В Вересаев 7 страница

Сергей Андреевич подошел к стоявшему против церкви ветхому домику. Из‑ под обросшей мохом тесовой крыши, словно исподлобья, смотрели на церковь пять маленьких окон. Вокруг дома теснились старые березы. У церковной ограды сын Сергея Андреевича, гимназист Володя, играл в городки с деревенскими ребятами.

Вдоль боковой стены тянулась широкая, потемневшая от дождей терраса с покосившимися столбиками и подгнившими перилами. На террасе блестел самовар. Дочь Сергея Андреевича, Люба, разливала чай. За столом сидели Киселев и сын богучаровского дьячка, студент‑ технолог Даев.

Когда Сергей Андреевич взошел на террасу, между Киселевым и Даевым кипел ярый спор, и на него почти не обратили внимания.

‑ Ну‑ ка, Любушка, плесни‑ ка и мне чайку! ‑ обратился Сергей Андреевич к дочери.

Он взял налитый стакан чаю, положил в него лимон и со стаканом в руках подсел к спорив‑ шим.

Киселев был плотный и приземистый человек лет за сорок, с широким лицом и окладистою русою бородой; из‑ под высокого и очень крутого лба внимательно смотрели маленькие глазки, в которых была странная смесь наивности и хитрой практической сметки. Всем своим видом Киселев сильно напоминал ярославца‑ целовальника, но только практическую сметку свою он употреблял не на " объегоривание" и спаивание мужиков, а на дело широкой помощи им.

Взволнованно барабаня толстыми пальцами по скатерти, Киселев внимательно слушал студента.

‑ Что спорить? Сама по себе артель, разумеется, дело хорошее, ‑ говорил Даев, стройный парень с черною бородкою и презрительно‑ надменною складкою меж тонких бровей. ‑ Я не сомневаюсь, что этим путем вам удастся поднять на некоторое время благосостояние нескольких десятков кустарей. Но все силы, всю свою душу положить на такое безнадежное дело, как под‑ держка кустарной промышленности, ‑ по‑ моему, пустая трата сил и времени.

‑ Почему же это кустарная промышленность ‑ такое безнадежное дело? спросил Киселев.

‑ Потому что существует более совершенная форма производства, с которою не нашему кустарю бороться. Вы посмотрите, он уже по всей линии отступает перед фабрикою, и вовсе не по каким‑ нибудь случайным причинам машина с неотвратимою последовательностью вырывает из его рук один инструмент за другим, и если кустарь покамест хоть кое‑ как еще конкурирует с нею, то только благодаря своей пресловутой " связи с землей", которая позволяет ему ценить свой труд в грош.

‑ Так что, значит, и пускай себе " машина вырывает у него один инструмент за другим", пускай себе развивается фабрика? Так с этим и нужно примириться? ‑ спросил Киселев, юморис‑ тически подняв брови.

‑ Миритесь не миритесь, а фабрика все равно задавит кустаря.

‑ Возмутительно! ‑ Киселев ударил кулаком по столу. ‑ Для вас это теория, а для меня это трупом пахнет!

‑ Полноте, какая тут теория! Нужно быть слепым, чтоб не видеть умирания кустарничества, и ‑ вы меня извините ‑ нужно не знать азбуки политической экономии, чтоб думать, что артель способна его оживить.

Сергей Андреевич, наклонившись над стаканом и помешивая ложечкой чай, угрюмо и недо‑ брожелательно слушал Даева. То, что он говорил, не было для Сергея Андреевича новостью: и раньше он уже не раз слышал от Даева подобные взгляды и по журнальной полемике был знаком с этим недавно народившимся у нас доктринерским учением, приветствующим развитие в России капитализма и на место живой, деятельной личности кладущим в основу истории слепую эконо‑ мическую необходимость.

Слушая теперь Даева, Сергей Андреевич начинал раздражаться все сильнее. Но ему хотелось удержать свое тихое и радостное настроение, и он постарался прекратить спор.

