рисуя на полу странные кофейные стрелки.

Струйки кофе растекались всё дальше, уже досягая стен, а заодно обмакивая Сашину спину и в малой степени волосы, которые у них были одинаковой длины.

Через какое-то время голубки утихомирились: навзничь разлеглись на матрасе, потягивая каждый по сигаретке. Дымок фонтанчиками сочился кверху из их губ и растворялся где-то в потолке.

— Как тебе? — спросила его Кристина.

— Это… было… — Саша вдохнул полной грудью дыма, а на выдохе протянул, как Носов после коньяка Артура Андреевича: — Уа-а-а-а!..

— Мне тоже понравилось, Саш.

Раздался многократный звук биения кулаков об входную дверь. Звук быстро увеличился и стал громче, когда к кулакам подключились ноги.

Саша выглянул в глазок: напыщенный Вова разгонялся в метре и врезался в дверь, изображая ужасную гневную гримасу. С каждым ударом будто бы содрогалось всё здание. За его плечам виднелись Артём и Лёша, которые также дубасили по двери и дёргали безустанно за рукоятку.

Доносилось всякое:

— Открывай, бля!

— Э, пидор, ёптэ!

— Открывай, дура ебаная!

— Слышь!

— Дверь открой, нахуй!

— Жить хочешь — открывай!

И ни один из них даже вскользь не задумывался, на что способен хозяин квартиры.

Александр быстро вспомнил, что в туалете — за кафелем в вентиляции — есть старенький травмат, разрешение на которое давно истекло, а сам травмат не нашли. Это был и не его даже ствол, а дедовский. И не совсем даже дедовский, а как его тогдашних друзей-бандюганов. В стволе было, навскидку, пять или семь патронов, чего хватило бы, чтоб пострелять тем по ногам и спугнуть — как рассчитал математически Александр.

Он спокойно сходил до туалета, достал травмат откуда нужно, помочился, улыбаясь, и вышел. Проверил патроны, перезарядил. Направился к двери: агрессивные врезания в дверь дали понять, что кто-то всё ещё пытается выбить её с плеча (вероятнее всего — Вова). Оглянув напоследок обзор глазка он увидел его бандитскую харю, негативно налетающую на дверь.

Саша прикоснулся к рукоятке, резко дёрнул дверь наотмашь.

Ничего не подразумевающий Вова, приближаясь в десяти сантиметрах к двери, самой двери не ощутил. В пяти — тоже. А затем и в минус пяти, и в минус пятидесяти. Здоровяк плюхнулся на пол хребтом.

Александр выстрелил ему дважды в ноги, тот потерял дар речи от боли. Потом он шмальнул Тёме разок и дважды Лёше, который порывался накинуться на него, но также упал. Саша пальнул ещё раз Тёме в колено и ещё в бедро — тот полетел назад, падая навзничь. Он начал уползать, как питон, по лестнице. Лёша тоже засуетился вдруг и направился к выходу: ему Саша пустил пулю в бочину и ещё одну в плечо. Тот, в порывах шока, исчез ползком из квартиры. Вова намертво схватил Сашу за ногу и хотел было повалить, но тот другой ногой опиздюлил его по голове, а затем выстрелил в ягодицу. Вова тоже уполз, как только понял, что атаковать бесполезно.

— Свалили, бля, гастарбайтеры вонючие…

Кристинина голова незаметно была высунута из-за угла, ровно и чётко выглядывая на дверь. Остальное тело прилегало в комнату. Её рука активно двигалась по клитору, а другая поддавала угля фаллосом.

Прошло несколько дней, а потом и недель. Те трое появляться больше смели, побоялись выстрелов. Артём автостопом уехал к родственникам в Москву. Лёша начал активно жарить спирт с местными бомжами, потому как никакого дома у него и подавно не было. Он стрелял у прохожих мелочь и покупал фунфырики «Вита-Септа», крутил самокрутки из найденных в мусорках бычков и питался тем же, чем и бомжи, а они питались тем, чем придётся. Вова устроился работать сортировщиком мусора и остался жить на работе. Платили ему очень мало и не всегда, но зато кормили пресной гречкой без соли и хлебом с водой, а иногда, если повезёт, давали наваристый борщ на куриных лапках.

Саша с Кристиной отдраили квартиру, привели в более-менее приличный вид. Кристине всё-таки стали выплачивать скромное пособие по мурашковому обрезанию, платили девять тысяч в месяц. А Саша съездил к какому-то своему богатому дяде, живущему в Подмосковье, и попросил денег на первое время. У того был свой завод и небольшая сеть пивных магазинов, потому он дал Саше полмиллиона и попросил не возвращать в силу своей галантности.