‑ Эх, Иван Иванович, ну, что ты с ним связываешься? ‑ обратился он к Киселеву, обняв его за плечи, и шутливо махнул рукою в сторону Даева. ‑ Эти новые люди ‑ народ отпетый, с ними, брат, не столкуешься. Нам их с тобою и не понять ‑ всех этих декадентов, символистов, марксис‑ тов, велосипедистов... Ну, а вот она, наконец, и Наталья Александровна.

Сергей Андреевич встал и шумно отодвинул стул.

III

К калитке, верхом на буланой лошади, подъехала девушка в соломенной шляпке и розовой кофточке, перехваченной на талии широким кожаным поясом. Она соскочила на землю и стала привязывать лошадь к плетню.

Сергей Андреевич радостно пошел навстречу.

‑ Наталья Александровна!.. Наконец‑ то!.. Здравствуйте!

Наташа с быстрою, немного сконфуженною усмешкою ответила на его пожатие и взошла на террасу. От кофточки падал розовый отблеск на бледное лицо, и от этого Наташа казалась свежее и здоровее, чем тогда, когда Сергей Андреевич видел ее в первый раз. Она поцеловалась с Любой, Сергей Андреевич представил ей Киселева и Даева.

‑ Какая вы уж большая стали! ‑ сказала Наташа, с улыбкою оглядывая Любу. ‑ Вы в каком теперь классе?

‑ Перешла в восьмой, ‑ краснея, ответила Люба и стала наливать ей чай.

На минуту все замолчали.

‑ Ну, вот, Наталья Александровна, опять вы в наших краях, ‑ заговорил Сергей Андреевич, с отеческою любовью глядя на нее А нам тут Иван Иванович рассказывал об организованных им артелях. Я вам вчера писал о нем.

‑ Вы давно уже ведете это дело? ‑ спросила Наташа, украдкою приглядываясь к Киселеву.

‑ Четыре года веду, ‑ неохотно ответил Киселев, еще полный впечатлений от разговора с Даевым.

Наташа нерешительно сказала.

‑ Вам, вероятно, уж надоело рассказывать?

‑ Да рассказывать‑ то нечего... Вот, если хотите, посмотрите наш артельный устав, там все сказано.

Он достал из бумажника сложенный вчетверо лист бумаги и передал Наташе. Наташа быстро развернула лист и с любопытством стала читать.

‑ Здесь сказано, что члены артели должны жить между собой " по божьей правде". А как поступает артель с членом, если он перестанет жить по правде? ‑ спросила она.

‑ Разно бывает. Чаще всего урезонишь его, ‑ мужик и одумается, сам поймет, что не дело затеял. Ну, случается, конечно, что иного ничем не проймешь, ‑ такого приходится исключить, шелудивая овца все стадо портит.

Наташа стала расспрашивать, как часты у них вообще случаи исключения участников, на каких условиях принимаются новые члены, насколько сильна в артелях самодеятельность. Кисе‑ лев мало‑ помалу оживился и начал рассказывать. Он рассказывал долго и подробно.

Сергей Андреевич слушал с наслаждением. Ему уж было известно все, что рассказывал Киселев, но он был готов слушать еще и еще, без конца. На душе у него опять стало тихо, хорошо и радостно. Вечерело, небо по‑ прежнему было покрыто тучами; на западе, над прудом, тянулись золотистые облака фантастических очертаний. Теплый ветер слабо шумел в березах.

‑ Да, господа, это дело ‑ живое и плодотворное дело, ‑ закончил Киселев. ‑ Оно доставля‑ ет столько нравственного удовлетворения, дает такие осязательные результаты, так много обещает в будущем, что я всякому скажу: если хотите хорошего счастья, если хотите с пользою употребить свои силы, то идите к нам, и вы не раскаетесь... хотя вот господин Даев и не согласен с этим.

Наташа быстро и внимательно взглянула на Даева.

‑ Я с этим также не согласна, ‑ сказала она, опустив глаза

Сергей Андреевич насторожился.

‑ Почему?

‑ Это дело хорошее, но мне не верится чтоб оно много обещало в будущем. Из рассказов самого же Ивана Ивановича видно, что все держится только его личным влиянием: устранись Иван Иванович, ‑ и его артели немедленно распадутся, как было уже столько раз.

‑ Почему же бы это им непременно распасться? ‑ спросил Киселев.

‑ Потому что вы слишком много требуете от человека. Ваши артельщики должны жить " по божьей правде"; конечно, на почве мелкого производства единение только при таком условии и возможно; но ведь это значит совершенно не считаться с природою человека: " по божьей правде" способны жить подвижники, а не обыкновенные люди.

‑ Вот как! ‑ протянул Сергей Андреевич и широко раскрыл глаза. ‑ " При мелком произво‑ дстве единение невозможно". Наталья Александровна, да уж не собираетесь ли и вы по этому случаю выварить нашего кустаря в фабричном котле?

‑ Ни у меня, ни у кого нет столько сил, чтобы сделать это, ‑ с усмешкой ответила Наташа. ‑ А что исторический ход вещей его выварит, ‑ в этом, разумеется, не может быть сомнения.

‑ Опять этот " исторический ход вещей"! ‑ воскликнул Киселев. ‑ Господа, да постыдитесь же хоть немного! Вы почтительно преклоняетесь перед всем, что готов сделать ваш " историчес‑ кий ход вещей". Если он обещает расплодить у нас фабрики, задавить кустаря, то и пускай будет так, пускай кустарь погибает?

Вмешался Даев.

‑ Сейчас, Иван Иванович, вопрос не о мерзостях, которые проделывает исторический ход вещей. Вопрос о том, ‑ что можете вы дать вашим кустарям? В лучшем случае вам удастся поставить на ноги два‑ три десятка бедняков, и ничего больше. Это будет очень хорошим, добрым делом. Но какое же это может иметь серьезное общественное значение?

Сергей Андреевич почти с ненавистью слушал Даева. Даев говорил пренебрежительно‑ учительским тоном, словно и не надеясь на понятливость Киселева, и Сергею Андреевичу было досадно, чтот тот совершенно не замечает ни тона Даева, ни его резкостей.

Киселев глубоко вздохнул и поднялся с места.

‑ Я вижу только одно, господа, ‑ сказал он, ‑ вы не любите человека и не верите в него. Ну, скажите, неужели же вправду так‑ таки невозможно понять, что дружная работа выгоднее работы врозь, что лучше быть братьями, чем врагами? Вы злорадно указываете на неудачи... Что ж? Да, они есть! Но знаете ли вы, в каких условиях приходится жить мужику? Могут ли широко развить‑ ся при них те задатки любви и отзывчивости, которые заложены в его душе? А задатки в нем зало‑ жены богатые, смею вас уверить! Вы смеетесь над этим. Но меня вот что удивляет: вы молоды, жизни не знаете, знакомы с нею только из книг ‑ и в рабочих людях видите зверей. Я знаю их, живу среди них вот уже пятнадцать лет, ‑ и говорю вам, что это ‑ люди, хорошие, честные люди! горячо воскликнул он.

‑ И я могу подтвердить это! ‑ торжественно произнес Сергей Андреевич.

‑ Люба! Не знаешь ты, который теперь час? ‑ вдруг громко спросил Володя.

Он уже с десять минут стоял на террасе, нетерпеливо и выразительно поглядывал на отца, но тот, занятый спором, не замечал его.

Киселев поспешно вынул часы.

‑ Ого, уж восьмой час! Пора, Сергей Андреевич, лошадь запрягать, а то я к поезду не поспею.

‑ Папа, Нежданчика запрячь? ‑ быстро спросил просиявший Володя.

Все засмеялись.

‑ Э, брат, у тебя тут, я вижу, тонкая политика была! ‑ протянул Даев, схватив Володю сзади под мышки. ‑ То‑ то его вдруг заинтересовало, который теперь час!