Александр вернулся домой с увесистой котлетой тысячных купюр. Так они в первое время и проживали вместе, и души друг в друге не чаяли. Кристина потом устроилась лепить хот-доги в одном киоске неподалёку, за обещанную зарплату в размере десяти тысяч её всё устраивало. Саша занялся ремонтом компьютеров на дому, что для две тысячи пятого года — технологического прогресса — было достаточно актуально.

Через полгода они поклеили обои и сделали небольшой ремонт. Выкинули старый матрас и хреновый диван, купили один диван, но зато большой и мягкий, с дополнительными подушками. Приобрели кухонную плиту, новый холодильник, начали, как стало модно, ставить пластиковые окна по всей квартире. Постелили свежий линолеум в расцветку дерева, повесили неплохие стеклянные люстры в двух комнатах.

Ещё через полгода, в две тысячи шестом залетела Кристина. На УЗИ сообщили, что будет девочка, а возможно даже двойня. Саша уже начал готовиться к этому, а потому стал активнее рекламировать себя в плане ремонтника компьютеров. С утра до ночи он объезжал весь город. Люди хвалили его работу и заодно советовали друзьям.

Кристина ушла в декрет.

Осенью две тысячи шестого родила двойню: эти были девочки, причём — близняшки. Первое время Саша не мог научиться их различать, за что крайне сильно стыдился. Но вскоре стало заметно, что у одной волосы несколько рыжее, нежели у другой. Назвали их Алисой и Алиной, якобы похожие имена и похожие дети. Как и большинство обладателей близнецов, они тривиально покупали всю одёжку попарно, чтоб ходили в одном и том.

В марте две тысячи восьмого колонию закрыли на ремонт. Через месяц объявили, что средств на ремонт ни у кого нет, потому закрыли её с концами. Так простояла она в заброшенном виде до зимы две тысячи десятого, а именно — до января. Администрация города объявила о её скорейшем сносе.

За восьмой год Саша отложил некоторую сумму и уже в девятом позволил купить себе несвежий, но достаточно актуальный Айфон первого поколения, на 3G накопить не сумел.

К марту две тысячи десятого колонию снесли окончательно, и уже успели расчистить территорию от обвалов. Вокруг, по-прежнему, каждой весной начинали взрастать подсолнухи, облагораживая местность и делая её ярче.

Оставили только заборы, собак уже давно спустили с цепей. Их подкармливали. Проходящие мимо взяли в привычку кидать им булки и просроченный ливер, чтоб с голодухи те не бросались на прохожих. А они и не бросались, без своих цепей стали очень даже мирными.

Почти безо всякого движения территория до невозможности поросла подсолнухами, а также всеми возможными сорняками, достигающими двух метров в высоту. Покрылась зарослями и могилка Жени Панфёрова, зарос вместе с нею и крест. Ничего не видать. Зимой крест укрывался сугробами, а летом подсолнечниками.

Как только предприятие закрыли, так Коля Носов куда-то и исчез. Никто его не видел и ничего о нём не слышал. Пропал. Даже Артур Андреевич не слыхал, когда на улице случайно встретил одного из амбалов.

— Артур Андреич? — они пересеклись в ресторане KFC.

— Здравствуйте, здравствуйте. Как оно?

Пожали руки.

На хреново выглядящей морде амбала обрисовалось и малость сровнялось здоровое ожоговое пятно.

— Да, потихоньку. У нас же, как закрыли, так я в охрану пошёл, ещё в восьмом году, — амбал потёр глаза, почесал шею сзади. — А теперь, вот, до начальника охраны поднялся.

— Молодец. Слушай, а про Колю Носова слыхал чего?

— Не-а, — тот пожал плечами.

Они переместились на улицу, закурили: амбал достал сигарету, а Артур Андреевич какую-то новенькую электронную штуковину, извергающую не то дым, не то пар. Запах от неё исходил, как при варке карамели.

— Я вот тоже, — Артур затянулся этой шнягой, — последний раз его на предприятии видел. Мы с ним коньячку ещё бахнули, а народу то и не было уже в здании. Партейку даже не доиграли. Бахнуть больше тоже не с кем было, как и вообще поговорить. Ну и сели мы, в общем, — скрестил ноги, подложил руку под локоть на живот и покуривал, — налили коньяк. Коля мне говорит ещё, цитирую дословно: «Заебало меня всё, хочу помереть! ».

По правде говоря, они постоянно рубились в шахматы, но никогда не доигрывали, экие дилетанты.

— Нифига себе…

— Ага… А я ему: «Ты чё, Коляныч, ёбу дал? ». А он: «Наливай ещё! ».

Амбал докурил быстро и жадно, с голодом. Выкинул в урну обслюнявленный бычок.

— Во дурак, а!

Зашли обратно, заказали по бургеру: амбал заказал ещё и большую картошку фри.

— Короче, больше так и не видел. Не, ну как не видел. Мы посидели ещё, доглушили до конца. Потом я в кресле заснул, а он — исчез. На следующий день на ремонт закрылись, и пиздец.