‑ Папа, Степану нужно в ночное ехать! ‑ крикнул Володя.

‑ Да уж придется тебе отвезти Ивана Ивановича, ‑ ответил Сергей Андреевич. ‑ Пускай только Степан лошадь запряжет.

‑ Ни одного ведь словца, разбойник, без политики не скажет! проговорил Даев, щекоча Володю. ‑ Бить, брат, тебя некому, вот что.

‑ А вам? ‑ возразил Володя, ежась и стараясь поймать пальцы Даева.

‑ Да ведь ты не даешься, злодей!

‑ Ну, например, за что вы меня щекочете?

‑ Скажи ты мне, к какой собственно мысли этот твой " пример" служит иллюстрацией?

Володя вывернулся из рук Даева и взобрался на перила.

‑ Никакой я вашей балюстрации не понимаю!

Он спустился на землю и через куртины помчался в конюшню.

Даев взял свой пустой стакан и подошел к Любе.

Сергей Андреевич ревниво поглядывал на Даева. Он видел, как радостно вспыхнула Люба, когда Даев заговорил с нею: неужели он и его взгляды не возмущают ее?.. Даев сел на конце стола возле Любы и вступил с нею в разговор.

‑ Как для вас, господа, все эти вопросы с высоты теории легко решаются! ‑ говорил между тем Киселев. ‑ Для вас кустарь, мужик, фабричный все это отвлеченные понятия, а между тем они ‑ люди, живые люди, с кровью, нервами и мозгом. " Они тоже страдают, радуются, им тоже хочется есть, не глядя на то, разрешает ли им это " исторический ход вещей"... Вот я в Нижнем получил от моих палашковских артельщиков письмо...

Киселев достал из бумажника грязную, исписанную каракулями бумагу, медленно надел на нос пенсне и, откинув голову, стал читать:

‑ " Дражайшему благодетелю нашему Ивану Ивановичу Киселеву от Ерофея Тукалина, Ивана Егорова и т. д. письмо". Письмо! ‑ с улыбкою повторил он, мигнув бровями. ‑ " Писали мы вам, что Косяков Петра продал кузницу ценою за 81 р. сер. и хотит, чтоб взять деньги в свою пользу. То поэтому, Иван Иванович, как хотите, так и делайте с ним. Но мы же оным не нуждаем‑ ся, потому что в той кузне еще не работали и не нуждаемся оной, а вы, как знаете, так делайте распоряжение"... Ну, и так дальше... " И еще кланяемся вам с благодарностью и просим не оставлять нас, за это будем об вас бога молить за ваши благодетельства нас, бедных людей"... Подписано: " братья артели" такие‑ то... Да, господа, и что вы там ни говорите, а я их не оставлю! ‑ произнес он прерывающимся голосом, снимая пенсне.

‑ Какое письмо славное! ‑ сказала Наташа с заблестевшими глазами.

‑ Ну, во‑ от! Не правда ли? ‑ спросил Киселев. ‑ Ведь невозможно, господа, так относить‑ ся! Книжки вам говорят, что по политической экономии артелями революции вашей нельзя достигнуть, ‑ вам и довольно. А ведь это все живые люди; можно ли так рассуждать?.. Мне и не то еще приходилось слышать: переселения, например тоже вещь нежелательная, их незачем поощрять, потому что, видите ли, в таком случае у нас останется мало безземельных работников.

‑ Ну, это вы слышали от какого‑ нибудь молодца с Страстного бульвара! * с улыбкою сказала Наташа.

В глазах Киселева мелькнул лукавый огонек.

‑ Нет, я это полчаса назад за этим столом слышал, ‑ медленно произнес он, вежливо улыбаясь.

* На Страстном бульваре находилась редакция реакционной газеты " Московские ведомости".

Наташа вспыхнула и в замешательстве наклонилась над чашкою.

‑ На очную ставку готов стать с господином Даевым, ‑ прибавил Киселев.

‑ Я в этом отношении не согласна с Даевым, ‑ Наташа выпрямилась и глядела в глаза Кисе‑ леву с неуспевшею еще сойти с лица краскою. ‑ По‑ моему, переселения прямо желательны, по‑ тому что они повысят благосостояние и переселенцев, и остающихся, а это поведет к расширению внутреннего рынка.

Киселев слушал с чуть заметной усмешкою. " Не хочет раскрыть карт! " думал он. Сергей Андреевич откинулся на спинку стула и с беспощадным, вызывающим ожиданием глядел на Наташу.

‑ Ну‑ с, и что же дальше? Для вас это ‑ только маленькое " разногласие" с господином Дае‑ вым?.. Странно! ‑ Он усмехнулся и пожал плечами. ‑ Сейчас только сами же вы признали его взгляды достойными Страстного бульвара, а теперь вдруг выходит, что это для вас ‑ так себе, лишь незначительное разногласие!.. Гм! Ну, теперь мне совершенно ясно, почему именно на этом‑ то бульваре вы и встретили самое горячее сочувствие!

Даев, со стаканом в руках, подошел и остановился, помешивая ложечкою в стакане.

‑ Скажите, пожалуйста, Василий Семенович, как вы относитесь к переселенческому вопро‑ су? ‑ обратился к нему Сергей Андреевич. Спросил он самым невинным голосом, но глаза его смотрели мрачно и враждебно.

‑ Слава богу, у нас, оказывается, и переселяться‑ то некуда, ‑ ответил Даев, видимо забавля‑ ясь негодованием Сергея Андреевича. ‑ Можно ли серьезно говорить у нас о переселении? Куль‑ тура земли самая первобытная, три четверти населения околачивается вокруг земли; этак нам скоро и всего земного шара не хватит. Выход отсюда для нас тот же, что был и для Западной Европы, ‑ развитие промышленности, а вовсе не бегство в Сибирь.

Наташа стала возражать.

Сергей Андреевич слушал, горя негодованием. По такому существенному вопросу они спорили неохотно, с готовностью делали друг другу уступки, видимо, чтоб только поскорее столковаться и прийти к концу.

‑ К чему вы, Наталья Александровна, упоминаете о " живых людях", что они для вас? ‑ воскликнул Сергей Андреевич. ‑ Будьте же откровенны до конца: говорите о вашей промышлен‑ ности и оставьте живых людей в покое. Если бы они грозили, остановить развитие вашего капитализма, то разве вы стали бы с ними считаться? Что значит для вас эта сотня тысяч каких‑ то " живых людей", умирающих с голоду!

И сейчас же оба они соединились против него, доказывая, что если бы кто‑ нибудь мог остановить развитие капитализма, то и разговор был бы другой, при данных же условиях ничто остановить его не в силах.

Сергей Андреевич стал яро возражать, но положение его в споре было довольно неблагопри‑ ятное: в экономических вопросах он был очень не силен и только помнил что‑ то о рынках, отсут‑ ствие которых делает развитие русского капитализма невозможным. Противники же его, видимо, именно экономическими‑ то вопросами преимущественно и интересовались и засыпали его доказа‑ тельствами. Сергей Андреевич чувствовал, что они видят слабость его позиции, и его одинаково раздражал и снисходительный тон возражений Даева, и сожаление к нему, светившееся в глазах Наташи.

К спорящим присоединился и Киселев. Спор тянулся долго, ‑ горячий, но утомительно‑ бесплодный, потому что спорящие стояли на слишком различных точках зрения. Для Сергея Андреевича и Киселева взгляды их противников были полны непримиримых противоречий, и они были убеждены, что те не хотят видеть этих противоречий только из упрямства: Даев и Наташа объявляли себя врагами капитализма ‑ и в тоже время радовались его процветанию и усилению; говорили, что для широкого развития капитализма необходимы известные общественно‑ политиче‑ ские формы, ‑ и в то же время утверждали, что сам же капитализм эти формы и создаст; истори‑ ческая жизнь, по их мнению, направлялась не подчиняющимися человеческой воле экономичес‑ кими законами, идти против которых было нелепо, ‑ но отсюда для них не вытекал вывод, что при таком взгляде человек должен сидеть сложа руки.