— Может, в другой город переехал?

— Хрен его знает.

— Я тут напарника видал, грит, мол, у него жена устроилась в наркологию. По образованию — нарколог она. И, грит, там на санитарке его привозили, то ли обкуренного, то ли обколотого. Шиверфилин, в общем. Откачивали. Врачи выявили болезнь сердца и запретили употреблять ему. Но это было в середине девятого года. А сейчас неизвестность.

— Мда… — Артур забрал заказ на кассе, следом и тот.

Сели за неприметный двойной столик почти у входа.

— А! Гену видел, — вспомнил амбал.

— И чё он?

— Да ничего, грит — в такси работает. Должностью пониже стал.

— Сокращение.

— Но. Типа того.

— Понятно всё. — Артур надкусил бургер, капелька майонеза соскочила на столик.

Поели, помолчали.

— Мне напарник говорил, мол, в нарколычке постоянно шиверфилиновых привозят, каждый день. Развелось много. В особенности — молодёжь, которая сама не сдала мурашки.

Амбала руки все были изрезаны скоплениями тонких полосок. У Артура та же песня.

— Мда… Молодёжь поохуевала нынче!

— Не говори.

По заведению, как раз, ходила совершенно разная молодёжь: кто со шрамами, кто нет, а кто несовершеннолетний. Понятное дело — у кого были связи, тем мурашки не срезали. И у кого деньги были, тем тоже всё шло по блату. Галочку поставили, да и ладно. И ходи не мучайся, значит.

Оба доели и разошлись.

В две тысячи одиннадцатом на месте колонии затеялась стройка. Ставили небольшой исследовательский центр под названием " Заря". На территории убрали часть подсолнухов и сорняков, но не все — вычистили небольшой ореол по центру и проложили узковатую дорожку от предполагаемого входа к воротам.

С растительностью работал ряд опытных стригалей, которые помогли выровнять проход к зданию в форме живого забора.

С наступлением мая выровняли фундамент и приступили к основной постройке.

К сентябрю одиннадцатого года на месте старой колонии возрос, как гриб, исследовательский центр «Заря». Начали набирать персонал, появлялись первые работники.

Как раз к этому времени двадцатичетырёхлетняя Ольга Панфёрова окончила медицинский университет по специальности биолог. Её с руками и ногами устроили в центр, но, к её сожалению, как простую медсестру.

Двадцатишестилетний Никита, Женин внук, к тому моменту стал часто выпивать. Он подрабатывал грузчиком в каком-то мясокомбинате, а прямо на работе, не дробя, распивал беленькую. Весь в дедушку, весь в отца.

— Никита-а-а!!! Тридцать кило грудки на склад. — Позвал его управляющий.

Смердя дедовским перегарищем, Никита потащил нелёгкий ящик, который в его пьяных руках взлетал как пушинка. Он хорошо выпивал ещё в тринадцатилетнем возрасте. К шестнадцати уходил в запои, в двадцать кодировался и ещё раз кодировался в двадцать два. И вот он, двадцатишестилетний, практически на краю перед бездной.

А Ольга, в отличие от брата, ставила укольчики некоторым пациентам в центре. Это были не больные люди, а вполне себе обычные волонтёры и доноры крови.

Центр также занимался ветеринарной медициной. Охранных собак, отпущенных с цепей в две тысячи шестом, привили от столбняка и прочих болячек. Псы активно бегали вокруг территории и даже немного по ней, но никак не угрожали пациентам и другим обитателям центра.

В этих же годах у Гены Безукладникова нашли злокачественное уплотнение в правой ягодице. Проводили даже операцию по удалению, но оказалось поздно — ягодица поросла метастазами. Позднее обнаружили новообразование на анусе и затем по всему пищеводу, вплоть до желудка, а там рак активно перебрался на лёгкие и поджелудочную железу. У Гены имелись деньги на химиотерапию, и даже проводились сеансы, но ничего не помогало. В конечном итоге появились опухоли в мозгу, Геннадий скончался в две тысячи двенадцатом.

Его жена — Юлия — ускакала к родственникам в Иваново, с собой забрала детей.

О фанатиках Винсента Ван Гога давно не было вестей и нигде они не светились. Квартиру ту отобрали у них за долги в девятом, а самих выгнали на улицу.

И вот, когда на дворе стукнул две тысячи двадцать пятый, Сашу замучили систематические мигрени и головокружения, к которым мы вернёмся позже.

Они с Кристиной к тому времени предостаточно обжили квартирку, сделали натяжные потолки и уже в четвёртый раз сменили обои (на этот раз — в салатовый цвет с красным горошком).

Сорокапятилетний Александр Фёдорович стоял у зеркала и видел сформировавшиеся морщины на лбу, в уголках глаз, а также вкушал свою желтизну лица, характерную для курильщица с немалым стажем за спиной.