‑ Разве все это не ясные до очевидности противоречия? ‑ спрашивали Сергей Андреевич и Киселев.

Даев и Наташа в ответ пожимали плечами, удивляясь, как можно так плоско понимать вещи.

Впрочем, серьезно спорить и доказывать продолжала только Наташа; Даев больше забавлял‑ ся, наблюдая, какую нелепо‑ уродливую форму принимали их взгляды в понимании Сергея Андре‑ евича и Киселева.

Сергей Андреевич молча прошелся по террасе.

‑ Нет, господа, чтоб до такой можно было дойти узости, до такой чудовищной черствости и бессердечия, ‑ этого я не ожидал! Ну, и времечко же теперь, нечего сказать, ‑ довелось мне дожить!

‑ На время грех жаловаться, ‑ серьезно возразил Даев, ‑ время хорошее и чрезвычайно интересное. Великолепное время. А что касается ваших упреков в бессердечии, то, уверяю вас, Сергей Андреевич, убедить ими кого‑ нибудь очень трудно. Мы утверждаем, что Россия вступила на известный путь развития и что заставить ее свернуть с этого пути ничто не в состоянии; дока‑ жите, что мы ошибаемся; но вы вместо этого на все лады стараетесь нам втолковать, что наш взгляд " возмутителен". Странное отношение к действительности! Пора бы уж перестать судить о ее явлениях с точки зрения наших идеалов.

Сергей Андреевич с любопытством спросил:

‑ Вы полагаете, что пора?

‑ Да, я думаю, давно уже пора. Жизнь развивается по своим законам, не справляясь с ваши‑ ми идеалами; нечего и приставать к ней с этими идеалами; нужно принять те, которые диктует сама действительность.

‑ Боже мой, боже мой! И это ‑ молодежь, надежда страны!.. ‑ воскликнул Сергей Андре‑ евич.

Он схватился за голову и взволнованно зашагал по террасе.

Наташа с неопределенною улыбкою смотрела на скатерть. Даев следил за Сергеем Андрееви‑ чем с нескрываемою ирониею.

‑ Если об этом говорить, то... Не завидую я стране, которой приходится довольствоваться надеждою на молодежь, ‑ сказал он. ‑ Слава богу, наша страна в этой надежде уж не нуждается. Вырос и выступил на сцену новый глубоко революционный класс...

‑ Да не на вас же, конечно, рассчитывать...

Голос Сергея Андреевича сорвался. Он махнул рукою и отошел к концу террасы.

Облака на западе сияли ослепительным золотым светом, весь запад горел золотом. Казалось, будто там раскинулись какие‑ то широкие, необъятные равнины; длинные золотые лучи пронизали их, расходясь до половины неба, на севере кучились и громоздились тяжелые облака с бронзовым оттенком. Зелень орешников и кленов стала странно яркого цвета, золотой отблеск лег на далекие нивы и деревни.

Сергей Андреевич, угрюмо прикусив губу, смотрел на торжествующе горевшее небо. Слезы душили его: так вот что стало из Наташи, вот в чем нашла она выход и успокоение!.. На Даева Сергей Андреевич давно уж махнул рукою. Прежде он недоумевал, как могла боевая натура Даева примириться с таким апофеозом квиетизма, потом, однако, решил, что жестокость нового учения вполне соответствовала черствому и недоброму характеру Даева. Но Наташа!..

Сергей Андреевич, вспомнил, как однажды, четыре года назад*, она заехала к нему с прогул‑ ки верхом, вместе с своим двоюродным братом, доктором Чекановым. Столько в ее глазах было тогда жизни и счастья, столько молодости, радостно рвущейся на простор, отзывчивой и любя‑ щей! Сергей Андреевич сам весь тот день чувствовал себя как бы помолодевшим. Потом он увидел Наташу два месяца спустя. Она только что воротилась из Слесарска, где на ее руках умер доктор Чеканов, насмерть избитый толпою во время холерных беспорядков. Изменилась она страшно: глаза ее горели глубоким, сосредоточенным огнем, всеми помыслами, всем своим существом она как бы ушла в одно желание ‑ желание страдания и жертвы. В то время Наташа часто бывала у Сергея Андреевича и настойчиво расспрашивала его, что теперь всего нужнее делать, на что отдать свои силы. Он полюбил ее, как дочь, и жизнь для него стала светлее; никогда он не работал столько, как в то время, и работал радостно, без обычного раздражения и ворчаний. Вскоре Наташа уехала на юг сестрою милосердия, затем, по окончании холеры, за границу... И вот что теперь стало из нее!

* Впереди про это рассказано в дневниковой записи за 1 июля (стр. 34).

А между тем по‑ прежнему она была симпатична Сергею Андреевичу... Что же это за прокля‑ тая зараза, откуда забрала она столько всепокоряющей силы?!

Из‑ за сарая выехал на шарабане Володя. Он нахлестывал кнутом Нежданчика, поглядывая на балкон, не следит ли за ним отец, и лихо подкатил к калитке. У стола раздался шум отодвигаемых стульев. Сергей Андреевич воротился к гостям.

Киселев застегивал пальто и надевал дорожную сумку.

‑ Ну, прощайте, господа! ‑ сказал он, протягивая свою широкую руку Наташе и Даеву. ‑ Желаю вам всего хорошего. Делайте ваше " историческое" дело ‑ открывайте фабрики, старай‑ тесь обезземелить крестьян, разрушить артель и кустарные промыслы, ‑ может быть, вам когда‑ нибудь и станет стыдно за это. А мы ‑ мы с нашими " братьями‑ артельщиками" не боимся вас... Вы не обижайтесь на меня!.. ‑ быстро прибавил он, добродушно улыбаясь и крепко пожимая обеими руками руку Даева. ‑ Сердца у вас хорошие, только теория вас душит, вот в чем горе!

Даев рассмеялся и горячо пожал в ответ руку Киселева.

‑ А мне позвольте совершенно искренно пожелать вам возможно большего успеха.

Киселев спустился с террасы. Сергей Андреевич после всего происшедшего чувствовал к нему прилив особенной любви и нежности; он не спускал с Киселева мягкого, любовного взгляда. Киселев, ощупывая наполненные карманы пальто, остановился перед шарабаном.

‑ Доедет молодой человек? ‑ спросил он, оглядывая маленькую фигурку Володи.

Володя покраснел и с обиженною улыбкою быстро взглянул на отца. Ничего, доедет... Только, брат, вот что, ‑ сурово обратился Сергей Андреевич к Володе, ‑ кнут пускай в дело пореже и. назад возвращайся через Басово, а не через Игнашкин Яр.

Лицо Киселева внезапно стало серьезным.

‑ Ну, Сергей Андреевич, оставайся здоровым! ‑ вздохнул он и раскрыл объятия. ‑ Бог весть, когда теперь свидимся.

Они крепко поцеловались три раза накрест. Потом Сергей Андреевич еще раз прижал к себе Киселева и долго, горячо поцеловал его, как бы желая этим поцелуем выразить всю силу своего уважения и любви к нему.

Киселев ступил на подножку шарабана, тяжело накренившегося под ним, уселся и еще раз ощупал карманы. Володя тронул Нежданчика.

Сергей Андреевич воротился на террасу. В душе у него кипело. Его мучило, что на все его упреки Наташа и Даев отвечали только пожиманием плеч и сдержанной улыбкой; и ему хотелось хоть в чем‑ нибудь пристыдить их.

Наташа, Люба и Даев сидели у самовара и разговаривали. Сергей Андреевич, насупившись, несколько раз прошелся по террасе.