У Сашки уже случались небольшие, ещё поправимые «осечки» во время секса. В последнее время они становились регулярнее и уже начинали мешать их крепкой, практически фарфоровой свадьбе.

Его затылок поредел в форме мутно-серого ореола, виднелись едва уловимые конопатки на коже скальпа. С годами их количество возрастёт в разы.

Кристина начала толстеть и уже достигла веса в восемьдесят килограмм: на её бедрах свисали жировые уши, торчало вперёд пузо из-под белой блузки, вытягивая очертания пупка. Она нарастила хомячьи щёки и её грудь значительно обвисла под влиянием веса.

Она стала носить идиотские розовые фенечки и почти забросила мыть голову. Волосы Кристина носила постоянно в уродливом хвосте, а ещё у её висков почему-то объявились редкие вкрапления прыщей.

Она и сама осталась не без морщин, но ещё не начала седеть и лысеть, в отличие от супруга.

Каждую ночь Саша судорожно вскакивал от бронхита курильщика — многолетние залежи смол пробивались наружу путём мокрого кашля. А смолил он к своим сорока пяти уже по две пачки в день, иногда перебиваясь в силу экономии на полторы.

У них уже подросли две совершеннолетние дочери, каждой из которых вот-вот стукнет девятнадцать.

На фоне пивного алкоголизма у Александра вырос живот и раздулась бордовая, словно огретая лещами, одутловатая гримаса. Каждый вечер, даже по будням, он выпивал как минимум три литра пива вприкуску с сухариками. Белки его глаз пока ещё самую малость, но уже пожелтели, что свидетельствовало о жировых накоплениях в печени.

Что у Саши, что у Кристины — оба стали мучиться с повышенным артериальным давлением. Они обзавелись тонометром и измеряли его как по утрам, так и по вечерам.

Сёстры выросли одна рыжеватая, но не основательно, другая потемнее. Обе поступили в институт на кафедру дизайна — то была давняя мечта Кристины в молодости, до которой не дошли руки.

Ещё у Саши подкосилось зрение, он стал плохо видеть вблизи. Достаточно плохо для того, чтобы не различать предметы на расстоянии одного-двух метров — всё, что дальше, несколько легче идентифицировалось зрением.

— В общем, всё как у людей! — старческим голосом произнесла мать Кристины в момент видеозвонка по Viber. Её мать уже была далеко не молода, но видеофильтры совсем чуть-чуть это скрывали.

— Живём, да… Вам привет всем, от Алины с Алисой! — произношение Кристины стало каким-то овальным из-за набранного веса, щёки, будто набитые пряниками, передвигались ходуном, пока та говорила.

— Ой, всем тоже передавай давай. Мы тут с папой соскучились, говорит, хочет внучек увидать!

На заднем фоне в камере матери жарилась капуста с картошкой.

— Подожди, помешаю!

— Ага.

Капуста зашипела на сковороде, это отчётливо передавалось через связь.

— Ладно, доченька, давай. У нас тут передача начинается, а, мы ж телевизор купили. В, как там его, Федь?

— В четыре ка! — ответил Кристинин отец откуда-то сбоку, не показываясь, но накрепко ощущаясь голосом.

— Во, вот так оно. Большо-о-ой такой, Малахова хорошо видно! — смеётся.

— Это классно. Счастливо! Здоровья крепкого! — Кристина поглядела ещё секунд пять и сбросила звонок.

Бросив свой свежий безрамочный Xiaomi на кровать, она следом сама перебралась туда со стула. На шкафу неприметно висело одна фотография из юности, но не смотря на свою неприметность, фото бросилось взору: там Кристина, молодая и с дредами, танцует в клубе, изрядно набравшаяся коктейлями B-52. Ей там весело. Ей там хорошо и беззаботно. На фото ещё нет детей и есть юное тело. Худое, не оплывшее салом сразу после родов. Есть там и дреды длиною до задницы. А где-то в самом краю фото виднеется Сашка Генералов, тоже пьяный, тоже юнец. Они тогда ещё ничего не затевали друг с другом, но были в одной компании, а Саша так вообще ненароком имел на неё виды. Да и она иногда призадумывалась, но вместе это не обсуждалось. Полежав в ступоре, Кристина подняла своё тучное туловище и переползла на балкон, зажгла спичку и закурила дамскую сигарету.

Домой возвратился муж. Это был февраль и потому он повесил пуховик, стянул сапоги нога об ногу, вошёл в дом — весь замороженный, но не сильно, так как ехал на машине.

Они редко здоровались и почти не проводили время вместе. Саша всё ещё занимался компьютерами, а теперь ещё и починкой Apple техники. Свободное время он проводил, закрывшись в комнате, увлечённое играя во что-то.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 Следующая ⇒