‑ Извините, господа, ‑ сказал он. ‑ Ну, можно ли было завязывать с Иваном Ивановичем такой спор? Неужели вы не чувствовали, до чего это было грубо и бестактно?

Даев удивленно поднял брови.

‑ Почему?

‑ Какая была у вас цель? Неужели ‑ убедить Ивана Ивановича, что дело всей его жизни ‑ пустяки, что от него надо отказаться?

‑ Я решительно не могу понять такого страха перед свободным обсуждением. Тогда и я вас упрекну: зачем вы с нами спорите? Может быть, и вы нас убедите отказаться от нашей деятель‑ ности? А относительно Киселева вы напрасно беспокоитесь: он настолько верит в свое дело и настолько туп, что его никто не переубедит. И вы меня извините, Сергей Андреевич, я думаю, что возражения наши больше огорчили не его, а вас, потому что вы в душе и сами не слишком‑ то верите в чудеса артели.

‑ Никто о чудесах и не говорит, ‑ устало произнес Сергей Андреевич. ‑ Но дело это, во всяком случае, хорошее, и к нему непозволительно относиться так свысока, как вы делаете.

‑ Позвольте, Сергей Андреевич, Иван Иванович говорил именно о чудесах, возразила Наташа. ‑ Но мне хотелось бы знать вот что: вы все время возражали нам, защищали Киселева; как же, однако, сами вы смотрите хоть бы на ту же общину или артель? Мне это осталось неясным.

‑ Не знаю, Наталья Александровна! Это только для вас будущее ясно, как на ладони; по‑ моему, жизнь сложнее всяких схем, и никто, относящийся к ней сколько‑ нибудь добросовестно, не возьмется вам отвечать.

‑ Но ведь выдвигает же эта жизнь какие‑ нибудь исторические задачи? Во что же верить, каким путем идти? Что нужно делать?

Это были те же вопросы, которые Сергей Андреевич слышал от Наташи и четыре года назад. Тогда она с тоскою ждала от него, чтоб он дал ей веру в жизнь и указал дорогу, ‑ и ему было тяжело, что он не может дать ей этой веры и что для него самого дорога неясна. Теперь, когда На‑ таша верила и стояла на дороге, Сергея Андреевича приводила в негодование самая возможность тех вопросов, которые она ему задавала.

Волнуясь и раздражаясь, он стал доказывать, что жизнь предъявляет много разнообразных запросов и удовлетворение всех их одинаково необходимо, а будущее само уж должно решить, " историческою" ли была данная задача, или нет; что нельзя гоняться за какими‑ то отвлеченными историческими задачами, когда кругом так много насущного дела и так мало работников.

‑ Ну да, то же самое я слышала от вас и четыре года назад, ‑ сказала Наташа, ‑ " не знаю" ‑ и поэтому всякое дело одинаково хорошо и важно; только тогда вы не думали, что иначе и не может быть...

Наташа быстро прошлась по террасе.

‑ Как вы можете с этим жить! ‑ произнесла она и с дрожью повела плечами. ‑ Киселев наивен и живет вне времени, но он по крайней мере верит в свое дело; а во что верите вы? В окружающей жизни идет коренная, давно невиданная ломка, в этой ломке падает и гибнет одно, незаметно нарождается другое, жизнь перестраивается на совершенно новый лад, выдвигаются совершенно новые задачи. И вы стоите перед этим хаосом, потеряв под ногами всякую почву; старое вы бы рады удержать, но понимаете, что оно гибнет бесповоротно; к нарождающемуся новому не испытываете ничего, кроме недоверия и ненависти. Где же для вас выход? На все вы можете дать только один ответ: " не знаю! " Ведь перед вами такая пустота, такой кромешный мрак, что подумать жутко!.. И во имя этой‑ то пустоты вы вооружаетесь против нас и готовы обвинить чуть не в ренегатстве всех, кто покидает ваш лагерь! Да оставаться в вашем лагере невозможно уж по одному тому, что это значит прямо обречь себя на духовную смерть.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 678 Следующая ⇒